– А вот если папа увидит это платье запачканным, то он сам тебя не пустит. Еще и тумаков даст. Выбирай, – уже сквозь слезы рассмеялась удовлетворенная намечающейся местью Дениз.
– Ну, это… это, – задыхаясь от злости ответила Йоли, – нечестно! Это нечестно. Нечестно, слышишь?
Йоли расплакалась, но придерживала рот ладошками, чтобы не издавать звуков. А то ведь папа и вправду придет и наругает. Она знала, что Дениз не шутит и никуда ее не возьмет. Но лучше так, чем опять уклоняться от папиного ремня. Безысходность душила ее больше, чем обида. Это был, как выражались мальчишки, играя в одну из своих дурацких игр, “шах и мат”.
Выбежав из комнаты и оказавшись позади дома Иоланда дала выход своим рыданиями. Она плакала как может только ребенок – во всю мощь собственных легких, до изнеможения, до головной боли. Это была первая в ее жизни серьезная потеря.
В это время по двору прогуливался старший брат Йоли, Эмиль. Он услышал детский плач и бросился на его зов, потому что не мог иначе. Он был очень чувствителен к любому душевному ранению ближнего, потому что и сам страдал немало от чужой черствости.
– Кто тут устроил ресторан “Плакучая Ива”? – шутливо начал он, подходя к Йоли и обнимая ее за плечи.
– Дениз.. платье – начала Йоли. – Она забрала, а потом… А потом взяла свои слова.
– Стоп, стоп, стоп, – сказал Эмиль, шутливо сдвинув брови на переносицу. – Успокойся, а потом говори.
– Дениз не возьмет меня в кино! – разрыдалась вновь Йоли.
– А что ты сделала? – уже строже спросил он, все еще не выпуская ее из объятий.
– Я испачкала ее платье.
– Ты же знаешь, что это нехорошо, маленькая проказница. Зачем так делаешь?
– Но я же хотела, я всего лишь..
– Знаешь, один иностранный поэт сказал, что в жизни много “смешных потерь”. Вот ты сейчас плачешь над одной такой же смешной потерей.
– Она не смешная! Я хотела увидеть Иоланду! А мне не дадут.
– Ах вот оно что, – сказал Эмиль. – Ты хотела увидеть Иоланду! А что эту киноленту в единственном экземпляре сделали? И ее порезали на куски и больше никогда никому не покажут?
– Нет, – останавливая слезы, улыбнулась Йоли. И добавила “наверное”, потому что еще была не совсем уверена, как обстоят дела с отечественным кинематографом.
– Ну вот тогда будь хорошей девочкой, умойся и иди приготовь своему брату чай. Хорошо?
– Угу, – ответила она, все еще немного всхлипывая и виня себя за это.
– А если ты беспокоишься о том, что я расскажу дяде, что ты там устроила или что ты плакала – так не думай. Твой брат Эмиль не болтун и не недотепа.
– Ну, насчет второго не уверена, – робко сказала Йоли, которая приходила понемногу в себя.
– Вот, ты так мне нравишься гораздо больше. “Ты знаешь как переводится твое имя?
– Как?
– Иоланда – “фиолетовый цветок”. Ану-ка повтори.
– Фиолетовый цветок.
– Вот умница, – сказал Эмиль, рассмеявшись, что с ним случалось редко, он был очень серьезный молодой человек, когда дело не касалось дел душевных.
– А Дениз …Дениз, – начала было она снова.
– Будь человеком слова, – оборвал ее Эмиль. – Обещала приготовить мне чай, и не сделала.
Йоли отправилась ставить чайник на плиту, впервые в жизни окрыленная тем, что выполняет домашние обязанности.
Дневник Алии, Запись вторая
Не знаю, нужно ли с тобой здороваться. В последний раз я вела дневник в подготовительной группе школы, тогда я писала «привет» в каждой записи. Слабо себе представляю, сильно ли с тех пор изменились правила хорошего тона для интровертов. Я долго думала, откуда у Карима могла появиться мысль о том, что я злюсь, потому что on the surface (как поет моя любимая Шакира) я спокойна аки летний бриз.
Я прокручивала в голове сцену с Аидой, пока не поняла, что, когда сестра хлопнула дверью, я автоматически сжала кулаки. Ненавижу себя за это. Я подала сигнал слабости, который легко считать. Тем более, если ты такой осмотрительный как наш братец. И почему Карим считает себя умнее меня, если между нами всего 10 лет разницы? Это потому что он уже читает книги Хокинга, пока я застряла на исторических романах и антиутопиях? Ну ничего, умник, однажды я обгоню тебя в развитии и буду читать твои эмоции как лучший нейролингвист на свете.
Кстати, я начала писать стихи, что-то вроде хокку. Зацени:
От yard до graveyard
Молодости нет.
Есть только время –
Это ненадежно.
Глава 3
Утро было как никогда солнечным, но не радовало. Эмиль успокоил Йоли только на время. Она вспомнила, что есть еще Иса, но понадеялась, что раз брат – человек слова, то почему бы соседскому мальчишке не обладать такой же мужественностью и честью.
Иоланда немного боязливо вышла за порог дома. Сейчас ее напугал бы даже кролик, пробегающий перед ней. Но, на счастье, первым, кого она увидела, был Дамир, брат Исы. Если он не подшутит над ней, значит глупая вчерашняя сцена со слезами и стыдом – забыта для всех.
– Салам, – сказала она робко.
– Салам, – ответил Дамир. – А что это ты такая тихая? На тебя не похоже!
– А на что похоже? – переспросила она.
– Дааа уж, – протянул Дамир. – Ты совсем тю-тю.
Он покрутил указательным пальцем у виска. Впервые в жизни этот жест не разозлил ее, а успокоил. Она радостно вбежала на кухню. Там сидели грустный отец и плачущая мама, а напротив них стояла Дениз, понурив голову. «Да что происходит?», – спросила саму себя Йоли, чье сердце готово было разорваться от неопределенности.
Наконец, мама обратила на нее внимание.
– А, это ты, Йоли. Моя девочка…
«Они знают, что Иса прикоснулся к моей руке», – подумала Иоланда.
– Мама тебе кое-что скажет, а со мной ты поговоришь потом.
Отец встал из-за стола, прихватив свои сигареты. Мама впервые в жизни заговорила быстро и путано.
– Дениз, как ты знаешь, уже вступила в возраст, когда ей пора выходить замуж.
Йоли выдохнула. Сестра и мать посмотрели на нее с непониманием.
– Слава Аллаху, – опомнилась Йоли. – Я уж думала, что эта ове.. что моя любимая сестрица останется куковать с нами до конца своих дней.
– Балованная ты, балам, очень балованная, – сказала мама. – Вот поэтому…
Дениз не в силах была больше сдерживаться, она накинулась на маму с объятиями и разрыдалась, а когда немного успокоилась сказала со всей серьезностью, которую может позволить себе девушка в такой ситуации: