Законник

Краем глаза Фобос увидел Венду Дист, которая стояла в дверях, глядя на него огромными и удивлёнными глазами и заламывала руки.

– Ответьте мне, – продолжал законник во весь голос, – сколько стоит человеческая жизнь? Неужели вы думаете, что если пойдёте на сделку с бандитами, то они оставят вас в покое? Пятнадцать лет я посвятил тому, чтобы очищать мир от преступной мрази. И за эти пятнадцать лет я открыл для себя истины, которые пока что остаются для вас неявными. Самая главная из них – никогда не доверять ублюдкам. И когда они заберут предпоследнего человека из вашей деревни, последний оставшийся поймёт эту истину. Но ответьте мне, не слишком ли высокая цена за то, что я поведал вам бесплатно?

Фобос распалился и принялся гневно обличать толпу. Лица некоторых жителей побледнели. Кто-то сидел, разинув рот.

– Вы живёте в глуши, вы ежедневно боретесь с дикой природой за одно лишь право существовать. Вы не ищите лёгких путей. Так ответьте мне, почему сейчас вы желаете вступить на лёгкую, но скользкую дорожку?

Но никто не мог ему ответить.

– Всё ваше общество состоит из отдельных личностей, – наконец, изрёк законник, – оно состоит из Ланц Фельда. Из Эйхорна. Из Венды Дист, в конце концов. Вы можете сколько угодно разглагольствовать о том, что общество выше личности, но ответьте мне, что станет с вашим обществом, когда в нём не останется никого?

С этими словами Фобос спустился с трибуны и медленно, не оглядываясь, пошёл к выходу. Он чувствовал давящую тишину в ратуше. Все смотрели ему в спину. Но он не оборачивался.

Законник закрыл за собой дверь, прижал к себе Венду, которая замерла подобно статуе, и крепко поцеловал её в губы.

Глава 30

Лишь несколько жителей деревни отстранились от предстоящего события. Большая часть согласилась принять участие в засаде на ханготцев. Всем руководили Ланц Фельд и Эйхорн. Они по очереди проверяли чучела, несколько раз отодвигая платформу то назад, то вперёд.

– Не то, не то, – качал головой старик, выходивший на крыльцо дома Венды, – видно же, что не люди.

А Эйхорн обходил изгородь со всех сторон и поправлял кусты, чтобы ханготцы раньше времени не заметили ловушку.

Затем конюх почесал голову и за час соорудил ещё один веревочный механизм, никому не сказав ни слова. Когда все вышли на крыльцо в очередной раз, чучела слегка колыхались.

– То, что надо, – довольно отметил Ланц Фельд.

Эйхорна, управляющего чучелами будто марионетками, не было видно.

К вечеру конюх и старик вновь собрали жителей рядом с хижиной Венды, чтобы раздать последние указания и сказать, кто за что отвечает. Все заучили свои роли, прежде чем разошлись.

Никто не знал, во сколько явятся ханготцы, но несколько человек по очереди должны были патрулировать границы и сообщить в деревню, когда те придут. После чего жителей разбудят, и те, не привлекая внимания, займут свои позиции.

Венда и доярка Магретта в это время готовили стол. Её хижину богато украсили, приволокли туда несколько скамеек, много бутылок вина и бочонков с пивом. Травница притащила какие-то настойки и порошки. Настойки перелили в пустые бутылки, а порошки насыпали в один из бочонков.

– Эти снадобья без запаха и без вкуса, – пояснила девушка, – они ничего не поймут. Им покажется, будто бы они чрезвычайно опьянели.

Всё было готово.

Фобос предложил Венде прогуляться к пруду. Девушка осторожно взяла его за руку, и они отправились в путь.

Всю дорогу они молчали, однако, каждый раз, когда Фобос смотрел ей в глаза, то видел в них любовь. Да и его душа согревалась, когда он думал о Венде.

– Я никогда не испытывал ничего подобного, – признался он. Девушка прижалась к нему и обняла.

Это была чистая правда. У Фобоса были сложные отношения с женщинами, так что в какой-то момент своей жизни он принял мысль, что никогда не столкнётся с любовью, тем более, взаимной, и смирился с этим. Но Венда… Венда просто перевернула весь его внутренний мир.

С другой стороны, память законника не полностью вернулась к нему, так что он и не догадывался о самом мрачном.

Завтрашний день будет страшным. Велик шанс того, что ханготцы раскусят замысел. Или что рука подведёт законника в ответственный момент, и его убьют.

Но это будет завтра.

А сегодня он сидел на берегу пруда, прижимал к себе Венду, целовал её губы и чувствовал, как его душа отрывается от земли и воспаряет к небесам.

– Я не знаю, как я смогу напустить на себя расстроенный вид, – смущённо улыбаясь, говорила девушка, – ведь я думаю о тебе, Фобос, и счастье накрывает меня с головой.

Никогда Фобос не испытывал ничего подобного.

В этот момент ему захотелось, чтобы время остановилось или хотя бы замедлило свой бег.

Но главная проблема таких моментов, что они рано или поздно заканчиваются.

◆ ◆ ◆

Ланц Фельд растолкал Фобоса на рассвете. Хотя фронтмену больше всего на свете хотелось провести эту ночь с Вендой, здравый смысл настоял на том, чтобы он заночевал у старика. Засыпая, он думал о том, что это при любом исходе его последняя ночь здесь.

– Явились, – пробурчал Ланц Фельд.

Законник быстро оделся и подлетел к окну. Он насчитал с десяток всадников, медленно двигавшихся по улице и громко хохотавших.

– Много, чёрт возьми, – выругался законник.

Он приладил потайную портупею к сапогу и спрятал там «Насмешника». В кобуру на груди он сунул какой-то пистоль, который выдал ему Ланц Фельд. Старик был без оружия, но припрятал ружьё и пару снаряженных пистолей в тайнике в хижине Венды.

– Я сам строил этот домишко, – усмехнулся он в ответ на немой вопрос законника накануне вечером, когда отодвинул полое бревно со стены и положил оружие в образовавшуюся ёмкость.

Ханготцы с видом хозяев заходили в дома и выволакивали людей на улицу, впрочем, оставляя время для того, чтобы те хотя бы оделись. Ланц Фельд и Фобос вышли сами.

– Как я и говорил, – насмешливо и громко произнёс всадник, который уже появлялся ранее, – мы явились.

– Добро пожаловать, – мрачно ответил старик.

– Где эта шлюха? – хриплым голосом спросил другой налётчик, у которого щека была замотана бинтом.

Видимо, именно ему Венда расцарапала лицо.

Сквозь шум в голове и ярость в крови Фобос смог взять себя в руки и, напустив на себя беспечный вид, ответить:

– У себя дома.

Ханготцы недоверчиво переглянулись, но их главный пожал плечами.

– Раз так, то веди.

Все другие жители перестали для них существовать и вмиг разбрелись по домам, готовясь выскользнуть через несколько минут, чтобы приступить к осуществлению плана.

Ланц Фельд и Фобос медленно двинулись по направлению к дому Венды. Ханготцы ехали за ними, переговариваясь и травя пошлости.

Старик и законник остановились у дверей дома.

– Ну? – нетерпеливо спросил ханготец с расцарапанным лицом, – вытаскивай шлюху.

Ланц Фельд обернулся и, не шевельнув ни единым мускулом на лице, сказал:

– Есть у нас здесь один обычай…

Ханготцы напряглись и взялись за оружие. Фобос открыл дверь.

– Ха! – усмехнулся один из налётчиков, увидев, что внутри.

За накрытым столом сидела Венда. Её лицо было бледно, а глаза печальны. Одета она была в красивое платье. Фобос даже сглотнул увидев то, насколько девушка красива.

– Мы не можем выдать вам девушку, пока вы не выпьете с нами из одного бочонка и не вкусите наших яств.

Фобос быстро окинул ханготцев взглядом. Те явно были голодны и не отказались бы от нормальной еды.

– Кого ты пытаешься обмануть, старик? – взвился один из всадников, – вся еда отравлена!

Ланц Фельд не вздрогнул, даже находясь на волоске от смерти, а ведь его могли убить в любое мгновение.

Взгляд Фобоса упал на чучела за изгородью. Кусты слегка завалились, и смутные человеческие силуэты хорошо проглядывались с крыльца. Законник взмолился всем богам, чтобы ханготцы не обернулись.

– Мы будем пить из одной бутылки, друг, – мягко улыбнувшись, сказал, наконец, старик. При этом слово «друг», сорвавшееся с его губ, звучало как удар хлыста.

Чья-то тень скользнула к чучелам и поправила кусты. Те тихо зашелестели. Один из ханготцев обернулся на лошади.

Сердце законника ушло в пятки. Рука медленно потянулась к пистолю в сапоге.

Но ханготец не увидел ничего странного. Видя, что какой-то налётчик таращится на него, законник сделал вид, что чешет ногу.

Бандиты принялись переговариваться друг с другом. Старик спокойно стоял на крыльце.

Оцарапанный ханготец гневно пробуравил старика взглядом.

– Ладно уж, – буркнул он, слезая с лошади, – пусть ваш конюх накормит лошадей. Да и мы от халявы не откажемся.

Ханготцы радостно загоготали, быстро спрыгивая с сёдел. Одна из лошадей показалась Фобосу смутно знакомой. Она медленно двинулась по направлению к законнику, но всадник дёрнул за поводья и лошадь встала.

– Прошу, – учтиво улыбаясь, сказал Ланц Фельд, поклонился и пропустил всю ватагу в хижину.

Фобос вошёл последним и закрыл дверь. Ханготцы даже не додумались оставить часовых, а сразу же кинулись к столу и с жадностью набросились на еду.

План был чертовски глуп. А налётчики оказались ещё глупее.

Главарю кое-как удалось урезонить своих людей. Он прогнал Венду, которую тут же схватил кто-то из ханготцев.

– Ешь, – рявкнул он Ланц Фельду, отломив кусок мяса и протянув старику.

Старик проглотил кусок и потянулся за бутылкой вина. Ханготец оттолкнул его руку и дал другую бутылку. Как ни в чём ни бывало, старик выпил.

Несколько минут ханготцы выжидали. Затем заставили Фобоса проделать то же самого, но с пивом.

Ничего не происходило.

Ханготцы успокоились и взялись за еду. Ланц Фельд незаметно проскользнул к стене, за которой было спрятано оружие. Фобос держался в углу комнаты и злобно смотрел на налётчика, который пил вино прямо из бутылки, а другой рукой стискивал запястье Венды. Увидев взгляд законника, тот усмехнулся и подмигнул ему.

– Я же говорил, что они – трусливые отсталые идиоты, – усмехался какой-то ханготец, – плевать им на всё, кроме своих дурацких обычаев!

– А то!

Ланц Фельд лишь спокойно улыбался, стоя возле стола.

Впрочем, ханготцы не забывали об осторожности, а потому, переходя к новому блюду или открывая новую бутылку или бочонок с пивом, непременно звали старика, чтобы удостовериться, что яства не отравлены. Несмотря на то, что травница опоила и его, и Фобоса, и Венду какими-то снадобьями, по её словам, «снимающими действие дурмана», никто из них не ел и не пил с таким аппетитом, как налётчики.

Было душно и пахло немытыми телами бандитов. Спустя полчаса, прикончив по две бутылки вина на брата и три бочонка с пивом, они окосели, что едва стояли на ногах.

Налётчики закурили папиросы. Комнату заволокло дымом. Фобос закашлялся, у него закружилась голова. Венда была готова вот-вот потерять сознание. Но ханготец по-прежнему сжимал её руку своей лапищей.

– Окно, – заплетающимся языком рявкнул главарь банды, – открой.. ик! Окно открой!

Фобос подошёл к окну и распахнул его. Едкий папиросный дым тут же облаком двинулся наружу. В комнату влетел свежий воздух.

Спустя минуту, в дверь громко постучали.

Ханготцы заткнулись. Повисла тишина. Они недоумённо воззрились на дверь. Налётчики едва стояли на ногах, но всё же подняли оружие, тут же забыв и про еду, и про Венду Дист.

– Что за херня? – изумлённо пробормотал главарь и двинулся к двери.

Стук повторился.

Шатаясь, пьяный ханготец подошёл к двери. Всё остальные гурьбой двинулись за ним. Фобос уселся на скамью и незаметно положил руку на рукоять «Насмешника». Ланц Фельд медленно открывал тайник с оружием.

Раздался очередной стук, и ханготец с ноги выбил дверь, выйдя наружу со взведённым ружьём. Ещё четверо вышли за ним.

– Твою мать!! – заорал главарь и нажал на спусковой крючок ружья.

Грянул выстрел. Венда закричала и зажала уши руками.

Ханготец, что держал её, оттолкнул девушку и бросился к двери, стреляя на ходу из пистоля, целясь в дверной проём. Он был вусмерть пьян, а потому попал в голову другому налётчику. Фобос выхватил «Насмешника», взвёл курок, прицелился и выстрелил в спину бандита. Тот рухнул на пол, заливая его кровью.

Ланц Фельд перевернул стол и укрылся за ним как за баррикадой, открыв огонь из ружья.

Снаружи со стороны ратуши гремели выстрелы. Фобос увидел, что главарь шайки рухнул как подкошенный.

Половина отряда налётчиков была перебита прежде, чем они сообразили, что происходит и поняли, что им зашли в спину.

– Это ловушка! – закричал самый внимательный из них, – уходим, уходим!

Но они были пьяны и путались в собственных ногах. Отстреливаясь, они пытались найти своих лошадей, но Эйхорн давным-давно отвёл их и укрыл на конюшне. И ханготцы были как на ладони.

Фобос бросился к Венде. Девушка потеряла сознание. Он быстро осмотрел её, но крови не увидел.

– Потом, Фобос, потом! – рявкнул Ланц Фельд, выбираясь из-за укрытия.

Они выбежали на улицу. Трое ханготцев бежали со всех ног по улице в сторону леса.

На крыше ратуши раздался выстрел. Один налётчик упал. Двое других сначала подхватили его, но затем бросили и побежали дальше.

– Пуф, – сказал старик и подстрелил ещё одного.

Фобос прицелился и нажал на спусковой крючок.

Щёлк.

– Твою ж, – злобно крикнул он и бросил пистоль на землю, глядя, как последний оставшийся в живых ханготец скрывается за деревьями.

Ланц Фельд не стрелял, потому что перезаряжал ружьё. А для Эйхорна ханготец давным-давно был вне зоны видимости.

Всё было кончено. Хижина и крыльцо были завалены мёртвыми телами. Фобос взял на руки Венду и понёс её в сторону хижины Ланц Фельда. Девушка не должна увидеть трупы. Это напугает её на всю жизнь.

Старик семенил за законником, но потом начал отставать. На пороге хижины Ланц Фельда Фобос обернулся.

– Ох, нет! – испуганно пробормотал он и едва не рухнул.

Пожилой мужчина лежал посреди улицы, а под ним растекалось кровавое пятно.

Глава 31

Эйхорн прибежал довольно быстро и послал Фобоса за травницей, чтобы та прихватила какой-нибудь настой, чтобы разбудить Венду Дист. Сам же положил старика на кровать и разрезал окровавленную рубашку. Фобос замялся в дверях.

– Бегом! – неожиданно строго рявкнул конюх. Законник подчинился.

«Боги», – думал он, – «ну почему?»

Такого исхода фронтмен не ожидал.

А что, если Венда не проснётся?

Фобос задрожал. Ему было страшно.

Когда травница приковыляла к хижине Ланц Фельда, Фобос и Эйхорн уже извлекли пулю, застрявшую в правой части груди старика. Вся солома на кровати была перемазана кровью.

– Выкарабкается? – тихо спросил Фобос. Конюх пожал плечами.

– Я ему, сука, не выкарабкаюсь, – пробормотал Эйхорн, неуклюже зашивая рану.

Старуха-травница принялась колдовать над Вендой.

Лицо девушки было бледно, на лбу выступил холодный пот. Травница что-то нашёптывала, помазала какой-то едкой мазью за ушами Венды и принялась окуривать её какими-то благовониями.

На грудь Ланц Фельда, также смазанную каким-то настоем, наложили бинты, тут же пропитавшиеся кровью.

Руки Фобоса дрожали.

Через час, понимая, что они с Эйхорном сделали всё, что могли, и теперь остаётся лишь томительное ожидание, Фобос и конюх выбрались на улицу.

Говорить не хотелось. Чтобы хоть чем-то себя занять, они отправились таскать трупы ханготцев и закапывать их на окраине деревни, неподалёку от старого кладбища.

Затем взялись оттирать кровь и наводить порядок в хижине Венды. Когда с этим было покончено, солнце уже окрасило небо в алые краски.

Но Фобос не хотел идти в хижину, где, возможно, умирали два самых близких его человека.

Однако выбора у него не было. Послонявшись по улицам, стрелок вздохнул и вернулся туда.

И радостный крик сорвался с его губ, когда он распахнул дверь. Венда сидела на кровати и потирала глаза. Старуха-травница, покосившись на Фобоса, грубо оттолкнула его, что-то пробурчала себе под нос и поковыляла к себе домой, на отшиб деревни.

Девушка широко открытыми глазами посмотрела на Фобоса.

– Ты жив, – прошептала она.

Законник подбежал к ней, заключил в объятия и принялся осыпать поцелуями.

◆ ◆ ◆

Под утро очнулся и захрипел Ланц Фельд. Ситуация поменялась, и теперь Фобос и Венда ухаживали за стариком. Девушка меняла бинты и натирала его сухую костлявую грудь мазями и настойками.

Впрочем, ранение его было не настолько серьёзным, как сначала показалось Фобосу. Поэтому несколько дней спустя он уже поднял старика с кровати и вывел на улицу.

Всё же Ланц Фельд заметно ослаб. Он был немолод, и ресурсы его организма истощились в борьбе с ранением. Ходил он намного медленнее, говорил меньше и тише, чаще хотел отдохнуть и практически ничего не ел.

Зато сам Фобос окреп целиком и полностью.

Дни во внутренних землях проходили крайне размеренно. В перерывах между довольно изматывающими для его ослабленного организма упражнениями по стрельбе, рукопашному бою и верховой езде, которые заставлял его выполнять Ланц Фельд, он просто лежал на траве и смотрел на бескрайнее синее небо.

Ласковое солнце улыбалось фронтмену, и он улыбался ему в ответ, чувствуя небывалую безмятежность и тепло, разливающееся внутри его стремительно заживающего тела.

Он забыл о том, что когда-то чёрной ненавистью ненавидел и солнце, и его свет, и все дела в мире, что под этим светом делаются. Он забыл, что не так давно был всего-навсего высушенной и измождённой оболочкой, способной лишь убивать и подчиняться законам, в которых даже не пытался разобраться. Слово «законник» теперь казалось ему нелепым и лишённым смыслом. Слово «человек» подходило куда лучше.

Он был счастлив, но не осознавал, что всю свою жизнь пытался прийти к этому состоянию ума и тела. Его больше ничего не беспокоило.

Жизнь во внутренних землях текла неторопливо. Фобос с интересом наблюдал за местными жителями, которые сначала были крайне неразговорчивы и с подозрением косились на чужака, но после случая с ханготцами поняли, что он, что называется, «свой парень» и стали относиться к нему с некоторой теплотой, периодически посвящая в свои скромные труженические дела.

Ланц, к которому Фобос очень привязался и считал не только своим спасителем, но и покровителем, был совсем не против того, что он в свободное время помогает хозяину лесопилки рубить деревья или ошивается в коровнике, наблюдая за тем, как пухлая и болтливая Магретта доит коров. Это была жизнь, её мельчайшие проявления, это были простые люди, живущие в своём крошечном свободном мире и независимые от предрассудков или выдуманных границ, вроде государств, искусственно созданных законов, религиозных догм и прочего. Их единственным законом было требование жить в гармонии с природой и игнорировать существование прогнившей цивилизации. Даже ситуация с Ланц Фельдом, не желавшим первым стрелять в ханготцев, теперь прояснилась и казалась вполне логичной для Фобоса, поскольку помогла сохранить хрупкий мир в этом богами забытом месте.

Старый Фобос бы посмеялся над всем этим, не скрывая презрения. Новый Фобос же старался вникнуть в каждый аспект скромного быта этих людей.

Всё больше времени он проводил с Вендой. Девушка не чувствовала в нём назойливости, привычной для всех местных парней, которые пытались к ней приставать.

Она с интересом слушала его, особенно, когда он говорил о том, что было в его душе. А Фобос говорил, ничего не скрывая. Он больше не видел смысла в том, чтобы утаивать то, что лежит глубоко внутри его. И если бы ему сказали, что раньше он поступал ровно наоборот и никогда ни с кем не делился тем, о чём думает или беспокоится, он бы усмехнулся и покрутил пальцем у виска.

Фобос ясно понимал, что то, что происходит с ним сейчас – это жизнь. Оттого и радовался, каждому её проявлению. Солнечному лучу ранним, но тёплым утром. Утренней росе. Бескрайнему синему небу над тёмными горами Этельвельда. Ветру, что колышет рульты и заросли кегеля. Обычным разговорам ни о чём с другими людьми. Скупой улыбке Ланца Фельда, смотрящему на то, как метко Фобос разит мишени из своего «Насмешника». Венде, чьи тонкие руки обвивали его крепкий стан и ощущению трепещущего тела девушки, прижимавшемуся к нему. Её губам, прикасавшимся к его в длинном и нежном поцелуе.

Фобос чувствовал, как его неудержимо влечёт к девушке, и понимал, что раньше никогда не допускал подобную мысль о ком бы то ни было, иначе не смог бы во всей полноте переживать те чувства, что накрывали его с головой.

И это были светлые чувства радости и любви. Ему нравилась Венда. Ему нравилось, когда она приходила к изгороди у хижины Ланца Фельда, где он тренировался, и внимательно смотрела, как он метко стрелял по мишеням, затыкая уши и инстинктивно зажмуривая глаза при каждом громком выстреле «Насмешника», а затем улыбалась и хлопала в ладоши.

Фобос тоже улыбался ей, да и Ланц Фельд, глядя на этих двоих, вспоминал свои лучшие времена и светлел лицом. Все были довольны сложившимися обстоятельствами.

Однажды законник и его возлюбленная бродили по лесу и собирали цветы, болтая обо всём и ни о чём.

– Ты странный, Фобос, – наконец, сказала девушка, не пряча улыбки. Фобос тоже улыбнулся.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Ты не похож ни на кого из местных.

– Вообще-то, я и не должен быть на них похож. Я же не из здешних краёв, – пожал Фобос худыми плечами.

Венда улыбнулась.

– Да я не про то говорю! – сказала она, в шутку толкнув его в бок.

Сейчас они вместе двигались в сторону деревни.

– А про что?

– Ты… – Венда Дист замялась, – я не могу подобрать нужное слово. Знаешь, местные люди, они… Закрытые? Да, пожалуй, это то, что я хотела сказать. Они отчуждены друг от друга. Чураются незнакомцев. Я и сама была такой же.

– А что изменилось? – удивился Фобос.

– Появился ты, – сказала Венда и потупила взгляд.

Они остановились и замолчали на несколько минут. Наконец, Фобос заговорил:

– Я сильно ударился головой, когда упал в ущелье. Такое чувство, что мне начисто отшибло память. Я совсем не могу вспомнить ничего из того, что чувствовал или о чём думал до того, как меня подстрелили. В моей голове зреет мысль, что я заново родился, но я не знаю, стоит ли ей верить. В конце концов, это просто мысль, а я даже не могу вспомнить, что было «до».

Венда внимательно слушала законника.

– И мне кажется, будто я раньше был другим. Будто бы я ненавидел других людей, понимаешь? – продолжил он. – Точнее, не ненавидел, а относился к ним с нескрываемой осторожностью. Возможно, Фронтир и вправду ужасное место, как о нём отзывается Ланц Фельд. В любом случае, в моей голове витает некий образ… меня самого. И он нарисован чёрными красками. Кажется, так и было.

– Ты думаешь, что раньше ты был плохим человеком? Бандитом? – спросила Венда.

– Бандитом? – пожал плечами Фобос. – Вряд ли. Но какая разница, кем я был? Важнее ведь то, кем я являюсь теперь.

И с этими словами он поцеловал Венду в губы.

Сердце застучало. Девушка обхватила законника руками, и тогда душа его вспыхнула радостным огнём.

По всему телу заструилось приятное тепло. Он оторвался от её губ и посмотрел прямо в глаза.

– Я не знаю, что будет дальше, Венда. Память порой возвращается ко мне и сулит неприятности впереди. Я упускаю нечто важное, то, из-за чего я и оказался в этом месте… Будто… Будто бы я должен идти в какое-то место… Мне снятся сны, в которых дальний путь зовёт меня, и мысли об этом всё упрямее и настойчивее, – сказал он тихо.

– Какая разница? – улыбнулась нежной улыбкой девушка, – ты же сам сказал – «важнее то, что происходит сейчас». Поцелуй меня ещё раз, законник.

– Вообще-то, я сказал по-другому… – начал было говорить Фобос, но Венда уже заставила его умолкнуть своим поцелуем.

Однажды тихим и прекрасным вечером они сидели на скамье в небольшом яблоневом саду, давно заросшем. Фобос сорвал с ближайшей ветки зелёное яблоко, откусил его и тут же выплюнул – оно было кислым. Венда рассмеялась.

Весь вечер они сидели здесь и разговаривали обо всём, что происходит в мире. Фобос рассказал всё о Фронтире из того, что помнил сам. Поведал о Рубеже, городе на границе мира, в котором однажды он и его братья по оружию сдерживали чудовищный натиск аборигенов раат-ваалу. Мрачные воспоминания вновь полезли в его голову, но он привычно устранился от них, оставив лишь те фрагменты, что воспевали героизм фронтменов и ополченцев Рубежа.

Он рассказал о том, как ловил опасных преступников, о том, как патрулировал окрестности Оштерауса, о том, как спас родителей какого-то мальчугана из разорённой бандитами деревни, о том, как летел по прерии на своей лошади, как метко стрелял из «Насмешника» по врагам и выходил живым из любой передряги. Рассказал о том, как выследил Чёрного медведя, Брундвига и Ульфреда Иссохшую Руку. О своих верных друзьях, которых практически забыл.

Фобос рассказывал о прекрасных эдельвейсах высоко в горах, которые он украдёт из-под носа бдительного Мортара и принесёт ей, о чудесном бирденском закате, который он когда-нибудь запечатлит на холсте и повесит в доме, где они с Вендой будут жить, о запахе полевых цветов Диких земель, который невозможно ни передать, ни забыть. Он говорил о своих чувствах, сам того не понимая, первый раз в своей жизни.

И чувства его были полны радости, светлых мыслей и любви к Венде, природе и всему миру под необъятными небесами.

А она, положив свою голову ему на плечо и приобняв Фобоса за талию, рассказывала о том, что прочитала в книгах, которые ей давал один старик из ближайшей деревни. Венда говорила о том, насколько велик мир, лежавший к востоку от Бирденских гор. Она рассказала о вечно заснеженном острове Хогг, на котором отважные хьоллы в медвежьих шкурах одолевают огненных гигантов. О Железном Герцогстве, в котором живут бессмертные воины, закованные в латы с головы до пят и которых не может убить ни пуля, ни меч, ни колдовство. О живописных землях Прибрежных королевств и славных рыцарях-претендентах. Об отважных фалангистах Орталии, бьющихся до последней капли крови за свободу и независимость своей родины.

Венда говорила и о причудливых людях, живущих в Гевуте, далеко-далеко к югу от Фронтира, о величественных древних городах Иллирии, о колоссальных башнях Детрифа, столице Мессерии, что подпирают небосвод, о бескрайних песках пустыни Алагари и храбрых воинах-наездниках на огромных скарабеях, способных зарываться в песок и незаметно нападать на врага. Она говорила о том, как обширен и прекрасен мир, что их окружает.

– И я бы хотела увидеть его вместе с тобой, – сказала она, наконец, и смутилась. Повисло молчание, которое не посмел нарушить даже тихий шелест тёплого ветра.

– Вместе с тобой, милая Венда, я бы прошёл через весь мир, от крайнего севера до жаркого юга, – наконец, проговорил Фобос, – и мне бы всё было нипочём.

Девушка лишь нежно улыбнулась и поцеловала его в губы.

Так и проходила жизнь Фобоса во внутренних землях. Этот тёплый и радостный период, который был самым коротким во всей его жизни, но самым счастливым. Он любил Венду, и от этой любви креп с каждым днём. Мысли в его голове наконец-то обратились к нему самому, к близким ему людям, к радости, счастью и покою.

Прежние размышления, наполненные ядом и злобой, больше не гнездились в его голове, и Фобос даже не догадывался, что когда-либо мог жить другой жизнью, мог совершать другие поступки и по-иному мыслить.

Вскоре он прекратил даже хвататься за осколки прежних мыслей и перестал пытаться вспомнить прошлое и вернуть себя к старому порядку вещей.

Даже давящие мысли о предстоящем отступили на задний план. Законник во сне вспоминал своих старых товарищей, но они не сообщали ему ничего дельного, а лишь с укоризной качали головой.

Ланц Фельд во время тренировок старался нагрузить Фобоса как можно сильнее, но тот справлялся со всем.

Старик привязался к фронтмену, но по-своему. Он был вне себя от радости, видя, как законник, ещё несколько недель назад валявшийся при смерти с перешибленными конечностями, теперь ловко сидит в седле и метко стреляет из своего пистоля на огромное расстояние.

– Поговаривают, будто на Фронтире есть один ненормальный калека, что попадает белке в глаз с тысячи шагов. Ты, часом, с ним не знаком, бенгель? —спрашивал Ланц Фельд.

– Нет, – хмуря лоб, отвечал Фобос. Он не мог вспомнить Одноногого.

Старик похоронил своего сына и свою жену много лет назад, и именно из-за этого события он был вынужден уйти с Фронтира и поселиться во внутренних землях. Ланц понимал, что одного закона недостаточно для того, чтобы он исполнялся.

Всегда нужны люди, готовые пожертвовать собой ради его исполнения. И хотя он сам был таким человеком и ставил долг превыше всего, не все понимали важность его поступков и его готовности совершить то, что нужно.

Фронтир начал гнить ещё во времена Ланца Фельда.

Уже тогда большинство законников составляли люди, для которых претворение закона в жизнь было лишь работой, а не делом жизни, как для самого старика.

И именно из-за них погибли юный Карл и прекрасная Луиза Фельд.

Ланц ничего не смог сделать для того, чтобы их спасти. Но это было в прошлом, а сейчас у него на глазах человек, годившийся ему в сыновья, проявлял небывалое рвение к жизни, вкушал её в каждом крошечном аспекте и делал успехи в том, чему Ланц всю свою недолгую молодость хотел научить своего сына Карла, если бы тот дожил до сегодняшнего дня.

И некая неуловимая семейная связь установилась между ними тогда и крепла день ото дня. Связь между тем, кто мог быть хорошим отцом и тем, кто мог быть хорошим сыном.

◆ ◆ ◆

Стоял славный летний вечер. Солнце скрылось за высокими горами, окрасив закат в алый цвет. Дул тёплый ветерок. Фобос сидел на скамье, разминая усталые мышцы, и думал о том, насколько же прекрасна жизнь в этом богом забытом месте.

Утром они с Вендой ходили к ручью и предавались там любовным утехам. Законник был вне себя от радости, и даже сейчас все его мысли роились вокруг его возлюбленной.

Ланц Фельд осторожно присел на край скамьи и закурил папиросу.

– Я по делу, Фоб, – начал он разговор с лёгкой грустью в голосе.

– Что-то случилось? – спросил законник.

Старик ненадолго замолчал.

– Одна из лошадей, на которых приехали ханготцы, по всей видимости, раньше принадлежала тебе. Я нашёл кое-что в её седельной сумке.

– Бонки? – Фобос удивился, – где она сейчас?

– В конюшне Эйхорна. Взглянешь на неё?

Они поднялись со скамейки и пошли к конюшне, возле которой сновал Эйхорн.

Фобос поздоровался с ним, и конюх, не спрашивая в чём дело, тут же скрылся в кое-как сложенном из брёвен здании, где располагалась его конюшня.

Вскоре он вывел оттуда гнедую кобылу. Завидев Фобоса, она тут же издала радостное ржание и принялась взбрыкивать. Он узнал её ещё тогда, когда она несла ханготского налётчика, но не сразу сообразил.

Законник потрепал Бонки по шее и скормил кусок сахару, который был у него в кармане.

– Седло, сбруя, все сумки – всё при ней, – мрачно сказал Эйхорн, тоже потрепав кобылу по затылку, – прости, конечно, что лазили по твоим вещам, но тебе стоит заглянуть туда.