Оказывается, нашего голубятника еще не было на белом свете, когда небольшой домик в нагорной части города, где жила в то время их семья, пошел под снос. Им предлагали взамен квартиру в новостройке. Всю ночь Тимур с ужасом взирал на свою голубятню, мастерски выстроенную на крыше, и раздумывал о том, как же ему жить дальше. Было смешно даже мысленно себе представить голубей, живущих на балконе бетонной девятиэтажки.
Выход, как всегда, подсказала сама жизнь. У его матери был небольшой домик в ближайшем бакинском селе. За селом располагался дачный массив. Там кто-то за очень небольшие деньги предлагал переоформить свою дачу. Дача была с колодцем и садом. Две комнатушки с большой крытой верандой показались ему верхом роскоши. Деньги на покупку ему дала мать, попросив вернуть их в течение года.
К слову, надо сказать, что само увлечение голубями в те годы было, оказывается, достаточно маргинальным занятием. Дядя Маис пояснил мне, что в советское время голубятников клеймили как тунеядцев и деклассированных элементов. Словом, времена восприятия голубиной почты, как стратегического ресурса страны, давно миновали. Они стали как бы развлечением для бездельников.
А ещё дядя Маис, как носитель бесценной информации о ярких фактах советской истории рассказывал мне, что голубь, как символ мира, был мощным идеологическим оружием в руках советской пропаганды. После победы над фашизмом в странах Европы резко выросла популярность коммунистических партий. Благодаря усилиям такого яркого интеллектуала, как Луи Арагон, начали проходить Всемирные конгрессы сторонников мира. Когда шли поиски для символа этого конгресса, Арагон увидел в мастерской Пикассо живописную работу с голубем.
– Это именно то, что я ищу.
Так голубь стал символом мира. Пикассо посмеивался над этим.
– Эти птицы способны забить более слабого и беззащитного. Они не такие милые, как нам кажется.
Но дело было сделано, и голубь стал символом мира во всём мире. Его начали изображать везде и всюду. И вдруг дядя Маис спросил меня:
– Ты видел большую белую бетонную скульптуру голубя в Сумгаите?
– Да, видел. Но даже никогда не всматривался. И не думал, что это голубь.
– Ведь после своей живописной работы Пикассо просто взял и нарисовал контур голубя. И символом мира стал именно этот рисунок. Так вот этот контур и отображён в сумгаитской скульптуре «Голубь мира». Вагиф делал. Неплохой скульптор. Когда то мы общались.
Получается так, что голубей рисовали, им ставили памятники, но их самих фактически выдавливали из города, оставив за ними лишь право кормиться на каких-то отдельных выделенных местах. Как, скажем, у молоканского садика. Но какие же это были голуби! Я сам, когда был маленьким, подкармливал их и помню, что это были такие разжиревшие экземпляры, что еле-еле двигались. Где уж им летать на немыслимой высоте!
Дядя Маис продолжал мне рассказывать, что переезд с голубями на дачу требовал коренной ломки всего уклада жизни Тимура. Пришлось ему уйти со своего завода и из простого советского инженера переквалифицироваться в профессионального голубятника. Эти перемены не решали основного вопроса: как, и, главное, на что жить? На какие деньги кормить семью, существовать самому и, главное, как содержать голубей? Выход как всегда нашёлся сам. Когда он перевёз часть своих питомцев на новое место, у ворот появился колоритный дядечка в этакой кепке-аэродромчике. Он положил перед Тимуром пухлую пачку денег и достаточно категоричным тоном сказал:
– Вот эту парочку я забираю. Я давно к ним присматриваюсь. Только смотри. Сам знаешь ваши хитрости. Чтобы утром они опять к тебе не вернулись.
Когда он понял, что такого количества денег хватит, чтобы расплатиться с матерью, да еще останется, он дрогнул. Как будто кто-то другой вместо него сказал:
– Да, забирай. Если что нужно – заходи.
Вот так и сложился для него этот принцип мирного сосуществования в собственной семье, который и не снился никаким политикам. По ночам, когда его голуби спали, он работал сторожем. Как только какой-то вновь назначенный участковый пытался его уличить как тунеядца, он гордо показывал удостоверение, выданное ему на работе. Зато весь день принадлежал ему и его птицам.
Не выносившие даже голубиного духа, жена и три его дочери смирились с тем, что столь нелюбимые ими птицы обеспечивают им безбедное существование. Кругом все стали Тимура называть просто голубятником. Они знали, что он продает наиболее ярких птиц истинным любителям и неплохо зарабатывает на этом. Сам он, правда, несколько стеснялся этого бизнеса, говоря, что он первый в роду, кто торгует своей любовью. С его точки зрения, это была почти проституция. Торговля, тем не менее, давала немалый доход, и он справил своим дочерям достойное приданое, выдал их замуж и считал, что с честью исполнил свой долг главы семейства. И в свои сорок с небольшим он почему-то чувствовал себя почти патриархом. Дочери, зятья, внуки. Словом, все как у людей.
Правда, торговля голубями год от года хирела, да и, честно говоря, во всем городе оставалось всего лишь несколько истинных ценителей. Все это была уже, как говорится, «уходящая натура». Иногда кто-то из этих стариков присылал за ним машину и просил его поднять птиц в воздух. Пока голуби летали, все они радовались как маленькие дети. Даже если могли наблюдать эти полеты в инвалидной коляске, а то и лежа в кровати. Самое удивительное было то, что каждый из них, независимо друг от друга, произносил одну и ту же фразу: