Теория зла

Сейчас ею завладел лучший эксперт-криминалист Управления. Стерильный комбинезон полностью скрывал его, из-под капюшона виднелся только овал лица. Но старика Креппа сразу можно было узнать по пирсингам в носу и над бровью. На Милу всегда производил впечатление этот человек с изысканными манерами, с видом знатока, но весь покрытый татуировками и гвоздиками. Правда, экстравагантность Креппа не уступала его талантам и компетентности.

В комнате все было вверх дном. Очевидно, Томас Белман, пытаясь освободиться, в ярости колотил по двери чем попало.

Труп лежал на кровати, опираясь спиной о мягкое изголовье. Вытаращенные глаза, раскинутые руки: он как будто ждал выстрела, несущего избавление. Входное отверстие располагалось в области сердца.

В комнате, кроме команды экспертов, присутствовал человек в обычной одежде: как Мила и Борис, он надел только бахилы, перчатки и шапочку. Темный костюм, маленькие глазки, орлиный нос. Сунув руки в карманы, он наблюдал за работой криминалистов. Потом обернулся, и Мила его узнала.

Гуревич был в том же звании, что и Борис, но все знали: только он облечен полным доверием Судьи. Гуревича считали серым кардиналом Управления благодаря влиянию, какое инспектор оказывал на его главу. Карьерист, но не коррумпированный. Суровый и безжалостный. Настолько неумолимый, что заслужил репутацию последней сволочи. Немногие его достоинства, доведенные до крайности, обратились в недостатки.

Доктору Чану, похоже, претило само присутствие инспектора, и он распрощался:

– Приятно позабавиться, извините, но мне еще нужно вывозить трупы.

Борис просто проигнорировал Гуревича, получив в ответ то же равнодушие, и обратился к Креппу:

– Ну что, твоя версия подтвердилась?

Эксперт на секунду задумался.

– Я бы сказал, да. Вот, глядите. – Он заметил Милу и, не тратя время на любезности, поднял в знак приветствия бровь.

Мила увидела, что на постели лежит револьвер: странно, почему убийца решил оставить оружие? Или это часть какой-то заранее продуманной мизансцены? Валин хотел, чтобы полиция во всех деталях восстановила то, что произошло в этой комнате.

Крепп положил револьвер в прозрачный пакет, а потом снова поместил туда, где его нашли. Место было помечено табличкой с литерой «А». Другие две таблички отмечали патрон на тумбочке, чудом уцелевшей среди неистовых попыток взломать дверь, и правую руку покойного: пальцы были сложены в знак «виктории».

Крепп покрутился по комнате, дабы удостовериться, что все на месте, и приступил к реконструкции.

– Ладно, – начал он, подтягивая перчатки. – Когда мы пришли, сцена в общих чертах выглядела так. Оружие, «Смит-вессон-686», лежало на кровати. В барабане шесть патронов, двух не хватает. Пуля из одного находится в сердце новопреставленного Томаса Белмана. Второй, нетронутый, лежит на прикроватной тумбочке.

Все повернулись туда, где находился патрон «357 Магнум».

– Так вот, объяснение, на мой взгляд, чрезвычайно простое, – продолжал эксперт. – Валин предоставил хозяину дома шанс. Сыграл в русскую рулетку, только наоборот: вынул из барабана один патрон – тот самый, что на тумбочке, – и велел Белману выбрать число.

Мила вновь посмотрела на правую руку убитого. То, что ей показалось знаком «виктории», на самом деле показывало выбранное жертвой число.

Два.

– У Белмана был один шанс из шести остаться в живых. Ему не повезло, – заключил Крепп.

– Валин желал также испытать волю Белмана: захочет ли он оставаться в живых после гибели всех, кого он любил, – вмешалась Мила, к полному изумлению присутствующих. – Заставить надеяться, что однажды он отомстит извергу, уничтожившему его семью. Но также и осознать шаткость своего положения, между жизнью и смертью. Но это совсем не выявляет мотива…

Тут инспектор Гуревич вышел из угла, где до тех пор стоял, и негромко похлопал в ладоши.

– Хорошо, очень хорошо, – сказал он, подходя ближе. – Рад, что вы смогли приехать, агент Васкес, – добавил Гуревич слащавым тоном.

Кажется, мне ничего другого не оставалось, подумала Мила.

– Это мой долг.

Возможно, Гуревич уловил фальшивую ноту в ее голосе. Он придвинулся совсем близко, так что Мила лучше смогла разглядеть его лицо, на котором выделялся нос, тонкий, словно клинок. Лысеющие виски запали, и костистый лоб стал похож на панцирь.

– Скажите-ка, агент Васкес, в свете того, что вы только что сказали, могли бы вы составить профиль убийцы?

Мила, которая сделала для себя копию досье, чтобы ознакомиться с ним по дороге, решила попытаться:

– Всю жизнь Роджер Валин заботился о больной матери. У него больше не было никого на свете. Женщина страдала редкой дегенеративной патологией и требовала постоянного ухода. Валина приняли бухгалтером в аудиторскую фирму, поэтому днем, пока он был на работе, за матерью смотрела квалифицированная сиделка, и оплата ее услуг почти полностью поглощала его жалованье. Когда опрашивали коллег Валина, никто не смог в точности описать его привычки. Некоторые даже не знали его имени, только фамилию. Валин ни с кем не разговаривал, ни с кем в офисе не поддерживал отношений, его даже нет на фотографиях, сделанных во время рождественских корпоративов.

– Это, сдается мне, портрет совершенного психопата, который всю жизнь копит обиду, а в один прекрасный день приходит в офис с автоматом Калашникова, – заключил Гуревич.

– Думаю, все гораздо сложнее, – возразила Мила.

– Что вас наводит на такие мысли?

– Мы смотрим на жизнь Валина с нашей точки зрения. Но то, что нам кажется жалким прозябанием человека, оказавшегося заложником болезни матери, на самом деле нечто совсем иное.

– И что именно?

– Не сомневаюсь, что вначале такое положение вещей тяготило его, но со временем Роджер Валин преобразил трудности в своего рода миссию. Заботиться о матери, ухаживать за ней стало смыслом его жизни. Иными словами, это и было настоящей его работой. Все остальное – офис, отношения с людьми – его обременяло. Со смертью матери его мир рухнул, он себя почувствовал никому не нужным.

– Почему вы в этом уверены?

– Потому что совсем недавно наткнулась на одну деталь, которая многое объясняет. Когда мать скончалась, Валин сидел рядом с телом четыре дня. Соседи почувствовали запах и вызвали пожарных. Через три месяца после похорон бухгалтер пропал без следа. Очевидно, что перед нами человек с сильно ограниченной эмотивной сферой, не способный преодолевать боль. В таких случаях субъект задумывается не о том, чтобы убить кого-то, а о том, чтобы покончить с собой.

– И вы полагаете, что в конце концов он это сделает, агент Васкес? – задал Гуревич провокационный вопрос.

– Не знаю, – растерянно произнесла Мила. Крепп посмотрел на нее, взглядом выражая поддержку. Но тут Мила поняла. – Вам это было известно, да?

– Должен признаться, мы обошлись с вами немного некорректно, – согласился Гуревич.

Такой поворот дела выбил Милу из колеи. Инспектор вручил ей прозрачную папочку со страницами из научного журнала. Рядом со статьей красовалась фотография Томаса Белмана.

– Избавлю вас от чтения: в общем, там написано, что фирма Белмана издавна владеет патентом на производство единственного лекарства, способного поддерживать жизнь больных с одной редкой патологией. – Гуревич скандировал слово за словом, явно наслаждаясь моментом. – Чудесное средство, способное улучшить качество жизни пациентов, порой надолго отсрочивая конец. Жаль только, что оно стоит кучу денег. Догадываетесь, о каком редком заболевании идет речь?

– Зарплаты Роджера Валина больше не хватало на лечение матери, – вступил Борис. – Он потратил все, что имел, а потом, когда средства иссякли, был вынужден смотреть, как мать умирает.

Вот откуда такая обида, подумала Мила и сразу поняла скрытый смысл русской рулетки наоборот, странного ритуала, который Валин совершил над Белманом:

– В барабане не хватает одного патрона: он предоставил жертве шанс спастись, чего не было дано его матери.

– Именно так, – подтвердил Борис. – И теперь нам нужен полный отчет об исчезновении Валина, включая его психологический профиль.

– Почему вы просите меня? Разве криминолог не сделал бы лучше? – Мила по-прежнему ничего не понимала.

Гуревич снова вмешался в разговор:

– Кто заявил об исчезновении Валина семнадцать лет назад?

Вопрос никак не был связан с колебаниями Милы, но она все равно ответила:

– Фирма, на которую он работал, после недельного отсутствия без уважительной причины. Его нигде не могли найти.

– Когда его видели в последний раз?

– Никто не помнит.

Потом инспектор повернулся к Борису:

– Ты ведь не сказал ей, правда?

– Нет, пока не говорил, – признался тот вполголоса.

Мила переводила взгляд с одного на другого:

– Чего мне не говорили?

8

Местом, где произошло то, что послужило прологом к бойне, была кухня.

Сюда явился Валин, выйдя из сада и замаячив перед застекленной дверью. Но это место было признано «вторичной сценой преступления» совсем по другой причине.

Здесь был разыгран также и эпилог этой неимоверно долгой ночи.

Вот почему Гуревич, Борис и Мила спустились этажом ниже. Мила следовала за старшими по званию, не задавая вопросов: была уверена, что вскоре все разрешится. Они прошли по лестнице, облицованной деревом, и очутились в просторном помещении, скорее похожем на гостиную, чем на кухню. Его окружала выходившая в сад застекленная веранда, которую, однако, криминалисты не завесили темными полотнищами.

Трупов здесь нет, поняла Мила. Но не испытала облегчения, предчувствуя, что встретит кое-что еще хуже.

Гуревич повернулся к ней:

– Какую фотографию вы использовали для поисков Валина после того, как он пропал?

– С беджа, который служил пропуском на работу, он как раз ее обновил.

– И как он выглядел на той фотографии?

Мила восстановила в памяти снимок, висевший на стене в Зале Затерянных Шагов в Лимбе.

– Седеющий, лицо исхудалое. На нем светло-серый костюм, рубашка в тонкую полоску и зеленый галстук.

– Светло-серый костюм, рубашка в тонкую полоску и зеленый галстук, – размеренно повторил Гуревич.

Мила недоумевала: к чему эти странные вопросы, ведь инспектору наверняка известны все подробности.

Но Гуревич не стал ничего объяснять. Он прошел на середину кухни, где находилась зона готовки, прекрасно оборудованная, накрытая вытяжкой в виде массивного купола из камня, обрамленного медью. Чуть дальше располагался обеденный стол из цельного дерева, на котором еще стояли оставшиеся от ужина грязные тарелки; среди них, однако, можно было заметить следы другой трапезы.

Завтрака.

Гуревич понял, что эта странность не прошла мимо внимания Милы, и встал перед ней:

– Вам рассказали, как нам удалось установить личность Роджера Валина?

– Еще нет.

– Около шести утра, на заре, Валин выпустил маленького Джеса из кладовки, привел его сюда и подал ему овсяные хлопья, апельсиновый сок и шоколадный кекс.

Обыденность ворвалась в повествование ужасов. Такие вот неожиданные отклонения и будоражили Милу по-настоящему. Покой посреди безумия обычно не сулит ничего доброго.

– Валин присел рядом с ребенком и подождал, пока тот поест, – продолжал Гуревич. – Как вы и сказали, семнадцать лет назад Валин четыре дня провел рядом с трупом матери. Может быть, этим утром он оставил мальчика Джеса в живых, чтобы и тот пережил нечто подобное. Факт тот, что время завтрака Валин использовал, чтобы в точности поведать, кто он такой. И дабы удостовериться, что мальчик все правильно запомнил, даже заставил его записать услышанное.

– Но с какой целью? – не понимала Мила.

Гуревич дал знак потерпеть, скоро все станет ясно.

– Джес – храбрый мальчик, правда, Борис?

– Очень храбрый, – согласился инспектор.

– Несмотря на происшедшее, он до недавнего времени сохранял спокойствие. Потом сломался и отчаянно зарыдал. Но до того успел ответить на все вопросы.

– Когда ему показали фотографию Валина – ту, где на счетоводе светло-серый костюм, рубашка в тонкую полоску и зеленый галстук, – Джес его сразу узнал, – включился Борис, помрачнев. – Но когда мы попросили описать его во всех подробностях, например, как он был одет, мальчик снова показал на фотографию… «Так» – вот и все, что он сказал.

Мила опешила.

– Это невозможно, – вырвалось у нее: перед глазами снова всплыла фотография из Зала Затерянных Шагов.

– Именно, – кивнул Гуревич. – Мужик пропадает в возрасте тридцати лет. Потом выползает на свет божий в сорок семь, в той же одежде, что и семнадцать лет назад.

У Милы слова не шли с языка.

Гуревич продолжал.

– Где он был все это время? Его похитили инопланетяне? – сыпал инспектор ироническими вопросами. – Он вылез из леса. Его что, летающая тарелка доставила к дверям дома Белманов?

– И вот еще что. – Борис указал на телефонный аппарат, висевший на стене. – С этого телефона Джес по приказу Валина вызвал полицию. Но, согласно данным телефонной компании, ночью, где-то около трех, убийца прервал расправу, чтобы совершить еще один звонок.

– Номер принадлежит круглосуточной прачечной самообслуживания, расположенной в центре, – подхватил Гуревич. – Туда ходят в основном старики и приезжие, поэтому там установлен телефон-автомат.

– Ночью – ни персонала, ни охранника, только система видеонаблюдения, чтобы отпугнуть вандалов и злоумышленников. – Борис со значением посмотрел на нее.

– Тогда вы знаете, кто ответил на звонок, – убежденно проговорила Мила.

– В том-то все и дело, – вздохнул Борис. – На звонок не ответил никто. Какое-то время Валин слушал длинные гудки, потом повесил трубку и больше не пытался перезвонить.

– В этом нет смысла, не так ли, агент Васкес? – отметил Гуревич.

Мила поняла, почему оба инспектора так обеспокоены, но так и не уяснила себе, чем она может помочь.

– Что нужно сделать мне?

– Нам пригодится любая деталь из прошлой жизни Валина, которая может подсказать, куда он мог теперь направиться: у него, несомненно, что-то есть на уме, – заявил Гуревич. – Кому он пытался позвонить ночью? Почему сделал только одну попытку? У него имеется сообщник? Каков будет его следующий шаг? Куда отправился он с винтовкой «Бушмастер .223»?

– И ответы на эти вопросы нельзя получить, не разрешив главную загадку, – заключил Борис. – Где был Роджер Валин последние семнадцать лет?

9

Тяга к насилию у «спрей-киллера» носит циклический характер.

Каждый цикл длится примерно двенадцать часов и делится на три стадии: покой, инкубация и взрыв. Первая наступает после первичного нападения. Но следом за кратким ощущением удовлетворения, довольства идет новая фаза высиживания: ненависть смешивается с яростью. Эти два чувства ведут себя как химические реагенты. По отдельности они не обязательно причиняют вред, но в сочетании образуют крайне нестойкую смесь. И третья стадия уже неизбежна. Смерть – вот единственное возможное завершение процесса.

Но Мила надеялась успеть вовремя.

В качестве эпилога своего действа массовый убийца кончает с собой, а раз Валин этого еще не сделал, значит у него есть план и он собирается осуществить задуманное.

Где же будет нанесен удар и на кого он в этот раз обрушится?

День клонился к вечеру, и небо окрасилось в цвета угасающего лета. «Хендай» медленно продвигался по улице, и Мила, склонившись над рулем, вытягивала голову, пытаясь разглядеть номера домов.

Дома были все одинаковые, трехэтажные, с покатой крышей и садиком перед фасадом. Только выкрасили их в разные цвета: белый, бежевый, зеленый и коричневый, – теперь одинаково поблекшие. В былые времена, уже далекие, здесь жили молодые семьи, на лужайках играли дети и из каждого окна лился теплый, приветный свет.

Теперь здесь остались одни старики.

На смену белым деревянным заборчикам, разделявшим участки, пришли металлические сетки. Среди высокой травы можно было разглядеть кучи мусора и всякий металлолом. Подъехав к дому номер сорок два, Мила сбавила ход и вскоре остановилась. На другой стороне улицы находился дом, в котором с самого рождения жил Роджер Валин.

Прошло семнадцать лет, дом уже принадлежал другой семье, и все-таки именно здесь убийца вырос. Здесь делал первые шаги, играл на лужайке, учился ездить на велосипеде. Из этой двери выходил каждый день в школу, а потом на работу. Театр обыденности. И здесь Роджеру пришлось ухаживать за больной матерью, вместе с ней ожидая медленно наступающего, неизбежного конца.

Занимаясь поиском пропавших людей, Мила хорошо усвоила следующее. Как бы далеко мы ни убежали, дом всюду с нами. Сколь часто мы бы ни меняли жилища, только с одним мы связаны навсегда. Как будто это мы ему принадлежим, а не наоборот. Словно мы сделаны из того же материала: земля – это кровь, дерево – связки, бетон – кости.

Для Милы единственная надежда выйти на след Роджера Валина заключалась в том, что, несмотря на ярость и стремление убивать, после стольких лет, проведенных неизвестно где, на него могут нахлынуть воспоминания и он окажется в их власти.

Она припарковала «хендай» у обочины. Вышла, огляделась. Ветер шелестел листвой, и его порывы приносили отдаленное завывание противоугонного устройства, которое звучало то громче, то тише, а то и вовсе пропадало в прочих уличных шумах. В саду бывшего дома Валинов стоял остов бордового многоместного «седана», без колес, на четырех столбиках из кирпичей. В окнах мелькали тени новых жильцов. Вряд ли Роджер стал бы подходить ближе. Дабы удостовериться, что он здесь был, следовало обратиться к кому-то еще. Мила осмотрелась и наметила себе дом напротив.

Пожилая дама снимала белье, вывешенное сушиться на веревке, натянутой между двумя столбами. Собрав его в охапку, она направилась к крыльцу. Мила быстро пошла наперерез, чтобы не дать ей войти в дом:

– Простите…

Женщина обернулась, с подозрением оглядела ее. Еще на ходу Мила, чтобы ее успокоить, достала полицейское удостоверение:

– Добрый день, простите за вторжение, но мне необходимо с вами поговорить.

– Хорошо, милая, никаких проблем, – отвечала дама с легкой улыбкой. На ней были гольфы из махровой ткани, один сполз до самой щиколотки; халат весь в пятнах и протерт на локтях.

– Вы давно здесь живете?

Женщину, казалось, позабавил вопрос, но во взгляде, которым она окинула окрестности, мелькнула грусть.

– Сорок три года.

– Вы-то мне и нужны, – сердечно сказала Мила. Зачем пугать женщину, спрашивая напрямую, не видела ли она в последнее время своего бывшего соседа Роджера Валина, пропавшего семнадцать лет назад. К тому же она опасалась, что старуха, в силу возраста, может что-нибудь напутать.

– Может, войдем в дом?

– Хорошо, – тотчас же согласилась Мила, которая очень рассчитывала на приглашение.

Старуха повела ее на крыльцо, и непочтительный ветер взъерошил легкое облачко ее редких волос.

Мелкими шажками, шаркая по коврикам и ветхому паркету вязаными тапочками, госпожа Уолкотт двигалась по тропке, протоптанной между мебелью, загромождавшей дом, среди обилия предметов разного рода: стеклянных безделушек, надколотых фарфоровых сервизов и фотографий в рамках, где запечатлелись мгновения далекой жизни. Она несла поднос с двумя чашками и чайником. Мила поднялась с дивана, помогла поставить его на столик.

– Спасибо, милая.

– Не стоило утруждать себя.

– Никакого труда. – Женщина разлила чай. – У меня так редко бывают гости.

Глядя на нее, Мила задумалась, не грозит ли и ей со временем такое же одиночество. Похоже, компанию госпоже Уолкотт составлял только рыжий кот, клубком свернувшийся в кресле: время от времени он приоткрывал глаза, чтобы оценить обстановку, потом засыпал снова.

– Сатчмо не идет к чужим, но, вообще-то, он ласковый.

Мила подождала, пока пожилая женщина усядется напротив, потом взяла чашку и начала разговор:

– Вам покажутся странными мои вопросы, ведь столько лет прошло. Вы, случайно, не помните семью Валин – они жили там, напротив? – Мила указала дом на другой стороне улицы и тут же заметила, что госпожа Уолкотт помрачнела.

– Несчастные люди, – прошептала она, значит точно вспомнила. – Когда мы с моим мужем Артуром купили этот дом, они тоже сюда переехали. Все мы были молодые, и квартал новый, недавно построенный. Идеальное место, чтобы жить счастливо и растить детей. Это сказал агент по недвижимости, и так оно и было. Особенно в первые годы. Многие перебрались сюда из центра. В основном служащие, коммерсанты. Ни рабочих, ни иммигрантов.

Госпожа Уолкотт принадлежала к поколению, для которого такие неполиткорректные высказывания были в порядке вещей. Милу это немного покоробило, но она продолжала тем же задушевным тоном:

– Расскажите мне о Валинах. Что это были за люди?

– Приличные. Жена домохозяйка, муж – торговый представитель, работа хорошая. Она была красавица, – казалось, у них счастливая семья. Мы скоро сдружились. Каждое воскресенье устраивали барбекю, отмечали все праздники. Мы с Артуром только что поженились, а у них уже был сын.

– Роджер – вы его помните?

– Как же его забыть, сорванца такого. В пять лет уже гонял на велосипеде взад-вперед по улице. Артур ужасно любил мальчонку, даже построил ему домик на дереве. Вскоре стало ясно, что у нас с мужем не будет детей, но ни один не делал из этого трагедии, чтобы не расстроить другого. Знаете, Артур был прекрасный человек. Из него получился бы превосходный отец, будь на то воля Господа.

Мила закивала. Как многие старики, госпожа Уолкотт любила поболтать, время от времени нужно было ее возвращать к первоначальной теме.

– Что же случилось с родителями Роджера?

– Госпожа Валин серьезно заболела. – Женщина покачала головой. – Врачи сразу объявили, что она не поправится. Еще говорили, что Господь приберет ее к себе не так скоро. До того ей уготовано много боли и страдания. Может быть, поэтому муж решил оставить семью.

– Отец Роджера бросил семью? – Мила удивилась: в деле об этом не было информации.

– Да, милочка, и больше не показывался, даже не интересовался, как они тут справляются одни, – укоризненно проговорила госпожа Уолкотт. – И Роджер, который раньше был живым, бойким мальчиком, мало-помалу сник. Мы с Артуром видели, как он все больше сторонится людей, хотя раньше у него друзей было хоть отбавляй. Часами сидел один или рядом с матерью. Ответственный маленький мужчина.

В голосе госпожи Уолкотт звучала неподдельная горечь, ей, наверное, было бы больно, узнай она, какой ужас сотворил Роджер Валин этой ночью.

– Мой муж сильно переживал из-за мальчика и злился на его отца, даже ругал последними словами. А ведь такими друзьями были. Но перед Роджером – никогда. С ним у Артура сложились особые отношения, только мужу и удавалось выманить мальчика из дому.

– И чем же?

– Часами, – проговорила госпожа Уолкотт, ставя на поднос пустую чашку, между тем как Мила только сейчас обнаружила, что едва прикоснулась к чаю. – Артур коллекционировал часы. Покупал их и на блошиных рынках, и на аукционах. Целыми днями сидел за столиком, разбирал их, чинил. Когда он уже вышел на пенсию, приходилось напоминать ему, что пора поесть или пойти спать. Просто невероятно: жить в окружении часов и не замечать хода времени.

– И он привил эту страсть Роджеру. – Мила уже знала о хобби убийцы.

– Научил его всему, что знал сам. Мальчик до безумия увлекся этим миром неукоснительной точности, где вечно слышится «тик-так». Артур говорил, что он прямо создан для этого дела.

Стать бесконечно малым – завидное состояние для того, кто несчастлив, подумала Мила. Ты вроде бы исчезаешь из поля зрения других, но выполняешь для мира какую-то важную задачу, например считаешь секунды. Но Роджер Валин в конце концов решил просто исчезнуть, и баста.

– Там, наверху, у нас мансарда, – сообщила госпожа Уолкотт. – Вначале мы приберегали ее для детей, но дети у нас так и не появились. Мы все время собирались ее сдать, но потом Артур устроил там мастерскую. Они с Роджером затворялись наверху и, бывало, не показывались до вечера. После муж заболел, и мальчик тотчас же перестал к нам ходить – как отрезало. Артур оправдывал его, говорил, мол, все подростки немного бессердечные и Роджер это не со зла. И потом, он и так каждый день видит, как угасает мать, от него ли требовать, чтобы он посещал еще одного умирающего, пусть даже единственного друга, который у него остался. – Женщина вынула из кармана халата замусоленный платок и вытерла слезу, появившуюся у краешка глаза. Потом скомкала платок и зажала в кулаке, на случай если опять понадобится. – Но я уверена, что Артур очень переживал. Думаю, в глубине души он все надеялся, что Роджер снова переступит этот порог.

– Значит, ваши отношения на этом прервались, – заключила Мила.

– Нет, – возразила госпожа Уолкотт, даже как-то удивившись. – Минуло полгода после смерти мужа, Роджер даже на похороны не пришел. И вдруг однажды утром, совершенно неожиданно, появляется у меня в дверях. Спрашивает, можно ли подняться в мансарду, завести часы. С того дня у него вошло в привычку туда являться без спроса.

Мила невольно посмотрела наверх:

– Туда, в мансарду?

– Конечно, – подтвердила старуха. – Приходил со школы, сразу бежал к матери, обихаживал ее и, если ей больше ничего не требовалось, поднимался ко мне в мансарду и часами там сидел. Продолжал это делать, даже когда устроился на работу счетоводом, но с какого-то момента я больше ничего не слышала о нем.

Мила поняла, что речь идет о моменте исчезновения.

– Из вашего рассказа следует, что, если не считать матери, вы видели его чаще всех в нерабочее время. Но к властям обратились не вы. Простите, но вас не удивило, что Роджер больше не приходит?

– Он входил и выходил сам по себе. В мансарду можно подняться только по внешней лестнице, так что мы порою даже и не пересекались, – отвечала женщина. – Он был тихий, молчаливый, но, странное дело, я всегда знала, когда он наверху. Трудно это объяснить… Чувствовала, и все. Ощущала его присутствие в доме.

Мила подметила какое-то смятение во взгляде и на лице пожилой дамы. Боится, что ей не верят, думают, что выжила из ума. Нет, что-то еще. Неприкрытый страх. Мила наклонилась к ней, взяла ее за руку:

– Госпожа Уолкотт, признайтесь честно: в последние семнадцать лет у вас возникало чувство, что Роджер здесь, с вами?

Глаза женщины наполнились слезами, но она, выпрямившись и крепко сжав губы, пыталась их сдержать. Потом кивнула энергично, решительно.

– Если вы не возражаете, я хотела бы осмотреть мансарду.

10

Противоугонная сигнализация, которую Мила слышала, когда заезжала в квартал, все еще орала вдалеке.

Поднимаясь по ступенькам внешней лестницы, ведущей в мансарду, Мила инстинктивно потянулась к рукоятке пистолета. Не то чтобы она верила, будто перед ней предстанет Роджер Валин собственной персоной, но реакция старой госпожи Уолкотт на ее последний вопрос заронила некоторые опасения. Конечно, это могли быть бредовые измышления одинокой пожилой женщины, но опыт подсказывал Миле, что страхи никогда не бывают беспочвенными.

Очень может быть, что в дом и правда заходил гость, молчаливый, а главное, нежеланный.

Второй раз за день Миле довелось обыскивать чужое жилище. Рано утром – дом Коннеров, где в кладовке обнаружилась девочка-привидение. Теория вероятности подсказывала, что на этот раз вряд ли так повезет, хотя кто его знает.

Дверь мансарды была заперта, но госпожа Уолкотт дала ей ключ. Пока Мила возилась с замком, сирена противоугонного устройства все вопила и вопила: то ли назойливое предупреждение, то ли наглая насмешка.

Мила взялась за ручку двери и повернула ее, все же на что-то надеясь. Помимо ожиданий, дверь не заскрипела, а отворилась с легким вздохом. Квартирка, открывшаяся ей, простиралась между скатами крыши. Ларь, ветхая кровать, матрас с которой был снят и стоял, свернутый, в углу; кухонька с двумя газовыми конфорками и крохотный туалет, встроенный в стенной шкаф. В отдалении луч света из слухового окна падал на рабочий столик, стоящий у стены, а над ним на стене виднелась небольшая витрина, вся покрытая пылью. Мила сняла руку с пистолета и медленно вошла, чуть ли не кожей ощущая, что вторгается в чье-то личное пространство.

Скорее, убежище, поправила она себя.

Никаких признаков того, что Роджер Валин заходил сюда. Все здесь казалось неподвижным, нетронутым на протяжении лет. Мила присела за рабочий столик. К одному из углов был привинчен зажим, над столиком – круглая лампа на гибком штативе, под ней – увеличительное стекло. Мила окинула взглядом миниатюрные инструменты, разложенные в безупречном порядке. Узнала отвертки и пинцетики, маленький ножик, чтобы вскрывать корпус часов, и лупу часовщика. Коробочки, полные винтиков и шестеренок. Подушечка для монтажа, деревянный молоток, масленка. И другие высокоточные инструменты, которых она не знала.

Если бы не проклятая сирена, которая никак не утихала, Милу охватил бы покой, исходящий от этих предметов. Она подняла глаза на витрину прямо перед собой. Там, на двух полочках, была выставлена коллекция часов господина Уолкотта.

Все остановлены магией единственной силы, способной побороть власть времени: смертью.

Так, навскидку, их было около полусотни, наручных и карманных. Мила стала рассматривать их через стекло. Заметила несколько фирмы «Лонжин», одни – «Тиссо», еще одни – «Ревью Томмен», на синем ремешке и в посеребренном корпусе, и очень красивые «Жерар Перрего», из стали. Мила в этом не разбиралась, но складывалось впечатление, что муж оставил госпоже Уолкотт маленькое сокровище, о котором женщина, кажется, и не подозревает. А ведь достаточно продать какие-то экземпляры, чтобы обеспечить себе более вольготную жизнь. Но нет, одумалась Мила. Чего желать женщине, которая осталась одна на целом свете? Ей хватает кота, который к ней лениво ластится, и воспоминаний, которые мириадами приходят к ней, приняв косную форму безделушек и старых фотографий.

В обрамлении слухового окна виднелся особнячок на другой стороне улицы. Мила попыталась прочесть мысли Роджера Валина. Твой дом был у тебя перед глазами, и складывалось впечатление, будто ты никогда не оставляешь мать одну. Но в то же самое время пребывание здесь позволяло тебе от нее бежать. Почему ты исчез через несколько дней после ее смерти? Где ты был? И почему сейчас вернулся? Какой смысл в этой твоей запоздалой мести? И что ты намерен теперь предпринять?

В мысли Милы вторгалась сирена противоугонного устройства, которая ревела все громче и назойливей. Почему Роджер Валин, прежде чем устроить бойню в доме Белманов, надел тот же костюм, в котором пропал? Почему той ночью звонил в прачечную самообслуживания? Почему никто ему не ответил? Роджер, подай мне какой-нибудь знак, доказательство, что ты здесь был! Что в глубине души ты тосковал по миру, из которого бежал, и захотел совершить прыжок в прошлое, в твое былое убежище.