Стихи обо всем

… смерть не смерть, дым не дым, рай не рай, ад не ад, дом не дом. Каждый летит один, каждый думает о своём

Книга показался мне неоднородной. Сборник напоминает этакий «компот» из авторских переживаний, снов, мыслей, потерь, в котором рифмы разбавлены эссе и соседствуют с верлибром. Поклонников, наверняка, также порадует сокращённое интервью Воденникова, благодаря которому мы узнаем, что «самое яркое жизненное впечатление – это унижение. Унижение, которое я испытываю при столкновении с жизнью ежедневной и ежечасной». А в эссе «Когда мы превратимся в траву» Дмитрий Борисович размышляет о прорехах бытия. Творчество поэта изобилует, «разрывами стихотворной ткани, через которые сквозит иной мир, иной смысл, иная возможность», которые порой ударяют наотмашь. Хотя и без прорезей да разрывов, писательская искренность зашкаливает. Временами я испытывала неловкость, сродни переживаниям вуайериста, нервно подглядывающего в замочную скважину, хотя центральные авторские страсти беззастенчиво дрейфуют по лирической поверхности. Наиболее часто повторяющиеся среди них: страх небытия, ужас старости, детские обиды, недолюбленность, уязвимость, смерть любимой женщины.

О, эта мука детских фотографий людей, которых мы любили или любим (все эти уши, ёжики и лбы), она не в том, что все они – жемчужины, не в том она, что мы им – не нужны, а в том, что мы про них уже всё знаем, а им не видно – собственной судьбы

Автор не выходит из образа «я сладость, я слабость, я нежность…». Он регулярно и с удовольствием напускает туманного шарма и обаятельной загадочности. В его произведениях наблюдается своеобразная эпатирующая томная манерность, страсть к эзотерике и мистицизму, которые в большей степени присущи нежному полу:

«Отрок, родившийся в этот срок – гневлив, суетен, боязлив, по-женски непостоянен. Способен тайно лгать и отличается позорной неправедностью» …

Все это про меня

Удивительное дело, чем больше стихотворений оставались позади, тем сильнее меня преследовал образ Ренаты Литвиновой. Идеальная пара, «чувствую нутром» – когда-то пела Земфира. По крайней мере для бесед. Меня несёт, куда-то не туда, за горизонт «стремительных событий», прошу прощения. Выдаю желаемое за действительное:)

Воденников – поэт интеллектуальный, «яблочный»/«цветочный» сиренево-лиловый (как по мне, скорее – лунный) «обжигающий» мальчик. Он имеет низкий порог эмоциональной реакции, счастливую наружность и нелёгкую судьбу. Тонкое искусство словесной эквилибристики Дмитрием усвоено вполне, но далеко не всегда ему удаётся приглушить яркие софиты творческого нарциссизма, что спорадически вызывает у читателей лёгкую досаду. А может, и не легкую:) Не каждому дано значится «королём поэтов».

3. Я – это очень, очень просто: немного тщеславья, немного терпенья плюс тела бледного кулёк, который я тащу через года, как будто что-то ценное таскаю (ведь даже я подвержен тленью).

я этого не понимаю.

4. Мне нравятся стихи, когда они летят, но до чего ж они со мной не схожи: я так хочу в их белоснежный сад, они ж над Бабушкинской маются, кричат, голодные, как стая ворончат, – в них слишком много черноты и дрожи

***

– И последний вопрос. Если следовать Вашей образной логике, кем бы Вы хотели стать в конце сериала: победителем, жертвой? Ну, хотя бы гипотетически? – Национальной святыней. Только – почему гипотетически?

«Поскромнее, — куда как громко!»:) А с другой стороны, почему бы нет?! Воденников самодостаточен и грациозно использует собственные правила игры, приёмы, образы и маски, которые выглядят невероятно органичными.

А чтобы быть еще любимей вами (а это, кстати, мне всегда хотелось, но, видно, не сумел я лучше стать) – так вот

теперь вниманье, это важно:

я никогда быть не хотел отважным, но я хотел – смешить и ужасать, смешить и ужасать, Вплоть до могилы

В поэтическом мире Дмитрия Борисовича прослеживается невероятная тяга к одиночеству, смерти, могилам, яблокам, сновидениям, цветам, ветру, синеве и лиловому; неоднократно подчеркивается суетность чувств и эфемерность любой формы жизни.

Так вот во что – створожилась любовь: сначала ела, пела, говорила, потом, как рыба снулая, застыла, а раньше – как животное рвалось

***

… Но если вдруг они все замолчат и перестанут плакаться, как дети, они почувствуют, что через низ сейчас (как через нас живых, пять-шесть секунд назад) проходит розовый и серый ветер.

И серый ветер – всех печальней нам, А розовый – счастливей, чем мы знали. И в этом больше одиночества, чем там: Когда нас не любили и бросали

В общем, война не война, сон не сон, смерть не смерть, жизнь не жизнь, дым не дым. Каждый летит в пустоту, каждый думает, что любим

Властитель муз питает слабость к риторическим вопросам: «Ну чё молчим? Никто не хочет знать?»/ «Вы понимаете, что я хочу сказать?»/ «(я понятно – говорю?)»/ «Но вот когда и впрямь я обветшаю – /искусанный, цветной, – то кто же, кто же/ посмеет быть, кем был и смею я?»/ «(Так почему его мы в люльке не убили?)».

Некоторые образы кажутся удивительно смелыми: «Любая женщина – как свежая могила: из снов, из родственников, сладкого детей»; иные – утомительно физиологичными: «Но пока ты ещё жива и у тебя – первая в жизни течка,/ я хожу за тобой с белой наволочкой – и везде, где успел, подстилаю./ А между прочим, собачья кровь – сначала мелкая, будто сечка,/ а потом – виноград раздавленный, тёмно-красная и густая»; третьи – гениальными «И сказал я вам: – Ося или Сеня,/ запомни: всё, что здесь останется от нас –/ каких-нибудь пять-шесть стихотворений,/ осенних, гулких, яблочных, весенних,/ ни от чего не защитивших нас».

Воденников – поэт нервный, непредсказуемый неоднородный. Что-то в этом есть. Какая-то ощутимая и необъяснимая магия. Произведения Дмитрия интересно читать и про себя, и вслух «потому что (его) стихи не растут/ как приличные дети,/ а прорастают ночью, между ног,/ и только раз рождаются в столетье/ поэт-дурак, поэт-отец, поэт-цветок». Удивительное дело, однако в главном вирше «Стихи обо всём», определившим наименование сборника, почему-то недостаёт стихотворения за номером 6. Что это: редакторское упущение, авторское упрощение, тест на внимательность?

Не стану лицемерно строить из себя знатока и ценителя современной поэзии. Лирический сборник я открывала лет 10 назад, а может, и того больше. И это были отнюдь не современники, а мастодонты серебренного века. Своим неожиданным "знакомством" с автором книги я обязана «Белому шуму» Татьяны Никитичны Толстой. Поэт был гостем одного из выпусков передачи («Разговор с поэтом Дмитрием Воденниковым о снах, о слезах, о смерти, которой нет и о том таинственном пространстве, где есть вообще все»). Воденников оказался изумительным собеседником, интересной, неординарной личностью. «Птичий рынок (сборник)» окончательно убедил меня в том, что и проза Дмитрия Борисовича достаточно симпатична.

Книга «Стихи обо всём» вызвала резонансные ощущения: сначала стихотворения понравились, затем разонравились, потом снова казались прекрасными, местами даже гениальными, но спустя n-e количество строк опять почему-то были не по нутру. Какой-то бесовской маятник, и только! Невыносимо хаотичная, и вместе с тем безумно притягательная лирика, которую хочется читать и перечитывать. Говорить о постоянной «боли. Всего тела вдоль», «ятагане, огне» в отношении поэзии Воденникова мне не приходится, но фрагментарно она довольно красноречива и убедительна:) Многие произведения весьма талантливы и проникновенны.

Резюмирую: и проза, и поэзия Дмитрия Борисовича безусловно хороша и определённо заслуживает внимания. Нет ни малейшей возможности остановиться, когда вокруг так много изумительные четверостиший:

А девочка еврейского народа (и русского) сказала в сентябре, что если и убьёт её природа, то только яблоком по голове

***

Так вот для чего это лето стояло в горле как кость и вода: не утешеньем, ни счастьем не стало, а благодарностью – да

***

Потому что в смерти – не в постели: ни втроем не будешь, ни вдвоем. Каждый погибает, как умеет, каждый умирает о своём

Р.S: вот уже и юбилейная (сотая) рецензия, но вместо лапидарности, безудержное словоизвержение: «и только (совесть) графоманство с каждым днем страшней. Беснуется: великой хочет дани». Тоска((( Перефразируя Воденникова:

– Какого хрена, – спрашиваю, – мучить (меня любовью) вас рецензиями, когда мне надо о пенсии – думать

Р.Р.S:

Дорогие мои, бедные, добрые, полуживые… Все мы немного мертвы, все мы бессмертны и лживы