Одержимый.
Когда человек уверенно шагает, ему поневоле уступают дорогу, пасуя перед силой и целеустремленностью, огненным и обжигающим взглядом. Но всё меняется в чёрных кварталах города, где ночь для прохожих – событие довольно опасное, и уступать пустую ночную тропинку никто не собирается. Кварталы Ниженки ночью – место страшное.
Человека в чёрном, уверенно идущего мимо, они остановили классическим способом:
–Закурить найдется?
Чёрная одежда, осатаневшие горящие глаза, улыбающийся оскал, пожалуй, последнее, что успели разглядеть в нём.
– Найдется.
Он сунул руку в карман и решительно приблизился. Удар головой в нос встретил первого, проникающий удар ногой в пах заставил согнуться в три погибели второго. Третий успел вытащить кастет, но нанести удар в голову, как хотел, ему не удалось, человек в чёрном увернулся и кастет чесанул ему по левому плечу, но в горячке боя он этого не почувствовал. Он ответил вертушкой: удар с разворота в голову ногой. Такой точный он не получался даже в спортзале, а здесь ещё и в прыжке. Кровь третьего брызнула на снег. Незнакомец дрожал от приступа адреналина, его переполняло возбуждение, он контролировал каждое движение противников, которые казались ему замедленными. Он контролировал каждый шорох, и кровь буквально закипала в венах. Один из лежавших поднял голову. Разбежавшись в три прыжка, как футболист навешивает мяч над полем, ботинком звякнул по голове, – наверное, это хрустнула челюсть. Не останавливаясь, он пошел дальше. Спустя пять минут боль в плече стала ощущаться, сильное сердцебиение утихало, но это не то событие, которое сможет дать настоящее возбуждение. И он чувствовал приближение. … Вот оно! Он обернулся…
Черный ротвейлер бежал навстречу, глаза горели, изо рта бежала слюна. Пёс, покусавший в этом районе уже десятки человек, приближался. Раз, два, три… Ужасное собачье скуление разнеслось по микрорайону.
Провинция.
Маликов, в спортивном костюме, щёлкал пультом телевизора, развалившись в кресле. В душе лилась вода, там, что-то бурча под нос, расслаблялся Вяземский. Он вышел в махровом халате, кривые волосатые ноги в тапочках зашагали по ковру.
– Валентин, тебе надо чаще голову мочить.
– Почему? – спросил Вяземский
– Да волос хорошо лежит, – усмехнулся Маликов.
Вяземский бухнулся в кресло рядом:
– Ну что, набегался, капитан?
– Да ничего, работа есть работа. Вот только в чужом городе еще не адаптировался.
– А что тебе адаптироваться, не насовсем же сюда приехал.
– Слушай, – сменил тему Маликов. – А ты с Чесноковым раньше работал?
– Да как тебе сказать, Костик. И да, и нет. Соприкасались. Были, конечно, совместные операции. А что?
– Да так. У меня-то с ним первое дело, знаю постольку-поскольку, да и слухи всякие.
– Да нет, брось. Бывает, конечно, крут, спрашивает строго, разгильдяйства не любит, сам роет как собака, но зато всегда отвечает за всех сам. С начальством надменен. Некоторые его избегают, некоторые побаиваются.
– Может, в гости зайдем?
– Ты сейчас не в гости попадешь, а на оперативку, будешь отчет давать за весь день. Ну, её, эту работу, находился, наболтался за целый день. Ты знаешь, Чесноков для построения схем раскрытия использует интегральное исчисление и высшую математику как газету читает. Так, говорит, чтоб мозги не прокисли. А потом оскалит рожу, уставится в одну точку и думает. Вот и поговори с ним. Захочет видеть, сам зайдет. Скоро вообще футбол.
Вяземский взял со стола кипу газет и стал штудировать:
– Читал?
– Ага, – зевнул Костя.
– Смотри, что пишут: …Липецкий ОМОН оказал в Чечне жёсткое сопротивление боевикам во второй чеченской… Боевики понесли серьёзные потери. Свою месть террористы решили исполнить в День защитника Отечества… Террористический акт был направлен против заместителя начальника УВД г. Липецка Васютина. Террористический акт…
– Да, я читал, – ещё раз зевнул Костя.
Утреннее совещание начал Чесноков без всяких предварительных диалогов, как только в кабинете покойного полковника уселась вся бригада:
– Что с обходом?
Первым начал Маликов:
– Опрошены практически все жильцы. Осталось несколько квартир, в которых нет жильцов: один коммерсант постоянно в разъездах, другой тоже постоянно в разъездах, и соседи утверждают, что в длительных. Причем из их окон люк просматривается и подъезд тоже. Сегодня, я думаю, мы туда попадем, проверим.
– Составлен фоторобот – за день до этого возле детской площадки околачивался человек с какой-то коробкой, а днём раньше ещё парочка, – он выложил перед Чесноковым три листа с рисунками. На чёрно-белых рисунках все получались мрачными, чернобровыми, черноволосыми, черноглазыми, и у Чеснокова вылился из этого естественный вопрос:
– Они что, все – кавказцы?
– Один точно, – Маликов ткнул пальцем, – а остальные – может быть. Они явно кого-то или чего-то ждали. Сегодня должны будем сделать ещё несколько фотороботов, вчера не успели. Подозрительный мужчина звонил в квартиру к гражданке Комаровой, нёс какой-то бред, хотел попасть в квартиру, говорил, что хочет снять жильё, про какое-то объявление. И ещё один парень…
– Что по люку?
– Ничего конкретного, – ответил Сергей Карташов, – никаких подозрительных людей и движений возле люка. Есть машины на примете: красная «ауди-100» и «тойота». Номеров, конечно, нет, но наш любитель глядеть на автомобили утверждает, что если бы машины были не с липецкими номерами, то он бы это заметил. Он, видите ли, знает номера всех регионов, и у него это как бы развлечение, сам имеет убитую копейку.
– Уже что-то. Что по забегаловкам?
– В баре «Подкова» опросили двух девушек, ничего конкретного, но их там трое работает по сменам, надо опросить третью.
– Что по вдове?
– Опрашивать было трудно: куча родственников, подавленное состояние и всё такое, – начал Вяземский. – Последнее время был мрачен, раздражителен, а за день до этого даже громко с кем-то что-то выяснял по телефону, потом вызвал машину и куда-то уехал по делам. Вернулся поздно, ещё мрачней.
– Поговорить с коллегами водителя, друзьями. Может, знают, куда тот возил шефа.
Чесноков взял листок, и что-то выводил на нем гелевой ручкой. Потом начал делать выводы:
– Коллеги Васютина тоже отметили в последнее время раздражительность, напряжённость. Проявлял интерес к Грязинскому округу, ездил к начальнику подполковнику Лозе. Значит план такой: проверить оставшиеся квартиры, чердаки и подвалы. Колобов, выяснить всё по люку. Вяземский отправится к подполковнику Лозе и выяснит, что интересовало Васютина в округе. Я останусь здесь и буду изучать документы, которыми занимался в последнее время покойный. Будете звонить сюда.
– Да, и сегодня похороны полковника. Во сколько не знаю. Всё. Вопросы есть?
На молчание подчинённых он ответил:
– Все свободны, кроме Маликова.
Оставшись вдвоём, полковник достал из стола фотоаппарат.
– Пойдешь на похороны, будешь фотографировать. Снимать незаметно, я знаю, ты умеешь, и чтоб ни одну рожу не пропустил. Ну и в «Подкову» загляни, опроси работниц.
– Понятно, Владимир Иванович.
– Можешь идти.
Чесноков раскрыл сейф и стал взвешивать, рассуждая для себя, с чего начать: с первой полки, где лежали папки, или со второй, где стояли в несколько рядов дискеты от компьютера. «Ладно, пока голова свежая, займемся компьютером».
Он вынул крайний диск из стопки, уселся за компьютер и начал отстукивать по клавишам. Дверь приоткрылась, и в неё заглянул низкорослый, с морщинистым лицом подполковник
– Владимир Иванович? Мне сказали, что вы меня вчера искали, меня не было.
– Сергей Сергеевич…
– Да, Замятин.
Чесноков в кресле на колесиках отъехал от компьютера:
– Проходите.
Замятин сел.
– Вы, наверное, о Васютине хотели бы поговорить?
– Да, Сергей Сергеевич.
– Я увидел вас за компьютером и подумал: «Уж не Васютин ли». Как ни зайдешь к нему, он постоянно за этой штукой сидел. Он меня часто выручал. Асколич терпеть не может мои каракули, вот и заставлял барабанить на этой штуке, – он показал на компьютер, – я полдня буду стучать, а бывает срочно надо. Ну, прибежишь, бывало, к Алексанычу: «Саныч, выручай!». Не успеешь сигарету выкурить, как уж бумага готовая выползает. Хотел мне всё программу какую-то дать. Сам, говорит, составлял. Облегчает работу, говорит. А я ему говорю: «Да мне в жизни не разобраться».
Замятин закурил. Сигареты, по-видимому, поглощались его легкими в большом количестве. Голос был прокурен, выглядел он старовато.
– А у Васютина были враги?
– Не знаю, – пожал плечами Замятин, – оперативных дел он не вёл, лично под тюрьму никого не подставлял. Занимался отчётной документацией. Человек был гибкий, дипломатичный, можно сказать.
– Звонков с угрозами не было?
– У кабинетных работников постоянно много звонков, да и откуда мне знать, кто и зачем звонит.
– Но есть различие, когда звонят на рабочий, а когда на мобильный.
– Не могу ничего сказать по этому поводу.
– Ну, тогда вопросов больше нет, Сергей Сергеевич, – закончил Чесноков.
И Чесноков вернулся к своему прежнему занятию, отстукивая по клавишам и вчитываясь в текст, высвечивающийся на мониторе компьютера.
Океан.
Порой события, происходящие в нашей жизни, пугают уже только тем, что мы ловим себя на мысли, что это уже где-то и когда-то было. Будто что-то мистическое, параллельно живущее где-то рядом, постоянно с нами соприкасается так, что в какие-то моменты нашей жизни нам открывается некая завеса, за которой можно увидеть будущее или что-то иное. Может сны, которые мы не помним наутро, или видения, что уже настораживают и не укладываются в разум. Но то, что он сейчас видел, было отчётливо, красочно и так реально – входящий во двор человек. Он даже знал, что испытывает, знал, что боль в ягодицах мешает ему передвигать ноги, а тело стянуто и дрожит, и он немного прихрамывал. Он всего лишь хотел пройти сквозь дворик, и уже находясь в его центре, понял, что он не один, что с четырех сторон наперерез ему уверенно шагают люди, решительные, натренированные. И даже если бы он был таким, как раньше, вряд ли что-либо могло измениться, и вряд ли он что-либо смог сделать с надвигающимися на него неизбежными событиями.
Во двор медленно въезжали две чёрные иномарки.
«Ну, вот, кажется и всё. Прощай, солнце, теперь только шкуру свою подороже продать».
Он расстегнул куртку до половины и быстрым уверенным движением сунул правую руку к внутреннему левому карману. Впереди шедшие затормозили, пригнулись и стали пытаться сделать то же самое, ища внутри курток свое оружие. Те, кто наступал сзади, бросились в галоп к центру. Человек вытащил руку из кармана раньше, чем бегущие на него люди, и вытянул руку вперед. На них смотрел черный блокнот, зажатый в кисти, а на него через мгновение три пистолета. Этот жест был бессмысленным, но мгновение растерянности, страха и испуга, причинённого своим врагам, придавало смелости и уверенности перед неизбежным. Он надеялся, что нервы кого-либо из надвигающихся спереди не выдержат, и раздастся выстрел, который ускорит приближение судьбы и избавит от мучений. Но те, что бежали сзади, были быстрее. Тело человека рухнуло на пыльный асфальт, и наступавшие стали мстить за секунды страха и унижения. Чёрный блокнот улетел далеко вперёд, и про него все забыли, упав, он раскрылся, из него выпала фотография и полетела, подхваченная ветром.
Он знал, что такое настоящая боль, и этой боли он испытал сполна, и та, другая боль, была сильнее, сильнее настолько, что эту он даже не почувствовал. Несколько ярких оглушительных вспышек улетали в небытие, освещали мир, представший в красках…
…Он шагал по покрытой инеем первых морозов траве. Осеннее солнце, прорываясь сквозь тучи, пыталось разогреть остывшую землю, которая уже чувствовала приближение зимы. Последние желтые, красные листья облетали с деревьев, оставляя их серыми, бесцветными и одинокими. При дыхании в воздух вырывались клубы пара. Он никогда здесь не был, но знал, куда зовет душа, куда несут его неутомимые ноги. Вот она – гора, за которой…обрыв…, а за ним … он. Океан. …
Кровь растекалась по пыльному асфальту.
– В наручники его.
– Да он готов.
– Не болтай, а делай! Приказы не обсуждаются. В багажник его.
Одна иномарка вкатила в центр дворика и затормозила. Раскрыли багажник и бросили туда обмякшее тело в наручниках. Машина рванула на выезд, где ждала другая иномарка с тонированными стёклами. Казалось бы, пора в путь, но произошла заминка. Вторая машина хотела первой выскочить из дворика, но потом передумала, как бы уступая первой, но оставляя слишком узкий проезд.
– Чего возишься? Проезжай.
Тонированное стекло водителя второй машины поползло вниз, открыв взору негодующих незнакомого человека со скорострельным пистолетом-пулеметом «Узи». Шквал огня, брызги битых стёкол и падающие гильзы, они падали на асфальт и отскакивали в разные стороны. Лицо человека с автоматом было мрачным и неподвижным.
Он вышел из машины, открыл багажник и переложил беспамятного человека в наручниках из багажника изрешёченной машины в свой. Хлопнув водительской дверью, он достал последний подарок, гранату, и бросил в салон расстрелянной машины. Взрыв, вспышка пламени остались позади…
– Собакам – собачья смерть!
– Владимир Иванович, вы на похороны поедете?
Чесноков вздрогнул, он понял, что бессмысленно смотрит на монитор компьютера, обливающего его и всю комнату синим светом.
– А?! Да, конечно.
Он выключил компьютер и вышел из кабинета…
«Привидится же…»
Кем бы человек ни был, каким бы богатством ни обладал, был ли велик или ничтожен, ничто не может предотвратить его финал, его лишь можно отдалить или приблизить. Финалом жизни полковника Васютина было умереть героем. Героем, вставшим на пути террористов. Тысячи добрых хвалебных слов были произнесены в его память от разных официальных высокопоставленных лиц. Длинная траурная процессия, провожающая в последний путь два закрытых гроба, военный оркестр, автоматы, направленные в небо, раскаты выстрелов от товарищей по оружию, цветы и слёзы близких…
Маликов уже имел опыт таких работ, но всё же задание выглядело странным. Скрытые съемки на похоронах. Этим чаще занимались при гибели криминальных авторитетов. И зачем Чеснокову понадобилось заниматься этим здесь? Маликов понять не мог, но приказы не обсуждаются, и камера покорно фиксировала лица всех, кто пришел проститься с героем.
Лена.
Маликов и Карташов, молодой старлей, низкорослый, коротко стриженный и пузатый, за что нередко подвергался насмешкам коллег, ехали в синей «шестерке» к улице Первомайской:
– Сергей?
– А?
– Ну, рассказывай, чем живет ваш областной центр.
– Ну, это не столица: город с населением в пятьсот тысяч, крупный металлургический завод, криминальная обстановка соответственно. Всё кругом поделено, у всех своя крыша, это как везде. Маньяка третий год ловим. Наркотики, проституция – тоже, как и везде.
– Понятно, а ты женат?
– В разводе, – заулыбался Сергей.
– Значит свободный как ветер? И где же тут у вас холостому человеку время провести?
– Да есть места, как-нибудь покажу.
– Это хорошо, а вот как будем квартиры вскрывать?
– Да нет проблем, у одной квартиры на кухне окна разбиты. Под видом проверки отопления на предмет разморожения труб. Все чин-чином.
– Я в бар «Подкова». Потом к вам присоединюсь.
Хрупкая темноволосая девушка Лена с симпатичным личиком, стоявшая за стойкой бара, в свои двадцать пять лет повидала и привыкла ко многому: излишнее внимание к себе подвыпивших, охмелевших мужчин, нехитрое заигрывание, откровенные намеки, злобные выпады, пьяные переполохи, потасовки. Она видела эту жизнь каждую смену, это перевоплощение людей из робких и застенчивых в наглых и развязных. Этиловое безумие, заполняющее людей, было привычным и обыденным. В это время суток в бар забредали люди «излечить похмелье», брали «дозу лекарства» и отходили: кто к столикам, а кто оставался за стойкой.
– Что будете заказывать? – спросила она, копаясь у стойки и не обращая внимания на только что подсевшего клиента.
– Кофе.
Столь не популярный в этом заведении напиток привлек её внимание.
Молодой мужчина, черноволосый, с голубыми глазами, с доброй улыбкой смотрел прямо на неё. Лицо ей было не знакомо.
– Насколько я понял, вы – Лена? – улыбнулся парень.
– Да, – немного смутилась девушка. – А что?
Она продолжала заниматься кофе.
– Капитан Маликов, – достал из кармана красную корочку Костя.
– Слишком молоды для капитана, – поставила кофе на стойку Лена.
– Я просто хорошо сохранился, на самом деле я древний, как мамонт.
Девушка заулыбалась.
– Чем могу быть полезна?
– Знаете, Лена, мы занимаемся расследованием взрыва здесь, на Первомайской. Ваш бар находится примерно в двухстах метрах от того места, где произошел взрыв. За домом явно велось наблюдение. В ваше заведение наверняка кто-нибудь мог из них заходить погреться, выпить чего-нибудь горячительного.
– Вы представляете, сколько тут бывает незнакомых лиц, любителей выпить?
– Вы знаете, Лена, напиваться таким людям, так сказать, на рабочем месте, нельзя, – он сделал глоток кофе, – а вот погреться и выпить горячего… – он показал на кофе. – Предположительно … недели две – три наблюдение могло вестись. Если вы работаете, сутки на третьи, то у вас была возможность предположительно пять-семь суток, в течение которых могли появиться люди… – он вопросительно взглянул на Лену.
Лена стала как никогда серьёзной и напряжённо пыталась перемотать назад прошедшие смены
– Вы знаете…
– Константин, – улыбнулся Маликов.
– Хорошо, Константин, работать по суткам тяжело, в смысле того, что столько лиц…
– Лена, на некоторые часы суток не стоит особо напрягать память…
– Я примерно поняла, – сообразила догадливая Лена. – Днём можно не напрягаться, – Лена оголила в улыбке свои ровные зубки.
– Так точно, – расплылся в улыбке Костя. – Ваша смекалка вызывает восторг.
– Это…было, наверное, смены три-четыре назад, – сосредоточилась Лена. – Часа два ночи. Парень лет тридцати.… На улице ветер и холод, метель, а он без шапки, весь в чёрном и синий свитер до самого горла… Заказал раза два кофе, бутерброды, потом чай двойной взял с собой и вышел на улицу.
– Какие-нибудь особые приметы запомнили?
– Глаза. Они горели,…прожигали, что ли…
– А вы его описать сможете, фоторобот составить?
– Пожалуй, да.
– Лена, вы золото. Я пришлю к вам человека для составления фоторобота. Хорошо?
– Хорошо.
– Больше никого не можете вспомнить?
– Да нет, больше нет.
– Кавказцы?
– Пожалуй, нет.
– Ну хорошо. Я в этих местах буду бывать часто. Буду вас навещать.
– Буду ждать, – источая лучезарную улыбку, флиртовала Лена.
– Счастливо. Да, ещё, Лена, в какой период вас навещает патруль…
Константина ждал напряжённый изматывающий день. Он постоянно должен был докладывать в «штаб» Чеснокову. Штабом являлся мобильник Чеснокова, а сам полковник мог находиться где угодно… Планы за день и расписание могли меняться, и он понятия не имел, когда закончиться его рабочий день.
Подполковник Лоза был человеком с округлым лицом, с залысиной, с распухшими губами, рыхлого телосложения. Он принял Вяземского очень приветливо. Присутствие следователя прокуратуры, хоть и младше по званию, но из Москвы, вызывало в нём трепет.
– Кофе хотите?
– Да, пожалуй, можно. Сергей Сергеевич, мне хотелось бы узнать о последнем визите полконика Васютина к вам.
– Ах да, какой был человек! Редкий. Вообще среди начальства очень мало интеллигентных людей, как-то всё ближе к народу – мат, перемат. А вот Сергей Алексаныч… царство ему небесное… был интеллигент. Ну, а насчет визитов ко мне, он интересовался бандитской разборкой вблизи Матырского. Обещал забрать дело в Липецк. Вы знаете, хоть это и Грязинский район, но по расстоянию это место ближе к Липецку, да дело не в этом. А вот без Васютина, не знаю, заберут теперь это дело или нет, тут и так завал, а ещё эти «четыре трупа возле танка».
– А что конкретнее по разборке?
– Да не наши, заезжие, один, кстати, чеченец, Абдулгамидов. При себе наркотики, но мало, доз пять, не больше. Следы.… А… Я сейчас дело достану.
Вяземский беглым взглядом пробежал страницы дела. В это время Лоза пытался что-то комментировать, но Вяземский только кивал и не отводил бегающего взгляда. Тогда Лоза успокоился и принялся молчаливо ждать, ерзая по стулу.
– Сергей Сергеевич, судя по материалам, это дело действительно у вас заберут, уж можете не волноваться.
Иной мир.
Как рядом с прогрессом, заводами-гигантами, крупными городами, ютится живая природа – птицы, растения, а где-то совсем не далеко от дома существует водный мир, со своими представителями, микроорганизмами, попадающими к нам по трубам водоснабжения, о которых мы даже не догадываемся, так и в жизни есть разные миры. Рядом с нами живет уголовный мир со своими законами – «понятиями», жизненными идеалами и принципами. Люди, как и мы, утром открывая глаза, видят этот мир, дышат его воздухом, хотя могут жить в другом. Есть мир бомжей, бродяг, люди которого, открывая глаза, видят именно его, хотя людей этого мира от нашего не разделяют сотни километров.
Существа бесконечным муравейником движутся в ограниченном пространстве. Их движения отличаются от привычных нам: некоторые сгорбились, опустив руки вниз и не сгибая ног, волокут их по полу. У иных руки сводили судороги, как при ударе электрическим током, что больше напоминает недоделанных роботов двадцать первого века, создатель которых либо напился, либо наглотался наркотиков. А для тех, кто производит слишком сильные звуки, и не понимает команду «заткнись», пытаясь запеть какую-нибудь песню, есть специальное средство. Дефектный продукт человеческого труда заводится в процедурную и получает внутримышечную инъекцию. После такого косметического ремонта данный субъект не может произнести ни звука, и даже не может раскрыть рот, так как оттуда сразу вываливается язык, и брызжут слюни. Зато индивидуум теперь имеет достойное своего разума занятие – пытается зажать губы руками, чтобы не вываливалось содержимое рта, а если всё-таки так происходит, то пальцами рук запихивает язык со всем прочим обратно.
Здесь нет зеркал, и люди могут видеть себя только с наступлением сумерек в отражениях тёмных окон, где за стеклянной гладью наступает ночь, и в свете люминесцентных ламп вырисовываются фигуры и очертания.
Он смотрел на мёртвое, холодное стекло уже долгое время, оставаясь без движений, пытающийся что-то увидеть, разглядеть, понять в том человеке за окном, как бы из другого мира, затерявшегося на границе сознания. Суровое напряжённое лицо, думы, сдвигающие морщины, и взгляд, пылающий от переживаний. Глаза, блеск которых был ярче блеска новорожденного месяца за запредельной гранью окна.
«Зачем я здесь? – Мой ли это мир? Или я просто заблудился в лабиринтах судьбы? Кто ты, человек из другого мира? Ответь мне».