Это значит: танцую я, как облака,
над меня не дождавшейся смертью.
* * *
ПИТЕРСКОЕ
Я не сойду с ума, не захлебнусь отчаяньем,
пока над головой моей, как нимб,
твоей державной осени не отзвучал ещё,
о город судеб звонких, достославный гимн!..
пока я не напился допьяну легендой
твоих балтийских шорохов, луной…
Поговори со мной, своим апологетом,
ты, в чёрный жемчуг превративший ночь.
Я распластаюсь сном гранитным, прозорливым
по тёплой памяти твоей, врасту в твой фильм…
добавь меня крупиночкой молитвы
к своим осенним чёткам дождевым.
* * *
Всё было, всё рассказано и спето.
Я будто бы листаю календарь:
вот на картинке отзвенело лето,
а здесь –
белым-бело. Снега. Январь.
Всех осеней торжественная стая
летит на север, на восток, на юг.
Так журавли, серебряно взлетая,
как будто заклинание поют.
И кажется, повисло каплей время
на краешке пространства – и вот-вот
на глади золотой стихотворенья
цветок любви божественно всплывёт…
Ах, как же это всё неповторимо:
дождём омытый полдень голубой,
изменчивая прелесть розы мира,
и листопад, и первая любовь.
Ах жизнь, ты неоконченная фраза!..
Твой чистый не унять в крови пожар –
ведь нам расстаться так безумно жаль
лишь с тем,
что так мучительно прекрасно!
* * *
Белая чайка – душа разлетелась над морем.
Может быть, чайка, а может быть, ангел усталый…
Снова два слова сольются: memento и mori…
Я убегу от любви в слабоумие, в старость:
буду бежать на людей, словно тени от фары,
буду топить свои сны в чёрных осени лужах!..
Лучше вернись… Это время надежды и фарта,
это наш маленький бог, самый горький и лучший.
Лучше вернись… Я люблю эти белые руки.
Память – ты дверца. Пусти меня! Можно? Я помню:
грудь и живот, эта влага, и губы, и звуки…
шёпот любовный, о призрачный шёпот любовный!..
* * *
Но не тем холодным сном могилы…
Я б хотел навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь.
М. Лермонтов.
Снега уже скоро растают.
Земли вон проглянула пядь.
Мы неба лучистую тайну
целуем опять и опять.
Грустнеем – и как к незнакомцам
к каким-то рассветным себе
сквозь зеркало времени рвёмся,
увязнув в его серебре.
Мы к звёздам идём через женщин,
к истокам приникнуть спешим.
Боимся уйти – но не меньше
пугает нас вечная жизнь.
Как в детстве мечталось, уметь бы,
проталин дыша волшебством,
сиять между жизнью и смертью,
как музыка и божество.
Извлечь из трагедий катарсис,
мир магией слов обновить…
И жизни, и смерти касаться
прекрасной строкой о любви!
* * *
Утро такое, как будто душа танцевала
тихо всю ночь, задевая крылом Млечный Путь.
Будто ей белых стихов и подснежников мало,
первой любви – и чтоб рядом грустил кто-нибудь.
Грусть – это нежность, с которой на нас смотрит время,
мудро внушая, что всё в этой жизни не зря.
Хайку дождя. И опять, скромной радостью грея,
бабочки в сердце влетают из рук сентября…
Тайно в мой сон заходи, лебединая песня,
звёзды просыпь, ослепи волшебством города.
Значит – дрожать на ветру паутинкой небесной,
значит – любить, расставаться, простить навсегда.
Утро такое, как будто душа танцевала
тихо всю ночь, мудро слушая хайку дождя.
Время и нежность. И звук белоснежного вальса –
и одиночества бабочки в сердце летят.
* * *
КОЛОКОЛЬЧИКИ
Я люблю время колокольчиков.
А. Башлачёв
А зима меня ведёт, как слепого,
по проторенному господом снегу.
Жизнь моя –
то просто маленький повод
серебром звенеть вольному небу.
А гусляр или певец рок-н-рольный –
он спешит порой к бредовому раю.
Но потом, как перестанет быть больно,
в колокольчиках душа заиграет.