Пылающих каскадов гром

«Ты – отец. Информация – Патрика VII, зд. 6».

Левый палец начал дрожать, а давление увеличилось в полтора-два раза. Чувствуя на своём затылке чужой взгляд, я неторопливо поднялся. Уничтожить бумажку я уже не успевал – гореть она будет долго, порвать на куски такой пергамент не получится, а есть пока не хочу. Я молча передал записку М.

Она пробежалась по тексту глазами и не сказала ничего. Затем взяла куртку, положила бумагу в карман, сняла с настенной полки какой-то тёмный предмет и заткнула сзади за пояс. Я понял, что иного выхода нет, и вытащил из сумки ключи и фонарь. Дорога обещала быть долгой.

Через полтора часа мы подошли к нужной постройке – высокому тёмному зданию шириной несколько метров. Света не было нигде, но входная дверь оказалась приоткрытой. Я включил фонарик и зашёл первым.

Поднявшись на второй этаж, я услышал за одной из дверей странные звуки. Казалось, что далёкий голос зовёт меня или кого-то из моей семьи, и сопротивляться желанию зайти было трудно. На краю подсознания мелькнула мысль об Источнике, но сейчас на неё не было времени.

М. стояла рядом и беспокойно дышала, а пар изо рта немного напоминал дым клубничных сигар. Я посмотрел ей в глаза, кивнул и повернул ручку двери. Информация должна оказаться здесь.

Тёмный коридор слегка освещался лампой, подключенной к длинной настенной батарейке. Окружающие предметы были странно-чистыми, но оставляли ощущение хлама, покинутого людьми несколько лет назад. Сиреневый холодильник стоял чуть вдалеке, но с этой точки было трудно понять, насколько он настоящий. На стене висела одинокая картина, изображающая густой осенний лес.

И тут я увидел мать ребёнка. Моя голова слегка закружилась, а желание зайти во вторую комнату почему-то стало только сильнее. Закрыв на пару секунд глаза, я постарался представить, что возвращаюсь туда же, откуда пришёл изначально. Однако картина осталась висеть на месте, а холодильник по-прежнему тихонько шумел в углу.

Ей оказался небольшой прямоугольный ковёр с двумя глазами в левой части. Зелёная ткань смотрелась чуть потрёпанной, но пыли не было, а боковая кромка аккуратно соединялась с основой. Она лежала на полу и неподвижно смотрела мне прямо в глаза.

На середине ковра лежал чистый лист бумаги с немного загнутым уголком. Через несколько секунд на нём начали появляться слова, написанные аккуратным размашистым почерком. Я медленно наклонился, вытянутыми пальцами взял вторую записку и приготовился к худшему. Тёмно-синими чернилами было выведено два слова: