Эпохи глобализации: география, технологии и институты

Человеческое общество верхнего палеолита

Очертания человеческого общества эпохи верхнего палеолита представляют для нас огромный интерес. Если мы будем знать об этих ранних обществах больше, то сможем понять нашу глубинную человеческую природу, возникшую до того, как на первый план вышли оседлый образ жизни, сельское хозяйство и современная культура. По большей части эта предыстория теряется в тумане глубин времени. Тем не менее пытливые исследователи, используя инструментарий разных дисциплин – доисторической антропологии, археологии, доисторической лингвистики, генетики и антропологии современных обществ собирателей, – оказались способны вынести квалифицированные суждения о ключевых особенностях социумов собирателей верхнего палеолита: о размере их сообществ, об их внутренних иерархических структурах, о поведении в своих и чужих группах, о войне и мире.

Данные из мест захоронений, генетический анализ материалов древних поселений и образцы современных собирательских социумов предполагают наличие иерархической структуры сообществ. Мельчайшей ее единицей являлась группа (band) из примерно полусотни человек, собиравшаяся вокруг очага на ночевку. Следующим уровнем выступал клан, который был примерно втрое больше (порядка 150 человек). Далее следовала большая группа (mega-band), опять же, втрое большая, или примерно 500 человек. На вершине же структуры группы «своих людей» находилось племя, которое также втрое превышало предыдущую величину, насчитывая около 1500 индивидов. Некоторые исследователи предположили, что численность клана примерно в 150 человек является отражением человеческих когнитивных ограничений для тесно связанных групп. Даже сегодня рабочие группы и плотно связанные социальные сети, как правило, имеют именно такой размер. Данные, полученные от современных собирателей, и древние записи генома по меньшей мере одного места погребения (Сунгирь, Россия) демонстрируют, что кланы избегали внутреннего родства, поддерживая более широкие социальные и соседские взаимосвязи^[26].

Свидетельства из сообществ современных собирателей предполагают, что внутренняя структура этих социумов была эгалитарной. В отличие от других видов приматов, таких как шимпанзе, у которых присутствует выраженная иерархия доминантных и субординантных самцов, структура человеческих собирательских обществ представляется принципиально эгалитарной. Герберт Гинтис и его коллеги предполагают, что здесь играли роль две силы: очень значительные выгоды от кооперации внутри клана в охоте, приготовлении пищи, ее распределении и воспитании детей с одной стороны и широко распространенное наличие смертоносного охотничьего оружия, которое члены клана могли использовать для противостояния любым попыткам отдельных лиц установить господство над кланом^[27]. Этот эгалитаризм снизу – сопротивление власти – получил название «обратная иерархия доминирования». Лидеры, скорее всего, все-таки были важны, однако им явно приходилось завоевывать свое положение путем убеждения и компетенций, а не грубой силы. В соответствии с этим представлением в дальнейшем на смену эгалитаризму пришли иерархические социальные структуры в оседлых обществах, когда государство сконцентрировало достаточное могущество, чтобы навязать силой различные виды неравенства.

Как подчеркивал Уилсон, сильной способности собирательских обществ к внутригрупповой кооперации соположен их потенциал крайнего насилия в отношении внешних групп. Группы собирателей поддерживают мирные и кооперативные взаимосвязи между отдельными племенами, но прибегают к крайнему насилию против групп чужаков, защищая территорию. Состояние войны не предначертано, а контекстуально: война легко начинается, когда группе что-либо угрожает. В этих обстоятельствах политика идентичности – принадлежность к какой-либо группе и борьба с другой группой – оказывается глубинной природой человека.

Некоторые уроки эпохи палеолита

Эпоха палеолита была судьбоносным периодом для всей человеческой истории. Это было время, когда люди распространились из Африки по всем частям света, создали первые культуры, изобрели использование языка, сформировали кланы и усилили эксплуатацию природы, свидетельством чего являются усовершенствования в охоте, достижения в создании инструментов и изобретение искусства. Люди адаптировались к чрезвычайно разнообразным местам обитания и климатическим зонам и несли с собой свои изобретения – как технологии, так и институты – туда, куда они мигрировали. У нас имеются свидетельства, пусть и ограниченные, что эти первые общества были эгалитарными, а не иерархическими. Кроме того, кооперация охватывала взаимосвязи между племенами собирателей, хотя между соперничающими группами также вспыхивали войны.

Наш обзор эпохи палеолита преподносит некоторые предварительные уроки – а фактически и предостережения – для сегодняшнего дня. Он заставляет нас отказаться от приятного и успокаивающего представления, что люди по самой своей природе живут в гармонии и равновесии с окружающей средой и что экологические кризисы являются порождением лишь современного капитализма. Даже охотники-собиратели, как мы теперь понимаем, были способны производить масштабные экологические потрясения, от чего затем они серьезно страдали. Когда люди 50 тысяч лет назад заселили Океанию и примерно 10 тысяч лет назад Америку, они довели до истребления крупных сухопутных животных. Кроме того, они явно уничтожили и наших ближайших человеческих родственников – неандертальцев – либо путем прямого завоевания, либо с помощью конкурентного вытеснения, победив их в борьбе за дефицитные ресурсы – продовольствие и кров. Мы сами можем быть своим злейшим врагом или по меньшей мере злейшим врагом наших близких родственников. Устойчивость окружающей среды и мир между культурами могут не возникнуть естественным образом – их необходимо выстраивать, используя наши способности к рациональному мышлению и предвидению.

3
Эпоха неолита
(10 тысяч – 3 тысячи лет до н. э.)

Великое рассеяние из Африки и миграции современных людей по планете увенчались появлением постоянных поселений в виде рассеянных деревень и так называемой неолитической революцией – возникновением сельского хозяйства примерно 11 тысяч лет назад. Первоначально лишь небольшая часть человечества посвящала растениеводству все свое время, но со временем все больше и больше людей оседали для постоянного обитания в тех или иных местах, чтобы заниматься земледелием, оставляя кочевую жизнь охотников и собирателей. Таким образом, эпоха неолита стала эпохой глобализации посредством земледелия (farming).

Изобретению сельского хозяйства (agriculture) в Западной Азии предшествовал оседлый образ жизни, появившийся примерно 14500 лет назад. Причиной этого выступило потепление климата ближе к концу плейстоцена и началу голоцена. Повышение температуры увеличило доступность пищи и позволило различным сообществам Восточного Средиземноморья устраивать поселения более постоянного характера еще до того, как они стали заниматься растениеводством. Население также стало увеличиваться. Этой ранней форме оседлости отчасти явно воспрепятствовала последняя волна похолодания – поздний дриас, – состоявшаяся прежде, чем примерно 11600 лет назад ледниковый период окончательно завершился и наступил голоцен.

РИС. 3.1. Происхождение сельского хозяйства

ИСТОЧНИК: Greger Larson, Dolores R. Piperno, Robin G. Allaby, Michael D. Purugganan, Leif Andersson, Manuel Arroyo-Kalin, Loukas Barton, et al. “Current Perspectives and the Future of Domestication Studies”, Proceedings of the National Academy of Sciences 111, no. 17 (2014): 6139–46. doi: 10.1073/pnas.1323964111.

На рис. 3.1 зеленым цветом отмечены регионы, где впервые возникло сельское хозяйство, фиолетовым цветом выделены регионы, где оно появилось несколько позже, а коричневым – регионы, куда раннее сельское хозяйство могло быть занесено биогеографическим путем^[28]. Что нам известно об этом подъеме сельского хозяйства? Мы знаем, что оно представляло собой нечто вроде изобретения, которое произошло независимым образом в нескольких местах обитаемого мира. Это изобретение подразумевало процесс обучения тому, как избирательно высаживать семена определенных диких растений, главным образом злаков, чтобы у человечества появилась возможность выращивать урожай, а не просто собирать естественные плоды этих растений.

Почти одновременное рождение сельского хозяйства в нескольких местах представляет собой впечатляющий пример множества параллельных открытий, состоявшихся в течение нескольких тысяч лет, которые в целом совпадали с завершением ледникового периода. В пределах Евразии имелось два главных центра раннего сельского хозяйства. Первым из них был Плодородный полумесяц, протянувшийся от долины Нила в Египте до сегодняшнего Ирака, при этом выращивание пшеницы, скорее всего, началось на юго-востоке нынешней Турции. Вторым таким центром был Китай – речные бассейны Хуанхэ и Янцзы, где люди начали выращивать просо на севере и рис на юге. На Американском континенте сельское хозяйство началось с выращивания кукурузы в сегодняшней Мексике и картофеля в андском высокогорье. К другим последующим центрам раннего сельского хозяйства относятся бассейн реки Ганг, остров Ява в нынешней Индонезии и несколько территорий в Африке и Америке.

Озадачивающим и противоречащим очевидности выводом, основанным на археологических и антропологических свидетельствах, является то, что охотники и собиратели, похоже, лучше питались, страдали от меньшего количества заболеваний, имели более разнообразный рацион, менее изнурительно трудились и жили дольше, чем их современники, занимавшиеся сельским хозяйством^[29]. Это подтверждает более внушительная комплекция представителей кочевых популяций в сравнении с первыми сельскохозяйственными народами, а также преимущества кочевой жизни перед ранним земледелием в таких аспектах, как бремя заболеваний, трудозатраты и старение. Однако, несмотря на эти явные преимущества кочевой жизни, оседлое сельское хозяйство в итоге победило. Почему так произошло?

Возможно, ключ находится в сравнительной демографической специфике кочевничества и земледелия. Кочевничество способно поддерживать лишь очень низкую плотность населения, тогда как земледелие кормит гораздо большее количество людей на единицу площади. В конечном итоге земледелие замещает естественные экосистемы антропогенными, которые конструируются таким образом, чтобы приносить гораздо больше продовольствия на единицу площади. Те виды животных и растений, которые не выращиваются в хозяйствах человека, определенно оказываются проигравшими, поскольку человечество вторгается в места обитания других биологических видов, не подходящих напрямую для производства продовольствия или прямо конкурирующих с питательными злаками или животноводством.

Если деревня земледельцев кормит, скажем, десять человек на площади в один квадратный километр, а кочевничество обеспечивает питанием, к примеру, одного человека на квадратный километр, то представляется очевидным, что сообщества, опирающиеся на земледелие, смогут захватить силой землю, которую некогда использовали кочевые охотники и собиратели. Именно так, разумеется, и происходило по всему миру: популяции охотников и собирателей, такие как индейцы Великих равнин, вытеснялись во все меньшие и меньшие территории сельскохозяйственными сообществами, которые силой вторгались на их земли.

Однако следствием данного процесса могло быть и снижение среднего уровня благосостояния. Возможно, именно об этом рассказывает библейский сюжет об «изгнании из рая», в котором на смену жизни ленивого собирателя плодов в саду приходит жизнь в напряженном труде земледельца. Наказание Бога для Адама и Евы за то, что они вкусили плод с древа познания, звучало так: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят» (Быт. 3:19).

Если жизнь собирателя действительно лучше, чем жизнь работника-земледельца, то почему бы человечеству не найти путь обратно от сельского хозяйства к охоте и собирательству? Лучшая гипотеза, отвечающая на этот вопрос, заключается в том, что первые поселения земледельцев оказались в безвыходной демографической ловушке. Вот простая иллюстрация. Предположим, что при первом поколении земледельцев популярность их занятия росла. Вместо того чтобы поглощать в день две тысячи калорий, добываемых охотой и собирательством в течение четырех часов в день, они получали три тысячи калорий в день, занимаясь земледелием четыре часа в день, причем каждый обрабатывал, например, два гектара земли. Но затем благодаря появлению оседлой жизни и более высокой калорийности питания увеличивалась рождаемость, а детская смертность снижалась. Население удвоилось, и в следующем поколении у каждого домохозяйства было уже лишь по гектару земли. Вероятно, этому поколению теперь приходилось тратить по шесть часов в день, чтобы добыть с одного гектара 1800 калорий в день, то есть работать больше ради более скудного рациона, чем у охотников и собирателей.

В то же время этот пример показывает, что возвращения к кочевой охоте и собирательству произойти не могло, поскольку локальная экосистема не сможет прокормить увеличившуюся вдвое популяцию охотников и собирателей. Второе поколение должно заниматься земледелием, чтобы просто остаться в живых. Кочевая альтернатива, хотя она и более предпочтительна, чем земледелие, останется вместо этого в мифах и памяти. При более значительном населении вернуться в райский сад невозможно. Первому поколению земледелие действительно пришло на помощь, но для следующих поколений оно стало проклятием, требуя более значительных трудозатрат при меньшем результате. А поскольку оседлое земледельческое население продолжало расти от одного поколения к другому, сельские сообщества продолжали наступать на земли, используемые охотниками и собирателями.

Но не все было потеряно. Земледельческие деревни с значительной плотностью населения рано или поздно предлагали собственные новые выгоды. Оседлая жизнь в пределах более крупных сообществ давала начало новым технологическим открытиям в металлургии, искусствах, ведении записей, керамике, а в дальнейшем и в письменности, сначала в виде клинописи и пиктограмм, а затем и алфавита. Именно так оседлая жизнь запускала цепную реакцию эндогенного роста, производившего постепенное расширение компетенций и сопровождавшего увеличение населения. Через какое-то время (возможно, это были тысячелетия) уровень жизни оседлых земледельческих сообществ фактически превзошел уровень жизни групп охотников и собирателей, причем это произошло при масштабно увеличившейся численности людей. Согласно демографическим оценкам проекта HYDE 3.1, население Евразии выросло всего с 2 млн человек примерно за 10 тысяч лет до н. э. до 15 млн человек в 5000 году до н. э., 60 млн человек в 2000 году до н. э. и впечатляющих 165 млн человек около 1 года н. э.^[30] Оседлая жизнь приносила дары в виде продовольствия и других продуктов, которые поддерживали увеличение численности населения на два порядка в течение примерно десяти тысяч лет.

После первых успехов в сельском хозяйстве земледелие постепенно распространялось в другие регионы. На протяжении многих тысячелетий в ходе процесса, который продлился до сегодняшнего дня, расширение обществ, основанных на земледелии, сокращало территории, где люди все еще занимались охотой и собирательством. Существует и еще один масштабный спор вокруг земледелия: распространялось ли оно посредством подражания или же потому, что мигрирующие группы земледельцев вытесняли охотников и собирателей?

Представляется, что для Европы ответ на этот вопрос предполагает второй вариант. Ориентировочные свидетельства допускают, что первые люди, занимавшиеся сельским хозяйством, мигрировали в Западную Европу из Анатолии примерно в 6000 году до н. э. и преимущественно вытеснили местные популяции охотников и собирателей. Это демонстрирует генетический анализ останков первых земледельцев, обнаруженных на местах археологических раскопок в Европе. Их гены имеют гораздо более тесную связь с генами первых земледельцев Анатолии, нежели с генами предшествующих европейских популяций охотников и собирателей^[31]. Их вытеснение могло произойти в результате войны или распространения патогенных организмов от пришельцев из Анатолии и их сельскохозяйственных животных на популяции охотников и собирателей, которые развивались, не имея опыта соприкосновения с этими заболеваниями, а следовательно, не приобрели к ним иммунитета.

Однако на этом демографическая история не оканчивается. Исходя из генетических свидетельств, представляется, что начиная примерно с 3000 года до н. э. Европа пережила второе масштабное потрясение вместе с появлением всадников из евразийских степей, относившихся к так называемой ямной культуре, которые, похоже, вновь вытеснили значительные сегменты встреченного ими местного населения. Остается загадкой, каким образом небольшое количество степных пастухов заместило множество оседлых земледельцев, которых они обнаружили, прибыв в Европу. Одно из возможных объяснений, недавно обнаруженное в генетических свидетельствах, заключается в том, что люди ямной культуры могли переносить с собой микроорганизм чумная палочка (Yersinia pestis) – возбудителя чумы^[32].

К 3000 году до н. э. небольшие сообщества земледельцев были разбросаны по всем континентам, за исключением Антарктики. Подавляющее большинство этих людей проводили всю жизнь в узких границах своих деревень. В то же время происходило усвоение технологий, а заодно и постепенное распространение новых технических методов, таких как керамика, ранняя металлургия, выращивание злаков, одомашнивание сельскохозяйственных животных, культурные и религиозные практики. Люди могли перемещаться на большие расстояния пешком, в конных повозках или на лодках. Однако торговля на дальние расстояния по-прежнему находилась в зачаточном состоянии, а распространение на большие расстояния технологий происходило за столетия и тысячелетия, а не за годы и десятилетия.

Распространение сельского хозяйства в разных экологических зонах

Распространение сельскохозяйственных компетенций в значительной степени определяется географией, поскольку отдельные культуры имеют особые экологические амплитуды приспосабливаемости. Такие культуры, как пшеница, могут произрастать лишь в прохладных территориях, но не в тропиках. Злаки наподобие риса особенно хорошо растут в субтропиках, прежде всего в муссонной среде, где есть обилие пресной воды для затапливаемых полей. Кукуруза с ее метаболическим путем фотосинтеза С₄ изначально была субтропической культурой. В пределах указанных экологических ниш распространение аграрных технологий происходит за счет миграции земледельцев, увеличения разнообразия культур и подражания.

Распространение раннего сельского хозяйства происходило в границах отдельных экологических зон естественным образом, в соответствии с тем, куда могли добраться конкретные технологии земледелия. Наиболее значительной непрерывной зоной совместного сельскохозяйственного потенциала является протянувшийся на десять тысяч километров с запада на восток Евразии, от атлантического побережья Португалии до тихоокеанского побережья Китая, пояс выращивания пшеницы.

Джаред Даймонд, один из выдающихся современных авторов, объясняющих экономическую историю и экономическое развитие, в своей великолепной книге «Ружья, микробы и сталь» подчеркивал, что эта длинная евразийская ось, направленная с востока на запад, способствовала распространению технологий в пределах различных экологических зон^[33]. Пшеница, исходно появившаяся на территории Плодородного полумесяца (в сегодняшних Турции, Ираке и Восточном Средиземноморье), проникала на запад, в Европу, и на восток, в Азию. Одомашнивание лошади, впервые состоявшееся в Понтийско-Каспийском регионе, охватывающем Черное и Каспийское моря к северу от Кавказского хребта, распространялось на запад, в Европу, и на восток, в Китай. Средиземноморский бассейн предоставлял совместную экологическую нишу для пшеницы, оливок, виноградников, лошадей, ослов и других сельскохозяйственных животных для Римской, Византийской и Османской империй, а также для мусульманских халифатов.

Напротив, Америка и Африка расположены преимущественно вдоль осей север-юг, и это означает, что быстрое распространение технологических прорывов по различным экологическим зонам там было более затруднительным. Возьмем для примера таких животных, как лама и альпака, проживающих в высокогорном Андском регионе Южной Америки. Эти родственники верблюда были единственными вьючными животными, имевшимися в распоряжении американских индейцев в промежутке между временем истребления лошади (примерно 10 000 лет назад) и появлением европейских завоевателей около 1500 года. Однако за пределами Анд лама и альпака не распространялись из-за экологических ограничений их ареала. В отличие от степей, протянувшихся с востока на запад Евразии, андское высокогорье не могло обеспечить для Северной и Южной Америки систему магистральных путей сообщения с помощью животных.