Хроники Кадуола: Станция Араминта

2

Шард направился прямиком к новому зданию управления, где располагались помещения отдела A. Там, в качестве начальника полиции, он смог провести расследование, не встречая никаких препятствий.

Времени оставалось мало – через два часа, с неизбежной регулярностью вращения Лорки вокруг Синга, начиналась торжественная трапеза клана. Вернувшись в пансион Клаттоков, Шард явился в комфортабельные апартаменты с высокими потолками, занимаемые домоправителем Фратано.

Заходя в приемную, Шард чуть не столкнулся со Спанчеттой, выходившей из внутренней гостиной. Оба остановились, как вкопанные – и для Шарда, и для Спанчетты эта встреча была крайне нежелательным поворотом событий.

«Что ты здесь делаешь?» – резко спросила Спанчетта.

«Тот же вопрос можно было бы задать и тебе, – отозвался Шард. – Как бы то ни было, у меня срочное дело к Фратано, связанное с расследованием в управлении».

«Уже поздно. Фратано переодевается к ужину, – Спанчетта с подозрением смерила Шарда глазами с головы до ног. – И ты собираешься сидеть за трапезным столом в повседневной форме? Впрочем, зачем я спрашиваю? Твое пренебрежение приличиями общеизвестно».

Шард мрачновато рассмеялся: «Ничего не признаю́, ничего не отрицаю! Не беспокойся, однако – когда начнут разносить суп, я буду на месте. А теперь прошу меня извинить – нужно кое-что обсудить с Фратано».

Спанчетта неохотно повернулась, чуть освободив проход: «Фратано занят и не хочет, чтобы его отвлекали. Могу передать ему сообщение».

«Как-нибудь справлюсь без твоей помощи», – Шард протиснулся мимо Спанчетты, задержав дыхание, чтобы не чувствовать исходивший от нее теплый, тяжелый аромат духов и женского плодородия. Входя в частную гостиную Фратано, он тщательно прикрыл за собой дверь перед самым носом увязавшейся за ним Спанчетты.

Фратано, в свободном домашнем халате, полулежал в кресле, возложив длинную бледную ногу на мягкую обивку скамейки – служанка-островитянка массировала ему голень и ступню. Нахмурившись, домоправитель вопросительно взглянул на посетителя: «В чем дело, Шард? Ты выбрал неудачное время для визита».

«Самое удачное – и ты в этом убедишься, как только меня выслушаешь. Попроси служанку удалиться – разговор не для посторонних ушей».

Фратано капризно щелкнул языком: «Неужели это так важно? Пазза не интересуется нашей болтовней».

«Вполне возможно. Но я заметил, что Намур все обо всех знает. Нужны дополнительные разъяснения? Пазза, будьте добры, выйдите и закройте за собой дверь!»

Покосившись на Фратано, служанка встала, одарила Шарда прохладной полуулыбкой, прихватила горшочек с мазью и покинула гостиную.

«Что случилось? – пробурчал Фратано. – Из-за чего потребовалось прервать мой массаж?»

«Сегодня Глоуэну исполняется шестнадцать лет, он становится кандидатом».

Фратано моргнул, на лице его сразу появилось озабоченное выражение: «И что же?»

«Тебе сообщили его показатель статуса?»

«Разумеется, – Фратано прокашлялся. – Что дальше?»

«Тебе его сообщила Спанчетта?»

«Ну и что? Так или иначе, показатели сообщают из отдела A. Как правило, бумаги приносит Льюта. Сегодня их принесла Спанчетта. Показатель от этого не меняется».

«Разве Спанчетта когда-нибудь раньше этим занималась?»

«Нет. А теперь говори напрямик: в чем дело? Не наводи тень на плетень!»

«Думаю, ты прекрасно знаешь, в чем дело. Ты видел показатель Глоуэна?»

«Конечно – почему нет?»

«И каков этот показатель?»

Фратано попытался выпрямиться в кресле: «Этого я не могу сказать! Показатели статуса строго конфиденциальны!»

«Даже если отдел B проводит расследование?»

Фратано наконец удалось подтянуться и сесть прямо: «Почему бы отдел B вмешивался в дела нашего клана? К чему ты клонишь? Я хочу знать всю подноготную!»

«Ведется расследование преступного сговора».

«Не понимаю, о чем ты говоришь!»

«Спанчетта заявляет, что ей известен показатель статуса Глоуэна, и сообщает его Арлесу, который, в свою очередь, похваляется своими познаниями перед Глоуэном. Само по себе серьезное нарушение правил. Если же разглашению конфиденциальной информации способствует домоправитель, поднимается вопрос о преступном сговоре».

«Какая чепуха! – возмущенно воскликнул Фратано. – Я никому ничего не разглашал!»

«Где показатель Глоуэна?»

Фратано указал на лист желтой бумаги, лежащий на столешнице у стены: «Вот он. Официальная компьютерная ведомость».

Шард приподнял бумагу: «Тридцать? Ты видел эту цифру?»

«Разумеется».

«И ты собирался объявить ее во время трапезы?»

Узкое лицо домоправителя вытянулось пуще прежнего: «Честно говоря, у меня тоже возникло впечатление, что показатель завышен…»

Шард презрительно усмехнулся: «Завышен? Каким, по-твоему, должен быть показатель Глоуэна?»

«Что-то вроде двадцати четырех, по-моему… Тем не менее, не мне спорить с компьютером», – Фратано указал на желтый лист бумаги.

Шард ответил зловещей кривой усмешкой, на мгновение обнажившей зубы: «Фратано, я только что вернулся из отдела A. Компьютер функционирует безотказно. Но результаты расчета зависят от входных данных, не так ли?»

«Совершенно верно».

«Сегодня утром, пользуясь своими полномочиями, я проверил входные данные – информацию, на основе которой производятся расчеты. Да будет тебе известно, что кто-то изменил записи! Теперь в регистрационной карточке указано, что Глоуэн – незаконнорожденный внебрачный ребенок».

Домоправитель снова прокашлялся: «По правде говоря, слухи об этом ходили уже давно».

«До меня они не дошли».

«Считается, что твой брак недействителен, так как к моменту бракосочетания Марья уже была замужем, но не позаботилась о том, чтобы оформить развод. Само собой, я не обращаю внимания на сплетни. Тем не менее, если эти сведения достоверны…»

«И сведения эти поступили от Спанчетты? Она – источник так называемых „слухов“?»

«В разговоре со мной она упомянула об этих осложнениях».

«И ты принял ее слова на веру, даже не поставив меня в известность о происходящем?»

«Факты остаются фактами! – проблеял Фратано. – Приземлившись на станции Араминта в качестве туристки, твоя невеста расписалась в учетной книге как „госпожа Марья Кьясальво“!»

Шард кивнул: «Отдел B имеет все основания завести на тебя дело по неопровержимым обвинениям в преступном сговоре и в злостном пренебрежении обязанностями».

Челюсть Фратано опустилась и задрожала, глаза его округлились и увлажнились: «Старина Шард! Ты же меня знаешь! О чем ты говоришь?»

«Почему же, в таком случае, ты принял беспардонную фальшивку из рук Спанчетты, не позаботившись проверить исходную документацию? Признаюсь, я крайне возмущен! Тебе известен мстительный нрав Спанчетты! Почему ты согласился стать послушным инструментом в ее руках? Теперь тебе придется отвечать за последствия!»

Фратано пробормотал: «Спанчетта привела убедительные доводы».

«Убедительные домыслы! Позволь мне изложить факты, о которых ты мог бы узнать в любой момент, если бы удосужился позвонить мне по телефону. Родители Марьи принадлежали к популярной на Девятой планете Аль-Фекки религиозной секте „свидетелей квадриполярного откровения“. Детей причащают к этой секте в десятилетнем возрасте посредством ритуального обряда „обручения“ со святым-покровителем или святой-покровительницей, в зависимости от пола. Святым-покровителем Марьи был Кьясальво, „самоцвет милосердия“. Обряд обручения – религиозная формальность, причем уже во время церемонии святой освобождает причащаемую от светских брачных уз. Это освобождение подтверждено в нашем брачном свидетельстве, которое я мог бы предъявить в любой момент, если бы знал о существовании каких-либо подозрений. Наш брак, несмотря на измышления Спанчетты, не менее действителен, чем твой. Представить себе не могу, как она посмела исказить генеалогические записи!»

«Подумать только! – огорчился Фратано. – В один прекрасный день Спанчетта и ее козни сведут меня в могилу! К счастью, ты успел заметить ошибку».

«Ошибку? Мы имеем дело с умышленной подделкой документов!»

«Зачем же преувеличивать? Спанчетта – чувствительная особа. Когда-то у нее были основания считать… Ну ладно, ладно. Какое безобразие! И что же теперь делать?»

«Мы оба умеем считать. Вот, у тебя на стене, генеалогическое дерево Клаттоков. Несомненно, статус Глоуэна ниже статуса Декстера, но превышает статус Трайна – то есть равен двадцати четырем. Предлагаю тебе официально декларировать эту цифру исполнительным указом – у тебя есть такая привилегия, а в данном случае в этом заключается твой долг».

Фратано внимательно рассмотрел генеалогическую схему, прослеживая линии длинным бледным пальцем: «Есть возможность вычета пары баллов из показателя Трайна – благодаря завидному положению тетки его матери в клане Ведеров».

«У Глоуэна не меньшее преимущество. Эльсабетта, старшая сестра его бабки, происходила из высших слоев клана Вуков. Кроме того, среди его предков – леди Уолтроп, домоправительница Диффинов. Не забывай также о том, что Трайн на восемь лет младше Глоуэна! В его возрасте еще не нужен показатель, равный двадцати четырем».

«Тоже верно, – Фратано осторожно покосился на Шарда. – И больше не будет никаких упоминаний о преступных заговорах? Ты просто не слишком удачно пошутил, не так ли?»

Шард мрачно кивнул: «Пусть будет так».

«Очень хорошо. Здравый смысл подсказывает цифру „24“. Допустим, что при условии легитимности твоего брака результат компьютерного расчета также равнялся бы двадцати четырем». Фратано взял желтый лист бумаги, перечеркнул авторучкой цифру «30» и вписал цифру «24».

Собираясь уходить, Шард обернулся и проговорил через плечо: «Рекомендую запереть дверь на замок. Иначе тебе снова придется иметь дело со Спанчеттой».

Поморщившись, Фратано кивнул: «О домашних делах я как-нибудь сам позабочусь. Гантер? Гантер! Где тебя носит нечистая сила?»

В гостиную заглянул лакей: «Вы меня звали?»

«Когда господин Шард удалится, запри наружную дверь на оба засова, никого не принимай и не передавай никаких сообщений. Все понятно?»

«Будет сделано».

3

Отец и сын стояли, готовые выйти из квартиры – Шард в последний раз проверял, все ли в порядке с праздничным костюмом Глоуэна. Коротким кивком Шард выразил больше удовлетворения, чем словами: «Думаю, никто не найдет, к чему придраться – на этот счет можешь быть спокоен».

«Гмм. Как минимум, Арлес не одобрит мои ботинки».

Шард усмехнулся: «Арлес не в счет! Никто даже не взглянет дважды в твою сторону – если ты не позволишь себе какую-нибудь вопиющую вульгарность».

«Я не намерен позволять себе никаких вульгарностей, – с достоинством откликнулся Глоуэн. – Невоспитанность не сообразуется с моими представлениями о праздновании дня рождения».

«Правильно! Рекомендую ничего не говорить, если к тебе не будут обращаться непосредственно, а если общение неизбежно, ограничиваться банальностями. Этого достаточно, чтобы через несколько минут тебя сочли блестящим собеседником».

«Скорее всего, меня сочтут неотесанным тупицей, – проворчал Глоуэн. – Тем не менее, постараюсь держать язык за зубами».

И снова на лице Шарда появилась кривая недобрая усмешка: «Пошли! Пора в трапезную».

Они спустились по лестнице на первый этаж, пересекли вестибюль и направились в главную галерею: две подтянутые фигуры, напоминавшие одна другую нарочито сдержанными движениями и манерами, за которыми угадывались врожденная ловкость и тщательно контролируемый избыток энергии. Шард был на голову выше сына; его жесткие волосы уже слегка поседели, а кожа, потемневшая от ветра и солнца, приобрела оттенок мореного дуба. Лицо и волосы Глоуэна были светлее, а в груди и в плечах он был поуже отца. У Шарда выработалась привычка язвительно поджимать губы. На лице Глоуэна, опускавшего уголки рта, когда удавалось забыть о заботах, появлялось мечтательное, рассеянное выражение. Девушки нередко заглядывались на Глоуэна – его печально-насмешливая физиономия, намекавшая на безудержный полет фантазии, вызывала у них странные безотчетные ощущения, похожие на приятный испуг.

Отец и сын приблизились к трапезной. Остановившись под входной аркой, они обвели глазами ярко освещенный зал. Почти все проживавшие в пансионе Клаттоки уже расселись вокруг длинного стола на стульях с высокими жесткими спинками. Они сплетничали и смеялись, часто прихлебывая «Баньольд» – легкое шипучее вино из погреба клана Лаверти. Не меньшей популярностью пользовалась более крепкая и сладкая «Розовая индессенция» – произведение ферментологов из клана Вуков. Вдоль стен, у столешниц с бутылками и салфетками, выстроились лакеи-йипы с напудренными до белизны лицами, в роскошных серых с оранжевым ливреях клана Клаттоков и париках из расчесанного серебристого шелка.

Шард указал на противоположный конец стола: «Тебе полагается сидеть справа от сестры твоей бабки, Клотильды. Я сяду справа от тебя. Иди вперед».

Глоуэн одернул сюртук, расправил плечи и вступил в трапезную. Присутствующие притихли – легкомысленные замечания повисли в воздухе, смешки и хихиканье растворились в молчании. Все головы повернулись, чтобы посмотреть на прибывших.

Глядя прямо вперед, Глоуэн промаршировал вокруг стола; за ним следовал Шард. Два лакея отодвинули стулья и снова придвинули их, когда Шард и Глоуэн приготовились сесть. Шумная компания вернулась к прерванным разговорам – все стало, как прежде, Глоуэна игнорировали. Пренебрежение клана показалось ему почти оскорбительным. В конце концов, сегодняшний ужин посвящен празднованию его дня рождения! Глоуэн обвел родственников высокомерным взглядом, но его никто не замечал. «Надо полагать, громкая непристойность или вопиющее пренебрежение правилами привлекли бы их внимание!» – подумал он.

Глоуэн решил не поддаваться соблазну: зачем подвергать себя и отца лишним насмешкам? Кругом сидели его дядья, тетки, двоюродные и троюродные братья и сестры. Присутствовал даже старик, приходившийся ему прапрадедом. Все оделись изысканно и модно, всем общая трапеза доставляла явное удовольствие. На дамах были длинные платья из роскошных тканей, расшитых орнаментами из плетеных перьев, многие сверкали драгоценностями – александритами, изумрудами, рубинами и гранатами, топазами и пурпурными турмалинами из месторождений Дьюкаса,⁹ сфанктонитами с погасших звезд и даже кристаллами Мэйдхауза, встречавшимися в единственном месте на единственной планете Ойкумены.

Клаттоки мужского пола рядились в парадные сюртуки и брюки в обтяжку, причем эти предметы одежды, как правило, контрастировали расцветкой; чаще всего попадались сюртуки цвета дубленой кожи и синие брюки, хотя некоторые предпочитали каштановый сюртук и брюки цвета темной хвои или черный сюртук и брюки темно-горчичного оттенка. Молодые щеголи считали обязанностью красоваться модными белоснежными кроссовками, а самые дерзкие нацепляли на левую половину шевелюры серебряную сетку, из которой торчали диковатые серебряные шипы. В числе последних был Арлес, сидевший рядом с матерью – его и Глоуэна разделяли шесть человек.

Бесспорно, Спанчетта излучала напористую, жгучую жизненную силу. Одним из наиболее достопримечательных ее атрибутов была поразительная, едва сдерживаемая булавками копна черных, как вороново крыло, кудрей, клонившаяся и грозившая рассыпаться всякий раз, когда она поворачивала голову. Близко посаженные черные глаза подчеркивали мраморную белизну ее чела и щек. Сегодня на ней было малиновое вечернее платье с глубоким декольте, демонстрировавшим мощную шею и немалую долю того, что выпирало ниже. Спанчетта бросила на Глоуэна единственный взгляд, оценивший мельчайшие детали его наружности, после чего, пренебрежительно хмыкнув, отвернулась и больше не удостаивала его своим вниманием.

Бок о бок со Спанчеттой сидел Миллис, ее послушный и безучастный супруг, отличавшийся главным образом понуро висящими пепельно-соломенными усами. Миллис сосредоточился на решении знакомой трудной задачи: поглотить как можно больше вина, не замочив при этом усы.

Фратано стоял поодаль у особого «почетного» стола, отведенного вышедшим на пенсию Клаттокам, и поддерживал вежливый разговор со своим отцом Дамианом, давно оставившим пост домоправителя – патриарху клана уже перевалило за девяносто. Дамиан и Фратано удивительно походили друг на друга – долговязые, бледные, с высокими лбами, длинными носами, лошадиными зубами и вытянутой нижней челюстью.

За столами почти не осталось свободных мест. В наличии не было только Гарстена и Джалулии, родителей Шарда. Лакеи налили Шарду и Глоуэну по два бокала – «Зеленого зокеля» и «Рамбодии» с виноградников Клаттоков, получивших призы прошлогодней Парильи. Глоуэн тут же осушил бокал «Зокеля», чем вызвал некоторое замешательство и беспокойство Шарда: «Поосторожнее с вином! Еще пара бокалов, и ты уткнешься носом в миску с супом, пуская пузыри!»

«Ничего, я потихоньку». Глоуэн ерзал на стуле, то и дело поправляя новый сюртук, казавшийся тесным и жестким. Новые брюки плотно облегали не только икры, но и все, что находилось выше, вызывая в высшей степени неприятные ощущения. «Что поделаешь! – говорил себе Глоуэн, – Такова цена, которую приходится платить тем, кто хочет модно одеваться и производить впечатление». Он попытался сидеть неподвижно, положив руки на колени. Арлес глядел на него, лукаво наклонив голову, и презрительно ухмылялся. Пусть Фратано объявит, что показатель именинника равен пятидесяти! Глоуэн поклялся себе, что не проявит никаких эмоций, даже глазом не моргнет.

Минута томительно тянулась за минутой. Фратано продолжал точить лясы с Дамианом. Гарстен и Джалулия все не приходили. Глоуэн вздохнул. Когда начнут подавать ужин? Глядя по сторонам, он обнаружил, что его чувства невероятно обострились. Он все замечал, все понимал! Глоуэн принялся изучать лица родственников. Ни одно не казалось знакомым. Чудеса, да и только! Упала некая завеса, и на мгновение обнажились истины, для него не предназначенные… Глоуэн снова вздохнул и поднял глаза к потолку. Любопытное, но бесполезное ощущение. Глупость, по сути дела. Он попробовал еще немного вина. На этот раз Шард не сделал никаких замечаний.

Шум голосов то нарастал, то затихал, иногда прерываясь на секунду полной тишиной – так, будто все присутствующие одновременно решили задуматься о следующих словах. Вечер только начинался – косые лучи Сирены еще струились из высоких окон, отражаясь от далекого потолка и белых стен, играя на скатерти, поблескивая на бокалах и столовых приборах.

Наконец появились Гарстен и Джалулия. Остановившись за спиной Глоуэна, Гарстен прикоснулся к его плечу: «Сегодня у нас большой праздник, а? Помню свой день совершеннолетия – давно это было… До сих пор не могу забыть: тревога, напряжение! Я приходился внуком домоправителю – правда, не по старшей линии… Но все равно боялся, что меня пошлют на другой конец Ойкумены, куда-нибудь в темную ледяную пустыню за полярным кругом… „Бешеный пес“¹⁰, однако, выдал 19, и я остался в пансионе… Поэтому и ты родился здесь. Тебе повезло, а? Как ты считаешь? А то сидел бы сейчас, сгорбившись над миской вареных бобов на далекой холодной планете, среди пиявок, кишащих в непроходимой грязи… И слушал бы дикие вопли аборигенов да блеянье заблудших овец, разрываемых на кусочки ястребами-горгульями…»

«Что ты чушь городишь! – возмутилась Джалулия. – Если б тебя выгнали, мы с тобой никогда бы не встретились, и Глоуэн не родился и не вырос бы – ни здесь, ни на какой-нибудь жуткой планете!»

«А, какая разница! Ну, тогда бы его вообще не было – чем это лучше? Что ж, остается только надеяться, что „бешеный пес“ тебя не обидит…»

«Я тоже надеюсь», – откликнулся Глоуэн.

Гарстен и Джалулия заняли свои места. Фратано тоже сел, наконец, во главе общего стола. Увидев полоску бумаги, лежащую на пустом блюде, домоправитель прочел записку и встал, рассеянно переводя глаза с одного лица на другое: «А, Глоуэн, вот ты где! Сегодня тебе торжественно присваивается звание „кандидата“. Перед тобой открываются самые разнообразные возможности. Уверен, что прилежание и чувство долга позволят тебе, по меньшей мере, стать человеком достойным и самостоятельным – независимо от того, останешься ли ты жить на станции в качестве служащего Заповедника или добьешься не менее впечатляющих успехов в другом качестве или даже в другом мире!»

Глоуэн слушал, чувствуя, что на него устремлены все взгляды.

Фратано продолжал: «Не намерен утомлять присутствующих высокопарными разглагольствованиями. Глоуэн, если тебе потребуется совет – или если ты решишь, что тебе не помешают наставления человека, накопившего немалый житейский опыт – без колебаний обращайся ко мне, я окажу тебе посильную поддержку. Такова моя обязанность по отношению к любому Клаттоку, проживающему в пансионе, независимо от возраста и положения.

Перейдем, однако, к конкретным вопросам. Не вижу причины испытывать терпение виновника торжества и его ближайших родственников. Передо мной официальный сертификат, удостоверяющий показатель статуса Глоуэна Клаттока, – домоправитель приподнял желтый лист бумаги, демонстрируя готовность предъявить его любому желающему, после чего свысока воззрился на текст с видом профессора, читающего сочинение самонадеянного юнца. – Показатель является результатом беспристрастного и точного расчета, произведенного компьютером на основе генеалогической базы данных. Позвольте провозгласить, что показатель Глоуэна равен… – Фратано снова поднял голову и обвел взглядом ожидающие лица, – …двадцати четырем!»

Моргнув, лица повернулись к Глоуэну. Со стороны Спанчетты послышался сдавленный возглас, но она тут же заставила себя замолчать. Арлес непонимающе уставился сначала на Глоуэна, потом на свою мать – та сидела, опустив голову над бокалом с вином, и яростно сверлила глазами стол.

Теперь от Глоуэна ожидали краткого ответного выступления. Он поднялся на ноги и вежливо поклонился в сторону Фратано. Голос его чуть дрожал, но этот недостаток не заметил никто, кроме Шарда: «Благодарю вас, достопочтенный домоправитель, за пожелания успехов. Сделаю все возможное, чтобы стать добросовестным служащим управления Консерватора и достойным представителем пансиона Клаттоков».

Фратано спросил: «И где ты собираешься работать? Ты уже выбрал направление?»

«Да, мою кандидатуру приняли в отделе B».

«Выбор, полезный для всех! Сегодня, как никогда, нужны бдительные патрули – если мы не хотим, чтобы йипы заселили Мармионову землю!»¹¹

Замечание Фратано вызвало смущенные усмешки на лицах лакеев, но этим их реакция ограничилась.

Глоуэн опустился на стул под жидкие аплодисменты, лакеи стали подавать ужин. Опять все принялись болтать, причем каждый заявлял, что никогда не придавал значения слухам о высоком показателе Глоуэна: надо же придумать такую нелепость! При этом Клаттоки украдкой поглядывали на Спанчетту – та сидела в каменной неподвижности. В какой-то момент, однако, она стряхнула с себя оцепенение и оживилась (пожалуй, даже чересчур), одновременно поддерживая разговор с четырьмя собеседниками.

Поскольку теперь Глоуэна можно было не считать изгоем, сестра его бабки Клотильда, высокая надменная женщина средних лет, снизошла до разговора с внучатым племянником. Больше всего в жизни Клотильда интересовалась ипенгом. Она считала себя знатоком хитроумных тактических приемов, применявшихся в этой игре, и поделилась с Глоуэном некоторыми соображениями.

Не забывая о совете отца, Глоуэн тщательно подавлял в себе любые признаки независимого мышления, благодаря чему впоследствии, беседуя с приятельницами, Клотильда весьма положительно отзывалась о его умственных способностях.

В завершение ужина подали праздничный пудинг с мороженым заварным кремом и фруктами. Собравшиеся подняли бокалы, без особого энтузиазма провозгласив традиционный тост за здоровье именинника, после чего Фратано поднялся на ноги, тем самым подавая знак, что трапеза окончена.

Выходя, некоторые задерживались, чтобы пожелать Глоуэну всего наилучшего. В числе прочих размашистым шагом приблизился Арлес. «Прекрасный показатель! – заявил он. – Справедливая, в сущности, оценка – учитывая все обстоятельства. Как тебе известно, я ожидал услышать другую цифру, но очень рад, что тебе повезло. На твоем месте, однако, я не стал бы успокаиваться преждевременно. Статус, равный двадцати четырем, еще не гарантирует постоянную должность».

«Разумеется».

Шард взял Глоуэна под руку, и они вернулись в квартиру, где Глоуэн тотчас же поспешил в спальню, чтобы сменить парадный костюм на привычную одежду.

Выйдя в гостиную, Глоуэн вопросительно взглянул на отца, хмуро изучавшего пейзаж за окном. Шард обернулся и указал на стул: «Садись. Нужно обсудить несколько важных вещей».

Глоуэн медленно уселся, не совсем понимая, к чем клонится разговор. Шард принес бутылку прохладного легкого вина под наименованием «Киритаво» и налил по половине бокала себе и сыну. Заметив настороженность Глоуэна, Шард улыбнулся: «Все в порядке! Я не собираюсь делиться жуткими семейными тайнами, ждавшими своего часа, пока тебе не исполнится шестнадцать лет. Просто-напросто необходимо принять меры предосторожности – взглянуть на вещи с практической точки зрения и подготовиться к возможным неприятностям».

«Ты имеешь в виду Спанчетту?»

«Совершенно верно. Сегодня ее унизили, выставили на посмешище. Она вне себя от ярости и мечется сейчас, как хищный зверь в тесной клетке».

«Арлес, надо полагать, сбежал в логово „бесстрашных львов“ и спрятался под столом», – задумчиво сказал Глоуэн.

«Если у него есть голова на плечах, Арлес никогда не обмолвится о том, что распустил язык и тем самым позволил нам поймать Спанчетту с поличным».

«Спанчетта нарушила закон?»

«В принципе – да. Но если мы предъявим обвинения, она станет утверждать, что нечаянно ошиблась, а доказать обратное очень трудно. В любом случае, для Спанчетты „что было, то прошло“. Если меня не обманывает интуиция, она уже измышляет новые способы нам отомстить».

«Она спятила, что ли?»

«Трудно сказать. Так или иначе, держи ухо востро и будь осторожен, но не придавай интригам слишком большое значение. Свет не сошелся клином на Спанчетте, жизнь идет своим чередом. Пора подумать об учебе. Тебе придется выполнять поручения отдела B, и после занятий в лицее свободного времени у тебя почти не останется».

«А когда меня пошлют в патруль?»

«О, до этого еще далеко! Прежде всего тебе нужно получить пилотажное свидетельство и пройти специальную подготовку. Конечно, если возникнет чрезвычайная ситуация, все может быть…»

«Чрезвычайная ситуация? Нашествие йипов?»

«Не вижу, каким образом его можно было бы остановить. Йипы плодятся не по дням, а по часам, в Йиптоне становится все теснее, а деться им некуда».

«Значит, ты действительно считаешь, что назревает катастрофа?»

Шард не спешил с выводами: «Скажем так: если будут приняты правильные решения – и в самое ближайшее время – катастрофу можно предотвратить. Но делать вид, что проблема не существует, уже нельзя. Умфо, повелитель йипов, в последнее время ведет себя странно – будто ему известно нечто, о чем мы не догадываемся».

«Что ему может быть известно? Йипы вообще странно себя ведут – он не притворяется?»

«Все может быть. Не исключено, что Умфо о чем-то договорился с „миротворцами“ из Стромы».

«Никогда о них не слышал».

«Есть такая политическая группировка натуралистов, они себя называют „партией мира и справедливости“. По существу, нам остается только капитулировать и отдать Заповедник йипам – или поддерживать существующий порядок, принимая все необходимые для этого меры».

«По-моему, о капитуляции не может быть и речи!»

«В отделе B тоже так считают. Рано или поздно йипов придется эвакуировать с атолла и переселить на другую планету. Хартия не оставляет другого выхода, – Шард удрученно покачал головой. – Нелицеприятная действительность заключается в том, однако, что наша позиция не подкреплена достаточными средствами принуждения. Кроме того, мы – не более чем агенты Общества натуралистов, базирующегося в Строме. В конечном счете это проблема натуралистов, они несут ответственность за принятие решений».

«Значит, они должны так решить, вот и все!»

«Увы! Не все так просто. Всегда находятся люди, стремящиеся использовать проблемы в своих интересах. В Строме натуралисты раскололись на две фракции. Одна поддерживает Хартию, другая отвергает любые меры, способные привести к кровопролитию. Нынешний Консерватор сочувствует „миротворцам“. Но он выходит на пенсию, а в Прибрежной усадьбе скоро поселится новый управляющий».

«И какой партии сочувствует он?»

«Понятия не имею, – пожал плечами Шард. – Он прибудет из Стромы во время празднования Парильи.¹² Тогда мы и узнаем, что он собой представляет».

«Казалось бы, йипы сами должны были бы настаивать на переселении, – помолчав, заметил Глоуэн. – Йиптон перенаселен, на материк их не пускают – идея напрашивается сама собой».

«Казалось бы! Но йипы желают, чтобы им отдали Мармионову землю».

Глоуэн недоуменно хмыкнул: «Неужели в Строме не понимают, что йипы, если им позволят поселиться в Мармионе, уже через несколько лет заполонят весь Дьюкас?»

«Мне это объяснять не нужно. Попробуй, объясни это самозваным „защитникам мира и справедливости“ в Строме».