Вместе с «Библейским проектом» окончательно расцвел Сегалович, который до той поры был скорее трудолюбивым сотрудником, нежели правой рукой Воложа. Его технические и гуманитарные знания теперь понадобились в полной мере. Если поиск по Международному классификатору изобретений имел дело только с существительными, то Библия потребовала глаголов и прочих частей речи. А главное – теперь пришлось работать с живым языком. Чтобы это стало возможным в полной мере, Илья разработал «механизм генерации гипотез». За этим сложным названием кроется очень простая вещь.

Зализняк, конечно, гений. И Апресян, конечно, гений. Но любой словарь все же конечен. Даже регулярные «уточненные и дополненные» переиздания не в состоянии охватить всех перемен, которые в любом великом языке мира происходят ежесекундно. Появляются новые слова, у старых возникают смысловые оттенки, появляются самые неожиданные обороты – язык похож на расширяющуюся Вселенную, которую надолго не охватить никаким, даже самым великим исследованием. У Зализняка, например, нет слов «интернет», «мультимедиа», «мобила» – а их склонения, спряжения и прочую морфологию теперь надо было тоже как-то угадывать. Для этих новых Сегалович и разработал «механизм генерации гипотез». Таким образом, поисковая машинка «Аркадии» стала еще умней – она научилась впитывать в себя новые слова, расставляя их по правильным местам. Она научилась учиться.

Кто сказал: «Яндекс»?

Осенью того же 1993 года сотрудникам «Аркадии» окончательно надоели безликие index.exe и search.exe в качестве названия улучшенной версии поисковой машины. Было решено придумать программе оригинальное название. Речь шла, конечно, не о рождении бренда, а всего лишь о названии скромного exe-файла. Но все равно поиск нужного слова растянулся на многие недели. Единственно верное название долго не хотело выкристаллизовываться.

– Это случилось часов в восемь вечера, за окном было темно, – Татьяна Захарьевна Логинова помнит все. – Мы сидели в комнате, каждый был занят своим делом, а Илья в очередной раз колдовал над названием программы, набрасывал на бумажке разные слова – он любил это делать.

– Я просто сидел и выписывал на латинице все варианты от ключевых английских слов – search (поиск) и index (индекс), – объясняет логику поиска Илья. – Подружиться со словом search не получилось никак – все производные от него по-русски звучали отвратительно. А вот слово index оказалось более дружелюбным.

Математики – люди патологически скромные. Среди пользователей операционной системы Unix тогда появилась традиция – называть новые продукты через оборот yet another – и далее какое-то слово, характеризующее программу. «Еще один сайт», «еще один переводчик», «еще один инструмент», «еще один индексатор». Yet Another Indexer – именно так можно звать «Яндекс» «по имени-отчеству».

– Когда Илюша подошел к Воложу с очередной идеей, никто даже не обратил внимания, – продолжает вспоминать тот вечер Татьяна Логинова. – Но на этот раз у Аркадия вспыхнули глаза, как это бывает с ним каждый раз, когда у него включается интуиция и он предчувствует что-то очень важное.

Увидев первый раз слово Yandex, Волож лишь добавил последний штрих: желая подчеркнуть русское происхождение продукта, он предложил вместо первых двух английских букв поставить одну русскую – так и получился Яndex.

Впрочем, как и любой удачный бренд, он по мере своего развития стал обрастать всевозможными легендами и мистическими совпадениями.

Сначала выяснилось, что название удивительным образом созвучно имени первого поисковика в истории человечества. Wandex – так назывался индекс, который был разработан Мэтью Грэем из Массачусетского технологического института для поиска во Всемирной паутине, которая на тот момент состояла всего из 623 сайтов. Wandex, конечно, был убог и неудобен, он был похож на аквариумную рыбку, которую выпустили в море на верную гибель. При запросе выдавал все страницы, которые содержат искомое слово, без ранжирования результата. Тем не менее в историю человечества Wandex вошел, а его создатель Мэтью Грэй является сегодня не последним сотрудником компании Google.

– А однажды нам пришло такое письмо, – смеется Волож, – «Как же вы здорово придумали с этими своими инь и ян. Ведь “иньдекс” – это же женское что-то такое, а “Яндекс” – это такое сильное, мужское, то есть индекс, но с яйцами!»

Что бы еще такого проиндексировать?

Грибоедов и Пушкин помогли «Аркадии» дожить до тех времен, когда интернет вышел за пределы НИИ, став заметной деталью социального пейзажа.

– Мы залезли в сеть на пару месяцев, прочитали все, что там было, посмотрели на поиск AltaVista, и всем сразу стало понятно, что надо делать вещи для интернета, – вспоминает Сегалович.

В сети тогда существовала ровно одна поисковая машина, которая хоть как-то понимала кириллицу, и называлась она AltaVista. Она не различала кодировки, в коротких словах путала русский с японским, потому что понимала не язык, а только кодовую последовательность. При этом все кириллические языки – болгарский, украинский, русский – первая поисковая машина Рунета и вовсе не отличала. Но что-то она находила, и это было потрясающе. Однако даже после знакомства с интернетом и полученного просветления было еще совершенно не очевидно, что нужно создавать поисковик именно для Всемирной паутины. Эта простая, как сегодня кажется, мысль в то время была отнюдь не простой. Весь Рунет конца 90-х годов весил примерно 5–7 гигабайт – сегодня он весь поместился бы на флешку не самого большого объема. Но главное – тогдашний интернет отличался от нынешнего примерно так же, как колониальная система от свободной рыночной экономики. Каналы между государствами и городами были узкие, американские сайты очень медленно загружались в Москве, а московские – в регионах. Поэтому владельцы порталов с большим объемом контента предпочитали делать «зеркала» – копии-колонии своих сайтов в разных местах страны. В таких условиях всеобщий поиск по сети еще не был востребованной услугой. Людям скорее требовался поиск по конкретным сайтам. Поэтому первым продуктом «Яндекса» для интернета стала программа Яndex.Site, которая умела искать по содержимому того или иного веб-портала. Приложение оказалось востребованным. Продажи пошли.

Вторым приложением для сети стала программа Яndex.Dict. Она была создана в расчете на то, что имеющиеся на тот момент интернет-поисковики ни черта не понимали по-русски. По замыслу «Аркадии», владельцы этих поисковиков с радостью воспользуются возможностью прикрутить к своим программам Яndex.Dict, чтобы лучше искать в Рунете. Но эта идея провалилась. Вопреки ожиданиям, будущие конкуренты «Яндекса» не имели никакого стремления к развитию поиска.

– Мы вообще на тот момент не собирались сами искать в интернете, мы хотели быть всего лишь технологами, потому что на Западе была такая модель: у вас есть портал, а мы вам дадим поисковый сервис или поможем его усовершенствовать, – говорит Елена Колмановская. – Но в России эта система не сработала. «Рамблер» считал, что ему и без морфологии хорошо. Вот есть AltaVista. «Рамблер» лучше, чем AltaVista? Лучше. Он что-то знал про кодировки, индексировал гораздо грамотнее и не путал русский с болгарским. Да и вообще «Рамблер» считал, что Tор-100 – это более важный продукт, чем поиск. Таким образом, это «несчастье» планомерно выдавливало в интернет нас самих, – считает госпожа Колмановская.

Кто такая госпожа Колмановская?

«Госпожа Колмановская» – это словосочетание почему-то очень часто звучит, когда за пределами «Яндекса» говоришь с кем бы то ни было о Елене Колмановской. Причина проста: если у кого-то из внешнего мира и есть повод обижаться на «Яндекс», то эта обида очень часто фокусируется именно на Елене. Именно она и ее команда стоят на страже бренда, который все больше народу желает так или сяк использовать.

Должность, которую до недавнего времени госпожа Колмановская занимала в «Яндексе», звучит странно для компании, руководство которой не устает повторять: мы не генерируем контент. Елена Колмановская с 1996 по 2013 год называлась так – главный редактор. Главный редактор «Яндекса».

– Должность главного редактора я сама себе придумала. А потом все поверили, что я ей соответствую и она нужна, – признается Елена. – Логика здесь такая: продукция, которую производит «Яндекс», – это наши сервисы. Если бы мы являлись печатным изданием, то у него был бы главный редактор, который следил бы, чтобы тексты соответствовали заявленной теме, имели нужный литературный уровень, связность и т. д. При таком видении наши публикации – это наши сервисы, а я – главный редактор. Когда мы акционировались в 2000 году и к нам пришли иностранные коллеги, они произнесли умное слово – бренд-менеджер.

«Госпожа Колмановская» очень любит объяснять самые сложные вещи, рассказывая простые истории, почти анекдоты. Это у нее из детства, которое она провела в Баку, на родине отца. Собственно говоря, с ее приходом в команду история про «Яндекс» начала складываться. Разрозненные факты стали сплетаться в осмысленный сюжет. «Краткое содержание предыдущих серий» диктовало логику дальнейших событий. Это и есть главный вклад Елены в развитие «Яндекса». Пока другие члены команды работали над поисковой машиной, она укладывала ее в потребности и сознание пользователя.

– Елена Колмановская всегда имела в компании неформальный титул «хранителя бренда», – говорит один из совладельцев компании, глава ru-Net Holdings Леонид Богуславский. – С самого начала она вела все, что касается маркетинга и пиара. Аркадий в этом всегда безгранично ей доверял. И даже когда мы, ключевые инвесторы, пытались говорить с ним на эти темы, он всегда отвечал: «Это вот с Леной договаривайтесь». Он вообще умеет делегировать полномочия и старается без особой надобности не вмешиваться в работу, за которую уже отвечают его сотрудники.

Из Баку Колмановская переехала в Москву, на родину матери. Здесь она поступила в тот же Российский государственный университет нефти и газа (вспоминаем слово «Керосинка»), в который чуть раньше поступил Аркадий Волож. Там Елена встретилась с Аркадием Воложем, который учился на курс старше. Впрочем, в ту пору она дружила не столько с ним самим, сколько с его будущей женой, с которой Елена училась на одном курсе.

Как свалить из Америки?

В 1994 году знакомые пригласили Колмановскую в США работать программистом, и она согласилась. Работала в маленькой компании East Cost Sheet Metal Corp, которая занималась выкройкой из металла деталей для вентиляции. А Лена отвечала за так называемую оптимизацию раскроя – учила станки резать, чтобы металла ушло как можно меньше. Первое время платили по американским меркам немного, но в перспективе обещали получение грин-карты, с которой потом можно было работать где угодно совсем на другой зарплате. Впрочем, Колмановской это счастье в какой-то момент стало даром не нужно.

– Сначала я жила в Нью-Йорке, это было еще терпимо, – рассказывает Колмановская. – Потом устроилась на работу в Хьюстон, и там стало окончательно скучно. В Америке городов в нашем российском понимании – раз-два и обчелся. Остальное – это просто места, где сосредоточено много населения, и Хьюстон – одно из них. С горя я там начала машины в лицо различать. Потому что люди были друг на друга катастрофически похожи – шортики, маечки, улыбочки. А машины разноцветные, у одной морда глупая, у другой умная, у третьей надменная.

Через пару лет стало ясно: важно не где жить, а с кем. В Москве есть друзья-интеллектуалы, с которыми приятно и интересно. Есть ли в Америке люди такого типа, неизвестно, но даже если есть – они выросли на совсем другом опыте. Понадобится лет десять, чтобы посмотреть все мультики, которые они смотрели в детстве, все фильмы, которыми они питались в юности, надо понять их юмор, выучить язык ассоциаций, и вот тогда, может быть, если очень сильно повезет…

– В общем, я поняла, что надо возвращаться. Это было несложно. Америка – она такая energizing, ты там проникаешься ощущением собственного всесилия: хочешь – приехал, хочешь – уехал, нет ничего невозможного. И, конечно, возвращение на родину стало большой удачей, потому что в США ничего типа «Яндекса» мне не светило.

Надо ли управлять людьми?

Поиски смысла жизни в России обычно начинаются с визита к подруге, которую в данном конкретном случае звали Люся – жена Аркадия Воложа.

– Мы болтали о том о сем, а потом она говорит: «Слушай, тут Аркаша набирает людей в свою фирму. У тебя есть резюме?» Как потом оказалось, в этом самом резюме Волож прочитал лишь первые две строчки – о том, что я могу организовать работу группы. Разговор был такой: «Вот у меня тут есть гениальные программисты, которые делают классные поисковые программы, но не совсем понятно, для чего эти программы нужны. Нужно создать из них продукт». Это меня вполне устраивало: главное – чтобы не нужно было больше программировать. Так я стала первым человеком в команде «Яндекса», который не занимался написанием кода.

Но управлять группой «угрюмых» интровертов оказалось непросто. Вскоре Лена пришла к Воложу в отчаянии: «Знаешь, они, конечно, гениальные программисты, но если ты хочешь, чтобы ими управляли, то я совершенно не понимаю, как это делать». Аркаша мне тогда ответил: «А ты ими не управляй, ты их изучай как явление». Очень оказался правильный совет.

– Ну и как? Изучили?

– Это были четыре совершенно прекрасных отдельных явления… Дима Тейблюм – очень умный, с глубокими знаниями. У него сложности с речью, но он говорит всегда важные вещи и стоит потратить время, чтобы услышать, что он сказал. Он был первым и единственным админом первого сервера поисковой машины yandex.ru, которая стояла у него под столом. Миша Маслов не любит разговаривать, но очень крепко думает и заставляет думать всех, с кем, уж так и быть, разговаривает. Сережа Трифонов, имеющий масштабные идеи, основной архитектор и автор программы для издания тех самых классиков, уехал в Америку до запуска yandex.ru, поэтому не попал в основатели. В Штатах заработал на квартиру, вернулся, поработал у нас, а сейчас работает в Mail.Ru. Ну и Илюша Сегалович.

Мало кто из обитателей той комнаты стал впоследствии большим начальником – и это тоже часть их феномена. Благодаря полученным опционам все, конечно, после IPO стали миллионерами, но попытки затащить их в топ-менеджмент закончились полным провалом. Миша Маслов до сих пор с ужасом вспоминает, как в середине нулевых его попытались сделать большим начальником. Остальные в ответ на подобные вопросы совершают жесты типа «чур меня, чур!».

И еще один любопытный момент. Во всех энциклопедиях и справочниках написана дежурная фраза о том, что «Яндекс» создан группой программистов. Это гнусная ложь.

Что самое смешное в истории про «Яндекс»?

В истории про «Яндекс» самое смешное то, что среди его отцов-основателей нет ни одного профессионального программиста. Поисковая компания стоимостью 15 млрд долларов, которая контролирует более 60 процентов российского рынка поиска, создана программистами-любителями! Впрочем, по-другому и быть не могло: вплоть до начала 90-х такой специальности в наших вузах просто не было.

– Я физик, Сегалович – геофизик, Маслов – математик, Лена и Аркаша – инженеры-математики, – загибает пальцы Леонид Бровкин, который пришел в комнату напротив туалета чуть позже, в 1998-м. – Программирование – это ведь технический навык. Мы не программисты, мы инженеры. Если я сегодня уволюсь из «Яндекса» и пойду с улицы искать работу, мне дадут стандартную задачу на собеседовании, я ее не решу, и меня на работу не возьмут. Честное слово.

Что такое «демонстрашка»?

Между тем ни у Воложа, ни у Сегаловича, ни у Колмановской так и не было окончательного ответа на главный вопрос: что искать, где искать, для кого искать? «Яндекс. Сайт» и другие эксперименты можно было назвать успешными лишь условно: в то время как CompTek ворочал миллионами, команда «Яндекса» едва отбивала свою зарплату.

Впервые запуская свою поисковую машину в интернет, никто из ее создателей вовсе не ощущал величия момента. Теперь в это трудно поверить, но сайт Yandex.ru появился вообще не как продукт. Изначально он был просто «демонстрашкой» технологических возможностей поисковой программы для ее потенциальных покупателей. Просто нужно было где-то найти целую кучу информации, гораздо больше, чем Библия, причем в цифровом виде. Где ее взять? А в интернете. Пусть люди заходят на сайт, тестируют программу в сети, радуются, а потом бегут покупать «поисковую приставку» уже для своего сайта.

– Мы тогда еще не понимали, что это и бизнес, и интересная задача на всю жизнь, – утверждает Илья Сегалович. – Но это понимание пришло буквально через несколько месяцев, когда мы запустили Yandex.ru уже по-серьезному, как национальный поисковик. Я очень хорошо помню этот момент. 23 сентября 1997 года на выставке Softtool мы разрезаем ленточку, и я вдруг осознаю – ё-моё, это уже серьезно! Иду домой и думаю: вот эти люди в метро пока не понимают, что их ждет, а мы уже понимаем! Теперь надо только тихо-тихо сидеть и работать. И никому не рассказывать о своих планах, а то не сбудутся.

– Когда мы поняли, что мы – интернет-поисковик, мы сразу почувствовали себя в сборной мира, и это ощущение было захватывающим, – вспоминает Елена Колмановская. – Тогда в России все что-то строили с нуля или заново, но почти у всех были западные образцы для подражания, большинство шли след в след. А тут ты ни за кем не идешь, потому что это терра инкогнита и ты вместе со всеми прокладываешь дорогу. Причем – спасибо советской математической школе – ты не слабее прочих. Ты придумываешь будущее на равных со всеми. И как ты придумаешь, так и будет.

Яндекс. Люди

Леонид Богуславский, председатель совета директоров инвестиционной компании ru-Net:

«В нашем бизнесе ни один проект не может быть просто инструментом извлечения прибыли»

Если бы я встретился с Леонидом случайно, разговорился в самолете на соседних креслах, я бы ни за что не подумал, что он крупнейший в России независимый инвестор, обитатель второй сотни списка Forbes с состоянием в 500 миллионов долларов. Леонид больше похож на вольного интеллигента – кем, собственно, и является, несмотря на свои миллионы. Его мать – писатель Зоя Богуславская, отец – профессор, конструктор, лауреат Сталинской премии Борис Каган, отчим – поэт Андрей Вознесенский. «Жизнь я делю на четыре части, – говорит Богуславский. – В первой я был ученым, во второй – предпринимателем, в третьей – консультантом, в четвертой – инвестором». Он был первым партнером компании Oracle в России, совладельцем «ЛогоВАЗа», старшим партнером PricewaterhouseCoopers (PwC). Последнее место гарантировало пожизненное благополучие. Но Леонид уходит и с этой райской должности, а все деньги вкладывает в мало кому известные тогда «Яндекс» и «Озон».

– Конечно, никто не предполагал, что из той команды в несколько человек, в которую мы инвестировали, может получиться такой гигантский проект. Когда я уходил из PwC, то понимал, что сильно рискую. Потерял в зарплате, лишился пожизненной пенсии, вложил все свои деньги во что-то такое, что может завтра закончиться. В 1997 году PricewaterhouseCoopers купила мою компанию LVS, и у меня к 2000 году оставалось немного денег от сделки. Ходил по друзьям и одалживал, чтобы стать серьезным акционером ru-Net Holdings. То, что и «Яндекс», и «Озон» очень интересные проекты, для меня было несомненно. Если бы я в них не верил, то не инвестировал бы свои последние деньги в эту тему, а если бы даже рискнул инвестировать, то остался бы в PwC.

– Но в тот момент по каким критериям вы все-таки решили, что это очень перспективная компания?

– Не очень перспективная, а очень интересная. Понимаешь разницу? Дело в том, что я всю жизнь занимаюсь информационными технологиями, еще со студенческой скамьи. Все понимал про интернет, поскольку как математик на ранней стадии компьютерных сетей исследовал протоколы, которые позже легли в основу интернета, и знал, что это будет очень большая научная, социальная и бизнес-история. Я пошел в венчурный бизнес и инвестировал в эти компании не потому, что был уверен в их великом будущем. Я просто хотел инвестировать в интернет. Мне было интересно заниматься этим направлением независимо от того, заработаю я на этом большие деньги или не заработаю. Я встретил своих будущих партнеров, в частности Baring Vostok Capital Partners, которые двигались в ту же сторону. И вошел в это как в тренд. «Яндекс» и «Озон» на тот момент были одни из самых интересных проектов с сильными командами. Более того, «Яндекс» фактически оставался единственным из поисковиков, куда еще можно было инвестировать. Сделку с «Рамблером» закрыли раньше, Aport уже купили. И если этим заниматься, то «Яндекс» и «Озон» – это было правильное начало.

– А зачем все-таки надо было уходить из PricewaterhouseCoopers? Почему нельзя было относиться к истории с «Яндексом» как к походу в казино? Повезет – хорошо, не повезет – тоже неплохо.

– Хороший вопрос. Отвечу на него на примере Аркадия Воложа. Тут наши истории похожи. Аркадий на конец 90-х был руководителем очень крупного компьютерного дистрибьютора. CompTek являлся крупным партнером Cisco, у CompTek все было прекрасно, большая выручка, замечательная репутация. А «Яндекс» – это был такой проект для души, который назвать бизнесом можно было очень условно. И тем не менее Аркадий сделал на этот стартап свою личную ставку – ушел из CompTek. Я считаю, что это было ключевым фактором успеха. Я фактически поступил так же, как Аркадий, – сделал некоторый дауншифтинг, чтобы сфокусироваться на проекте, который посчитал суперважным. Кстати, если брать «Озон», то там была похожая ситуация, только с точностью до наоборот. «Озон» – это тоже была не компания, а проект внутри питерской программистской компании «Рексофт», и у нее тоже был очень сильный руководитель – Саша Егоров. Но, в отличие от Воложа, ни он, ни его коллеги – никто в бизнес «Озона» с полной отдачей не пошел. Для них он так и остался всего лишь вторичным проектом – ну, мы таких еще много сможем сделать. Одни люди рискнули, пошли на то, чтобы полностью изменить свой статус, и в результате выиграли. Другие на это не решились и… ну, они не проиграли, но свою уникальную возможность не реализовали. У меня есть вообще такая теория. У каждого человека в течение жизни возникает некоторое количество уникальных для него возможностей. И люди делятся на три категории. Одни эти возможности не замечают, просто не видят. Вторая категория – это те, кто видит эти возможности, но не готов ничего изменить в своей жизни. Я их называю люди-трамваи, они ездят по рельсам, видят, что вот там что-то такое светит, что-то хорошее, интересное, но как-то вот на рельсах тоже неплохо, надежно – ну и едем дальше. А третья категория – это те, кто видит эти возможности и всегда готов к переменам, чтобы их постараться реализовать.

– Когда я читал вашу биографию, у меня сложилось ощущение, что вообще вся история про российский IT-бизнес – это во многом продолжение темы про физиков и лириков. Есть во всем этом какой-то дух шестидесятничества. Почти все, кто добился успеха в этой области, – это такие дети из хороших семей. Их родители – ученые, литераторы, музыканты. Эти мальчики перетерпели 90-е, когда состояния делались не интеллектом, а нахрапом. Но в конечном счете выиграла именно генерация советской интеллигенции. Я упрощаю?

– Конечно, упрощаете. В бизнесе выигрывать нахрапом тоже надо уметь. Не все могут. Не надо путать дерзость с волей в достижении цели. Я бы вообще не делил предпринимательское сословие на правильных и неправильных бизнесменов. Палитра того, как делается бизнес, очень широкая. Кто-то оказался в нужное время в правильном месте. Кто-то «правильно дружил» и получил, как теперь принято говорить, «административный ресурс». А есть люди, и их немало, которые построили очень хорошие, а подчас и большие бизнесы без связей, исключительно силой своей воли и знаний. Если мы говорим о высокотехнологичном бизнесе, например ИТ и интернете, то, конечно, интересно, как они формировались в первые годы рынка.

– И как?

– Большинство людей предприимчивых пришли оттуда, где можно было получить некий опыт достижения целей. Это был спорт, и это была, как ни странно, наука. Вернее, научно-исследовательская деятельность.

– Разве советский ученый – это не оторванный от реального мира чудак?

– Вовсе нет. Очень хорошо помню знаменитый Институт проблем управления Академии наук, где я долго работал. Многие люди, которые занимались научно-техническими исследованиями, занимались ими фактически как предприниматели. Ведь мало получить сильный научный результат. Для того чтобы напечатать статью в советском научном журнале, уже не говоря о зарубежном издании, чтобы твои результаты были замечены, надо было иметь предпринимательскую жилку. Была жесткая конкуренция, и надо было пробиваться. А добиться выезда на научную конференцию за рубеж в советское время – это все равно как сегодня получить контракт в «Газпроме». Один известный математик сказал: «Наука – это грязная яма, где ученые дерутся лопатами». Большой пласт людей в науке фактически получил реальные бизнес-навыки. И, как только возникла возможность делать бизнес, часть этих людей уже была готова реализовывать свои предпринимательские навыки на другой практике.

– Почему же одни стали бизнесменами благодаря связям, а другие – благодаря знаниям?

– Потому что и в советской «научно-предпринимательской» среде это разделение уже было. Одни ученые шли по карьерной лестнице в большей степени за счет связей и умения дружить, а другие – за счет результатов. Кто-то защищал диссертацию, потому что ему помогали. Становился завотделом, потому что умел правильно общаться с директором института. А другие в основном делали карьеру научными результатами. Уйдя в бизнес, они стали выстраивать свои компании системно, стремясь к западным образцам: грамотные бизнес-модели, корпоративная структура, продажи, маркетинг. Потому что они и свою карьеру научно-исследовательскую строили таким же образом – постепенно, опираясь на результаты. И это во многом было характерно именно для нарождающегося IT-бизнеса. Большинство людей, которые тогда стартовали, были старшими научными сотрудниками, завотделами, завлабами. В них бурлила недореализованная энергия. Ведь в советском институте завлаб – это вершина карьеры, стать директором института было практически невозможно. Поэтому для многих людей собственный бизнес стал возможностью пробить этот потолок, построить свою собственную структуру и ее возглавить. Большинство первых компьютерных компаний создавались как коммерческие научно-разработческие институты имени себя. И теперь, кстати, будет очень интересно наблюдать, как эти бизнес-НИИ переживут смену поколений. Потому что никто не молодеет, многие успели устать, а на кого этот бизнес имени себя оставить – не очень понятно. И вот они тянут эту лямку – те ребята, которые с 1989 по 1992 год вошли в бизнес.

– У меня вопрос из вашего детства. Когда вы сами ощутили, чем будете заниматься? Когда пришло понимание, что надо как-то продвигаться в этом мире, что-то создавать?

– Я понял это в классе, наверное, пятом. Другое дело, что прошел по целому кругу интересов, которые у меня менялись. Но они в той или иной степени были все-таки какими-то интеллигентными увлечениями. Не мечтал стать летчиком или космонавтом, хотя… мечтал стать спортсменом, потому что в школе серьезно занимался спортом. Первым очень большим увлечением была биология. Я серьезно увлекся ею в пятом классе, как важнейшим проектом, и уже на следующий год получил первую премию олимпиады МГУ по биологии. На последнем туре олимпиады на кафедре растений биофака МГУ нам давали веточки без листьев, и ты должен был по их структуре, почкам определить, какой это кустарник или дерево. Я из десяти веточек правильно назвал восемь, и мне поставили пять баллов. С первой премией олимпиады мог на биофак поступать без экзаменов. Я каждый день после уроков ходил заниматься в кружок при Московском зоопарке, убегал с уроков в школе и сидел в библиотеке, читал справочники. Это в шестом классе. Но когда достиг на этом пути некой промежуточной вершины, спросил себя: а что дальше? Дальше было не очень понятно. А тут еще отец, который был инженером, ученым, стал меня так немножко третировать: ну что, ты будешь теперь с сачком бегать всю жизнь? А я реально с сачком бегал, у меня были коллекции – жуки, бабочки. Короче, мы с ним поговорили, и он сказал: ну хорошо, я еще понимаю – биофизика… Но для нее нужна математика. И я биологию описательную отсек полностью и уже с конца шестого класса начал серьезно заниматься математикой. И в восьмом классе выиграл Всесоюзную телевизионную олимпиаду по математике, она называлась «Секреты чисел и фигур». А параллельно я писал рассказы и даже печатался, потому что мамино влияние тоже было очень сильное. И хотел поступать в Литературный институт. Но тут уже мама серьезную беседу со мной провела, объяснила, что все выдающиеся писатели никакого отношения к литературному институту не имели и для того, чтобы стать большим писателем, нужно, наоборот, получить какую-то другую профессию, другое образование. Например, много великих русских писателей были врачами. Короче говоря, все закончилось в результате наукой.

– А когда проявился инстинкт бизнесмена? Когда удалось избавиться от наивного советского мироощущения?

– А у меня этого избавления не было. Не могу сказать, что наступил момент, когда я почувствовал себя предпринимателем, появились деньги, могу себе что-то позволить. Для меня деньги… как бы это сказать… у меня с ними какие-то другие отношения. Для меня это инструмент профессионального движения вперед, а не средство потребления. Каждый раз, когда мы зарабатывали какие-то приличные деньги, это позволяло мне открыть дополнительный департамент или начать заниматься еще каким-то делом, и все деньги уходили туда. Поэтому рост благосостояния я ощущал только как увеличение профессиональных возможностей. Конечно, ключевой момент предпринимательского успеха в моей жизни – это подписание с Oracle эксклюзивного дистрибьюторского соглашения в 1990 году. Но я на это тоже смотрел не как бизнесмен. Вот вы написали книгу, она нравится читателям, это открывает новые возможности, ваше имя продвигается в профессиональной среде, и вы поднимаетесь на одну ступеньку выше. Даже после IPO «Яндекса», когда пришли принципиально другие деньги, я просто понял, что наконец-то могу подняться еще на одну ступеньку – создать международную инвестиционную компанию, а не только российскую. Такой возможности раньше не было. Но с точки зрения стиля жизни или потребления ничего не меняется. Хотя люди разные, и у меня есть товарищи, которые по-другому к этому относятся. Кто-то зарабатывает в основном ради качества жизни, которое связано с потреблением, кто-то ради новых профессиональных возможностей, достижений.