История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3

По получении извещения от гетмана Мазепы о выезде запорожских посланцев государи приказали отправить два указа, один в Севск на имя воеводы Леонтьева, другой в Калугу на имя воеводы Сухово-Кобылина. Воеводе Леонтьеву приказано было в случае приезда в город Севск запорожских посланцев принять их, постановить на добрых дворах, где пристойно, дать им пристава и тому приставу внушить иметь к ним привет, ласку и бережение и объявить им, чтобы они оставались в Севске впредь до царского указа. Жалованье им приказано было выдавать, применяясь к прежним примерам, из кабацких и таможенных доходов. А платье их, суконное, киндячные и кумачные кафтаны и сорочки, которые у них окажутся, перемыть и купить им по сорочке и по порткам из севских же доходов. Товары, седла, оружие, которые будут с ними, все описать, оставить в Севске и велеть сохранять в целости, чтобы все то не погнило, не было испорчено ржой или мышами. При отпуске из Севска также оставить их лошадей и кормить до возвращения посланцев из столицы. Из Севска их отпустить с приставом в Калугу не раньше, как за две недели до праздника Рождества Христова. Если же запорожцы начнут жаловаться на задержание их в городе Севске, то говорить им, что такое задержание произошло оттого, что в Запорожье в недавних месяцах и числах был мор и чтобы они не имели в том задержании никакого сомнительства, а также не обижались бы за распоряжение о платье, как, ввиду прилипчивости болезни, это делается во всех государствах. В Москву же они будут отпущены скоро и получат указ о том от великих государей. На такое распоряжение воевода Леонтьев отвечал государям, что на встречу запорожских посланцев он посылал майора Луцевина да стародубца Лихонина и от них узнал, что всех посланцев 71 человек и при них 82 лошади, что моровое поветрие было с весны в Запорожье небольшое и теперь совершенно там прекратилось; что платье, в котором они выехали из Запорожья, они побросали в Глухове и что кошевой атаман и все низовое войско после их отъезда хотели розмириться с басурманами. Приезжих поместили в ямской слободе, дали им приставом Дениса Лихонина и назначили содержание из остаточной от прошлого года наличной денежной казны на всех 71 казака по 26 алтын и 4 деньги на день, кроме того, на месяц по полусотни муки ржаной на человека, всем обще круп овсяных 2 чети, соли 3¹/₂ пуда, применяясь к прежним дачам. Тут же им в приказной избе объявили, что они будут, ввиду морового поветрия, оставлены в Севске до зимнего пути и до морозов, после чего поедут в Калугу и из Калуги в столицу^[169].

С такими же точно наставлениями послан был царский указ и воеводе Сухово-Кобылину в Калугу. По росписи, приложенной к указу, определено было выдавать Ивану Рубану по 3 алтына и по 3 деньги, вина по 3 чарки, меду и пива по 3 кружки; казакам семидесяти человекам по 10 денег, вина по 2 чарки, меду и пива по 2 кружки человеку на день^[170].

Оба воеводы, севский и калужский, получив царские указы, исполнили их в точности. Севскому воеводе запорожские посланцы отвечали, что товаров у них никаких не имеется; что платья свои они еще в Глухове побросали, что о задержании своем в городе Севске они никакого сумнительства не имеют, лошадей своих они сдали на прокорм в Севский уезд, а седла и ружья отдали, по росписи, для склада в казенный амбар на присмотр осадному голове Гломаздину.

Пробыв до зимнего пути в городе Севске и потом получив 28 рублей, 13 алтын и 2 деньги да 20 ведер вина на прокорм в течение осьми дней в дороге, запорожские посланцы из Севска переехали в Калугу, а из Калуги прибыли в Москву^[171].

По приезде в Москву запорожские посланцы получили содержание – на 71 рубль двуденежных хлебов, калачей столько ж, рыбы свежей мерзлой на 3 рубля, пол-осьмины круп, муки на 6 алтын и 4 деньги, по 3 воза дров на неделю, ценой 2 алтына и 2 деньги за воз, для топления палат и для варения кушанья, товарищам Ивана Рубана по 2 алтына и по 2 деньги человеку на день, а в тот день, когда были у руки великих государей, дано было корма с поденным вдвое, на отпуске же к прежнему в прибавку по 1 рублю, а всего с прежним по 5 рублей на человека, самому Рубану и его товарищу Фоме^[172] приказано было на отпуске дать сукна английского по 5 аршин из казенного приказа^[173].

Отпуская из Москвы запорожских посланцев, великие государи велели вручить им грамоту для передачи кошевому атаману с объявлением, что посланцы войска запорожского низового Иван Рубан и атаман Харько были допущены пред очи государей и что всему войску низовому посылается милостивое государево жалованье.

На отъезде из Москвы запорожские посланцы Иван Рубан с товарищами подали челобитную великим государям на том, что, будучи задержаны в течение шести недель в Севске, они «испроелися», потому что там им выдавалось царского жалованья всего лишь по одному литовскому чеху; кроме того, когда они были в Севске, у них пало 8 лошадей, да на выезде из города пало от голода 3 лошади. И потому казаки просят великих государей выдать им жалованье за «пропалых» лошадей да приказать вернуть им рухлядь из казны, отобранную у них в Севске. По той челобитной запорожских посланцев велено было государями послать грамоту севскому воеводе Леонтьеву с приказанием выдать атаманам по 7 денег, рядовым казакам по 4 деньги на день из кабацких и таможенных доходов; о лошадях же приказано было сделать розыск, а ружья и всякую казацкую рухлядь возвратить в целости и всех посланцев отпустить из Севска на Запорожье без задержания^[174].

Таким образом, вернувшись вновь под власть московских государей и под регимент малороссийского гетмана, запорожские казаки открыли набеги на татарские и турецкие города и селения и в этом провели конец 1690 года. Так, в исходе ноября этого года запорожцы напали на Перекопской дороге, в урочище Стрелице, под предводительством ватага Максима на татарский отряд, провожавший ханскую казну и немецкий ясырь из Очакова до Крыма, пять человек татар из того отряда насмерть убили, а четырех живыми с собой взяли и в Москву отослали^[175].

Глава 5

Появление в Запорожье Петрика и планы его об освобождении Малороссии и Запорожья от московского ига. Письмо гетмана Мазепы к запорожскому товариству по поводу бегства в Сечь Петрика. Брожение умов в Запорожье вследствие бегства туда из Гетманщины казаков и посполитых людей, питавших ненависть к Мазепе. Приезд царского посла в Сечь с жалованьем и недовольство запорожских казаков на Москву. Волнение в Сечи по поводу отправки гетманского посланника в Крым. Казнь казака Матвеевца кошевым атаманом Гусаком и ропот за то на него со стороны товариства. Удаление Петрика в Кызыкермень и из Кызыкерменя в Крым. Письмо Петрика к запорожскому войску. Договор Петрика с крымским ханом, извещение о том запорожцев и разделение их на два лагеря. Объявление Петрика гетманом Малороссии, выступление татар из Крыма к Каменному Затону и свидание их с запорожцами. Отношение кошевого атамана Гусака к Петрику и настроение казацкой массы в Запорожье

Начало 1691 года ознаменовалось для запорожских казаков появлением у них некоего Петрика, которой пришел в Сечь со смелыми задачами так или иначе спасти родину от самовластия гетмана Мазепы и от грозившей Малороссии опасности быть вконец подавленной со стороны Москвы. Это не был какой-нибудь проходимец, искавший приключений среди запорожского войска. Это была горячая голова, ясно сознававшая недуги своего отечества, твердо решившаяся взять на себя роль спасителя Украины и заодно с ней Запорожья и с этой целью удалившаяся в Сечь^[176]. Запорожье еще сохранило некоторую независимость от Москвы, и потому через запорожцев можно было добиться полной независимости Украины, если только ясно представить им печальное положение дел на Украине, если свернуть казаков в сторону от Москвы и объявить последней открытую и решительную войну. Запорожцы, всегда мужественно стоявшие за свои вольности и староказацкие права, теперь, в такой решительный момент, могли встать поголовно, как один человек, и спасти Украину и Запорожье от страшной им Москвы, против которой они глухо боролись уже со времени гетмана Богдана Хмельницкого.

Появление Петрика на историческом поприще Запорожья и Малороссии произошло при следующих обстоятельствах. Петрик, называемый иначе Петром Ивановичем Иваненком или Петром Ивановичем Петричевским, был родом из Новосанджара Полтавского полка, занимал должность старшего канцеляриста при генеральной войсковой канцелярии, был женат на племяннице генерального писаря Василия Леонтьевича Кочубея по имени Ганна. Принадлежа к натурам живым, беспокойным, легко увлекающимся, но вместе с тем считающим себя призванными к великим делам и чрезвычайным подвигам, Петрик составил себе план отторгнуть, посредством Крыма и Турции, Малороссию от Великой России, сделать ее независимой от Москвы и открыть крымцам походы на города Российского государства. Своими действиями он хотел повторить действия гетмана Петра Дорошенка, несколько лет тому назад пытавшегося те же самые замыслы привести в исполнение. Обстоятельства поначалу благоприятствовали Петрику как в самой Украине, так и в Запорожье. Дело в том, что и предшественники гетмана Мазепы, и сам Мазепа раздачей земель чиновно-административному сословию Малороссии, закреплением за чиновным сословием людей простого звания, а также введением откупной системы, так называемой «оранды» шинков, сильно восстановили против себя и простой народ, и малороссийское казачество. Многие из украинских жителей, недовольные заведенными на родине порядками, стали бросать села, деревни и хутора и убегать на Запорожье, на вольные земли и воды. Прибыв на Запорожье, они говорили, что на Украине жить невозможно, что там завелись новые, из малороссийской же братии, паны, закрепостившие за собой множество народа; что там нельзя заниматься свободно промыслами и торговлей; что там, наконец, уже давно ничего нет малороссийского, а все повелось панское.

Этим недовольством малороссийского народа, а чрез него и запорожцев, и решился воспользоваться Петрик для своих целей. В январе месяце 1691 года, после праздника Святого Крещения, приехали из Москвы в Батурин особые нарочные с царским жалованьем гетману и всей малороссийской генеральной старшине посланцы. Гетман, получив привезенное жалованье, некоторым из полковников, бывшим на ту пору в Батурине, лично вручил их часть, а некоторым, не случившимся в гетманской столице в тот час, отправил собственными посланцами. Между неприехавшими был полтавский полковник Федор Жученко. К Жученку послан был на всеедной неделе старший канцелярист Петрик Иваненко. Передав жалованье по принадлежности и получив от полковника благодарственный гетману Мазепе «респонс», Петрик из Полтавы уехал в Новосанджар, будто бы с тем, чтобы навестить там своих родных. Выехав из Новосанджара уже Великим постом, Петрик, неизвестно для каких целей, перебрался за реку Воркслу в поле; там он оставил, под скирдой сена, свои сани и, сев на коня, в сопровождении своих слуг, направился Днепром по льду и скоро прибыл в Запорожскую Сечь^[177].

Прибыв в Сечь, Петрик объявил казакам, что он ушел из Украины на Запорожье единственно вследствие изменившихся к нему чувств Мазепы: «Гетман стал к нему быть недобр, оттого он и покинул его»^[178]. Сидя в Сечи, Петрик первое время, однако, ни о чем другом, по-видимому, не думал, кроме своих семейных дел. Так, из Сечи он написал в это время два письма – одно к дяде своей жены, генеральному писарю Василию Кочубею, другое к самой жене Ганне. В письме к Кочубею он говорил, что бежал на Сечь от злой жены своей, посягавшей на его собственную жизнь; а в письме к жене писал, что, не называя ее «непристойных и злотворных» поступков, он предоставляет ей жить, богатеть и прохлаждаться без своего мужа, а для него просит прислать зеленый кафтан, один котел, треног да ременное путо; хлопство же оставить в целости, как было^[179].

Гетман Мазепа, узнав о бегстве Петрика в Сечь, написал в Кош письмо с известием о покраже Петриком из генеральной канцелярии каких-то бумаг, с увещанием запорожцев отстать от Петрика и с требованием прислать беглеца в Батурин. Петрик, разведав о предписании гетмана, стал ходить по куреням, бить челом казакам и просить их не выдавать его гетману. Казаки то обнадеживали его, то говорили, что беглеца надо выдать гетману. Собрана была рада, и на раде поставили вопрос, как быть с Петриком. Тут также одни высказались, что Петрика нужно выдать гетману, а другие, напротив того, возражали, что этого не следует делать. В числе последних был и сам кошевой атаман Иван Гусак, который говорил в том духе, что если выдать одного Петрика, то это значит лишиться на будущее время всех, имеющих приходить в Сечь: в Сечи спокон веков ведется такой обычай, что там всем вольный приход. После долгих споров последняя партия взяла верх, и Петрик остался в Сечи. Ловкость, находчивость, знание канцелярского дела были причиной того, что скоро после этого Петрик приобрел доверие казаков и сделан был писарем запорожского войска.

Настроение, охватившее в это время массу запорожского войска, как нельзя более соответствовало планам Петрика. Это настроение выразилось нескрываемым негодованием против гетмана Мазепы, и виновниками того были малороссийские казаки и посполитые люди, оставившие Гетманщину и ушедшие в Запорожье. Подавляемые самовластием гетмана, возмущаемые произвольной раздачей с его стороны различным своим «похлебцам» людей и маетностей и увеличением податей и налогов, недовольные стеснительными мерами в отношении продажи в городах спиртных напитков, негодующие на гетмана за стремление его создать в Малороссии дворянское сословие, за введение ненавистной панщины, за постоянные сношения его с Москвой и за запрещение свободных сношений Малороссии с Запорожьем, малороссияне открыто выказывали свою ненависть к гетманским порядкам и, не стесняемые никем в Запорожье, дали толчок здесь к народному брожению. Беспокойное настроение запорожской массы не замедлило сказаться весьма скоро.

В начале февраля месяца 1691 года приехал в Сечь стольник Афанасий Чубаров, подьячий Вонифатий Парфентьев и гетманские посланцы Глуховец и Харевич с царским жалованьем в 500 червонцев, несколько штук соболей и сукон, 500 бочек муки и собранных с Переволочанского перевоза 5000 золотых^[180]. Приняв царские дары, запорожцы стали негодовать на то, что жалованья прислано им мало; один из куренных атаманов, взяв соболя, бросил их на землю и закричал: «Это жалованье не в жалованье! Служим мы долго, а кроме этого ничего больше не выслужили! Такие соболи мы и прежде видали! Пришли к нам москали, велят нам с турком воевать, а сами с ними мирятся». Другие казаки в тон куренному атаману кричали так: «Если так, то надобно старших москалей побить или в Чертомлык посажать, остальных в городки отдать. Соболи присланы только четырем, а надобно присылать нам всем, как донским казакам присылают. Велико жалованье прислали 500 червонцев. Нам надо присылать по 5000»^[181].

Едва успели отъехать из Запорожья царские посланцы, как в Сечь явился от Ивана Мазепы посланец Пантелеймон Радич. Радич послан был с гетманскими листами собственно в Крым с скрытой целью, как кажется, предупредить хана насчет замыслов Петрика, но с видимой – размена христианско-мусульманских пленных. Поездка Радича в Крым, вследствие неизвестности запорожцам настоящей цели ее, возбудила у них подозрение. Поэтому, когда Радич с товарищами прибыл в Сечь и, явившись на войсковой совет, подал там кошевому атаману гетманское письмо, то запорожцы, выражая негодование по адресу Мазепы, стали кричать: «Недавно гетман зневолил (нас) своими письмами с ордою розмириться, а теперь вас посылает в Крым, видимо о нас торгуясь». Когда же Радич обратился к казакам с приличным на такой крик выговором, то казаки едва не прибили посланца и его спутников поленьями. Потом, собирая ежедневные рады, они хотели было вернуть посланца назад, не допустив его до Крыма. И только после многих крамол, собравшись на новую раду февраля 17-го дня, постановили отпустить Радича к Кызыкерменю, причем нашли нужным послать вместе с ним собственного толмача с реестром забранных татарами в полон казаков^[182].

В тот же день, то есть февраля 17-го числа, кошевой атаман Иван Гусак написал письмо гетману Мазепе, в котором прежде всего просил прислать недополученное войском за прошлый год жалованье и дать известие относительно времени похода царских войск против неприятелей; затем упрекал его за гадячских мещан, являвшихся сперва в Сечь, а потом в город Батурин «для закупления» Переволочанского перевоза; укорял за город Келеберду, куда запорожцы, благодаря распоряжению гетмана, не имели свободного права присылать на зимовлю своего «войскового арматного стада»; негодовал за раздачу на Украине маетностей знатным товарищам запорожского войска, требовал дать пристанища тем из казаков, которые, уйдя из Малороссии в Запорожье, много трудились на военном поле, а потом пожелали для отдохновения вернуться на родину; домогался присылки для низового войска, кроме 500 бочек муки, отрубей из всех мельниц полтавского полка; упрекал гетмана за то, что он дозволяет ходить двум парам лип (лодок) на Переволочанском перевозе на сотника и священника Переволочны, наконец, выставлял на вид то, что гетман только на словах, а не на самом деле показывает запорожскому войску свою ласку и приязнь^[183].

Еще не пришел ответ от гетмана запорожцам на такое письмо, как в Сечи произошло обстоятельство, взволновавшее все курени: это казнь кошевым атаманом Иваном Гусаком казака Матвеевца^[184].

Об этом событии передает очевидец Емельян Доброскок так. Это было в четверг на второй неделе Великого поста. В Деревянкинском курене был казак Матвеевец, в попойке веселый товарищ, на войне удатливый казак, много раз бывавший ватагом, не раз бравший в полон татар, доставлявший их в Москву и чрез все то стяжавший себе уважение от всех своих «куринчиков». Будучи однажды в Москве, Матвеевец виделся там с людьми имеретинского («милитинскаго») царя, которые приглашали его, когда он вернется в Сечь, набрать возможно большее число товариства и идти к пределам имеретинской земли для покорения людей, не подчинявшихся имеретинскому царю, за что и ему самому, и его дружине обещалась большая награда и добыча как лично от царя, так и от войны с неприятелями. Для верности дела одни из людей царя, черкешанин, даже заключил договор с Матвеевцем. Вернувшись из Москвы в Сечь, Матвеевец получил от черкешанина «картку», в которой ему напоминали о его обещании послужить и показать радение имеретинскому царю. Тогда Матвеевец «прюхотил» многих товарищей, составил себе план похода и решил идти челнами сперва по Днепру, из Днепра рекой Конкой до вершины ее, от Конки, перевезя челны через поле на лошадях, до реки Кальмиуса; затем до Кальмиусу^[185] снова в челнах до Азовского моря и, наконец, Азовским морем до самой земли имеретинского царя. Сообразив весь этот путь, Матвеевец стал просить кошевого о двух морских судах, какие минувшей осенью взяты были кошевым атаманом с низовым войском на Днепре у неприятелей после розмирья с ними. Кошевой атаман Гусак отвечал на тот раз Матвеевцу отказом, но пообещал ему исполнить его просьбу спустя некоторое время. Прошла зима; пошли весенние воды. Тогда велено было все суда, стоявшие ниже Сечи для защиты от турецких городов, взять под охрану. Матвеевец, видя, что его желание не исполняют, очень опечалился и, заметив один, стоявший под Сечью, дубовый челн, направил к нему своих товарищей, убогих «харпаков», изъявивших согласие ехать с ним в дорогу, чтобы они взяли тот челн и увезли его в дальние от Сечи места. Но кошевой атаман Иван Гусак, узнав о том, потребовал к себе Матвеевца для допроса. Матвеевец пошел к кошевому не один, а взял с собой товарищей, куренного атамана Москальца, знатного товарища Остапца и около двух десятков простых казаков. Придя к кошевому, он стал спрашивать, зачем его звал кошевой к себе. Кошевой с гневом напал на Матвеевца за то, что он, без позволения, забирает челны и уходит из Сечи в неведомый путь. Матвеевец стал отговариваться, и кошевой, выйдя из себя, ударил его по щеке. Не стерпев обиды, Матвеевец схватил кошевого за грудь и стал с ним драться. За кошевого вступились куренные атаманы, за Матвеевца – его товарищи. Но сторона Матвеевца была перебита и перевязана. Матвеевца и его товарищей обвинили в бунте; троих бунтовщиков, самого Матвеевца, Москальца и Остапца, сковали железными ланцюгами, но товарищи Матвеевца разбрелись, Москалец ушел; остались только двое – сам Матвеевец и Остапец. В пятницу второй недели Великого поста кошевой Гусак собрал раду, на раде изложил преступление Матвеевца и спросил, какого наказания достоин он. Бывшее на ту пору низовое товариство и куренные атаманы на такой спрос кошевого ответили, что Матвеевец и его товарищ достойны смертной казни. Тогда решено было осужденных казнить немедленно. Палач, татарский невольник, Матвеевцу немедленно отнял голову, и казненный того же дня был погребен на месте казни; но с Остапцом случилось удивительное чудо: несколько раз татарин ударил его по шее, но никак не мог отрубить ему головы: так и остался он недорезанным. Тогда товарищи взяли его на излечение и стали заживлять его раны. После этого войско запорожское стало негодовать и «похваляться на зомсту» (месть) на кошевого Гусака за то, что он, не дождавшись казаков, ходивших на днепровые луга и в другие места ради рыбной добычи, казнил всеобщего любимца, казака Матвеевца. Особенное неудовольствие высказывали на кошевого те триста человек казаков, которые занимались ловлей осетров в днепровских порогах, они «чинили великое пререкание» на кошевого за то, что он такого человека, как Матвеевец, много раз бывшего в военных промыслах, осудил не по обычаю и поведению запорожского войска. Казаки находили, что Гусак казнил Матвеевца из зависти, боясь, чтобы войско не избрало его своим кошевым^[186].

Гетман Мазепа о происшествии, бывшем в Сечи, донес царям особым листом, в котором высказывал свое негодование по адресу кошевого, называя казнь казаков варварским поступком со стороны Ивана Гусака: «Такого скорого и сурового каранья на Запорожье от бывших атаманов кошевых над проступками не бывало, знати (знать) то сей атаман Иван Гусак взял межи войском низовым силу, что так поступити важился»^[187].

Самим запорожцам гетман Мазепа в это время отправил обширный лист в виде ответа на посланное ими марта 17-го дня укоризненное письмо. На запрос запорожцев о времени похода царских войск против неприятелей гетман отвечал, что на подобный вопрос он вовсе ничего не может отвечать, потому что разглашать о том преждевременно нельзя, чтобы не дать неприятелю времени собрать собственных для отпора сил; когда же окажется надобность в походе, то запорожское войско будет о том извещено царским указом и гетманским универсалом и за свои подвиги против басурман получит монаршескую милость и гетманское доброжелательство. О гадячских мещанах, хлопотавших «о закуплений» Переволочанского перевоза, гетман заявляет, что те люди много причинили ему неприятностей, досад и «ругательных слов», и потому гетман сам приносит на них жалобу в Кош. По поводу запрета присылки в Келеберду на зимовлю «войскового арматного стада» гетман отвечает, что он никогда в том войску никаких препон не делал и никаких пожитков с Келеберды себе не присваивал, и если запорожцы не всегда встречали там радушный прием от местного сотника, то причиной тому они же сами: приезжая туда на зимовлю, они держат себя там слишком надменно («всякий из них высоким себя чинит там») и много себе позволяют, причиняя людям немало кривды и неприятностей. Нужно, чтобы Кош, отправляя казаков из Запорожья в малороссийские города для отдохновения, посылал с ними, для удержания их от самовольства, старших «крепостью умоцованных» и чтобы те казаки располагались на жительство к своим родным и знакомым и не причиняли никаких неприятностей бедным людям. Что касается требований со стороны запорожского войска присылки ото всех мельниц полтавского полка отрубей, то об этом не было никаких распоряжений ни от прежних гетманов, ни от предшествовавших государей и потому в войско как посылалось, так и теперь посылается 500 бочек муки разом, не считая того, что дается по частям («на раздробь») всем запорожским казакам; приезжающим к гетману и уезжающим от него. Из перевозных же доходов гетман ни единого шеляга на себя не берет и все, что получается, отправляет в войско запорожское, исключая того, что зарабатывают перевозом две пары лип на Божьей церкви и на сотника в Переволочне, но и это установлено еще прежними гетманами, до уряда самого Мазепы. А что до раздачи заслуженным лицам из запорожского войска разных маетностей на Украине, будто бы «для похлебства делающейся», то и это неправда: еще со времени гетмана Богдана Хмельницкого и до Мазепиного уряда в малороссийских городах всегда значные и заслуженные добрые молодцы войска запорожского, не только на старшинстве бывшие, но и рядовые товарищи, кто того был достоин, «заживали», с царской и войсковой ласки, разные маетности, и теперь делается то же самое, нового же ровно ничего, и раздача таких маетностей никакого убытка войску запорожскому не причиняет. О внимании же и приязни гетманской к запорожскому войску всем известно: гетман никогда никого из запорожских товарищей не отпускал от себя без подарков деньгами и сукнами и всегда старался у великих государей о прибавке войску запорожскому милостивого царского жалованья и теперь будет стараться о том же, лишь бы только запорожское войско, согласно своей присяге, верно служило монархам, не верило никаким клеветникам, которые вносят раскол и ссору между товариством низовым и гетманом и причиняют беды державе великих государей и вред отчизне Малой России^[188].

Нельзя не заметить того снисходительного и заискивающего тона, в каком написано к запорожцам гетманское письмо. Оно и понятно: бегство в Запорожье Петрика, недовольства, отовсюду раздававшиеся на гетмана в Малороссии, волнения в самом Запорожье сильно беспокоили Мазепу, и ему нужно было так или иначе успокоить запорожцев, а для этого следовало обратить их внимание на другую сторону. Гетман от имени великих государей послал представление кошевому атаману Гусаку оставить всякие раздоры и чинить промысл против врагов святого креста, для чего им дозволялось взять старые челны на реке Самаре у Новобогородицкого городка.

Но этот призыв не произвел должного действия на запорожский Кош. Против крымцев в это время действовали только так называемые охотницкие казаки. Руководимые каким-то сотником Юском да фастовским полковником Семеном Палием, они напали в начале весны на урочище Пересыпи, за Очаковом, на возвращавшихся «с немецкой войны до Крыма» татар, шедших под начальством двух султанов – Девлет-Гирея и Батырь-Гирея. В этой стычке запорожцы многих неприятелей в плен забрали, многих покололи, немало добычи захватили и одного языка гетману Мазепе отослали, которого гетман, в свою очередь, отправил в Москву^[189].

Сам вельможный Кош ответил гетману только в начале месяца мая. Для того отправлен был в город Батурин сечевой казак Федор Лях с обширным от всех запорожцев письмом. И тон, и содержание письма показывают, что запорожцы вовсе не думали смиряться перед гетманом и что они по-прежнему считали себя обиженными им. Прежде всего они потребовали от гетмана выдачи им пожалованных от государей челнов и необходимого количества для починки их железа и смолы, а потом разразились укоризнами на гетмана за построение Новобогородицкого городка, за утайку восьми тысяч «перевозных грошей» от Переволочанского перевоза, за недоставку муки с мельниц Полтавского полка, за недозволение проживать запорожцам вместе с их арматными конями в Келеберде, за допущение гетманским посланцем Пантелеймоном Радичем, ездившим в Крым для размена пленных, захвата на реках Миусе, Кальмиусе и Берде запорожских рыбных и соляных промышленников в басурманскую неволю, когда, вследствие пущенного Радичем преждевременного слуха о имеющем быть мире между Украиной и Крымом, те промышленники слишком далеко углубились в татарские урочища и были полонены басурманами.

Многочисленные тайные агенты, которыми Мазепа наводнял Запорожье, поспешили отправить ему важные вести из Сечи и объяснить настоящее в ней положение дел. По словам таких агентов, в числе коих был какой-то «законник», запорожцы, после двухдневной рады, тайно отправили от себя двух куренных атаманов с товариством в Крым, с целью замириться с ханом, к тому подбивал их «проклятый» Петрик, который советовал запорожцам идти войной на Украину и, оставляя в ней в покое посполитых людей, истребить всех панов да сердюков, захвативших на Украине маетности, и поставить гетмана «с своей руки»^[190].

При всем том гетман старался держаться с запорожцами на мирной ноге. Он приказал воеводе Новобогородицкого городка передать запорожцам пожалованные им лодки, а от себя послал в Сечь четыре воза «гнучого» железа, 10 бочек смолы для поправки челнов; кроме того, на сооружение сечевой церкви пожертвовал сто золотых грошей, 12 бочек разного борошна, 10 полтей и 10 сал^[191]. Что до обвинений, высказанных ему Кошем, то на них гетман отвечает по пунктам. Город Новобогородицкий построен не по гетманской воле, а по воле самих государей, и жаловаться на это дело, столь спасительное для всех христиан в борьбе с басурманами, нет никакого резона, скорее запорожцы могли бы быть недовольными за построение турками днепровских городов Шагингирей и Кызыкермень, закрывших казакам выход на Черное море, нежели на сооружение Новобогородицка, возведенного не для утеснения запорожских вольностей, а для отражения басурманских на Запорожье и на Украину постоянных набегов. Недоплата перевозных денег от Переволочны – простое со стороны запорожцев недоразумение: запорожцам посланы деньги все сполна, и если бы было доказано обратное, то за утайку тех денег дозорца гетманский Иван Рутковский будет лишен жизни. Хлебные запасы, в количестве 500 бочек муки, также все сполна отправлены в Запорожскую Сечь, сверх этого гетман немало роздал запасов хлеба частью отдельным лицам низового товариства, частью полевым ватажникам, частью тем «заслуженным, которые, находясь в войске в нищете и убожестве, в городах проживали. Келеберда как была, так и осталась на положении всех городов Полтавского полка: гетман из нее ничего себе не берет, но ставить ли там одних коней арматных, а товариства не ставить – об этом не было и речи, потому что все города войсковым становищам подлежат. А что до захвата промышленных людей на Миусе и Кальмиусе в басурманскую неволю через преждевременное оглашение гетманским посланцем Радичем о имеющем быть мире между русскими и крымцами, то в том гетманский посланец не виноват нисколько, и кто пустил такую поголоску о мире и тем причинил шкоду бедным людям, не взявшим чрез то мер предосторожности и ушедшим далеко от своих пределов, за то пусть сам Господь Бог отомстит ему на его голове^[192]. Пантелеймон Радич, посланный в Крым и в другие крымские «басурманской владзы края о свободе невольничей», не выполнил своего поручения вследствие перемены бывшего хана и султанов на новых и вернулся назад из Крыма с одним знатным татарином, которому дано было поручение всех бывших в малороссийских и великороссийских городах пленных татар зареестровать и доставить о том ведомость новому хану в Крым. Опасаясь некоторых «неуважных людей» из запорожского войска, Радич, по собственной воле, нашел нужным в Запорожскую Сечь вовсе не заезжать, а от Кызыкерменя прямо к Переволочне пробраться. Сделал это он отнюдь не сообразуясь с волей гетмана, а по собственному желанию. Находясь в Крыму, Радич слыхал, что крымцы очень склонны заключить с русскими государями мир, но русские государи на тот мир, без согласия соседних государей, особенно польского короля, не согласны, и потому запорожцам следует держаться того же положения в отношении крымских татар^[193].