Когда объявили наш старт, то первым приступил к преодолению препятствий мой одноклассник Сергей, коренастый крепкий парень. Он быстро пробежал «параллельку» и углубился в лесные заросли, щелкая карабином от дерева к дереву. За ним отправился Рома, тоже одноклассник. Я пошел третьим. «Параллельку» преодолел в одну минуту. Далее по веревке, перестегивая карабин, я закрутился между редкими соснами. В какой-то момент меж деревьев я увидел, как стартовал следующий участник нашей группы. Этот промежуток также быстро оказался позади, и вот я предстал перед канатом через болотце. На другой стороне от него отцепился и спрыгнул на землю Рома.
Хватаясь за веревочные петли, я вскарабкался вверх по дереву до каната, после чего взялся левой рукой за канат, а правой прицепил грудной карабин, крепящийся к моей экипировке веревкой. Тут нужно сказать важное – не смотря на то, что я был семиклассником и немало занимался спортом, у меня имелся недостаток – я вообще не мог подтянуться на перекладине. Это обстоятельство не могло не сыграть со мною злую шутку. Крайне сложной задачей для меня явилась необходимость подтянуть к канату живот для пристегивания поясного страховочного карабина. Мне пришлось сделать несколько попыток, после чего карабин был пристегнут, и я сразу понял, что мышцы рук забились настолько сильно, что у меня возникло сомнение, смогу ли я двигаться дальше, подтягивая себя руками по канату. Я пребывал в горизонтальном положении по отношении к канату, руки плотно держали канат, а ноги были согнуты в коленях и свисали к поверхности болотца, покоившегося примерно в двух метрах подо мной. Я сделал одно рывковое движение и продвинулся на тридцать сантиметров вперед, потом другое, третье. На четвертом рывке мои руки отказались работать и в бессилии держались за канат. Я завис над болотом почти в начале пути. Руки словно набились свинцом, но я понимал, что время идет, и, не дожидаясь отдыха, крепче ухватился за канат и дернул себя еще на тридцать сантиметров, потом еще. Силы иссякли, а я снова повис, словно мешок. На этот раз надолго, не менее, чем на две минуты. Время шло. Лицо у меня стало пунцовым от натуги и острого стыда за себя, за свою физическую слабость. Посмотрев назад, я увидел, как у дерева стоял следующий член моей группы, который должен был вслед за мной преодолевать эту преграду, но вынужденно простаивал, а наша команда в это время теряла драгоценное время. Мне что-то кричали, но я не слышал. Я вновь собрался с силами и, превозмогая свои физические возможности, с остановками преодолел еще несколько метров. С ужасом, вцепившись в канат и выплевывая легкие, я подметил про себя, что пройдены лишь две трети пути, а я уже совершенно не могу двигаться. Мой стыд усилился, когда я услышал с берега, к которому стремился, переговоры между организаторами соревнований о том, что меня нужно снимать с каната с помощью веревки, и даже увидел, как эту веревку готовят. Двое взрослых мужиков уже двигались к канату, на котором я висел, намереваясь провести мероприятия по эвакуации незадачливого участника на берег. Не знаю, как я собрал силы, но, надрывно выдыхая воздух из груди, я стал хвататься за канат и тянуть себя, хвататься и снова тянуть. Не помня себя, я оказался в паре метров от ствола вожделенного дерева, но дальше передвигаться не мог. В то же время, этого расстояния стало достаточно, дабы мне смогли помочь отцепиться и спрыгнуть на землю. Очутившись на твердой поверхности, минуту я не мог отдышаться. Успокоившись, на ватных ногах я устремился к преодолению оставшегося отрезка пути. Как я его осилил, не помню, потому что пребывал в психологически шоковом состоянии. Когда мы все собрались на финише, моя команда смотрела на меня, почти как на врага. Этот факт я смог разобрать словно через пелену. Мы проиграли всем. Сие обстоятельство стало понятно, когда я только спрыгнул на землю с каната. Я сокрушался от того, что подвел команду. Те надежды, которые мы питали по поводу возможной победы, то, ради чего мы вообще сюда приехали, рухнули.
Соревнования кончились, моя команда очень быстро собралась, и мы отправились к электричке. Поскольку серьезно опаздывали, то почти всю дорогу бежали по лесу до железнодорожной станции. Так завершились эти туристические соревнования, результаты которых мои соратники по туристическому кружку долго не могли забыть. А главное, я сам. Это был один из самых позорных эпизодов в моей жизни. Но, тем не менее, он подтолкнул меня к действиям. Я усиленно занялся подтягиванием. По утрам я отныне вставал пораньше, выходил на игровую площадку возле моей пятиэтажки и устремлялся к турнику. Поначалу болтался на перекладине, как сарделька, но через два месяца постоянных упражнений я научился подтягиваться на турнике пятнадцать раз спокойно. А иногда даже получалось и семнадцать. И с тех пор больше никто не ухмылялся, когда я на уроке физкультуры шел подтягиваться на турник. Вот и получается, что порой постыдные события, личный фиаско, поражение или даже позор подталкивают людей к активным действиям, заставляют совершенствоваться, переходить на новую жизненную ступень, в мелочах или по крупному.
IX
В раздумьях и воспоминаниях, я не заметил, как пролетело время, а черный «Мерседес» довез меня к моему дому на Моховую. Придя в квартиру, я разделся и сразу завалился спать в маленькой комнате. Во сне ко мне пришел Юалл во всей своей красе. Увидев его, выступившего из тьмы на свет, я быстро поднялся с кровати и с дрожью в коленях встал перед ним. Чудовище подошло ко мне почти вплотную, настолько близко, что посекундно возникающие и лопающиеся волдыри его тела обдавали меня теплой желто-бурой жидкостью, которая, попадая на мою одежду, тут же испарялась. Массивная башка чудища низко опустилась, уперлась мне в грудь, и я сразу ощутил горячее клокотание внутри бугристого черепа. От этой картины и возникших ощущений что-то завертелось в моем желудке и попросилось наружу, еще немного и из меня вырвалась бы полупереваренная еда. Тем временем Юалл поднял свои мощные человекообразные руки с длинными черными когтями и взял меня за плечи. Беспрестанно вьющиеся канаты мышц с его рук стали перетекать сначала на мои плечи, затем с них заструились вниз до кистей. Взглянув на собственные руки, я увидел, что они теряют цвет, становятся прозрачными. Меня жутко затрясло, я стоял как столб, но ничего не мог поделать, покорно взирая на происходящее. Потом меня вырвало прямо на страшную оплывшую как свеча желтую башку Юалла, но он, похоже, этого даже не заметил. В глазах у меня потемнело, я понял, что проваливаюсь в бездну, и в самый последний момент проснулся.
Вытерев пот со лба, я посмотрел на часы. Они показывали половину пятого дня, и скоро должен был позвонить Дима. Я встал с кровати и подошел к окну. Во дворике дома разворачивалась старая серая иномарка, дворничиха что-то выметала между двух скамеек, на каждой из которых расположилось по коту. Небо было преимущественно тучное, но иногда среди темно-серых облаков на короткое время появлялось и весело освещало двор заходящее солнце, потом снова исчезало, и становилось серо.
Когда позвонил Дмитрий, наступила половина шестого, я сидел в большой комнате, смотрел телевизор и томился от скуки. Приятель сообщил, что скоро будет у меня на своем автомобиле, с моей стороны лишь требуется выйти на улицу минут через двадцать.
Я, не торопясь, оделся. Взяв с вешалки шапку, подумал, не будет ли она смешно смотреться с этой надписью «Спорт навсегда», но потом понял, что не в ней же я буду сидеть в клубе, и одел. Через пару минут я уже выходил на Моховую. Успело стемнеть, от проблесков солнца не осталось и следа. Я обосновался под фонарем, чтобы Дмитрий меня сразу увидел.
Старый «Опелек» Дмитрия я заметил, когда тот подъехал к светофору, чтобы свернуть на мою улицу. Дима меня тоже разглядел издали, и через минуту я сидел в его машине, с зеркала заднего вида которой свисала пластиковая обнаженная дама с томным взглядом, закинутыми за голову руками и увеличенными прелестями. Во время пути она раскачивалась и вертелась из стороны в сторону, будто ежесекундно стремилась привлечь чужое внимание.
Наш автомобиль устремился через пробки к только моему приятелю известной цели, до которой мы добирались по вечернему Питеру примерно минут тридцать. Когда мы прибыли на место, то я увидел, что это ночной клуб, да еще вроде со стриптизом. Над входом горела разноцветная подсветка с названием клуба и со светящейся красной стрелкой, указывающей путь вниз – на дверь, ведущую к шумному веселью. У меня возникли некоторые сомнения, подходит ли нам это место, потому что я хотел не только отдохнуть, но и пообщаться с армейским дружком по серьезному, мне нужно было поделиться с кем-нибудь последними приключившимися со мной событиями, посоветоваться, а здесь в помещениях было шумно, чересчур громко играла музыка. Впрочем, я махнул на это рукой и устремился за Дмитрием в сумеречное помещение, у дальней стены которого располагалась длинная ярко освещенная барная стойка. Справа и слева на некотором расстоянии от стойки располагались блестящие, как хромированные трубы, вертикальные шесты, вокруг которых плавно перемещались две симпатичные девушки в нижнем ажурном белье. Они все время держались за шесты, словно перебрали со спиртным и, если отпустят свою опору, то тут же повалятся на пол. Надо признаться, что двигались они умело и красиво, и я даже загляделся на их движения под хорошую музыку, но Дмитрий отвлек меня от манящего зрелища и указал на два свободных места у барной стойки. Оглядев зал, я увидел, что он полон народу, не смотря на начало рабочей недели. Сколько бездельников, мелькнуло у меня в голове. Места, к которым мы направились, оказались единственными свободными. Вот на них мы тут же и водрузились.
Нам дали по меню, и я, открыв, начал изучать. Цены оказались крайне высокими. Будь я в обычном положении, то сразу ушел бы отсюда или вообще изначально сюда не приходил, поскольку с первого взгляда было очевидно, что заведение не из дешевых. Я уже привычно сформировал свой замысел и направил его мысленно по известному мне направлению. Честно говоря, хотелось расслабиться. Я еще до конца не понимал, что именно мне предстоит делать в воплощении моей новой великой роли, как оправдать то, что выбор пал именно на меня, что я не пустышка, а тот, кто будет добросовестно за всем следить, влиять и, когда нужно, вмешиваться в ход событий. Цельной картины у меня не сформировалось и подсказок не возникало, эдаких нематериальных посланий, раскрывающих передо мной смысл моего нынешнего бытия, ставящих передо мной хоть какие-нибудь задачи, которые требуется решить. Я пока вообще ничего не понимал, находясь в ожидании озарения.
Вечер отдыха начался с того, что ни с того, ни с сего, к удивлению Дмитрия, некий субъект, отдыхающий в клубе, подарил нам бутылку дорогого коньяка, при этом пожелал остаться неизвестным. Бутылку перед нами поставил бармен, сообщивший, что заказ получен им через официанта. Вместе с коньяком на барной стойке перед нами возникли два бокала и дольки лимона и апельсина на тарелке. Не успел бармен налить коньяк, как к нам подошел администратор, который очень учтиво предложил нам пересесть в более удобное место. Димино удивление нарастало, а администратор усадил нас в углу, ближайшем к барной стойке и одному из шестов, на кожаные диваны. Причем мы оказались с приятелем там вдвоем, а компания, сидевшая здесь ранее, рассредоточилась по залу, кто-то сел на наши места у барной стойки, кто-то пошел на улицу курить. С нашего стола быстро убрали грязную посуду, протерли, после чего поставили нашу бутылку коньяка с бокалами и цитрусовой тарелкой. Официант разлил нам коньяк и остался стоять возле столика. Я сказал ему, что дальше мы сами управимся, и официант отошел в сторону, но, продолжая свою работу, не переставал время от времени кидать в нашу сторону взгляды, чтобы не пропустить наших пожеланий.
– Что происходит? – глядя на все происходящее, удивленно спросил мой армейский товарищ.
Поскольку мы остались одни, и нам никто не мешал разговаривать, я осторожно, с самого начала, стараясь не давать повода подумать, что спятил, рассказал обо всех днях, прошедших с момента посещения Дмитрием моей квартиры. Пока я все это рассказывал, мы опустошили подаренную нам бутылку коньяка, оказавшегося, действительно, первоклассным.
Не смотря на постепенное увеличение общей дозы принятого алкоголя, мой приятель все внимательнее стал смотреть на меня, а когда я закончил повествование, то я подумал, что он видит во мне последствия негативных психических изменений.
– Слушай, – наконец-то проговорил он, – как-то это все выглядит удивительно. Как в мистическом фильме. А ты сейчас можешь подтвердить делом свои новые возможности?
– Ты обратил внимание на финт с коньяком и чудесным образом освободившимся столиком? – ответил я. – Это не совпадение. И не подстроено, сам понимаешь, ведь ты сам меня сюда привез, и я понятия не имел, в каком месте мы очутимся.
– Ну, в общем-то, да, – задумчиво согласился Дмитрий. – Тогда что-нибудь еще сообрази. Для закрепления, так сказать.
В клубе очень громко играла музыка, поэтому мы старались говорить громче, дабы перекричать шум.
– Хорошо, – решил я согласиться и задумался, что бы такое предъявить. – Сейчас музыка будет играть тише.
Сказал, а уже сформированная мысль устремилась в иное измерение.
Музыкальный грохот продолжался, а нам вдруг снова принесли такую же бутылку коньяка с нарезкой колбасы и вяленого мяса. Официант разлил нам коньяк. А я в этот момент уже чувствовал себя нетрезвым, Дмитрий, судя по навалившейся на него развязности, – то же. Мне было хорошо, тепло и уютно, вот только эта музыка. Я собрался было повторить отправку своей мысли, как музыка стихла и стала звучать приглушенно. Все в клубе заозирались, не понимая, в чем дело, и почему стихла музыка. Но вскоре всем стало ясно – какой-то парень признавался девушке в любви. Он сказал, что хоть у него и нет с собой колечка, но он просит свою избранницу стать его женой. Забавное место для признания в любви и предложения стать женой, подумалось мне. Возможно, еще минуту назад он не собирался этого делать, а тут я со своими идеями и желанием убедить товарища. Подумал, и судьба двух человек повернулась по-моему. Возможно, все и так сложилось бы у них, но позже, а я лишь ускорил. Своим затуманенным алкоголем мозгом я понимал, что у меня идет проба сил. Пока несколько глупыми способами. Но потом нужно будет взяться за дело серьезно.
– Ну, что же, – пьяно произнес Дмитрий, – довольно убедительно. Да, дружище, однако, однако!
Музыку никто громче не делал, и все уже воспринимали это, как должное. Теперь можно было говорить, не напрягая голосовые связки. Коньяк все больше действовал, а тормозной жидкости в нас оставалось все меньше и меньше. Поначалу я видел каждого человека в отдельности. Вон те весело разговаривают, сидя большой компанией за столом, время от времени чокаясь бокалами и рюмками, вон те танцуют на площадке между столиками, выкручиваясь и выпендриваясь друг перед другом, вон те спокойно сидят перед барной стойкой, а бармен им подливает горячительных напитков. Девушки у шестов поменялись местами. В какой-то момент у ближней к нам пропал бюстгалтер, обнажив красивую немаленькую грудь. Но вот прошло некоторое время, и все эти отдельные люди стали трансформироваться в общую мельтешащую гомонящую массу.
Прошло немного времени, и я обнаружил сидящими за нашим столом двух девиц легкомысленного вида. Это, оказывается, их пригласил Дмитрий, на минутку отлучившийся из-за стола. Было весело. Дамы пили коктейли один за другим. Сквозь туман я понимал, что с приятелем мы уже сегодня не поговорим тет-а-тет, потому что состояние уже не то. Я полностью расслабился и, полуразвалившись, восседал на темно-коричневом кожаном диване, мутным взглядом окидывая окружающую обстановку. А еще через некоторое время все затуманилось, сконцентрировалось в одной яркой белой точке и погасло. Я не рассчитал свои силы, и вечер померк.
Очнулся я в своей квартире, лежа в спальне на кровати. За окном светало, а в комнате было сумеречно. Моя одежда аккуратно была разложена на стуле, возле кровати стояли мои тапочки. Кроватное покрывало лежало на тумбочке, сложенное ровно, как конверт. Неужели это я все так ровно разложил, с недоумением подумалось мне. Я ведь совершенно не помнил, как попал с кожаного клубного дивана к себе в кровать. Все это я обозрел, лежа, под одеялом. Взгляд скользнул вправо и уткнулся в обнаженное плечо, торчащее из-под одеяла. По подушке веером были разбросаны душистые длинные черные волосы. Это еще кто? Кто-то женской наружности спал рядом со мной. Наверное, одна из тех девиц, сидевших с нами вчера за столом в клубе. Я приподнялся на локте и увидел, что на стуле с другой стороны кровати и на полу возле него разбросаны женские вещи, включая нижнее белье. Я лег обратно, уставился в потолок, ощутив приступ угрызения совести от вины перед Аленой. Молодчина, нечего сказать, с горечью подумалось мне. Но одновременно про себя отметил, что, не смотря на огромное количество выпитого коньяка, сидение до глубокой ночи в клубе и дальнейшие приключения, я чувствовал себя превосходно. Никакой головной боли, ломоты в теле, тошноты и прочей сопутствующей похмельному состоянию дряни у меня не ощущалось совершенно. Это были последствия манипуляций оздоровления моего организма со стороны Иллариона Федоровича. Я был абсолютно здоров. Здоров навсегда. Никакие удары по моему организму не могли причинить мне вреда. Я ощущал это на себе сейчас в полной мере. И это было очень хорошо.
Я встал с кровати и абсолютно бодрый пошел на кухню заваривать себе кофе. Пусть она уйдет, набросал я мысль, походя. Переменив решение, я все же направился сначала в ванную ополоснуться под душем. Пока я шел по коридору, из спальни послышалась неизвестная мне мелодия мобильного телефона. Сонный женский голос что-то ответил. Я зашел в ванную и включал воду, когда услышал быструю возню – это спешно одевалась девица. Она очень торопилась, слышался тихий матерок, потом топот в прихожую, там опять возня с верхней одеждой и обувью, затем выкрик: «Эй, пока!», открывание замка и хлопок двери. И все стихло. Я включил воду и с удовольствием умылся, а с водой смылись угрызения совести. После душа я посмотрелся в зеркало, некогда пугавшее меня, а ныне превратившееся в обычный позолоченный старинный бытовой предмет, а уже после этого пошел на кухню.
Часы показывали начало десятого утра. Позавтракав, я решил пройтись по городу и поразмышлять, как быть дальше. Просто сидеть, сложа руки, и бездельно ждать озарительных мыслей мне представлялось пустым занятием. Одевшись потеплее, я вышел на улицу и пешком направился в сторону Невского проспекта, дабы по нему добрести до Невы.
На улице снова царила оттепель, под ногами чавкала серая жижа из снега с грязью, похрустывал еще оставшийся ледок. Небо серело над головой, выглядело совершенно безжизненным и депрессивным. Но лично меня это не расстраивало, в душе царил эмоциональный подъем, который я связывал со своими хоть и полутуманными, но будоражащими воображение перспективами. Это с одной стороны, с другой – меня с самого утра подгрызал некий червяк по поводу того, что надо бы что-то делать, а я не знаю, с чего начать. Может быть, для начала обустроить свой собственный быт, пока не придет в голову существенных идей. И, действительно, ведь сам я не знал, чем заняться, задач не поступало. Пора уже было выходить за рамки своей прежней убогой и ограниченной жизни. Незаметно для себя, еще ничего особенного не свершив, я начинал чувствовать себя могущественным человеком, способным повелевать вверенной территорией, готовым к свершению великих дел, пока еще неизвестно, каких. Побродив по улицам и выйдя, наконец, на Невский проспект, я в задумчивости пошел по проспекту в сторону Эрмитажа. Автоматически огибая прохожих, я пришел к выводу, что начну с себя и кардинально изменю свои бытовые условия. Раз я могу себе это позволить, то почему бы нет. Соблазн оказался огромным. Даже странно не использовать такую возможность и продолжать сидеть в этой старенькой, уже не казавшейся мне такой уж большой, квартире. К тому же, думал я, если уж я возьмусь за дело, то те, кто вероятно будут меня посещать, должны видеть, к какому человеку идут. Создам себе эдакую резиденцию где-нибудь на окраине города, и сразу займусь настоящим делом. Надо будет разработать план, с помощью которого я по своему усмотрению подкорректирую жизнь подведомственной мне территории. Во мне сформировалась решимость творить добрые дела, улучшить жизнь людей. Постепенно, день за днем. Выглядело наивно, но зато по настоящему и от души. Одному мне будет непросто за всем следить, поэтому мне понадобятся помощники. Например, мой армейский приятель Дмитрий Синицын, человек, которому я доверяю. Сначала надо переселиться в новый дом, а потом пригласить его к себе.
По правую руку открылась площадь перед Эрмитажем с Александрийским столпом в центре. По ней ходили туристы, фотографировались. Прохаживались парочки, одетые в Петра Первого и его даму тех же времен, то ли жену, то ли абстрактную особу петровской поры, то ли молодую Екатерину Великую, являющуюся в данном случае воплощением преемственности поколений российских самодержцев восемнадцатого века. Я не знал этого. Одежда их выглядела ненатурально, напоминала дешевую яркую одежонку из плохого театра. Эти парочки взглядами прицеливались в прохожих, определяли туристов и пытались заарканить их внимание. Кто-то сразу менял траекторию движения, дабы миновать приставал, кто-то сам подходил к ним, но таковых были единицы. Я всегда обходил подобные парочки стороной. Не нравилась мне вся эта глупая бутафория. Они меня всегда раздражали, мне казалось, что они все портят. Глядя сейчас на этих цепляющихся к прохожим ряженых людей, я рассердился и сформировал идею, чтобы они убрались с площади. Просто захотелось их исчезновения из поля зрения. Не прошло и минуты, как с Невского проспекта, обогнав меня, свернул полицейский автозак, ринувшийся в сторону ближайшей из трех парочек. Подъехав, он исторгнул наружу двоих полицейских, которые, не церемонясь, затолкали ряженных «самодержцев» внутрь фургона. Делали они это грубо и быстро, так, что у дамы слетел парик. Один из полицейских совсем не галантно закинул его внутрь вслед за дамой и сам устремился в темное зево фургона. Автозак бросился ко второй парочке, оба представителя которой стояли, удивленно обозревая происходящее. С ними ситуация повторилась, их так же затолкали в машину. Причем «Петр Первый» попробовал возмутиться, стал театрально махать руками и выкрикивать высокопарным тоном фразы по-петровски, еще пребывая в роли императора, но ему заломили руки за спину и, буквально, закинули в дверной проем фургона. Третья парочка уже смекнула, что к чему, и «Петр Первый», подхватив бутафорскую саблю, со своей дамой, подтянувшей повыше юбку, словно наперегонки, помчались с площади. По дороге «Петр» потерял шляпу, но возвращаться за ней не стал в расчете поскорее улизнуть от правоохранителей. Но полицейские не дремали и направили автомашину беглецам наперерез. Не прошло и минуты, как на глазах удивленной публики пара «номер три» была упакована и препровождена внутрь зарешеченного отделения автомобиля. Как только операция завершилась, полицейский автомобиль развернулся и помчался в сторону Невского проспекта, а через считанные мгновения скрылся из виду. Только шляпа третьего «Петра» оставалась лежать на площади, напоминая о произошедшем. Внутренне я усмехался, наблюдая весь этот спектакль.
Прохожие еще какое-то время попереглядывались, ничего не понимая, но потом направились каждый по своим делам.
Я, получив огромное удовольствие от сцены задержания ряженых самодержцев, тоже пошел дальше в сторону Невы. Эрмитаж остался по правую руку от меня. Но, пройдя совсем немного, настроение во мне переменилось, проснулась жалость к этим ряженым приставалам. Каждый зарабатывает, как может. В конце-концов, не воровством или мошенничеством они промышляют. Не хочешь, не фотографируйся с ними. Ноги сами собой замедлили движение, и я остановился. Мысленно я сформировал освободительный посыл и обернулся к площади.
Ждать пришлось минут десять – видимо, автозак успел далеко уехать, а может ряженых выпустили прямо там, где остановился полицейский автомобиль. Я никуда не торопился и продолжал ожидать. Вот на площадь на той же скорости, что уезжал, вернулся автозак, остановился с краю. Сначала, вышел полицейский, а вслед за ним показались дамы эпохи аля восемнадцатого века. Причем, полицейский вежливо подавал руку и помогал им спускаться на землю. Далее, из фургона выпрыгнули сразу три «Петра». Полицейский им что-то сказал, кивнул на прощание, и автозак удалился с площади. Три пары, продолжая пребывать в растерянности, о чем-то переговариваясь, побрели по площади, потом, видимо что-то решив, направились с нее куда-то в сторону Невского проспекта. Один из «Петров» опомнился и легкой рысью побежал через площадь к оброненной и валявшейся до сих пор на асфальте шляпе. Подобрав ее, он вернулся к своим товарищам по несчастью.
Мне стало интересно, как им объяснили причину задержания полицейские, и я быстрым шагом, боясь опоздать, устремился к невеселым самодержцам. Подойдя к ним, я сообщил, что наблюдал задержание, и поинтересовался, что произошло. Дополняя друг друга они охотно рассказали, что, оказывается, группа неустановленных лиц в последние дни, гримируясь и переодеваясь в исторических персонажей, занималась похищением детей, и полиция получила сигнал о том, что эти неустановленные лица сегодня, будучи переодетыми в костюмы восемнадцатого века якобы для того, чтобы платно фотографироваться на площади перед эрмитажем, на самом деле пришли сюда для очередного похищения. Полицейские свою работу сделали, но по дороге в отдел с ними связались из дежурной части и сообщили, что поступившая информация была ложной и не соответствующей действительности. Вот полицейские с извинениями и вернули актеров назад. Возмущенные и расстроенные, они не хотели сегодня больше заниматься своим профессиональным делом и решили разойтись по домам, а уже завтра снова прийти на площадь. Я им посочувствовал и побрел своей дорогой, а они своей.
Настроение упало, в душу залезли кошки и начали скрести своими коготками, все больше и больше расстраивая меня. Этих людей мне стало жаль, да и за свою выходку за самого себя обидно. Эдакий мелкий пакостник. Вместо того, чтобы вершить добрые дела, занимаюсь глупостями, издеваюсь над людьми.
Я вышел к Неве и, облокотившись о перила ограждения набережной, стал смотреть на покрытую лужами ледяную гладь реки, на Заячий остров с желтеющей на нем Петропавловской крепостью и острым золотым шпилем. Со стороны противоположного берега дул сильный ветер, а через минуту в лицо полетел мокрый снег, влажными холодными сгустками врезаясь в щеки, лоб, подбородок. Я поглубже натянул шапку, повернулся к эрмитажу и в этот самый момент остро почувствовал чье-то внимание, словно кто-то пристально смотрит на меня. С какой стороны шло воздействие, я не понимал и принялся озираться, скользнул глазами по крышам и даже посмотрел в небо, но ничего конкретного заметить не удалось. Неприятное ощущение при этом оставалось. Но через несколько секунд наваждение пропало, и я вновь почувствовал себя свободно. Ощущения были странными, подобного я раньше не испытывал. Я замерз, поэтому медленно зашагал от набережной в сторону Моховой, а снежные хлопья полетели на сей раз мне в спину.
Придя в квартиру, я выпил горячего чаю с моими любимыми баранками и яблочным вареньем, а затем достал лист бумаги и карандаш, сел за письменный стол и принялся рисовать свою резиденцию, некий набросок на тему, как должно выглядеть мое будущее жилище. Рисовал я далеко не идеально, но в целом неплохо. Еще в начальной школе я баловался тем, что на переменках брал черновую тетрадку или отдельный тетрадный лист и начинал рисовать эдакую историю, развивающуюся по мере того, как заполнялся листок. Вот в считанные секунды в левом нижнем углу листа появилась рота советских солдат с автоматами ППШ наперевес. Впереди командир в папахе с красным околышком, он кричит солдатам, показывая рукою вперед. Я рисовал схематично и очень быстро, и уже через несколько секунд в противоположном правом нижнем углу листа возникли фашисты со шмайсерами, направленными в сторону наших солдат. А перед фашистами едет танк «Тигр», за которым они трусливо прячутся. Вот пунктиром появились ломаные линии выстрелов, направленных слева направо и справа налево. Красные пятна на мундирах свидетельствовали о попаданиях и ранениях солдат с обеих сторон. Ход сражения я комментировал и сопровождал голосовой имитацией выстрелов, взрывов, рычания танков, криков раненых. Вокруг меня уже с десяток моих одноклассников, с интересом наблюдающих за развитием событий. Я настолько ярко и эмоционально письменно и устно разыгрывал сражение, что ребята начинали подыгрывать. Они поглощены ходом битвы и от всей души переживали за наших солдат. Когда взрывался вражеский танк, они ликовали, когда ранили нашего командира, искренне переживали. И мне было интересно, чем все закончится, и им. Понятно, что наши выиграют, но как это произойдет, поначалу не знал даже я сам. Вот уже весь листок изрисован, звучит звонок на урок, и все неохотно рассаживаются за свои парты. Да я и сам жду, поскорее бы закончился урок, чтобы продолжить.
Вот такое у меня было в детстве увлечение, которое пропало с окончанием начальной школы.
Используя тридцатисантиметровую линейку, я нарисовал двухэтажный большой дом с двускатной крышей и двумя дорическими колоннами, подпирающими крыльцо. Потом колонны я стер, решив, что моя резиденция должна выглядеть современно и быть без колонн. Полюбовавшись на получившийся рисунок, я пришел к заключению, что дом выглядит очень большим и нескромно похож на осовремененный дворец. Впрочем, свою скромность я задвинул на дальний план и остался доволен карандашным наброском своей резиденции.
Поздним вечером, улегшись в постель на ночлег и погасив свет, я глядел в потолок, но видел перед собой воплотившийся в жизнь рисунок моего будущего дома. В мыслях я важно расхаживал, переходя из одних покоев в другие. Я представил, как выхожу на балкон и смотрю на лужайку, посреди которой, журча чистейшей водой, под наклоном бьют струйки небольшого фонтана. Незаметно я уснул, и во сне ко мне снова пришел Юалл. Я определенно стоял на каком-то полу, но при этом глядел вниз и не видел пола. Все вокруг было белым бело. Я находился посреди белого бесконечного пространства, а ноги мои плотно стояли на белой поверхности. Вокруг меня царила абсолютная тишина, воздух ничем не пах. Внезапно из ниоткуда прямо ко мне вышел Юалл. Я содрогнулся при его виде. Он выглядел иначе, чем обычно. Это было все то же чудовище, но на этот раз покровы его туловища, головы и конечностей были не оплывающе желтыми, а желто-бурыми. Вся поверхность тела напоминала пострадавшую от сильного термического ожога кожу человека. Словно ее ошпарили крутым кипятком, а потом прошло какое-то время. Страшные телесные повреждения сочилось красной и желтой жидкостью. Чудище подошло ко мне вплотную, от чего я в панике и страхе затрепетал, потом оно наклонилось и прикоснулось теменем к моей груди. «Зачем это, Юалл?» – спросил его я. В моей голове глубоким скорбным мужским голосом прозвучал ответ – «я не Юалл». Я хотел отшатнуться от кошмарного существа, но не мог и продолжал стоять без движения. «А кто ты?» – с удивлением вопросил я. «Это не важно» – безлико ответило существо. – «Для меня не имеет никакого значения то, как меня называют».