Антология страха

Последователи

Редкий человек знает о своих корнях, а ещё меньше людей изучало их, чтобы добраться до сути.

Если вы читаете моё послание этому миру и у вас хватит терпения дочитать до конца и сил понять все мои объяснения, то знайте: за мной скоро придут. Останутся только эти строки.

Я из тех людей, что не помнил и не знал не то что своих корней, я не знал даже дерево, что выпустили молодую ветку на свет. Смешно признаться, но у меня не было ни имени, ни фамилии. Над фамилией особо не думали и написали самую распространённую – «Смит», а вот имя мне подбирали всем миром: Дадда – потому что я был завёрнут в штормовку (длинный рыбацкий плащ), Джесси – потому что подкидыш-подарок, Бемби – потому что это означало «ребёнок», Кейденс – потому что, когда меня нашли, был сильный ливень и на улицах разлились реки. Можно до бесконечности перечислять фантазии собравшихся в ту ночь, но финальным стало имя Дарнелл, что означало «скрытый».

Я Дарнелл Смит, родился и вырос в детском доме Святой Анны. Рос очень любопытным и не обделённым интеллектом парнем, в арсенале имел упрямство, харизму, пытливость ума. Читая много книг, приобрёл красноречие, огромный словарный запас. Оперируя всем этим, я стал лучшим учеником в школе при церкви, из-за чего заработал много завистников и врагов. Пускай большую часть времени я проводил за книгами, тяжёлой работой нас тоже не обделяли, поэтому я мог постоять за себя, хоть и не всегда.

Повзрослев и с отличием выучившись на филолога, я официально стал работать репортёром в небольшой «жёлтой» газете. Это дело мне безумно нравилось: выискивать, расспрашивать, искать истину даже там, где её и быть не должно. Но главной моей целью стало найти родителей, хоть какую-нибудь ниточку.

Я жил в тёмное время, во время страданий бедных людей и радостей тех, кто на них наживался: спекулянты, торгующие необходимым из-под полы и толкающие его втридорога, барыги, продающие краденые вещи, мошенники, готовые пойти на всё, чтобы вытянуть последние деньги, шарлатаны, что прикидываются медиумами, гадалками и наживаются на людском горе.

Многих я разоблачил, и многие хотели не только мне намять бока, но и отправить к праотцам.

Взявшись за дело, я с головой ушёл в мистику, всевозможные обряды, обзавёлся кучей талисманов и бесконечным числом жизней, которые мне сулили шарлатаны. От всей этой псевдомагии голова шла кругом. Не скрою, трудно не поверить в сверхъестественные способности таких людей, когда они так стараются одурманить твой разум всевозможными благовониями, настойками и чаями, без которых таинство обрядов не может быть возможным, приходилось защищать всевозможными таблетками и микстурами от интоксикации организма.

Продолжая копать под одного из крупнейших шарлатанов по кличке «Око света», я забрёл в один цирк, что располагался в доках. Там всё так пестрило, что впору было надеть солнечные очки, но из всех аттракционов, представлений и множества другой ерунды для зевак меня интересовала гадалка по имени «Мадам Тень». О ней ходило много слухов, и каждый страннее предыдущего. Я зашёл к ней в шатёр с лицом, полным скептицизма.

Там приятно пахло сиренью, что настораживало с самого начала. Но никаких странных вещей, которые я видел у других: ни черепов, ни засушенных обезьян, висящих на верёвках, как гирлянды. Здесь не было ничего, кроме большого круглого стола, двух массивных стульев, на одном из которых восседала Мадам Тень, и хрустального шара с мутным содержимым, будто это был новогодний шар со снегом.

Мадам Тень выглядела вполне обычно, не считая цыганских пёстрых одежд и разных золотых украшений, что звякали всякий раз, когда она шевелилась. Женщина средних лет, очень привлекательной наружности. Большие чёрные глаза горели огнём и блестели, как рубины на ожерелье, чёрные вьющиеся волосы доходили до спины, в них были вплетены золотые украшения с камешками и маленькими колокольчиками. Я бы сравнил её с женщиной, перед которой хочется преклоняться, такая по щелчку пальцев стала бы королевой… Трудно было избавиться от этого ощущения, но, совладав с собой, я прошёл вглубь шатра.

Не успел я представиться, как она попросила меня сесть за стол, назвав моё имя, причём настоящее, а не то, которое я хотел назвать. Что же делать, подыграю, подумал я и сделал, как она просила. Голос у неё был мягким, можно сказать, приторным, говорила она уверенно и со знанием дела.

Рассказывала всё, что происходило со мной за последние годы, я слушал внимательно и не смел перебивать, будто она читала мою любимую книгу, также она указывала на мои ошибки и пути, которыми я ходил. Когда она дошла до настоящего, то замолчала, вскинув руки, громыхнув при этом всем своим золотом. Звук был такой, будто звонил колокол на церковной башне, у меня пересохло в горле. Гадалка распростёрла руки с очень длинными алыми ногтями над хрустальным шаром, и там начали всплывать картинки. Поначалу я хотел рассмеяться, так как видел эти фокусы с проектором не раз, но на картинках был я сам, в каком-то сосновом лесу. Надо мной возвышались столетние колонны – это стволы деревьев окружали со всех сторон. Картинки стали невероятно чёткими и точно окружили меня, так что я ненароком обернулся, увидев перед самым носом бледную, как снег, молодую девушку. Испугавшись, отпрянул и чуть не свалился со стула. Видения исчезли, снова кругом пахло сиренью и вокруг колыхались тканевые стены шатра, а гадалка негромко хихикала.

Я был в панике и смятении, когда гадалка заговорила вновь. Мисс Тень сказала, что рассказала об ошибках прошлого, показала ошибки будущего и хочет предупредить об ошибках настоящего. Она считала, что я выбрал неправильную дорогу и упрямо иду по ней, не замечая предупреждающих знаков.

Не дослушав до конца, я бросил какие-то деньги на стол и вылетел вон на свежий воздух; холодный пот застилал глаза, было трудно дышать, холод сводил руки и ноги. Единственным желанием было где-нибудь присесть и согреться. В голове пульсировало слово «Мас», как будто на мозг поставили клеймо раскалённым добела железом.

Не помню, как дошёл до квартиры, но хорошо помню, как проснулся от страшного похмелья. Было странное ощущение, что видел я не только лес и напугала меня вовсе не девушка, тут было что-то ещё, но отмахнуться от этого помогла старая добрая фляжка с кубинским ромом. Сделав пару глотков, я подумал, что за всё выпитое вчера меня могут упечь за решётку лет на пять. Сухой закон – это не шутки.

Отогнав гнетущие мысли ещё одним глотком рома, я привёл себя в порядок и отправился копать дальше. Осадок, что не смог смыть крепкий алкоголь, остался, и теперь я с опаской бродил по злачным местам, поднимая всё больше грязи, и моё расследование оставляло весьма заметный след в мире этого города.

Лето кропотливой работы подходило к концу, и за листьями компромата полетели золотые листья, а за ними пришёл самый мерзкий холодный период моей жизни. Работа была закончена, каждый получил своё, вот только я получил не то, что хотелось бы. На меня назначили награду за живого или мёртвого, приходилось прятаться, скрываться. Босс с риском для жизни и дела не выдавал меня, и я ему был очень благодарен. Босс решил отправить в захолустье чтобы я отсиделся пока всё не уляжется.

Выбраться из большого города было легко, а вот добираться до захолустья – это трое суток на поезде и примерно ещё день на грузовой машине. В поездке я исписал три толстых блокнота разных историй и легенд местных земель, какие-то были страшными, какие-то смешными. Мой дневник тоже пополнялся новыми страницами, с каждым километром появлялась новая строчка.

Людей становилось меньше, а пустынных мест – больше. Городские улицы сменялись деревенскими домиками, а потом их замещали многолетние деревья, асфальт менялся на пыльный щебень, щебень – на песок или жухлую траву. Много километров прошагали мои ботинки по безлюдным полям и дорогам, но здесь не было мерзкой, мокрой осени. Здесь было сухо и тепло, осеннее солнце нежно ласкало кожу, свободный ветер приятно освежал, помогал двигаться дальше.

Я думал даже осесть в одной из деревень, но быстро менял мысли, когда выходил на дорогу. До заветной цели я добрался спустя несколько недель, на путешествие ушло больше времени, чем я думал, но зато меня вряд ли кто-то найдёт. К первому концу осени я добрался до леса, где должно было находиться нужное мне место.

До соснового бора меня довёз молчаливый заросший бородой старик, указав плёткой куда-то вглубь хвойных стен. Крикнув старенькой худой кобыле, он умчался прочь, вернее, это только он так думал. Скрипя колёсами, телега медленно удалялась, но я не стал провожать её взглядом, а пошёл вглубь леса.

Сосновый лес вокруг был величественный и ужасный, зелёных крон практически не видать, по мху стелился густой туман, полностью скрывающий ноги. Только по ощущениям можно было понять, где хрустит мох или шелестит трава. Воздух, влажный и тёплый, наполнял рот капельками, что скатывались в лёгкие, будто лечишь насморк, сидя над варёной картошкой.

Лес казался сказочным или с картинки, казалось, вот-вот выскочит всадник без головы или ещё какая нечисть, но стояла абсолютная тишина. Ни зверей, ни птиц, никого, только молчаливые сосны. Тишина пугала, и даже собственное дыхание заставляло озираться, но ничего не было, только пустота, только туман.

Несколько дней я бродил по лесу, но ничего. По расчётам этот лес можно было пройти вдоль и поперёк, но этого не происходило, будто я ходил по кругу. Даже компас не помогал: доходя до определённого места, стрелка сходила с ума и указывала в другую сторону, а затем снова в нужную.

В первый день, точнее, ночь, блуждания по лесу я понял, что заснуть не удастся. Стояла тишина, но было чувство, что на меня кто-то смотрит. С опаской выбираясь из палатки, чтобы осмотреться, я не находил никого и снова ложился, чтобы потом снова встать, и так всю ночь.

Я не смог выйти из леса, как ни старался. Бродя в тумане и ничего не находя, я сходил с ума, голова шла кругом. Я мог часами сидеть на одном месте, прислонившись к стволу сосны, и писал, писал, говоря вслух, так как молчать было невыносимо.

Блокноты подходили к концу, так же как моё терпение и здравый смысл. После бессонной ночи, с тяжёлой головой выбравшись из палатки, я увидел белый силуэт, стоящий поодаль от моего лагеря. Пусть меня трясло от страха, я бросился к силуэту. Но не смог догнать, спотыкаясь о корни и скользя по траве, хоть и бежал изо всех сил. В темноте налетев на низко растущую ветку, от сильного удара я потерял сознание.

Свет резал глаза, и, попытавшись закрыться рукой, я понял, что не могу пошевелиться, но руки и ноги чувствовал. Приподнявшись, я обнаружил, что укрыт одеялом, что плотно обтягивало всё моё тело. Ёрзая и двигая плечами, я растянул ткань и освободил руки. И вот уже я был свободен, но заперт в маленькой комнате без окна, где стояли кровать, стул и стол, а на нём простой белый кувшин и такой же таз.

Умывшись, промыв разбитый лоб, я стал думать, как выбраться и понять, что за свет разбудил меня, ведь окон не было…

***

Дарнелл Смит, попав в загадочный лес, бродил там как минимум неделю, но всё время кругами. Думая, что совсем один, Смит, однако, был не одинок в своём путешествии, за ним пристально наблюдали. А тем временем Дарнелл сходил с ума, без собеседника и возможности уйти, среди тишины. Лес обступал журналиста со всех сторон стеной, которая будто играла с усталым путником. Шли дни, и любопытство журналиста сменилось страхом. Смит уже пытался выбраться из леса, но вместо этого бродил в тумане, напряжение росло, сказывались бессонница, утомление и одиночество.

Однажды ночью Дарнеллу удалось увидеть своего мучителя, но в погоне за «призраком» он ударился о ветку и, разбив голову, упал без сознания. Туман моментально рассеялся, открывая пыльную мощённую булыжником площадь, окружённую несколькими домиками в пару рядов. Тихая, она была покрыта снегом, безлюдная и давно забытая. Но так могло показаться лишь на первый взгляд, на самом деле в городке пульсировала жизнь. Жизнь, что нельзя увидеть невооружённым взглядом. Площадь наполняли тонкие прозрачные фигуры, бродя по снегу, но не оставляя следов на нём. Солнце вставало из-за высоких столбов-сосен, освещая городок и одновременно набрасывая на него тень, вновь погружая городок в ночь. Только в тени можно было разглядеть существ, снующих туда-сюда.

***

И пусть замки на двери были крепкими, но петли оказались слабым звеном. Выбив петли с помощью ржавого гвоздя из спинки кровати, мне удалось снять дверь. Выбрался из комнаты в длинный коридор – здесь был полумрак, пахло сыростью и тухлой рыбой. Доски скрипели под ногами, разнося эхо по всему дому, выдавая каждый шаг, но в остальном была тишина. Дом был пустым.

Обыскав одноэтажный домик в поисках своих вещей, я их не нашёл и отправился на улицу. На улице ещё сильнее пахло гнилью и сыростью, тоже было безлюдно и тихо. Гладкая каменная кладка была покрыта серым снегом; присев, я провёл рукой по странной, похожей на толстый слой пыли субстанции. Снег снегом не являлся, он был как пыль или пепел, хлопья оставались на коже липким серым осадком. Бродя по площади, я никого не встретил, только возникало странное ощущение, что за мной наблюдают так же, как в лесу.

Попытавшись выйти из городка, я вновь и вновь возвращался на площадь, пришлось снова искать вещи и одежду, что была на мне ночью. Роба, что я носил, колола, была неудобной и странно пахла. До вечера я обыскал почти все дома, но вещей так и не нашёл, с приходом ночи решил вернуться в свою комнату, поставив дверь на место. Сев в угол кровати и завернувшись в простыню, долго смотрел на дверь, прислушиваясь к звукам вокруг, но было тихо, и в этой тишине я уснул.

Очнулся я от жуткого холода и, открыв глаза, обнаружил, что нахожусь в ледяной пещере, а ещё меня крепко держали за руки. Стоя на коленях, я мог только вертеть головой. Первое, что я увидел, потрясло бы воображение самых изысканных писателей-фантастов. Огромная пещера походила на гигантскую ледяную иглу, её купол уходил далеко вверх и упирался в темноту. Посмотрев по сторонам, я только сейчас заметил, кто держит меня: люди в чёрных балахонах, они были выше, чем обычные, будто вытянуты.

Толпа распевала странную песню, хриплую и монотонную, похожую на церковную заунывную молитву. От этих песнопений болела голова, но вдруг слух прорезал ужасный вопль, от которого схватило сердце, а кровь застыла в жилах. Только теперь я увидел привязанного к белому обелиску обнажённого мужчину. Над ним нависла женщина-змея с длинными чёрными волосами. Стоявшая на длинном хвосте вместо ног, она срезала с его груди кожу острым ножом-полумесяцем и бросала лоскуты кожи в белую глубокую чашу.

Каждый раз, как падал лоскут, толпа повышала голос, а в голове начинало что-то пульсировать. Чей-то мягкий, но очень властный голос. Он говорил много, и каждое слово вливалось в меня, как заученное стихотворение. И я знал, что это не просто пытки, а обряд посвящения, и делается он по согласию. Делать такое по принуждению было табу и жестоко каралось.

Вскоре меня отпустили, и я смог выпрямиться и даже, встав на цыпочки, заглянуть в чашу. Там всё кипело и бурлило, хотя огня под чашей не было. Голос поспешил объяснить, что создаваемые песнопениями вибрации заставляют содержимое в чаше бурлить и превращаться в кокс, который потом используется в печах, всё благодаря особой форме чаши. Я, удовлетворённый ответом, отступил в толпу, а через некоторое время понял, что пою вместе с остальными. Тогда мне это показалось сном, уж слишком всё было неправдоподобно.

Утром я очнулся всё в той же комнате без окон, но на столе обнаружил приятно пахнущий завтрак. Он состоял из исходящей паром гречневой каши, куска тёплого хлеба и кувшина холодного молока. Позавтракав, я хотел снова снять дверь с петель, но она оказалась открытой, а за ней в ожидании стояла девушка – ещё не совсем взрослая, но уже не маленькая. На мой взгляд, ей было лет четырнадцать—шестнадцать, но возраст трудно было понять из-за её очень белой кожи и длинных чёрных волос. При виде неё мне сразу вспомнилась женщина-змея, я невольно отшатнулся, но девушка крепко схватила меня за руку и потянула на себя. В её сапфировых глазах плясал огонёк, а с розовых губ не сходила улыбка, будто ребёнку подарили долгожданного щенка.

Девочка потащила меня на улицу, где снова шёл этот странный снег. Моя сопровождавшая весело прыгала рядом, подбрасывая босыми ногами его хлопья. На улице, как и в прошлый раз, никого не было, пустота и только странное ощущение, точно я шёл через толпу призраков на железнодорожном вокзале.

На все мои вопросы девочка молчала, продолжая улыбаться. Привела она меня в двухэтажный дом на краю пропасти. Когда я в первый раз обыскивал деревушку, такого дома не видел. Он выделялся среди остальных, его башенка со шпилем сильно бросалась в глаза, но почему я увидел его только сейчас?

Девушка затащила меня на порог веранды и, отворив дверь, скрылась за ней. Стоя перед дверью, я мог осмотреться: дом был хоть и запущен, но совсем не старый, чего не скажешь о других постройках. Немного краски, лака и хорошие руки – и этот домик можно будет выставлять на престижный аукцион. За раздумьями и осмотром веранды я не заметил, как дверь, выкрашенная когда-то в изумрудный цвет, со скрипом отворилась, а за ней оказалась девушка – длинноногая, стройная, будто выточенная из мрамора руками умелого мастера. Повстречав такую, можно шею свернуть. Личико было ангельское, словно вылепленное из глины и оживлённое богами: большие сапфировые глаза, изогнутые чёрные брови, вздёрнутый носик, тонкие, но не слишком, розовые губки. Девушка робко улыбалась; кивнув, она впустила меня внутрь, но я, как загипнотизированный, не мог оторвать от неё глаз.

Я было хотел открыть рот, но девушка приложила ледяной, как сосулька, пальчик к губам и с улыбкой помотала головой из стороны в сторону. Взяв меня за руку, она молча повела меня наверх, в полумрак, где источником света были лишь несколько потрескивающих свечей, расставленных на полу. В комнате сильно пахло благовониями. Тошнотворно сладкий запах буквально сбил меня с ног, меня поддержала девушка, усадив на пол. Перед глазами всё поплыло, на мир опустилась молочная пелена, а разум потух, как лампочка от скачка напряжения: волосок лопнул, и голова осталась пуста. Тьма липкой жижей поглотила моё тело.

***

Смит с трудом воспринимал всё происходящее, считая это только кошмаром, от которого он скоро очнётся. Всё проходило как в тумане, Дарнелл потерял ощущение своего тела и мог наблюдать за всем со стороны, но ничего не мог сделать. Он видел свои руки, они что-то выводили на куске пожелтевшего пергамента. Сам того не зная, он участвовал в тёмном обряде, в вызове Массаат, могущественного бога народа змей. Давно похороненное под землёй и в памяти, это существо способно перевернуть мир с ног на голову. Змеиный народ почитал время и разум, овладев ими, змеелюди смогли продлить отпущенный им срок. Лишившись тел, они не лишались жизни, долго блуждая по земле, сквозь время, сквозь разум тысячи существ. И наконец, найдя более разумных, долгое время находились среди людей, будучи не замеченными ими. Они добивались создания идеального сосуда год за годом, но люди всё портили своей непредсказуемостью и строптивым разумом.

Дарнелл очнулся в самый неподходящий момент – испугавшись, он упал в обморок.

***

Я очнулся всё в той же комнате без окон. Голова сильно болела, и вспоминались ужасные вещи, которые я творил. Собирая обрывки воспоминаний в кучу, я вспомнил страшный ритуал. Перед глазами была девушка, но не та, другая. Она смотрела на меня мокрыми от слёз глазами, её рот дрожал, она что-то говорила, тянула ко мне руки. Её рыжие волосы прилипли к бледному лицу, большие зелёные глаза покраснели от слёз, она вцепилась в мою одежду мёртвой хваткой. С силой я уложил девушку на белоснежную плиту, она захныкала, свернувшись калачиком. Девушку схватили за руки и ноги, растянув на плите, закрепив плотной верёвкой. Я слышал песнопения, но повернуть голову не мог, пристально смотря на рыдающую девушку. Кто-то поднёс чашу с чёрной жижей; опустив туда руку, я начал выводить на обнажённом теле рыжеволосой странные узоры. Магическим образом в моей руке оказался кривой кинжал. Взяв его в две руки, я занёс его над жертвой. Под песни лезвие стремительно упало, легко вошло в грудную клетку, девушка вскрикнула и стала биться в конвульсиях. Хватая ртом воздух, рыжеволосая захлёбывалась попавшей в лёгкие кровью, она умирала в страшных мучениях. Я начал давить вниз, лезвие резало молочно-белую плоть, спускаясь всё ниже. Белая ткань кожи легко поддавалась кинжалу, выпуская алую кровь. Песнопения стали похожи на камнепад, грохочущий в ущелье, я не мог смотреть по сторонам, но краем глаза видел, что белую плиту начало лизать чёрное пламя, что становилось всё сильнее и сильнее. Чёрный огонь полностью поглотил меня и бедную девушку, а потом перед глазами опустилась тьма.

Теперь я лежал, уставившись в потолок. Было страшно закрыть глаза, и только через много часов я смог подняться. Позавтракать не получилось, воротило от одно только запаха. Я выбежал на улицу, где меня пробрало жутким холодом. Однако гладкие булыжники площади источали жар, поднимая в воздух струйки пара. Испугавшись, я стал пятиться в тень дома, из которого выбежал, прячась от ползущих по камням змей с человеческими телами. Они были похожи на русалок, будто человеческое туловище насадили на тело змеи и сшили их вместе. Они были обнажены, что мужчины, что женщины. Я сам был готов раздеться, стояла такая жара, что роба прилипла к телу. Болезненный щипок оставил синяк на коже, но не помог проснуться. Я прятался в тени, перебегая, рассчитывая сбежать из деревни. Но каково было моё разочарование, когда я увидел бескрайнюю пустыню. Хотя и пустыня меня не остановила, не раздумывая, я бросился в пески, только бы убежать от этого ужаса.