Скучный попаданец, или 500 лет назад

Было что обсудить, но во время всего этого разговора князь Иван все продолжал прокручивать в голове события последних дней: побег, известия о рязанских боярах, московских войсках наместника и подступивших татарах. Все планы, которые он строил ранее, до поездки в Москву, в плену, во время побега, оказались порушены. Да и немудрено, ведь, как стало окончательно ясно ему, строились они без учета предательства и слабости близких, лжи и коварства московских князей и их приспешников и неверной оценки самим князем своих собственных возможностей. Переспав последнюю ночь с этой печальной мыслью, князь в полной мере смог оценить поговорку «куда ни кинь – всюду клин», да. Из обсуждаемых вариантов на самом деле ни один князю не нравился, так как под ними не было прочного, надежного основания, которое позволило бы князю проводить любые действия, чувствуя свою правоту.

И даже его никем не оспариваемый великокняжеский титул, о котором ему говорили с почтением с самого детства, которым он владел, безусловно, по полному праву, без поддержки бояр оказался… пустым. Типа ярмарочного «Владыки земель заморских», как скоморохи называют куклу в блестящих богатых одежках. Стало тоскливо на душе, горько во рту, пора было делать привал, и хотя бы заесть и запить эту горечь. Проехали они с утра уже верст 15, до нужной деревни было еще примерно столько же, так что пора перекусить в укромном месте, лучше в лесу, и до вечера, глядишь, доедут.

Однако, подняв взгляд на дозорных и собираясь дать им команду на привал, князь вдруг увидел, что один из троих резко сует в спину второму нож или кинжал, причем несколько раз, после чего оставшиеся двое отрываются от основной группы еще саженей на 10 и начинают разворачивать коней, доставая сабли. «Измена?!» – успел подумать князь, толкнуть рукой едущего справа Семена, ногой – едущего слева Федора, да крикнуть что-то невнятное, привлекая внимание задних, и потянуться к сабле. И тут в них полетели стрелы, а из кустарника, растущего справа по краю леса, выскочили еще два конника, направляясь к замыкающим. Дальше для князя все как-то смешалось. Стрелы из леса летели редко, но куда-то попадали, судя по чмокающим звукам. Два предателя спереди особо не приближались, видимо, боясь попасть под них, и он рванулся к ним в припадке бешеной ярости, желая разрубить на множество кусков это зримое воплощение предательства, занимающего все его мысли. Очередная стрела клюнула его в спину, но попав под углом в кольчугу, вреда не принесла. Рывка его хватило на правого предателя, после мгновенного обмена первыми ударами с которым князь на силе отбил его саблю и рубанул наискосок чуть не через пол тела. В это же время конь князя начал оседать, поскольку основная часть стрел все-таки досталась именно ему. Налетевший слева с бешеным лицом на второго изменника (и так же на раненом коне) Федор в три удара смог выдернуть его саблю кистенем, и ударить сначала по ребрам, а потом по голове. Сзади слышались крики, хотя Семена видно не было, его конь рухнул сразу. «Они бьют по лошадям» – подумал князь, соскакивая с уже совсем падающего коня, и тут стрела воткнулась ему в бедро правой ноги. Боль от нагрузки на раненую ногу была такова, что в глазах у него помутнело, и он опустился на землю.

Когда он через какое-то время очнулся, все было кончено. Впереди валялись два убитых изменника и три мертвых коня, причем один из них был конем Федора. Неловко приподнявшись на руке и повернувшись к лесу, князь увидел самого Федора и Семена, идущих к нему, причем лицо у Семена было в крови, но шел он вполне спокойно. У самой опушки лежало еще несколько человек и лошадей, но кто там и что – понять было нельзя. Чуть позади на дороге сидел Ефим около своей мертвой лошади, морщась и щупая бок. Гридю не было видно, и вообще, больше никого не было видно.

–Княже! – на ходу ускоряясь, заорал Федор – как ты, княже?!

–Цел – морщась, ответил князь – подранили вот.

–Клянусь тебе, княже, Христом-богом! Не я эту измену задумал! – продолжал Федор, подбегая и бухаясь перед князем на колени.

–Да не ори ты – ответил князь – это и так понятно. Ножик под ребро сунуть ты и без того мог.

–Да ты что, княже!! – продолжал орать Федор – Да чтоб я!…

–А кольчуги что же? – спросил князь. Федор заметно сник.

–Ну… знаешь же, что в Рязани вчера… я и подумал, что мало ли…

–Давай-ка, княже, посмотрим на твою рану – сказал подошедший сзади со своей сумкой Ефим – помоги, что ли, Семен.

–А Гридя-то где? Цел? – спросил князь, пока его втроем ворочали и сидя пристраивали на тушу коня.

–Цел – коротко сказал Семен, обтирая ладонью кровь с лица – пошел проверить, где были эти, засадники. Да вон он идет.

И действительно, из кустов на опушке вынырнул Гридя и торопливо пошел к собравшимся. Тем временем Ефим вспорол штанину князя, достал из сумки какую-то баночку и свернутый холст для перевязки.

–Вроде ни жила, ни кость не задета, в мясо вошла, да и не бронебойка. Сейчас попробуем достать, я мазь наложу и забинтую.

–Погоди – сказал Иван – что Гридя нам расскажет.

Подходящий Гридя вопрос услышал и начал рассказывать.

–Засада была небольшая, человек семь-восемь. Двое, которые были с нами, должны были спереди нас отрезать, двое сзади – ну, вы видели, они к моим поскакали, а тем временем сначала наших лошадей, а потом и нас из луков должны были положить. Потом всех ограбить, раздеть, тела стащить в лес, и все – князь Рязанский пропал неизвестно где, наверное, татарове убили, а может, сам сбежал. Люди это Хабарова, но и наши есть. Да какие они наши, паскуды… Про то, что поедем мы в ту деревню Федора, они точно не знали, поэтому такие же засады должны сидеть еще в трех-четырех местах. Людишки умелые, двое моих с ними схлестнулись, мои положили обоих, правда, один мой тоже не выжил тогда – жилу подрезали, а уж потом, когда те, что с луками засели, увидели, что враз нас свалить не получается, они начали паниковать. Второго моего тоже все-таки застрелили, правда, он уже успел в кусты ворваться и одного из них стоптать. Эх, такие ребята были… Ну, тут и мы с Семеном подоспели и дело докончили. Подо мной-то коня тоже сразу убили, я справа ехал. А Ефима придавило маленько.

Семен кивнул.

–Это кто ж тебе все это рассказал? – спросил князь.

–Ну, не все они сразу умерли, которого конем мой стоптал, пожил еще… немного. И в лесу еще один тоже… не сразу. А вот плохо то, что то ли один, то ли двое смогли уйти и всех коней лучников – они в лесу чуть поодаль привязаны были – увести. А мы теперь без лошадей. Совсем.

–Так что, княже? – спросил все приготовивший Ефим – тащу? Тут вроде не так страшно.

–Тащи, чего уж – ответил князь и оперся руками поудобнее.

Семен с Федором придержали князя, Ефим ловко вытащил стрелу, тут же прижал густо потекшую кровь тканью, другой рукой поменял ткань на смазанный мазью валик из той же ткани и бойко начал наматывать вокруг ноги полотно. На ноге тем временем начал наливаться заметный синяк, а полотно – пропитываться кровью.

–Стрела чистая – вполголоса заметил Гридя.

Закончив перевязку, Ефим сказал – а ну-ка привстань, княже, идти сможешь?

Федор с Семеном подняли князя, Семен остался под правой рукой. Стоять было можно. Князь сделал шаг, другой, третий… Плохо, медленно, но идти было можно. Вот только куда?…

–Сажайте меня, черт… куда нам теперь идти? У Федора тоже могут оказаться эти… продавшиеся…

–Князь, да я!.. – снова завел свои слюни и сопли Федор, пока Семен опускал князя на землю, чтоб тому можно было вытянуть раненую ногу.

–Не начинай, Федя – сказал князь – сколько можно, если б не твои кольчужки, наши тела бы сейчас раздевали и в лес оттаскивали.

–В меня три раза попали, как началось – сказал Гридя – в кольчугу. Далековато тут все-таки до леса, стрелы не на излете, но сила не та уже.

–В меня два – сказал Семен – тоже в кольчугу.

–Один – сказал Ефим, потирая правый бок – зато от души, ребра хрустнули. А что это у тебя на руке, кстати, Гридя?.. Чего рукав в крови весь?

–Да ерунда, царапина. На опушке зацепил один из лучников.

–Давай-ка тоже намажу да перевяжу.

–Да ерунда! Не течет почти уже!

–Давай, давай, хотя бы мазь наложу. И Семену щеку распороли, тоже надо смазать.

Пока Гриде мазали и перевязывали руку, а Семену морду, князь сидел и думал.

–Ну что, други, к Федору нам нельзя. Назад нам нельзя. На дороге нам оставаться нельзя – или погоня московская поспеет, или татары наскочат. На любых открытых местах то же самое. Поэтому только в лес. Надо собрать все нужное, что на себе унести можем, да уходить. Тела наших унесем на опушку, хоронить времени нет, хоть в ямке какой укроем. Лошадей прибрать не сможем. Если тут хоть дня два-три никого не окажется, зверье все растащит, а дальше уж и не поймешь. Если хоть один человек ушел, что мы живы, они скоро узнают, узнают и куда мы направились, и где нас искать, а тогда на нас, пеших да раненых, откроют охоту, загонят да прикончат. Так что сейчас в лес, но не особенно глубоко – мне с ногой потом не выбраться. Так, по опушке, неподалеку…

–Листья уж все опали – с досадой заметил Гридя – нас же видно будет, сейчас бы по ельничку или по сосняку, да тут их нету…

–Через пару верст будет ельник – встрепенулся все еще сохраняющий виноватый вид Федор.

–Сосняк… к Никодимычу! – внезапно воскликнул молчавший до этого Семен.

Все вскинулись. Никодимыч, старый воин из дружины еще отца князя, который учил ребятишек обращаться с копьем, был знатным копейщиком. Но, получив стрелу в руку в стычке с татарами, лет десять назад ушел из дружины. Ему был выделен небольшой, можно сказать крошечный надел на границе аж четырех княжеств – Рязанского, Муромского, Владимирского и Московского. Надел был на небольшом кусочке старого соснового леса, рядом озеро, а дальше простирались огромные непролазные болота, из-за которых и границы-то в этом месте у княжеств были довольно условными. С Рязанской стороны туда еще можно было проехать, не пересекая этих условных границ, а вот с других княжеств – вряд ли. Ребята заезжали к старику лет семь-восемь назад, его небольшое семейство срубило в бору у озера хорошее подворье, жило рыбалкой, охотой, ну, и пахали и огородничали немного. Место было удачное, вряд ли кто-то стал бы искать беглого князя в такой глуши, да и татары не полезли бы большим числом в очевидный тупик вдалеке от торных дорог, а от мелкой группы Никодимыч с семьей отбились бы. Но до него было было…

–Сколько до туда, Семен, верст сорок? Это мы седмицу ковылять будем.

–Меньше, мы успели прилично отъехать.

–Можно к Федору завернуть, лошадей взять… аккуратно ночью…

–Это чего я, у самого себя лошадей должен брать?! Ночью аккуратно?!!

Заговорили все разом.

–Да тише вы! – снова поморщился князь (ногу начало дергать) – так и сделаем. Сейчас рядом с дорогой дойдем до тех ельников, дальше, видимо, там и ночуем, а потом уж посмотрим, как до Никодимыча добраться. Раз уж на меня охоту по всему моему княжеству объявили с засадами, в любой деревне показываться нельзя, надо схорониться, как зверю в логово – горько добавил он.

Все сконфужено отвернулись и примолкли, разойдясь по делам. Федор с Семеном пошли к заводным лошадям, где лежала их невеликая казна и другие припасы, Гридя пошел еще раз проверить оставшееся оружие и седельные сумки остальных лошадей, а Ефим вместе с ним пошел собирать съестное и лекарские припасы, если попадутся. После чего в две пары рук стаскали своих воинов в промоинку в лесу, а засадников-предателей просто свалили рядом с дорогой. Князь тем временем делил припасы на удобные для переноски сумки, после чего перекусили и попили из фляг. На все про все ушел как бы не час. Солнце стояло к обеду.

Первая верста далась относительно легко. Федор, пополневший на управительской работе согласно должности, тащил самое тяжелое, серебро с золотом, пыхтел, обливался потом, но согласился отдать Семену только небольшую часть поклажи – Семен, как самый крепкий, поддерживал князя с правой стороны. Остальное несли всего понемногу, основное было у Гриди, а еще он взял один из луков засадных лучников и собрал с дюжину стрел. Ефим нес пару скаток одеял, кое-что нашлось для перевязки, и поддерживал князя с левой стороны. Федор сначала вырвался вперед, но под тяжестью груза быстро начал сдавать, и переместился назад поредевшей и превратившейся из конной в пешую колонны, где и плелся рядом с Гридей, взявшим на себя роль разведчика, зорко посматривающего по сторонам и иногда, когда видимость впереди скрывали кусты, деревья, либо поворот дороги, вырывавшимся вперед, чтобы исключить случайные встречи. Хорошо еще, что конец листопада выдался морозным, который день подмораживало, и грязи не было. Это сильно помогло князю и при побеге из Москвы, и сейчас. Иначе все бы они на той дороге и завязли.

На второй версте ногу князя начало дергать сильнее, пошла испарина, и вроде бы в сапог начало течь. Князь не выдавал своего состояния, но и по побледневшему лицу, и по замедленному шагу можно было многое понять. Сильно стали тянуть к земле спасительные кольчуги. Кривился на правый бок Ефим, незаметно переносил поклажу с подраненного правого на левое плечо Гридя, у Федора ныла отбитая при падении с коня спина, и только Семен, как столб, продолжал придерживать князя при ходьбе и переть вперед, хотя порезы на его лице снова начали немного кровоточить. Все потели в теплой одежде.

На третьей версте стало совсем плохо, в сапоге князя откровенно хлюпало, они попробовали сойти с дороги, но опушка оказалась неровной, заросшей кустами, да еще и с понижением в сторону леса. Матерясь, вернулись на дорогу и пошли уж совсем черепашьим шагом. И вот впереди в сплошной серо-коричневой чаще леса показались первый хвойные деревца. Правда, они начинались не сразу рядом с дорогой, а через несколько небольших полян, отделенных от открытой части местности, где и проходила дорога, кустами и редкими цепочками деревьев. Взмыленный красный Федор взмахом руки подтвердил, что да, туда. С облегчением свернув с дороги (Гридя проверил, чтобы по возможности не осталось следов), они прошли по пожухлой траве через первую – редкую – цепь голых кустов, через прогал с небольшим понижением прошли еще ряд деревьев, и уперлись в сплошную стенку деревьев и кустов, росших уже так густо, что через них даже было плохо видно дальнейший лес. И вроде бы там стоял туман. Странно, и морозец был (хотя сейчас пригрело), и солнце светит, а там туман? Но надо было идти, нашли местечко, где кусты были пореже, и проломились на полянку, саженей десять в ширину и пятнадцать в длину. За ней, снова с понижением, начинался матерый лес, на его границе стояла стенка того странного тумана, из которой совершенно внезапно на них с ревом выскочил… выпрыгнул… вылетело… нечто ревущее и сверкающее огромными светящимися глазищами, и тут на них навалилась невидимая тяжесть, и они только и смогли, что осесть там, где стояли, теряя сознание.

3

Через сколько времени к Николаю Федоровичу начало возвращаться сознание, он определить не смог. На часы не смотрел ни до этого… случая, ни после. Так как сразу после было сильно не до того. Если перед потерей сознания (он это четко помнил) состояние его было нормальным, то сейчас часто и гулко бухало сердце, болела голова, во рту был сушняк, а все тело было как ватное. Зрение тоже прояснялось очень постепенно. Седов выпрямился в кресле, и, отстегивая ремень непослушной рукой, другой рукой так же неловко попытался открыть дверь машины. Щелкнул замок, и полувыйдя, полувывалившись из машины, Седов жадно вдохнул морозный воздух. Здесь (знать бы еще, где) было ощутимо холоднее, но так же по осеннему светило солнце. Нашарив в двери минералку, скрутил крышку с бутылки и сделал несколько жадных глотков. Полегчало. Выпрямившись, он прошел вдоль машины к лесу. Действительно, лес был не тот. Ну, то есть он был таким же осенним, без листьев, но Седов его не узнавал: никакой дороги в лес не было, кусты росли сплошной стеной, перепад высоты за кустами был от силы с полметра, а следы от машины начинались от этих кустов метрах в двух. До этого и трава была не примята, и на лежавшей почти сплошным ковром листве отпечатков шин не было. Все это мозг Николая Федоровича зафиксировал автоматом, видимо, придя в норму. Повернувшись обратно к поляне, Седов снова увидел лежащих людей и сразу вспомнил, что они появились там прямо перед его отключкой. Двинувшись в их сторону (ноги держали еще не очень хорошо), он, хрипло откашлявшись, спросил неровным голосом:

–Ребята, а что это тут сейчас было? Не поверите, в первый раз за рулем сознание потерял.

Подойдя к ним метра на три, Николай Федорович притормозил. Что-то тут было не так. Перед ним было пять человек, четверо из которых начали так же замедленно, как он только что, подниматься, откашливаться, растирать лица руками и заниматься прочими действиями, показывающими, что и их приложило этой неведомой чертовщиной, пятый же только привстал, точнее, поднял голову, оставаясь полулежать на траве и листьях. Все они были одеты… незнакомо. У двух ближайших были длинные, ниже колен, халаты не халаты, на вид теплые и толстые, украшенные меховой оторочкой по вороту и обшлагам рукавов, а также золотистой и серебристой вышивкой, а кое-где сверкали… камни? Или бижутерия?. Все были перетянуты поясами с… ножами?… кинжалами? и даже что-то в длинных ножнах вроде бы по сторонам путалось. Толстячок на самом заднем плане был вообще в меховой шубе. Парень, в лице которого было что-то татарское, был одет в такой же халат не халат, но потемнее, и имел за плечом лук в чехле (и стрелы торчали), а его сосед и одеждой, и лицом был похож на какого-нибудь дьячка из фильма «Иван Васильевич меняет профессию» – в чем-то типа рясы, низенький, щупленький, с редкими усишками и жидкой бородкой. Собственно, усы и бороды были почти у всех, кроме татарчонка, так, у толстячка борода была приличная, окладистая, про дьячка уже сказано, а белобрысый здоровяк слева растительность на лице имел короткую и рыжеватую. Но сквозь все это Седов только сейчас увидел и понял, что все они очень молоды, лет 20-25.

–Так чего это было, а, ребят? Вы реконструкторы, что ли?…

–Пить – вместо ответа первым подал голос пятый, который полулежал.

Вся четверка не то чтобы рванулась, но как-то развернулась и потянулась к нему, а Седов, все еще держащий в руке бутылку минералки, на автомате скрутил крышку и сделав еще шаг, вложил бутылку ему в руку, просто сказав – на. Пока этот пятый, тоже с бородой и усами, но очень бледный, еле держа двумя руками пластик, жадно глотал воду, Николай Федорович успел рассмотреть, что одет-то он побогаче остальных, и кафтан (кафтан! всплыло слово из памяти) его гораздо богаче и расшит золотом, хоть и видно, что все швы ручные, но ровные, и ткань красивая, темно-красная. Такой же тканью была отделана и странная полукруглая шапка, тоже с вышивкой золотом и с меховой оторочкой. Сбоку на ремне у него тоже лежало что-то в длинных ножнах, обильно украшенных камнями. Штаны, типа шаровар, были темно-синие, а сапоги, которые были сейчас прямо под ногами Седова, больше всего напоминали ковбойские и тоже были из темно-красной кожи. Правая нога была замотана бурой тряпкой, и вообще вся штанина была в… крови?! Николай Федорович опять-таки машинально вспомнил похожую тряпку на руке у скуластого и разводы крови на морде у белобрысого.

–Он что, ранен, что ли? – не дождавшись ответа на первый вопрос снова спросил Седов – и не один, я смотрю? Может, вам в больницу? Так я сейчас скорую вызову – продолжил он и стал еще раз оглядывать стоящих перед ним. Все они почему-то оказались ниже его ростом, даже крепыш, но это он отметил вторым слоем, так как первым делом ему в глаза бросилось то удивление, изумление и еще черт-то что, с которым они все смотрели на него. Толстяк просто пучил глаза, татарчонок смотрел с непонятным прищуром, белобрысый вслепую шарил по поясу руками, и только похожий на дьячка, присевший около лежащего с какой-то мягкой баклажкой (кожаная, что ли?), издал какой-то всхлип или вздох, невольно привлекая к себе всеобщее внимание.

–Святая… святой! – только и смог проговорить он, перехватив двумя руками минералку у ослабевшего раненого. Все посмотрели теперь уже на бутылку минералки. Воды там оставалось не больше половины, а на этикетке было крупными буквами напечатано «Святой источник».

Повисла, как говорится, театральная пауза. Пока Седов ждал, что хоть кто-то ответит ему на хотя бы один из ранее заданных вопросов, и прикидывал, не может ли это все быть каким-то дурацким розыгрышем (выходило, что не может – выследить его этой компанией, когда он поехал за грибами, еще можно было, а вот перенос машины, туман, изменение леса и исчезновение дороги – уже не шутка), этот самый дьячок, бережно поставив бутылку на траву, бухнулся на колени, и прямо так, постоянно кланяясь в землю под ноги Николаю Федоровичу, стал просить святого старца на плохо понятном, но несомненно русском языке оборонить честных людей Христовых, великого князя Рязанского и бояр его от смерти лютой, ибо грозит им погоня от злого князя Московского Василия, от которого они еле спаслись, от людей его с каким-то воеводой Хабаром, а также от татарского войска Мехмет-Гирея, с великой силой подступающего сейчас к этим самым местам. И вот только что они чудом спаслись с боем от засады этих ворогов, брели по дороге в ранах тяжких, как Господь послал им его в свете ангельском и со святою водою для орошения ран и исцеления немочей. Примерно так.

–Подождите, подождите – отступая на полшага и поднимая руки, попросил Седов – давайте разберемся. Вы говорите, бояре князя Рязанского? А сам князь что же… эээ?

Проще не стало, так как на это он получил от того же дьячка ответ, что вот же князь Иван Иванович лежит перед ним без сил, тяжко раненый, и только святая вода спасла и т. д., и т. п.

Переведя довольно-таки оторопелый взгляд на остальных участников этой сцены (нет, какая-то театральщина тут все же присутствовала), Седов заметил, что все не так однозначно – остальные остались на ногах, но тоже ему периодически кланялись (толстяк при этом еще и крестился), а вот взгляды у них были скорее настороженными, как будто они ожидали какой-то определенной его реакции. Более того, переведя взгляд на названного князем, Седов увидел, что тот, по видимому, полностью пришел в себя, бледность немного спала, и он теперь изучает самого Седова, осматривая его с ног до головы ясными серыми глазами.

Князь Иван тем временем действительно рассматривал незнакомца. Странная тяжесть, погасившая сознание у них всех на этой поляне, отняла у него последние силы, и пока остальные все-таки приходили в себя, он, еще находясь в полузабытьи, попросил пить, чтобы смочить просто невыносимо сухое горло. И тут же ему в руку положили сосуд с вкуснейшей, прохладной водой, лопавшейся на языке волшебными пузырьками. Утолив жажду и передав странный, абсолютно прозрачный сосуд из мягкого… стекла? подоспевшему Ефиму, князь начал осматривать того, от кого принял эту святую, как было написано на бутылке, воду. В глазах и в голове его постепенно прояснялось, и он мог уже четко разглядеть стоящего буквально в шаге человека, освещенного неярким осенним солнцем. Человек был стар. Небольшая и почти совершенно седая борода не скрывала его возраста – лет ему было, пожалуй, за шестьдесят. Зеленовато-серые глаза его смотрели без угрозы для них и без опаски для себя, скорее оценивающе, и немного с непониманием. Человек был высок, выше даже Семена, и крепок. Непонятно, был ли он воином, но в нем не было ни сухости монахов-схимников, ни тучности и показной важности старых бояр, ни готовности договориться хоть с кем купцов. Голос его был голосом уверенного в себе и своих действиях человека, пожалуй, привыкшего командовать другими людьми, хотя и немного хриплым после того, что тут с ними случилось. Одет он был тоже странно. Шапочка, больше всего похожая на монашескую скуфью (видимо, как раз это в сочетании с водой привело Ефима к выводу о святом старце). Верхняя одежда короткая, но ни такой ткани, ни такого покроя князь не знал – темно-зеленая, с блеском и переливами, меха ни кусочка, но прошита в нескольких местах очень тонким и очень ровным швом. Ряд накладных кусков из той же ткани, расположенных справа и слева, видимо, что-то должен означать, а отделка из невиданно яркого металла, но не серебра. Похоже на сталь, которую начистили до состояния зеркала, и смогли так оставить или покрыли абсолютно прозрачным лаком. Застежки такой князь вообще не знал, как будто полоса того же металла со странной очень мелкой насечкой, по которой эта одежда раскрывалась от горла. Штаны тоже не простые, ткань по виду тонкая, но крепкая, и тоже прошита таким же изумительно ровным швом, причем прошита хитро, особенно на коленях. Но особенно князь удивился обуви. Похоже на фряжские башмаки со шнурками. Материал – то ли толстая ткань, то ли крашеная кожа, нескольких видов, сшито вроде бы кусками, но в целом смотрится очень богато. И они разные! Правый и левый отличаются! А подошвы такой князь не видел вообще, как из цельного куска кожи пальца в три толщиной, с какими-то вырезами и насечками.

Пока длилось это взаимное рассматривание, мозг Николая Федоровича потащил из глубин остатки образования, исторические фильмы и романы, а также обрывки прочей услышанной или прочитанной им информации, которая могла помочь в данном случае.

–Погодите вы – еще раз сказал Седов – Мехмед-Гирей это татарский хан?… Ну, крымско-татарский? А Василий Московский эээ третий это собиратель земель, что ли?…

–Точно так, святой отец – все-таки поднялся с колен дьячок – крымский. А Василий третий – князь Московский, а собиратель – отец его был, Иван, тоже третий этого имени, помер пятнадцать лет тому.

–Стоп. А какой сейчас год?! – задавая этот банальный, даже анекдотический вопрос, Седов и сам понимал, что это все уже совсем за рамками, и тут уже не театральщина, а чертовщина или даже что похуже.

–Нынче у нас кончается листопадень 7028 года – просто ответил дьячок, не задавая вопросов.

–А от Рождества Христова?!

–Это будет… – дьячок замешкался, прикидывая, а Седов обратил внимание, как что-то поменялось в окружающих. Князь так же смотрел на Седова, не меняясь в лице, у татарчонка появилась какая-то настороженность, крепыш начал поворачиваться к князю с немым вопросом на лице, а толстяк перестал креститься и медленно опустил руки, ожидая, чем все эти непонятки закончатся.

– Это будет 1520 год, от рождества-то! – сосчитал дьячок. И замолчал, теперь уже тоже вопросительно глядя на Седова. Все взгляды, и князя, и остальных, будто задавали ему теперь вопрос – ну, что скажешь?

Седов развернулся, дошел до багажника, снова открыл его, вытащил одну корзинку и, подойдя с ней на прежнее место у ног лежащего князя, секунду помедлил. Все ждали.

–Господа. Меня зовут Николай Федорович Седов. Я родился в 1966 году от рождества Христова, сейчас мне 54 года, и я сегодня утром выехал на машине за грибами из поселка Залесное сюда, в этот лес. Я – не духовное лицо, хотя и крещеный, православный. Что и как случилось, я не знаю. Но главное в том, что сегодня утром, когда я выезжал за грибами, у меня был конец октября 2020 года от рождества Христова. Пятьсот лет минус. А грибы-вот – и он поставил на землю красную пластиковую корзинку, полную отборных опят.

Вторая пауза затянулась подольше первой. Седов смотрел на князя, поэтому даже вздрогнул, когда подошедший ближе толстячок сказал:

–А что, хороший опенок. Как их у вас там, через пять сот лет, солят?

Вздрогнули, наверное, все. Вопрос прозвучал так не в тему повисшего напряжения, что еще пару секунд все недоуменно молчали, а потом блондин хмыкнул тихонько, дьячок прыснул, сдерживаясь, и все разом засмеялись. Да что там, заржали даже. Смеялся и Седов, от души, снимая с души повисшую тяжесть, смялся князь, хотя и охнул, видимо, неловко двинув ногой, и сам толстячок к смеху присоединился тоже.

–Да это же опенок, как их солят – отсмеявшись, все же ответил Седов – Промыл, отварил минут 15-20, дал стечь и сложил слоями грибы с солью. На неделю под гнет, потом разложить по банкам, рассолом залить и в холодильник… эээ… у вас в погреба, наверное, или на ледники? А по приправам – так я только укроп кладу и несколько горошин перца на банку. Ну, чесночка еще можно. Нет, делают и с хреном, и со смородиновым листом, но это не по мне. Это вот к груздям надо, для лучшего хруста, а опенок и так хорош.

Вполне удовлетворенный ответом улыбающийся толстячок хотел еще что-то сказать, но тут раздался голос князя:

–Что ж, сие удивительно слышать, но после последних событий я готов поверить во что угодно. Мы же, действительно, головка великого княжества Рязанского, а нынче беглецы. Я – великий князь Рязанский, Иван Иванович, любитель грибов – казначей и управитель хозяйства моего, Федор Коробьин, за святого тебя принял Ефимий Олтуфьев, грамотник наш и собиратель учености. Этот вот русый богатырь – Семен Глебов, мой воевода, а это – Гридя Кобяков, ловчий и… ну… вообще ловкий человек. Титулы сии действительные, но после всех событий, о которых хоть и сумбурно, но верно Ефим тебе поведал, уж и не знаю, кем нас теперь считать. Да и сколько мы проживем…

Смешки, прекратившиеся еще во время слов князя, теперь превратились в неловкое молчание. На лицах пятерки не осталось и следа недавних улыбок.

–Давайте мы вот что сделаем – сказал Седов – я сейчас еще кое-что проверю, и попробую вас подлечить. Аптечка у меня с собой небольшая, но все нужное есть.

Вернувшись в машину (бутылка с минералкой тем временем пошла по рукам), он включил радио. На ФМ волнах ожидаемо было пусто, так же тихо оказалось и на длинных. Телефон, висевший на панели, тоже показывал отсутствие сети. Зайдя для проверки в навигатор, Николай Федорович уже совсем ожидаемо обнаружил отсутствие спутников. Вздохнув и убрав телефон в карман, Седов достал аптечку и пошел обратно к людям. Аптечку Николай Федорович давно комплектовал примерно втрое больше от того, что требовали последние либеральные гаишные правила. Будучи по молодости свидетелем трех-четырех приличных аварий (слава богу, не участником), он как-то прикинул, что считает на самом деле необходимым в дороге, и с тех про старался поддерживать примерно нужное содержание аптечки при смене машин. Впоследствии туда добавились еще кое-какие препараты, однако все это было мелкое, и чемоданчик практически не отличался от стандартного формата автоаптечек. Ничего особо выдающегося там не было, но сейчас все должно было оказаться в тему.