Тумба после этого весь следующий день отлеживался в полевом лазарете, где его отпаивали пивом и огуречным рассолом.
Яшка же с утра заступил в караул.
Книга третья
Мы будем жить…
теперь…
по новому.
Глава 1. Взаперти.
3.1.1.
Между тем, осада замка-тюрьмы продолжалась. Правда, без каких либо видимых результатов. Стены у тюрьмы были толстенные, не хуже чем у любого замка. Припасами она была обеспечена на несколько лет вперед, (это не считая того, что у завоевателей еще и своих продуктов был целый воз). Так, что голодная смерть им не грозила. Больше всего осажденных (чуть не написал – осужденных) донимала скука, сидеть целыми днями взаперти было очень тяжело. Но тюрьму за просто так отдавать ни кто не собирался. Какая – ни какая, а все же – почти что своя, родная. За время своего вынужденного заточения клоуны уже успели к ней немного привыкнуть и даже чуть – чуть полюбить.
Осаждающие (и осуждающие) тюрьму бугорландцы, в отличие от клоунов, от безделья не страдали. Они, (опять же – в отличие от клоунов), регулярно получали положенное им по контракту жалование, а иногда даже и премию. Поэтому сидеть просто так без дела и скучать бугорландцам не полагалось. В свободное от несения службы время бугорландские солдаты занимались благоустройством своего лагеря и его близлежайших территорий. За время осады они нарыли вокруг тюрьмы кучу траншей и окопов, обустроив их на свой бугорландский лад. А именно – укрепили откосы камнем, сделали навесы от дождя, дорожки между постами посыпали желтым песком, очаг полевой кухни и тот выложили из крупного местного песчаника.
Таким образом, в лагере аборигенов царили чистота и порядок. Окурки сигарет, пустые бутылки и иной мусор, все складывалось в специально для такого случая привезенные из Трунштейна урны.
Совсем другое дело было в тюрьме, где, с приходом завоевателей, всюду теперь валялись разбитые бутылки, пустые консервные банки, окурки и прочий хлам. Видя такое безобразие, Горох решил навести в тюрьме хоть какой-то порядок. Крайним в этом деле оказался Мороз, бросивший на свою беду на глазах у царя окурок мимо урны.
– Даю тебе два часа сроку на то, что бы убрать весь мусор из тюрьмы, приказал Горох незадачливому Морозу.
– А куда я его дену? – завозмущался Мороз. – Меня же местные с этим мусором отсюда не выпустят. Немного подумав, он добавил:
– Я боюсь, что они меня теперь и без мусора отсюда ни куда не выпустят. Впрочем, можно выкинуть мусор через стену, и дело – с концом. Пусть местные там с ним мучаются.
– Даже и не думай об этом, одернул Мороза царь. – Хочешь на весь мир меня опозорить? Не забывай, что там у них придурок с кинокамерой ошивается. Знаешь-ка, что, – ты вырой яму и скидай в нее весь мусор, посоветовал Горох Морозу.
– А землю от ямы я куда дену?
– А ты вырой такую яму, чтобы места на все хватило, и на землю – и на мусор. Мороз ни чего на это возразить не смог, и отправился с недовольным видом за лопатой. Таким вот образом и в тюрьме на какое-то время воцарился относительный порядок.
3.1.2.
По другую сторону тюремной ограды, у Виргеума, были свои заботы.
Вышло так, что все хлопоты по осаде тюрьмы легли на его изнеженные королевские плечи. Король с радостью переложил бы эти заботы на чужие плечи, но перекладывать было не на кого. Поскольку тот, кто по своей должности должен был обеспечивать безопасность страны – главнокомандующий Тортенсон в самый неподходящий момент выбыл из строя. Нет, он не пал на поле брани, как могли бы подумать некоторые слишком прыткие умы, все оказалось намного прозаичнее, – он ушел в отпуск.
Ну, кто же мог предположить, что коварный Горох со всей своей компанией появится в Бугорландии так внезапно, не с кем заранее не согласовав свое вторжение. Тем более – летом, в самый неподходящий для этого момент, – в период каникул и отпусков. В Бугорландии любой мальчишка знал, что самое лучшее время для войны – поздняя осень, недели через три после сборки урожая. Три недели практичные бугорландцы отводили себе для свадеб и других праздничных гуляний.
Верный солдатскому долгу, Тортенсон готов был воевать и летом – в разгар курортного сезона, но идти на смерть не отгуляв свой законный отпуск, это уж было через чур. Смерть на войне Тортенсона ни сколько не пугала. Смерть на поле боя, среди рвущихся снарядов и развевающихся знамен, – что может быть лучше, для старого вояки? Но умереть, не отгуляв свой законный ежегодный отпуск, он позволить себе конечно же, не мог. График отпусков утверждался Виргеумом еще в декабре прошлого года и ни кто не имел права его изменять.
Прихватив удочки, рюкзак с тушенкой и один из военных шатров, Тортенсон ранним утром, незаметно, (чтобы не вызвать панику среди своих солдат) покинул королевский лагерь. Он хотел было взять с собой еще и слона, со спины которого так удобно было рыбачить, но Виргеум не разрешил. И не то, что королю было жалко дать слона на время, нет, просто отсутствие такого большого животного сразу бы заметила Киса де Мура, и закатила бы Виргеуму страшный скандал. Королева даже в мирное время не любила, когда военное имущество использовалось не по назначению, а уж про нынешнюю ситуацию и говорить не приходится.
3.1.3.
Лишившись своего главного специалиста по военному делу, Виргеум как-то сразу приуныл. Ему до смерти уже осточертела вся эта тюрьма, от которой теперь ни на миг нельзя было отлучиться. Ни на рыбалку сходить, ни в огороде покопаться. Последнее обстоятельство особенно бесило короля. Больше всего на свете он любил копошиться в своем огородике, среди грядок со свеклой и капустой. Нужно было срочно что-то предпринимать, а что именно следовало предпринимать знал только один человек в королевстве, а именно – Али ибн Лура. К нему-то и отправился король, за очередным советом. Виргеум уже несколько дней ничего не спрашивал у своего мудреца, и теперь решил восполнить этот пробел.
В это время главный мудрец королевства пребывал в крайне подавленном состоянии. В такое состояние он впал сразу же после начала военных действий. Как известно, мудрец больше всего на свете любил тишину и покой, но, ни как не гром пушек и разрывы снарядов. И теперь он целыми днями лежал на диване, у себя в палатке, куря кальян и пребывая в некой затуманенной прострации. Только таким вот образом он мог заставить себя переносить все тяготы и лишения военной службы.
Вошедший с улицы король первым делом сильно закашлялся, и принялся размахивать руками, отгоняя от себя сизый табачный дым.
– Чем это Вы тут занимаетесь? – недовольно проворчал король, – задохнуться можно.
– Курю, Ваше Величество, флегматично пояснил мудрец, – Еще вопросы будут?
Король с досады даже выругался про себя, за то, что так глупо и бестолково использовал уже один вопрос. Но ничего, у него еще имелась как минимум парочка вопросов в запасе. Да только вот беда, король так разволновался, что ни как не мог сейчас сформулировать четкий вопрос. И чтобы как-то прервать затянувшуюся паузу король решил для начала поговорить немного на отвлеченные темы.
– Что–то давно Вас не видно у нас, часом не заболели ли? Это не вопрос, не вопрос, сразу же уточнил, наученный горьким опытом Виргеум. Али ибн Лура выжидающе посмотрел на короля.
– Я вот, что хотел у Вас спросить…, Виргеум задумался… Но то ли вопрос у короля все ни как не желал формулироваться, то ли под воздействием кальянных паров, но задумался Виргеум надолго. Вскоре Али ибн Луре надоело ждать вопроса, и он тихонько потряс короля за плечо. Виргеум очнулся, и спросил, не разобравшись:
– Где это я?
– Вы у меня в палатке, Ваше Величество, радостно ответил Али ибн Лура и снова впал в прострацию с чувством выполненного долга. Виргеум же от греха подальше отправился к себе, отдыхать.
Глава 2. Временное затишье.
3.2.1.
Таким образом, активные военные действия между сторонами не велись. Война приняла затяжной, медлительный характер. Виргеумских солдат, в отличие от клоунов – захватчиков, такое положение дел очень даже устраивало. Жили они в палатках, на свежем воздухе, получали усиленное питание и существенную надбавку к жалованию. Дни стояли жаркие и солдаты с той и другой стороны в свободное от нарядов и караулов время вовсю загорали по разную сторону тюремной ограды.
3.2.2.
Тортенсон, навещавший, время от времени, свое войско, все же выпросил у короля одного слона. (Младшего, конечно же, Старшего слона Виргеум благоразумно оставил у себя.) И теперь военноначальник рыбачил не с берега, где ловилась одна мелочевка, а почти на самой середине реки и на улов ему было грех жаловаться. Правда, полноценного отдыха у Тортенсона все равно не было, поскольку младший слон то и дело норовил свалить Тортенсона в воду, так, что военноначальнику приходилось быть все время на чеку и не дремать.
3.2.3.
Правители же враждующих сторон, как-то незаметно для самих себя подружились друг с другом и теперь вечерами даже играли вместе в шахматы. Происходило это так, Горох, сидя на крепостной стене, наблюдал за ходом игры в бинокль. Решив, куда следует ходить, он кричал в рупор об этом Виргеуму, а тот внизу передвигал шахматные фигуры и за себя и за царя. При такой игре, как ни странно выигрывал обычно Горох, и не потому, что он хорошо играл в шахматы, а потому, что Виргеум играл еще хуже. Виргеум проигрывать не любил, поэтому всегда, когда дело приближалось к его проигрышу, король начинал нервничать, по несколько раз перехаживал, ронял фигуры, и, в конце концов, переходил на личности, т.е. начинал выговаривать Гороху за его поведение:
– А все – таки ты, Горох, не прав, так дела не делают. Что это такое – пришел, увидел, – отобрал. Так честные завоеватели не поступают.
– Вам хорошо говорить, Ваше Величество, не соглашался с королем Горох. – У Вас все есть, и земля, и замки, и государство. А как быть нам, – у которых ничего этого нет?
– Это – Ваши проблемы, морщился король, – и меня они не касаются. А вот тюрьму мою извольте вернуть.
– Для Вас, Ваше Величество, это может и тюрьма, парировал доводы короля Горох, – а для меня она как дом родной.
– Но, это же не нормально…
– А с Вами, Ваше Величество, по нормальному ни как не получается, отвечал в ответ на это Горох.
– Жениться тебе надо, вот что я тебе скажу, предлагал тогда король. – Найди себе какую-нибудь принцессу незамужнюю – и женись. Я слышал, что где-то в тридевятых царствах, в тридесятых государствах, за принцесс полцарства дают в придачу.
– Нас этими сказками не проведешь, усмехался в ответ Горох. – Ищите дураков в другом месте.
На этом игра обычно заканчивалась, и рассерженные правители расходились в разные стороны.
Глава 3. Бароны.
3.3.1.
Баронам же до всех этих мелких дрязг и пересудов не было абсолютно ни какого дела. Шахматы их тоже не интересовали. Каждый день, рано поутру они уезжали из тюрьмы, якобы за подвигами, но на самом деле просто на поиски приключений. И каждое утро бугорландцы пропускали баронов на волю, в надежде, что те обратно уже не вернутся. А когда вечером бароны все же возвращались обратно, бугорландцы впускали их в тюрьму, поскольку там им (по мнению все тех же бугорландцев) было самое место. Таким вот образом бароны и шастали беспрепятственно на волю и обратно. Проделать тоже самое, ни кто из завоевателей не решался.
Баронам же на приключения в последнее время что-то не везло. Ни великаны, ни драконы, ни другие какие либо кровожадные хищники на их пути не попадались. И, тогда Шампиньон ложился под ракитовым кустом и мирно дремал себе до обеда, а Батон, как более молодой и беспокойный, продолжал в одиночку шататься по округе.
И вот как – то раз, взяв без разрешения отцовскую свинью, (бароны, как известно, могли брать без разрешения все, что им вздумается), Батон, заблудившись, заехал куда-то довольно далеко от тюрьмы, и сам того не замечая, попал на чей-то огород. Свинья, завидев сочный салат и капусту, с радостным визгом набросилась на дармовую жратву. Тюремная пища, судя по всему, и ей была не в радость.
И все бы было ничего, но тут их заприметила молодая девушка, по всей видимости, хозяйка этого огорода. Ничуть не убоявшись огромного роста и страшного вида свиньи, девушка, схватив хворостину, принялась гонять хавронью по всему огороду, потоптав при этом еще больше капустных кочанов и морковных грядок. Батону такое легкомысленное поведение девушки крайне не понравилось, (вполне возможно из-за того, что он сам все это время находился не где-нибудь, а на этой самой, гоняемой по всему огороду, свинье.)
Поэтому Батон принялся орать во все горло, чтобы девушка прекратила хулиганить.
– И не подумаю, ответила наглая девица. – И еще все папе расскажу, и тогда тебе точно не поздоровится.
– Ну, и жук, должно быть у тебя папаша, ухмыльнулся Батон, – раз за какую-то там капусту способен удавится.
– Это не какая-нибудь там капуста, обиделась девушка, – а самая что ни на есть настоящая брюссельская капуста – кольраби.
На что Батон, рассмеявшись ей прямо в лицо, заявил, что ни какая это не брюссельская капуста. Его на мякине не проведешь, он – то знает, где растет брюссельская капуста
– Ну, и где же она растет? – растерялась девушка.
– Брюссельская капуста растет в Брюсселе, где же еще… – Эх ты – деревня, засмеялся довольный своей сообразительностью Батон.
– А ты собственно кто такой, чтобы смеяться надо мной? – не на шутку разозлилась девица.
Только тут Батон как следует ее разглядел, и узнал. Оказалось, что перед ним стоит не кто-нибудь, а та самая черноволосая девица, которую они встретили в самом начале своего путешествия, и с которой он давно уже хотел познакомиться поближе. И вот такая у них получилась встреча. Немного смутившись, (сильно смущаться баронам не полагалось ни при каких обстоятельствах) Батон слез, наконец-то, со свиньи и представился:
– Я барон Батон, и нам Батонам, т.е. баронам все дозволено в этом мире. Заметив отразившееся на лице девушки недовольство, Батон, желая приободрить ее, без всякой задней мысли добавил:
– Да не переживай ты так, может и тебе когда-нибудь повезет. Вам, женщинам, в этом смысле проще, – выйдет деревенщина, какая-нибудь замуж за барона, и все – считай она уже без пяти минут баронесса.
Девица от гнева даже ногами затопала и заявила, что ни когда она … ни за что на свете она не станет баронессой. На что Батон заметил с усмешкой, что с таким характером это вполне вероятно. Когда же девушка заявила, что она и не желает быть баронессой, Батон обиделся, и обозвал ее дурой.
Так еще Лисичку, младшую дочь короля Виргеума (а это была именно она), еще ни кто не оскорблял, даже в школе. Несколько секунд она стояла, молча, глотая воздух от гнева, не в состоянии вымолвить ни слова, а потом убежала прочь вся в слезах.
– Ну вот, и поговорили, задумчиво сказал сам себе Батон, и поехал обратно в тюрьму.
3.3.2.
А вечером того же дня за ужином Лисичка сдержала свое обещание и пожаловалась на Батона папе, который не смотря на военное положение ужинал всегда дома – в Трунштейне. Папа очень разозлился и на очередном шахматном сеансе (до того, как правители начали обсуждать щекотливый вопрос о частной собственности на местную недвижимость) пожаловался Гороху на его подчиненного. В ответ на это Горох пообещал сурово наказать Барона и посадить его в тюрьму. Как сказал, так и сделал, – посадил, т.е. запретил ему целую неделю выезжать куда-либо за пределы тюрьмы.
Батон же, узнав, что дикая незнакомка, которую он так некстати оскорбил, есть не кто иная, как принцесса, обрадовался и закричал на всю камеру:
– Подумаешь – принцесса. Это сегодня она – принцесса, а завтра ни куда не денется – станет баронессой. За что и получил от царя Гороха еще неделю тюрьмы.
Глава 4. Новое лицо.
3.4.1.
Тем временем в Бугорландии жизнь на месте не стояла. В ночь со среды на пятницу границу Бугорландии пересекла некая весьма упитанная дама. Дама в черном. В черном платье с белыми кружевными оборками. Лицо незнакомки скрывала черная шелковая вуаль. Из личных вещей при даме был только небольшой кожаный саквояж, судя по всему – весьма тяжелый. Бугорландскую границу незнакомка переходила крадучись на цыпочках, и ежеминутно оглядываясь, словно боясь встретить кого-нибудь в этот поздний час. Судя по всему, дамочка явно не хотела афишировать свой приезд.
Тут как назло из-за ближайших кустов вылез черно-белый кот с дымящейся сигарой в зубах, и принялся бесцеремонно тереться о толстые икры незнакомки, громко урча при этом на весь лес. Дама, схватив двумя пальчиками наглого кота за загривок, подозрительно оглядела его со всех сторон, и, убедившись, что сие животное не представляет для нее ни какой опасности, успокоено, забросила его в густые заросли терновника в изобилии росшего вдоль дороги. После чего пошла себе дальше, вздрагивая от каждого шороха.
Впрочем, далеко уйти ей не удалось. Не успела дама пройти и нескольких шагов, как тут же столкнулась нос к носу с главным мудрецом королевства. Дама так внимательно глазела по сторонам, что не видела, что творится у нее под носом. Мудрец же стоял прямо посреди дороги, высоко задрав голову, и разглядывал звезды. Выспавшись днем, (он всегда старался спать только днем, что бы ни кого не видеть и не слышать), Али ибн Лура любил гулять по ночам, размышляя в кромешной тишине о всевозможных тайнах и загадках вселенной. Мудрец любил ночь с ее беспредельной тишиной и спокойствием, когда ни кто к нему ни приставал ни с какими дурацкими вопросами.
Но только не в этот раз. Не успел Али как следует насладиться прохладой ночи, как его тут же сбила с ног таинственная дама под вуалью.
– Скажи-ка, любезный, обратилась дама к лежащему в пыли мудрецу, поправляя при этом двумя руками свой пышный бюст, – где тут у вас Горох обитает? В ответ на это Али ибн Лура, истошно завопив, умчался прочь. Дама в замешательстве закурила сигару, с трудом достав при этом спички откуда-то из – под своих многочисленных юбок.
Тут-то ее и заметил неугомонный режиссер, который также как и мудрец любил изредка побродить по ночам, в поисках вдохновения. Днем он еще остерегался покидать бугорландский лагерь, но ночью природное любопытство брало вверх над осторожностью. И режиссер тайком ото всех гулял по ночному лесу, обдумывая очередной сюжет своего нового фильма. Заметив курящую на дороге одинокую даму с пышным бюстом, Факс с интересом приблизился к ней, усиленно стараясь при этом припомнить, где он оставил свою камеру. Его неразлучная спутница ворона встревожено кружила над его головой. Сев на ближайшую ветку мудрая птица прокаркала:
– Бывает и хуже…
Обнаружив, что ее обнаружили, дама выпустила струю сигарного дыма в воздух, и злобно пробормотала:
– Ну, что уставился, лупоглазый. Деньги есть? Факс ошарашено покачал головой.
– Врешь ведь, собака. По глазам ведь вижу, что врешь. Ну да, шут с тобой, горестно вздохнула дама, – скажи-ка мне лучше, как бы мне Гороха найти?
На этот довольно странный вопрос Факс честно и прямо ответил, что сейчас все рынки закрыты, поскольку ночь на дворе. Обозвав Факса – «чертовым маразматиком» дама все же уточнила, что ей нужен не просто горох, а так называемый царь Горох – завоеватель. Разобравшись, что к чему Факс тут же послал даму в тюрьму. Незнакомка обиделась и хотела стукнуть Факса саквояжем по голове, но промахнулась. Факс не стал дожидаться, покуда дама замахнется на него вторично, и благоразумно отскочив в сторону, пояснил, что Горох со всей своей компанией уже вторую неделю сидят в местной тюрьме. На что незнакомка, хмыкнув носом, злорадно заметила, что ничего другого она от этого Гороха и не ожидала. После чего поинтересовалась судьбой барона с сыном-недотепой. Факс не стал лукавить и честно признался, что бароны сидят там же, в соседней камере. Дама от огорчения смачно сплюнула на землю, после чего вновь поинтересовалась у Факса:
– Ну, а деньги-то у них есть?
– Сссейчас у них ддденег нннет, честно признался режиссер, больше обычного заикаясь от волнения. – Но деньги бббудут, скоро бббудут. Вот пппродадут они тюрьму, и денег у них будет – ммморе. Простите, а Вввас случайно не Дддюймовочкой зовут?
– Нос, меня зовут – карлик Нос, буркнула в ответ незнакомка.
– Ссстранное имя для дддамы, удивился Факс.
– Ничего тут странного нет, раздраженно заметила дама. – Нос – это не имя, и даже не фамилия. Нос – это стиль жизни, псевдоним – проще говоря. Нос – от слова «носить», «возносить», «поносить», «уносить», «доно… – Ну, и так далее… – И заруби себе на носу… – Тьфу ты, привязался ко мне этот нос как банный лист… – В общем не суй свой нос в чужие дела, пригрозила дама напоследок. – Иначе, – останешься с носом…
Потушив окурок сигары о подошву своей босоножки 45 размера, дама спросила:
– Ну, и как мне быстрее всего в тюрьму попасть?
– Да зззачем Вам это нннужно? – попытался отговорить незнакомку от такого опрометчивого поступка режиссер. – Вы тттакая мммолодая, у Вас еще вввся жизнь вввпереди…
– Убью, скотина! – прорычала дама в ответ.
Видя, что женщина разводить шуры-муры сейчас не в настроении Факс, вкратце объяснил, как ей сподручнее всего добраться до тюрьмы.
– Если заблудитесь, посоветовал он напоследок, – ппподеритесь с кем-нибудь, и вас тут же дддоставят в тюрьму бббыстро и совершенно бббесплатно.
При этих словах режиссера охватило неодолимое желание снять на пленку эту странную даму прямо здесь и сейчас, пока она себя окончательно еще не погубила. На фоне полной луны и блеклом мерцании звезд,
– Зззнаете, что, быстро затараторил Факс, боясь, что дама вновь его перебьет или побьет. – У меня в лагере кккамера осталась. Я… я не предполагал, что она сегодня мне может пппонадобиться. Вы пппостойте здесь нннемного, а я бббыстренько сбегаю за ней, и тут же вввернусь. И не дожидаясь ответа, режиссер со всех ног кинулся бежать прямо сквозь колючие кусты.
– Ну и страна, процедила сквозь зубы дамочка с саквояжем, – одни камеры, лагеря, – да тюрьмы. Я, конечно, хотел отсидеться до поры до времени, – но не также!
3.4.2.
Дожидаться возвращение блудного режиссера дама, конечно же, не стала, и уже через час она благополучно стучала ногой в мрачные тюремные ворота. Нынешнее поколение бугорландцев предпочитало не связываться с женщинами без особой на то необходимости, поэтому они спокойно пропустили даму сквозь свои ряды в тюрьму, резонно решив, что та пришла к кому-то из заключенных на свидание. Траурное одеяние дамы вполне соответствовало этому предположению.
Маргадон, стоявший в эту ночь на страже тюремных ворот, увидав особь женского пола в такое время и в таком месте, от удивления широко разинул рот, и некоторое время был просто не в состоянии понять чего она от него хочет. Дама же хотела только одного – попасть в тюрьму.
– Что, прямо сейчас? – испуганно пролепетал изумленный стражник.
– Да, идиот, прямо сейчас! – заорала на него незнакомка в черном. Совсем потерявший голову Маргадон бросил свой пост и побежал за Грифуссом. Будить царя, даже в таком возбужденном состоянии, он так и не решился.
Грифусс же в это самое время мирно дремал себе сидя за огромным пультом тюремной охраны. За этим охранным пультом он проспал много лет, по долгу службы охраняя пустые камеры. За тридцать лет своей безупречной службы палач так привык к этому пульту, что теперь мог спокойно спать только здесь.
Выслушав взволнованного Маргадона, палач ни чему уже не удивляясь, молча направился к воротам. События последних дней показали, что в жизни может случиться все, все что угодно. Молча открыв ворота, Грифусс впустил даму в тюрьму. И лишь потом, чисто формально, поинтересовался, что же привело благородную леди в эти застенки.
– Деньги, грубо ответила леди. После чего невозмутимо достав, из-под многочисленных своих юбок, сигару, дама закурила. Палач озадаченно почесал в затылке.
– Лично я женщинам денег принципиально не даю, заметил он как бы невзначай. – Они их тут же все растратят. Давать женщинам деньги все равно, что кидать их на ветер. В смысле – деньги кидать на ветер, а не женщин…
– Горох у тебя сидит? – резко перебила дама разговорчивого палача.
– Ну, предположим что у меня, с некоторым опасением вынужден был признать палач. – А в чем, собственно, дело?
– Провидите, провидите меня к нему, я хочу видеть – этого человека, рявкнула дама.
– Приемные часы у нас с десяти до пяти каждую субботу. И то только для близких родственников. Вы ему близкая родственница?
– Очень, невозмутимо ответила дама. – У нас с ним бизнес, понимаешь, – бизнес. Дурья твоя башка.
– Знаем мы этот ваш бизнес в час ночи, пробурчал в ответ Грифусс. – И вообще, их величество сейчас отдыхать изволят. Им сейчас не до баловства.
– Ты, что, облезлая обезьяна, места своего хочешь лишиться? Я это могу устроить в два счета, в ярости заорала дама. – А ну, живо веди меня к Гороху!
– Иди на пост, прикрикнул в свою очередь Грифусс на Маргадона, зачарованно не отводившего глаз с пышнотелой незнакомки. – Нечего тебе это на это безобразие смотреть, мал еще! После чего лично препроводил даму в камеру к Гороху.
3.4.3.
Царь в это время мирно спал вместе со всеми своими немногочисленными подчиненными в одной большой камере. Спать в маленьких одиночных камерах клоуны боялись.
Проснувшись от скрежета открываемой двери, горе-завоеватели увидали в проеме двери странный силуэт. Спросонок они поначалу приняли было этот силуэт за местное приведение, и дикий ужас сковал их члены. В камере установилась мертвая тишина. Дама же, воспользовавшись благоприятной для нее ситуацией, не спеша подошла к нарам, на которых спал Горох, и грозно спросила:
– Не узнаешь меня?
Горох, натянув одеяло по самую шею, отрицательно покачал головой. Хотя, что-то во взгляде этой странной дамы было ему знакомо.
– Сам сначала объявись, а предъявы потом кидать будешь, – подал голос, лежавший на верхних нарах, Мороз. – С кичи давно откинулся?
– Я – Нос, сыщик Нос, представилась дама. – Прибыл к вам по долгу службы. Ищу, сыщик-дама подозрительно огляделась по сторонам, – ищу себя …
– Кого ищете? – не понял Горох. – Себя? Но зачем?
– Такое важное дело не стоит доверять посторонним лицам.
– А, коллежский асессор Ковалев, Вам, случайно, не родственник?
– Ни в коем разе, у нас в роду сроду ни кого ниже статских советников не было.
– Подозрительно все это, задумчиво пробормотал со своей шконки Цап-Царапыч. – Дама одна, в такой час, в тюрьме. Вы часом случайно не того…
– Нет, отрезала дама.
– Жаль… – А от нас тогда, что вам нужно?
– Хотелось бы немножко денег получить…
– Каких еще денег?– не понял Царь.
– Любых, радостно залепетала пышнотелая дама. – Меня устроят любые деньги, в неограниченном количестве…
– А Вы точно часом не того…, – уточнил еще раз Цап-Царапыч.
– Нет, рявкнула дама, – и не надейся!
– Это Вы, не знаю, на что надеетесь, обиделся клоун. – У нас здесь пока, что еще тюрьма, а не… черт знает, что…
Оставив этот возглас без внимания, дама с интересом оглядела камеру:
– А у вас тут довольно уютно. Я, пожалуй, поживу здесь немного. Как говорится денег нет, так хоть пустите переночевать.
Камера, в которой находились сейчас завоеватели, и впрямь была отделана со вкусом и поистине с королевской роскошью. Здесь все осталось без изменения со времен незабвенного герцога Рокфора. Стены камеры были сплошь увешаны старинными гобеленами и подлинниками картин известных мастеров живописи. Паркетный пол был застлан настоящими персидскими коврами. Даже нары, на которых располагались сейчас клоуны, и то были сделаны из красного дерева с золотыми инкрустациями. Хрустальная люстра в сотню свечей освещала всю эту неземную красоту. Главную камеру ни кто не занимал со времен герцога Рокфора, в виду отсутствия подходящего по статусу заключенного. Поэтому-то все вещи, находящиеся здесь, так прекрасно и сохранились. Сюда лишь изредка водили на экскурсию школьников, показать, в каких условиях приходилось отбывать заключение несчастным узникам в средние века.
Предусмотрительные Бугорландские короли даже в свои самые неблагоприятные с финансовой стороны годы, не разоряли эту камеру, резонно оставляя ее на черный день. (На свой черный день, разумеется, ведь в жизни всякое могло случиться.) И вот сейчас все пошло кувырком. Сначала эту неприкосновенную камеру занял самопровозглашенный (с точки зрения бугорландцев) царь Горох, а теперь на эту жилплощадь стала претендовать еще и наглая носастая дамочка.
– Выбирайте сами, предложила дамочка царю, – либо деньги – либо хата.
– С баблом у нас сейчас не очень, буркнул с верхней полки Мороз.
– А сколько есть?
– Вообще-то, сударыня, опомнился Горох, – вопросы здесь задаю я. Так, что я попросил бы Вас покинуть это помещение.
– Ну, хорошо, хорошо, пошла на попятную толстуха, – давай-те разойдемся по хорошему…
– Куда нам расходиться, досадливо хмыкнул царь, – ведь мы и не сходились вовсе.
– Когда сойдемся – поздно будет, резонно заметила дама.
– Вон отсюда, заорал взбешенный такой наглостью царь.
– Неужели у Вас хватит совести выгнать бедную женщину с ребенком ночью на улицу, заплакала в свою очередь, незнакомка.
– А ребенок-то где? – не понял Горох.
– Его пока нет, но он будет…потом, обязательно будет…
– Вот когда будет, тогда и поговорим, а сейчас…
– Разрешите мне остаться, хотя бы не надолго, не унималась дама. – Ну, хотите, я сама вам заплачу…
– Гусары денег не берут, мадам, гордо молвил Цап-Царапыч. Клоуны дико заржали.
– Камеры не сдаются, отрезал царь, – нам здесь самим тесно. И потом, мадам, это чисто мужская тюрьма.
– Ну, хорошо, вздохнула дама, – я открою Вам свой маленький секрет. Надеюсь, Вы – джентельмен, и этот разговор останется между нами.
– Здесь все джентельмены, заметил с некоторым пафосом Горох. Окончательно проснувшиеся завоеватели тем временем ближе придвинулись к незнакомке, чтобы ненароком ни чего не пропустить.
– Я, я … не девица, зарыдала незнакомка. Ряды завоевателей сомкнулись еще теснее. И тогда, не прекращая рыданий, дама рассказала трагическую историю всей своей жизни.
Как оказалось, под личиной благородной леди скрывался ни кто иной, как наглый чиновник из отдела согласования и лицензирования (для тех, кто уже успел его забыть, см. главу 1.6.1.) Вскоре после той памятной встречи с Горохом вся жизнь у него пошла наперекосяк. Чиновником заинтересовались некие компетентные органы, а жена его, наоборот, совсем перестала им интересоваться. Вследствие чего и сбежала от него с учителем математики. В след за ними вынужден был податься в бега и сам чиновник, облачась, для маскировки, в женское платье.
– Таким вот образом я и дошла, точнее, дошел до такой жизни, закончил свою речь чиновник. – Помогите, люди добрые кто, чем может. Мы сами не местные…