Квинтино только в течение десяти лет вел подобный образ жизни и занимался этим ремеслом: – из-за фабрики аппетита, – говорил он.
Он родился среди гнилых вод и сухого желтоватого тростника в болотистой венецианской местности, близ моря, в большом, мрачном и сыром доме, заброшенном и полуразвалившемся; пугливые и суеверные крестьяне называли его Домом Диавола. Там не было мира и тишины, улыбок и поцелуев, не слышно было приветливых слов, и зловещая тишина угрюмого дома нарушалась только завываньем ветра, врывавшегося в него, как вспыльчивый и повелительный хозяин, через трещины в крыше и щели в старых покосившихся оконных рамах.
Каждый раз, как Квинтино, оставшись одиноким во всем мире, думал об этом мрачном доме, его пробирал мороз по коже, а, когда он вспоминал его перед тем, как уснуть летом где-нибудь под деревом или зимою на сеновале или на ступеньках церкви, он творил дрожащею рукою крестное знамение.
* * *
Его отец не раз давал работу полиции и не желая больше беспокоить ее после одной драки у выхода из трактира, когда он пырнул ножом другого крестьянина, он переселился в Сардинию и больше не показывался на родине.
Мать его была неутомимою труженицею с поразительно мягким сердцем… она производила впечатление. божественной доброты, явившейся на землю, чтобы произвести на свет несчастное существо. Но проказа, называемая в простонародье болезнью нужды и свирепствовавшая в то время может быть еще более, чем теперь, наметила ее в свои жертвы, и в один скверный день бедный мальчик увидел, что ее принесли домой с синим вздутым лицом, вспухшим телом и безжизненными глазами: ее нашли мертвою в канаве со стоячею водою.
В течение последних дней перед смертью окружающие боялись, что она сойдет с ума; она ежеминутно крестилась и шептала: «Иисус, Иосиф, Мария, отдаю Вам свое сердце и душу! Отдаю Вам свое сердце и душу, Иисус, Иосиф, Мария!» И она сжимала с дрожью отчаяния покрытыми язвами руками свою бледную голову в струпьях.
Ночью мальчик был заперт в доме совсем один с бедною самоубийцею, потому что из крестьянок одни не рисковали провести ночь в Доме Диавола, а другие пользовались предрассудками, чтобы уйти спокойно спать со своими мужьями.
На следующий день, когда люди вернулись с могильщиком взять мертвое тело, мальчик удрал, дрожа от страха, как только дверь была закрыта, боясь, чтобы его не похоронили вместе с матерью, и направляясь, куда глаза глядят, исчез в степях и болотистой равнине.
* * *
Он долго бродил один-одинешенек, пока не встретил одного акробата, который взял его и стал водить с собою, научил его своему ремеслу и ввел в жизнь путем пинков и побоев; но позже, когда он умер в чахотке где-то в хлеву, точно обезьяна, то оставил в наследство своему alter ego распустившееся местами трико, засаленную шляпу и потертую бумазейную куртку. Квинтино стал влачить один это жалкое существование, пока не наткнулся однажды на будущего Марка Мингетти таким же образом, как встретился сам акробату за несколько лет до того; он взял собаку с собою, но, помня еще, как больно ему было от вынесенных побоев и пинков, пожелал пощадить своего собственного ученика. От чего, однако, он не мог уберечь его, так это от голода; впрочем, они привыкли переносить его вместе и настолько хорошо, что Квинтино имел обыкновение говорить перед почтеннейшей публикою с улыбкою, в которой отражалось смешанное чувство горечи и некоторой мягкости: «От голода, благородные господа, не умирают, – это я могу сказать вам по опыту, – но я прошу у вас один сольдо потому, что за то можно умереть от жажды!»
Такая выходка вызывала смех и заставляла аплодировать всех этих людей, привыкших обедать; а бедный Квинтино делал пресмешные гримасы и жесты, чтобы продлить шутку, но в то время, как он хлопал себя руками по пустому животу, точно по барабану, он глядел полными сострадания и жалости глазами на своего верного товарища по славе… и по голоданию.
Но самым жестоким врагом обоих несчастных существ была зима. Когда они были утомлены и измучены летним зноем, то знали, что всегда найдут прохладу в густой тени деревьев и свежий живительный ветерок на берегу реки, но зима?.. Зима со стужею, снегом и ночами по двенадцати часов?!..
И вот именно зимою, в сумерки, после целого дня пути Квинтино и Марк оказались однажды в виду маленького городка. Неужели среди стольких людей они не могли найти одну добрую душу, которая утолила бы их голод из сострадания? Неужели среди стольких домов, скученных в одном месте, они не могли найти какую-нибудь дыру или берлогу для отдыха и защиты от холода.
Моросил мелкий, частый, ледяной дождик. У Квинтино не было даже бумазейной куртки; ему пришлось отдать ее одному батраку в обмен на ломоть поленты… В сравнении с ним Марк Мингетти выглядел настоящим барином, и Квинтино заметил ему это, – Бодрись, Марк! у тебя шуба, точно у графа или крупного богача. – Марк вместо ответа отряхнул изо всей мочи воду, застывавшую на его черной шерсти.