Я так не хотела. Они доверились кому-то одному, но об этом узнал весь интернет. Истории борьбы с шеймингом и преследованием

В октябре 2016 года Томпсон начал новую волну атак. На этот раз его целью было добиться ареста Франчески. Он связался с бруклинским полицейским участком, утверждая, что Франческа планировала «расстрелять» участок. Он написал по электронной почте сообщение о том, что Франческа угрожает убийством шефу полиции Нью-Йорка, и сообщил, что у нее есть оружие. Томпсон также отправил анонимное письмо в Национальный центр пропавших и эксплуатируемых детей, утверждая, что Франческа хранит детское порно на своем телефоне. В результате полицейские пять раз появлялись в доме или на работе Франчески, чтобы выяснить, действительно ли это так. Франческа направила их ко мне, и я объяснила копам, что Франческа – жертва, а не подозреваемая. В конце концов полиция ушла, не предъявив ей обвинения. Но я не была уверена, что ей будет и дальше так везти. Когда мой психованный бывший использовал эту тактику со мной, я оказалась в тюрьме.

Это случилось через несколько недель после того, как я окончательно порвала с ним. Я пошла в полицию сообщить, что мой бывший угрожает мне. Почти месяц спустя он был арестован, и меня вызвали в полицейский участок.

– Он неуправляем, – сказал детектив, сопроводив меня в крошечную комнату с односторонним зеркалом, закрытым венецианской шторой. – Я не понимаю, как вы могли быть вместе с таким парнем.

Я ничего не ответила.

Детектив поднял жалюзи. Я ахнула, когда столкнулась с ним взглядом.

– Он тебя не видит, – успокоил меня детектив. – Нам просто нужно подтверждение личности.

– Это он, – сказала я, отчаянно желая выбраться оттуда. Когда я собрала свои вещи, чтобы уйти, в комнату вошел еще один детектив, держа в руках папку из плотной бумаги. Он объяснил, что мой бывший написал заявление в полицию, обвинив меня в нападении.

– Вы арестованы.

Я был настолько ошеломлена, что едва могла говорить, когда детектив сковал мне руки за спиной и повел через участок, чтобы снять отпечатки пальцев. Когда мы проходили мимо мужской камеры, я мельком увидела своего бывшего, вцепившегося в прутья клетки.

Полицейские забрали у меня телефон, кошелек и сумку. Карманов в платье не было, поэтому я положила свое удостоверение личности в лифчик. Меня отвели в камеру предварительного заключения в подвале, где я встретила свою сокамерницу Бекку. У нее была широкая дружелюбная улыбка и длинные оранжевые волосы, окрашенные омбре. Бекку арестовали за кражу в магазине. «Мне даже не нужна была эта сумочка. У меня уже есть сумочка от Coach^[7]! Не знаю, зачем я это сделала». Бекка была под арестом не в первый раз, поэтому сочла своим долгом провести мне «курс молодого бойца». Она вытащила из кармана десятидолларовую купюру и крикнула дежурному офицеру, сидевшему в конце коридора, чтобы он разменял их и принес закуски из автомата. «Соленые», – сказала она. Бекка предложила мне картофельные чипсы и предупредила, что я должна поесть, прежде чем меня переведут в центральную тюрьму. Потом она дала мне несколько монет для телефона-автомата, которые я спрятала в лифчик. Бекка удивилась, услышав, что адвоката могут арестовать. Я начала рассказывать ей о своей работе, но она задремала на середине разговора. Встреча с Беккой была самым ярким событием моего пребывания за решеткой. Все остальное было похоже на плохой фильм.

Позже, в тот же день, меня снова допросили, на этот раз двое следователей, представившихся сотрудниками бюро разведки нью-йоркской полиции. Они хотели узнать больше об обвинениях со стороны моего бывшего.

Он сказал им, что я была частью схемы «секс в обмен на услуги», которая включала мой секс с судьями в обмен на благоприятный исход моих дел.  

Я объяснила, что работаю в некоммерческой организации, занимающейся престарелыми инвалидами, которая вряд ли может быть частью скандала, связанного с сексом и коррупцией.

Удовлетворенные, следователи сказали, что меня могут увезти из участка. Меня посадили в фургон вместе с горсткой других задержанных и отвезли за четыре квартала в центральный офис округа Кингс. Меня водили от очереди к очереди – фотографировали, обыскивали, снимали отпечатки пальцев и задавали вопросы, а потом отвели в женскую камеру вместе с полудюжиной других женщин. По дороге мы прошли мимо запертых мужчин. Мой бывший уже был там и, очевидно, рассказал обо мне своим сокамерникам. Они выкрикивали мое имя, когда я проходила мимо.

«Кэрри! Он все еще любит тебя!» – закричал один из них.

Центральная тюрьма находится в центре Бруклина, в двух кварталах от моей работы и недалеко от моей квартиры. Но мне казалось, что я на другой планете. Камера была хуже, чем все, которые мне доводилось видеть по телевизору, – с бетонным полом, единственным телефоном-автоматом, несколькими синими спортивными ковриками и унитазом из нержавеющей стали без сиденья. Прямо там, в центре камеры.

Ночной суд закрывается в час ночи, и если вас до этого не вызовут к судье для предъявления обвинения, вам придется провести ночь в тюрьме. Я провела в этой камере почти семь часов, прежде чем мое имя наконец было названо.

Меня приковали к группе других заключенных и повели по лабиринту подземных коридоров, которые вели в зал суда, освещенный флуоресцентными лампами. Секретарь суда зачитал предъявленные мне обвинения – угроза третьей степени, преследование и попытка нападения. Прокурор настаивал на моем аресте. Адвокат, с которым я не встречалась, но который, по-видимому, представлял мои интересы, утверждал, что я «впервые обвиняюсь в преступлении» и должна быть освобождена под подписку о невыезде. Мой адвокат взял верх. Мне сняли наручники и позволили выйти через главный вход. Потребовались месяцы – и десятки тысяч долларов судебных издержек, – прежде чем я наконец добилась снятия с себя ложных обвинений.

Я не стала рассказывать Франческе об этом. Она и так была достаточно напугана. Больше всего ее волновало то, что Томпсон может выполнить свои худшие угрозы. Она призналась, что оставила своим друзьям копии доказательств того, что Томпсон преследовал ее.

– Таким образом, – объяснила Франческа, – они смогут сообщить полиции, кто меня убил, если мое тело когда-нибудь найдут.

Через девять месяцев после того, как Франческа разорвала отношения c Томпсоном, его все еще не арестовали. После каждой новой хитрости – например, когда он создавал антисемитский аккаунт в Instagram на имя Франчески или когда он писал мне по электронной почте, что за ним охотятся африканские террористы, которые хотят причинить вред ему и Франческе, – мы звонили Моне и передавали доказательства оперативному сотруднику. Мы оказались в тупике. Томпсон был настолько искусен в использовании анонимизирующего программного обеспечения, что было почти невозможно отследить связь с ним.

А затем, в конце февраля, атаки Томпсона стали просто ужасающими. Из своего дома в Сент-Луисе он открыл ноутбук и набрал в Google адрес электронной почты Центра еврейской общины в районе Ла-Холья, Сан-Диего, где когда-то жила Франческа. Это было всего через несколько недель после инаугурации Дональда Трампа. По всей стране прокатилась волна антисемитских угроз взрывов и вандализма, а также критики, что Трамп сделал недостаточно, чтобы осудить нападения. Напряжение было велико. Томпсон начал печатать. Кто-то подложил бомбу в центр, писал он. Террорист «ненавидит еврейский народ», добавил он, и хочет «убить как можно больше евреев как можно скорее». Он указал в своем письме имя предполагаемой террористки: Франческа Росси.

В отдельном письме в еврейскую школу на Манхэттене Томпсон угрожал «еврейскому Ньютауну», ссылаясь на резню 2012 года, в которой двадцать первоклассников и шесть взрослых были застрелены в начальной школе в Ньютауне, штат Коннектикут. В общей сложности Томпсон написал по меньшей мере 12 писем с угрозами о взрывах в еврейские центры по всей стране и везде указал Франческу. Это была миссия Томпсона: разрушить жизнь Франчески.

К тому времени я уже помогала Франческе разработать сценарий для сотрудничества с местной полицией, когда они стали изучать один из поддельных отчетов Томпсона. Мы решили, что она направит их нашему контактному лицу в Министерстве юстиции, который объяснит, что Франческа была жертвой, а не преступником. Но угрозы взрыва бомбы вызывают другую реакцию. Во многих странах на сообщения о серьезных угрозах реагируют группы спецназа, которые прибывают на место происшествия с оружием в руках.

Создание фальшивых сообщений о потенциально смертельных преступлениях, так называемый ложный вызов, – это типичный пример преследования за компанию, тактика, популяризируемая геймерами, иногда со смертельными последствиями. После споров вокруг игры Call of Duty: WWII, в декабре 2017 года, мужчина из Лос-Анджелеса позвонил в 911, сообщив о том, что удерживает заложников в резиденции в Уичито, штат Канзас. Полиция приехала в дом Эндрю Финча, двадцативосьмилетнего отца двоих детей. Когда Финч открыл входную дверь, офицер застрелил его.

28 февраля 2017 года два вооруженных агента ФБР появились в квартире Франчески. С колотящимся в груди сердцем она открыла дверь. Офицеры спросили ее об угрозах взрыва.

– Это не я, – сказала она, быстро протягивая полицейским свой журнал слежки – к настоящему времени он насчитывал уже тридцать одну страницу – с хроникой девяти месяцев преследований и угроз Томпсона. – Это тот парень, которого вы ищете.

Томпсон месяцами избегал ареста. Но именно тогда он сосредоточил свои атаки исключительно на Франческе, ее друзьях и семье. Угрозы взрыва и угрозы национальной безопасности требуют от правоохранительных органов такой срочной реакции, какой не бывает у одинокой женщины в кризисной ситуации.

Меньше чем через неделю, 3 марта, Томпсона, которому тогда был тридцать один год, наконец арестовали. Он был взят под стражу в Сент-Луисе и экстрадирован в Южный округ Нью-Йорка, где в конечном итоге признал себя виновным по одному пункту обвинения в киберпреступлении и по одному пункту обвинения в мошенничестве с угрозами взрыва бомбы. И то, и другое – преступления федерального уровня. Когда полицейские обыскали дом Томпсона, они конфисковали 25 цифровых устройств, которые он использовал для своих атак.

Судьи учитывают несколько факторов при вынесении приговоров преступникам, в том числе влияние преступлений на потерпевших. Мы с Франческой неделями работали над ее заявлением о воздействии на жертву, чтобы убедиться, что ее слова отражают страдания, которая она терпела от преследований. Ее друзья и семья тоже приняли участие. Больше года своей жизни Томпсон посвятил тому, чтобы мучить Франческу, но когда она стояла перед судьей Кастелом в тот декабрьский день, власть принадлежала ей.

В ярких подробностях Франческа описала, как Томпсон вторгся в ее личную жизнь, мучил ее семью, пытался добиться ее увольнения, писал поддельные полицейские отчеты и перевернул ее жизнь.

– Хуан посвятил целый год тому, чтобы разрушить мою жизнь, – сказала она. – Он изобразил меня антисемиткой, расисткой, пьяницей, наркоторговкой, распространительницей детской порнографии и торговкой оружием. Он сделал все, что мог, чтобы наполнить мою жизнь ужасом. Компьютеры, телефоны и планшеты стали средствами его издевательств.

Пока Франческа говорила, несколько репортеров, собравшихся в здании суда, подались вперед, ловя каждое ее слово.

– Насилие надо мной не было объявлено незаконным до тех пор, пока не оказалась под угрозой вся община и вся страна, – продолжала она. – Я призываю вас не допустить следующего раза, не позволяйте Хуану сделать это с другой женщиной, другой общиной или страной.

Судья Кастел поблагодарил Франческу, когда она вернулась на свое место. «Это было самое красноречивое выступление, которое я когда-либо слышал в своем зале суда», – сказал он. Затем он обратил свое внимание на Томпсона, который сидел за длинным деревянным столом в окружении назначенных судом адвокатов, одетый в тюремные брюки цвета хаки, со скованными ногами. Оглянувшись, я заметила, как он небрежно ерзал на стуле, лениво потирая затылок. У меня сложилось отчетливое впечатление, что он думал, что сможет найти выход из этого зала суда. И действительно, он попытался это сделать.

Когда ему представилась возможность выступить перед судом, Томпсон сказал судье, что он недавно узнал много нового о бедствии женоненавистничества благодаря движению #MeToo. Мне пришлось подавить стон.

– Я приношу извинения мисс Росси за причиненный ей вред, боль и дискомфорт. Я допустил ужасную ошибку.

Судья посмотрел на Томпсона поверх очков.

– Это не было ошибкой, – решительно сказал он.

Обвинение просило приговорить Томпсона к сорока восьми месяцам тюрьмы. Но Кастел, явно впечатленный заявлением Франчески, добавил еще один год, приговорив Томпсона к пяти годам за решеткой, максимально допустимому наказанию.

Несмотря на все пережитое, Франческе невероятно повезло. У нее была огромная поддержка со стороны друзей, родственников и коллег, дюжина из которых сопровождали Франческу в суд в тот день. У нее был адвокат, который знал, как вести такое дело, и за ней стояла сила Министерства юстиции. Реальность такова, что слишком мало жертв имеют такие команды, чтобы привлечь своих обидчиков к ответственности. Вместо этого они часто встречаются с раздражением друзей, семьи и даже полиции, которые не понимают серьезности этих преступлений. Я не могу сказать вам, сколько у меня клиентов, которым советовали «блокировать и удалять» своих обидчиков, как будто это все решит.

Блокировать и удалять – прекрасная стратегия, если вы имеете дело со здравомыслящим человеком. Это бесполезный совет, когда имеешь дело с одержимым, технически подкованным психом.  

Сталкера невозможно удалить. В интернете психопат-сталкер может найти вас, где бы вы ни прятались.

Часть этой проблемы легко решить. Сообщения СМИ должны описывать эти действия как серьезные преступления, которыми они являются: преследование, издевательства над партнером, терроризм. Вместо этого, слишком часто используется приставка «кибер-»: «киберсталкинг» или «киберпреследование». Я понимаю стремление провести границу между преступлениями, которые происходят в интернете, и теми, которые происходят в реальной жизни. Но любой, чья жизнь была перевернута с ног на голову кибератакой, скажет вам, что нет никакой разницы; это все реальная жизнь.

Через несколько месяцев после того, как я стала работать с Франческой, ко мне пришел новый клиент, начинающий актер по имени Мэттью. Возможно, вы слышали о его деле; оно было во всех новостях, в нем шла речь о лжи, предательстве и тысяче с лишним мужчин, ищущих секса. Дело Мэттью, полное непристойных подробностей и грубых юридических маневров, превратилось для меня в серьезную битву с многомиллионной интернет-компанией и стало одним из самых важных сражений в моей карьере.

2. Присоединитесь к сталкингу

«Начните с самого начала, – сказала я, наклоняясь вперед в кресле. – Расскажите мне, что случилось».

В тот январский день, когда тридцатидвухлетний Мэттью Херрик впервые пришел ко мне в офис, в Бруклине было не по сезону тепло – почти 18 градусов. Город был потным и возбужденным, и настроение в моем конференц-зале было таким же. Мэттью, актер, официант и модель, как будто из модных и противоречивых девяностых, сутулился и вздыхал. Часто клиенты приходят ко мне уверенные, что я решу все проблемы. Но только не Мэттью. Он казался измученным, почти на грани поражения.

– Продолжайте, – сказала я, подбадривая его улыбкой. – Расскажите мне все.

Мэттью медленно выдохнул. Все началось однажды вечером в конце октября 2016 года, перед Хэллоуином. Он сидел на крыльце своей нью-йоркской квартиры и курил, когда незнакомец окликнул его по имени. Но Мэттью никогда раньше не встречал этого парня.

– Извините, я вас знаю? – спросил он.

Незнакомец поднял брови и вытащил телефон из заднего кармана.

– Ты только что писал мне, чувак, – ответил он, протягивая Мэттью свой телефон.

На экране был профиль из приложения для гей-знакомств Grindr, на котором была фотография Мэттью без рубашки, стоящего на кухне и широко улыбающегося. Он сразу узнал эту фотографию. Несколько недель назад он опубликовал ее в своем Instagram-аккаунте. Но профиль на Grindr принадлежал не ему.

– Я не писал вам. Это не мой аккаунт.

Некоторое время они прохаживались туда-сюда. Незнакомец показывал ему телефон, настаивая на том, что Мэттью предложил ему секс. Но Мэттью знал, что это не его профиль. Наконец незнакомец рассердился и ушел.

– Чертов врун! – крикнул он Мэттью, уходя прочь. – Ну и засранец же ты!

Мэттью вернулся домой в полном смятении. Через несколько минут он услышал звонок в дверь. Это был другой мужчина, настаивавший на том, что Мэттью назначил ему свидание. В тот день появились еще двое мужчин. И еще трое пришли на следующий день. Они кричали под окнами «Мэтт!» или жали на кнопку звонка, ожидая, что их впустят. Сначала незнакомцы приходили только к нему домой, но к концу недели в ресторан, где работал Мэттью, хлынул непрерывный поток посетителей. Некоторым едва исполнилось двадцать, другие были намного старше. Одни были в деловых костюмах, как будто заехали по дороге в офис. Другие были дергаными и потными и выглядели так, как будто они всю ночь были под кайфом. Они преследовали его на работе и дома, в любое время дня и ночи, каждый из них был убежден, что Мэттью пригласил его для секса.

В моем конференц-зале Мэттью сказал, что никогда не слышал, чтобы кто-то становился мишенью для такой бури похотливых незнакомцев. Но он был совершенно уверен, что знает, кто стоит за этим нападением: его бывший, Оскар Хуан Карлос Гутьеррес.

Они познакомились более года назад на Grindr и встречались 11 месяцев. Вначале Гутьеррес «был как рыцарь в сияющих доспехах». Но время шло, он становился все более ревнивым. Он приходил на работу к Мэттью и отказывался уйти. В конце концов это стало невыносимо, пара рассталась. Через неделю после этого у двери Мэттью начали появляться странные люди.

В моем кабинете парень вытащил из рюкзака папку. Внутри были распечатки, которые он сделал с нескольких профилей с его изображением на Grindr и Scruff, другом сайте знакомств для геев. Я пролистала страницы, отмечая агрессивные ники: «Займемся групповухой!», «Большой любитель группового анала» – совершенно не похожие на тихого человека передо мной. Несколько профилей рекламировали Мэттью как ВИЧ-позитивного и любителя «грубого» незащищенного секса.

Мне приходилось и раньше сталкиваться с этой крайне жестокой формой преследования. В одном из моих первых дел за молодую мать с маленьким сыном выдавал себя отец ее ребенка. После того как он разместил фальшивое объявление на Craigslist, рекламирующее мою клиентку как проститутку, в аптеку, где она работала, заявились десятки мужчин. Она ужасно испугалась, что подвергнется сексуальному насилию. У нее была веская причина бояться. В 2009 году женщина из Вайоминга была жестоко изнасилована ножом мужчиной, отреагировавшим на объявление, которое ее бывший парень разместил в Craigslist. В нем утверждалось, что она ищет «очень агрессивного мужчину, не заботящегося о женщинах».

Однажды, в воскресенье утром, в ресторане Мэттью во время оживленного завтрака появился мужчина, получивший сообщение, в котором ему предлагалось заняться сексом в ванной. Когда Мэттью вежливо попросил мужчину уйти, парень взбесился, крикнув в переполненном ресторане: «Ты лжешь, кобель с Grindr!»

Мэттью сказал, что иногда он просил показать сообщения, которые приходили с фальшивых аккаунтов.

– В них я был похож на человека, который говорит «да», – рассказал Мэттью. – «Да» фантазиям об изнасиловании, «да» незащищенному сексу, «да» метамфетамину. Похоже, я был согласен на все.

Фальшивый Мэтт охотно приглашал мужчин на фистинг, оргии и агрессивный секс. Мэтт-самозванец проинструктировал незнакомцев не принимать ответ «нет» всерьез.    

Фальшивый Мэтт уверял потенциальных сексуальных партнеров, что его сопротивление – лишь часть фантазии и они должны просто подыграть ему.

Мне казалось очевидным, что Гутьеррес пытается сделать нечто большее, чем просто терроризировать и запугивать Мэттью. Похоже, он пытался завербовать невольных сообщников для совершения сексуальных нападений. Я спросила Мэттью, что он делает, чтобы обезопасить себя. Он покачал головой и уставился на пол.

– Я могу иногда выключать свет в квартире, чтобы они не видели, что я дома. Я просто сижу в темноте, слушая, как звонит дверной звонок, и пишу своему соседу по комнате: «Пожалуйста, приезжай домой…» – Мэттью откашлялся и посмотрел на меня. Впервые за весь день он встретился со мной взглядом. – Буквально каждая минута каждого дня – это очередной кошмар, – сказал он. – Я просто хочу, чтобы это прекратилось.

Как и многие мои клиенты, прежде чем прийти ко мне, Мэттью сделал все возможное, чтобы справиться с этой проблемой самостоятельно. Он подал более десятка жалоб в местное отделение полиции. Офицеры послушно записывали его информацию, но, казалось, не понимали, в какой опасности он находится.

– Один коп закатил глаза, – вспомнил Мэттью. – Я думаю, они решили, что раз уж я такой большой парень и, видимо, могу сам о себе позаботиться, то я должен пойти и избить его или что-то в этом роде. Наверное, для них я не выгляжу жертвой».

Другой офицер предложил Мэттью собрать вещи и «найти новое жилье».

Через приятеля друга Мэттью удалось договориться о встрече с Джанин Лоней, заместителем начальника отдела по борьбе с бытовым насилием окружной прокуратуры Манхэттена. Когда Мэттью описал, что происходит, Лоней сказала, что ему пришлось столкнуться с одним из самых масштабных случаев преследований, о которые она когда-либо слышала. Она начала изучать поведение Гутьерреса, но предупредила Мэттью, что потребуется время, чтобы возбудить дело против его «экса».

Лоней также познакомила Мэттью с Сэди Хольцман Диас, опытным адвокатом из нью-йоркской некоммерческой организации Sanctuary for Families, которая оказывает помощь жертвам насилия со стороны партнера. Диас помогла Мэттью получить охранное предписание в отношении Гутьерреса, что крайне важно для жертв преследователей. Мэттью получил так называемое предписание «держаться подальше». В нем оговаривалось, что Гутьеррес не может вступать в контакт с Мэттью – ни лично, ни по телефону, ни через третью сторону. Полиция может не принимать жалобу о преследовании достаточно серьезно, чтобы арестовать преступника, но нарушение охранного предписания – это отдельное преступление, и полицейские это понимают. Однажды ночью Мэттью поймал Гутьерреса, когда тот прятался в кустах возле его квартиры. Мэттью вызвал полицию, и они арестовали Гутьерреса за нарушение предписания.

Он также сделал все возможное, чтобы уничтожить профили самозванца: напрямую связался с Grindr и Scruff и попросил компании удалить поддельные профили со своих платформ. В своих условиях предоставления услуг обе компании прямо запрещают использование своих платформ для создания фальшивых профилей, преследования, оскорблений или угроз. Scruff, компания поменьше, отреагировала незамедлительно. Они отправили ему личное письмо с выражением сочувствия, уничтожили поддельные аккаунты и заблокировали IP-адрес Гутьерреса, фактически запретив ему доступ к приложению. Когда Гутьеррес создал фейковый аккаунт Мэттью на Jack’D, еще одном приложении для знакомств геев, эта компания также запретила Гутьерресу использовать свою платформу. Но Grindr придерживалась другого подхода: она никак не отреагировала.

– Я писал им, звонил и умолял их что-нибудь сделать, – сказал Мэттью, и в его голосе послышалось разочарование. Его семья и друзья также связались с Grindr по поводу фальшивых профилей – всего в компанию было подано около пятидесяти жалоб, либо самим Мэттью, либо от его имени. Единственным ответом, отправленным компанией, было автоматически сгенерированное электронное письмо: «Спасибо за ваш отчет».

Grindr – невероятно успешная компания. В 2018 году приложением для знакомств пользовались более трех миллионов человек в 234 странах. Как и большинство социальных медиа, Grindr работает в значительной степени как рекламная платформа. Бесплатный контент и услуги, предоставляемые этими платформами – порно, обмен фотографиями, прямые сообщения, электронная почта, покупки, новости, знакомства – это просто приманка, чтобы мы зарегистрировались и они могли собирать данные о том, что мы покупаем, с кем дружим, где бываем, и использовать эту информацию для персональной рекламы. Grindr гордится своей самой современной геолокационной функцией, которая может точно определить местоположение человека, позволяя пользователям находить друг друга в своем районе. Именно так они зарабатывают – настраивая рекламу, которую видят пользователи, с учетом компаний по соседству. Несмотря на то что условия предоставления услуг предусматривают, что Grindr может удалить любой профиль и отказать любому человеку в использовании своего продукта по усмотрению компании, Мэттью они отказались помочь.

У меня еще не было дела, в котором клиент сражался бы с таким количеством могущественных сил одновременно. Мэттью подвергся нападению со стороны своего психованного бывшего, который был одержим идеей разрушить жизнь Мэттью. Он также столкнулся с Grindr, компанией стоимостью в миллионы долларов, которая казалась в лучшем случае незаинтересованной, в худшем – умышленно небрежной. Но Мэттью противостоял коварной силе, о существовании которой мало кому известно за пределами мира технологий. Возможно, самым большим врагом Мэттью был закон десятилетней давности, названный разделом 230 Закона о соблюдении приличий в сфере коммуникаций (CDA) 1996 года. Этот закон – причина номер один, по которой интернет является безопасным местом для распространителей фейковых новостей, угроз убийством, теорий заговора, расистских оскорблений, нацистских высказываний, издевок над секс-меньшинствами, громких призывов к насилию в отношении женщин, инструкций о том, как сделать бомбу и фальшивых анкет, предлагающих секс от чьего-то имени. Если вы действительно хотите понять, почему бывший бойфренд Мэттью и бесчисленные другие преступники могут преследовать и терроризировать невинных людей, вторгаться в их жизнь, выдавать себя за них и угрожать им в интернете, вам нужно узнать, какова суть этого закона.

Если просто, раздел 23 °CDA^[8] в общепринятой интерпретации защищает интернет-компании от юридической ответственности за любой контент, который пользователи размещают на своих платформах. Сторонники свободы слова и технические руководители одинаково приветствуют законодательство как инструмент защиты Первой поправки в интернете и создания основы для процветающего интернета. Без раздела 230, утверждают они, у нас не было бы Facebook, Twitter, Yelp или Reddit^[9]. Но это ужасно упрощенное понимание закона. Я смотрю на это совсем по-другому.

Я убеждена, что раздел 230 – или, более конкретно, широкое применение закона судом – это средство для каждого придурка, тролля, психопата и извращенца в интернете. От сайтов порномести до насильников, использующих приложения для знакомств, чтобы охотиться за добычей. Все плохое, что происходит в интернете, не пресекается, потому что существует раздел 23 °CDA. Ирония заключается в том, что Закон о приличии в сфере коммуникаций изначально был призван обеспечить безопасность интернета.

Когда закон только появился, интернет был совсем другим: не было ни Google, ни Reddit, ни YouTube, ни Twitter. Марк Цукерберг учился в средней школе, а Amazon был захватывающим новым сайтом, на котором продавались только книги. Сотовые телефоны могли только звонить, а у двух третей американцев их вовсе не было. Доступ в интернет был еще более ограниченным; в 1997 году лишь 18 процентов американских семей были подключены к нему.

Тем не менее популярность интернет-компаний, предлагающих информацию, шоппинг, новости, а также дискуссионных групп быстро росла. Одна из самых успешных в то время, Prodigy Communications, представляла незатейливые онлайн-новости и сводки погоды, а также популярные «доски объявлений», рассортированные по темам, на которых пользователи могли оставлять комментарии. В 1992 году пользователи разместили на сайте более 40 миллионов сообщений. Компания сделала все возможное, чтобы контролировать этот пользовательский контент, и у нее была команда цензоров, которые проверяли и удаляли сообщения, считавшиеся оскорбительными – например, ненормативная лексика была запрещена; так же, как и комментарии, оскорбляющие рекламодателей. Но цензоры не могли отловить все.

В 1994 году анонимный пользователь разместил комментарий на одной из самых популярных досок объявлений Prodigy, Money Talk, с критикой Stratton Oakmont^[10], ныне несуществующего финансового учреждения на Лонг-Айленде, обвинив фирму в мошенничестве. В комментарии говорилось, что в Stratton Oakmont царит «культ брокеров, которые либо лгут, чтобы выжить, либо их увольняют». На самом деле всего лишь два года спустя Stratton Oakmont был исключен из Национальной ассоциации торговцев ценными бумагами за обман клиентов на миллионы долларов. (Невероятная коррумпированность фирмы стала основной темой голливудского блокбастера 2013 года «Волк с Уолл-стрит»). Несмотря на свою вину – а, возможно, даже наоборот, из-за нее Stratton Oakmont не любил, когда о нем писали в интернете. Stratton Oakmont подал в суд на Prodigy за клевету в связи с публикацией анонимного сообщения, что вызвало взрывную волну в развивающейся технической индустрии.

Вот тут и начались сложности: Prodigy утверждала, что компания не должна нести ответственность за пользовательский контент, размещенный на ее досках объявлений. Но в 1995 году судья Верховного суда Нью-Йорка не согласился с этим решением. Суд постановил, что поскольку Prodigy отслеживает и проверяет пользовательский контент, она ведет себя как издатель. Это критическое различие, поскольку издатели несут юридическую ответственность за контент, который они публикуют для общественности. Например, если газета New York Times напечатает клеветническую статью, и журналист, написавший ее, и корпорация, владеющая газетой, могут быть привлечены к суду. Но большинство интернет-компаний, распространяющих пользовательский контент, такие как Facebook или Yelp, отличаются от печатных СМИ; у них нет армии редакторов, проверяющих факты, и юристов, контролирующих работу авторов. Кроме того, в отличие от печатных СМИ с несколькими десятками статей, написанных кучкой корреспондентов, на платформах размещаются миллионы сообщений.