Сага о хварангах

1.4 У Чёрного моря

 
Даёт Господь рабам своим
И день, и дело вместе с ним!
Тут остаётся за сохой
Лишь борозда в земле сухой,
А там в печи бушует жар,
Руками глину мнёт гончар,
Лишь утром прокричит петух,
На луг овец ведёт пастух…
Так защищает нас от бед
Тяжёлый труд на много лет!
 

У То́рника есть старший брат Санаса́р. Четыре года назад брат достиг второго уровня мастерства, а потому теперь самостоятельно чеканит и режет по серебру, чернит готовые изделия, владеет филигранью, сканью и зернью. Получается очень красиво! Чаши, кувшины, браслеты, застёжки и поясные накладки не залёживаются в лавке. А с недавнего времени брат практически всё делает на заказ. Особенно удачными у него выходят украшения, отделанные благородной бирюзой, сердоликом и привозным солнечным янтарём. Это не для простых людей!

Излюбленная тема досужих разглагольствований Санасара – кривые руки младшего брата Торника, который, несомненно, позорит семью и даром ест хлеб, а закончит жизнь свою среди оборванцев портового карантина¹⁸, расположенного, как известно, под стенами древней крепости генуэзцев, или на паперти армянской церкви, которая удачно стоит там же неподалёку.

Торнику четырнадцать лет. Он не обижается на брата. Тот во многом прав… Но Торник не ленится, он учится! Третий год овладевает премудростями ремесла и тайными навыками наблюдателя, про которые нельзя говорить даже родным. Торник – один из младших учеников Арга́ма из Ка́фы, главы местной греко-армянской общины и самого высокорангового Смотрящего Крымского ханства.

***

Ке́фе, как называли Кафу во времена Аргама-мудреца – чудный город на берегу Чёрного моря! Длинной узкой полосой вытянулся он вдоль побережья на пологих предгорьях, покрытых густыми зарослями низкорослого дуба, шиповника, дикой маслины и акации. На городских улочках зеленеют свечи кипарисов, в садах растут фруктовые деревья, грецкий орех и инжир. Ныне Кефе довольно спокойное и немноголюдное место, но так было далеко не всегда.

Когда-то на этом побережье бурлила жизнь! В трудно воображаемой древности хозяевами земель были киммерийцы, которых сменили скифы и тавры {2}. В шестом веке до новой эры к зелёному берегу причалили корабли милетских греков¹⁹. Те основали в удобной и красивой бухте торговый порт, существовавший потом долгие столетия.

Феодосия – дар богов! Пшеницу, ячмень, рожь, просо, выделанные кожи, соль и орехи греческие корабли доставляли в Элладу, а обратно привозили металлы, орудия, вино, масло, дорогую посуду и драгоценности. Полис рос и богател, торговля и ремёсла процветали.

На лакомый кусок зарились многие – правители Боспорского царства, скифские вожди, римляне и другие многочисленные беспокойные соседи… Не устоял город под нашествием гуннов, превративших прекрасные строения в неприглядные заброшенные руины.

Примерно в двенадцатом веке благодатные земли освоили татары и править начали ставленники Золотой Орды. А менее чем через век в гавань прибыли расчётливые генуэзцы, весьма быстро оценившие потенциальные выгоды. Они купили у татар огромный кусок побережья, построили цитадель, окружённую рвами, валами и мощными стенами, восстановили порт и поселение.

Пряности, ткани и драгоценности востока отныне поставлялись в Европу из восстановленного порта. Огромный невольничий рынок спорил по доходности с купеческой торговлей. При генуэзцах Кафа, как назвали они город, опять процветала и опять, как водится, подвергалась разбойничьим налётам, грабежам и разрушениям.

С середины пятнадцатого века начало вести отсчёт своему существованию Крымское ханство, образовавшееся на обломках Золотой Орды…

Венецианцы, татары, запорожские казаки и, конечно же, могучие турки, приложили свои корыстные руки к опустошениям и, вопреки всему, неминуемому возрождению из пепла этого замечательного города! Казалось, сама природа благоволила древней земле и представителям множества народов, испокон веков проживавших на дивном черноморском побережье.

***

А год назад умер любимый всеми правитель Хаджи Селим²⁰, сын славного Баты́ра Бахады́ра. Теперь Учитель Аргам при каждой удобной возможности возвращается к пению дифирамбов мудрым правителям, покровителям наук и знатокам искусств. Просто сдвиг какой-то у него на этом образовался, о чём особо не скрываясь весело шепчутся старшие подмастерья.

– Славные и мудрые люди, да сохранится память о них вовеки, – довольно жмурясь вещал обычно Учитель. – Вот мы, в Господа Христа веруем и много во что ещё, о чём умные вслух не говорят, а тоже ведь ценим просвещённых правителей! А что теперь? Какие лишения ждут землю нашу? Пяти языков не знают нынешние-то, а туда же – править! Войска́ в границах удержать не могут! Совета у мудрецов не спрашивают! Не пройдёт и века, как погонят нас с родной земли! Э-э-э-э…

На этом месте большинство старших под срочными благовидными предлогами покидало тенистый дворик, предоставляя оставшейся на растерзание молодёжи выслушивать учительские разглагольствования.

– Или вот, турки!..

Сегодня Торник уснул, убаюканный затянувшейся речью Аргама о зловредных турках и их кознях, за что получил бодрящий удар шлёпанцем в лоб. И помогло же! До ночи ходил, ища применение нахлынувшим силам и чувствам – натаскал воды, надраил куском вулканической пемзы столы в мастерской, любовно перебрал и протёр инструменты. Много думал, грезил с закрытыми глазами, сидя на рогоже в уютном тёмном углу. И опять уснул, да так крепко, что не сразу услышал скрип входной двери и звук торопливых шагов Учителя…

Но он пришёл не один – это Торник осознал ещё до того, как проснулся и открыл глаза. Лёгкая, почти неслышная поступь незнакомца пробудила юношу лучше, чем крик дурноватого Керо́па, который обожает внезапно заорать в спальне на восходе солнца, а потом ржать до икоты и пузырей из носа.

Учитель пришёл с чужестранцем. В этом, по большому счёту, не было ничего необычного, ведь чужестранцы – частые гости в доме Аргама Кафского… Но этот человек пришёл ночью, и от него веяло чем-то грозным, волшебно-необъяснимым, таким, что Торник, вместо того чтобы встать и объявиться, забился поглубже в угол и замер, прикрывшись каким-то подвернувшимся под руку тряпьём.

Так, ненароком, юный ученик проник в тайну суровой, но захватывающей истории, степенно рассказанной странным гостем его Учителю той памятной апрельской ночью, или, как говорят местные, – двадцатого дня месяца зуль-хиджа 1116 года от хиджры²¹. Ночью, которая круто изменила жизнь Торника, безвозвратно введя его в тайный круг посвящённых.

1.5 На большой дороге

 
Мне до Киева триста вёрст пешком,
До Чернигова двести вёрст скакать…
Мне куда идти с воровским мешком?
Где беспечному насмерть пропадать?
 

В незапамятные времена в этих местах обосновались скифы-переселенцы, пришедшие со стороны предгорий Кавказа. И ныне ещё можно разглядеть остатки их городищ на берегах прохладной реки Э́смани, название которой переводится с языка кочевников как «отличная дорога».

Со скифами вместе двигались дружественные семьи отщепенцев, оставивших свои земли и племена ради новой славы и призрачно манящей лучшей доли. То были люди гело́нов, буди́нов, авха́тов, парала́тов и даже немногочисленные выходцы из племён та́вров и бору́сков {3}.

Древние народы основали здесь караванный путь на много веков вперёд. Купцы и воины, послы, правители с многочисленной свитой и до зубов вооружённой охраной, настороженные и внимательные вожари́, оборванные нищие, важные проповедники, чумаки²², маги и мудрецы в удивительных одеждах, цыгане, воры, разбойники, блудницы, работорговцы и контрабандисты – все они непрерывными потоками двигались по этой благодатной равнине. Их тени и сейчас легко увидеть в предрассветном тумане, если иметь хорошую фантазию…

Впрочем, контрабандисты и вожари, которых обычно нанимали в провожатые суровые незнакомцы неопределённого рода занятий, предпочитали передвигаться тропами тайными, расположенными в отдалении от трактов. И где сейчас могут бродить их туманные фантомы – не ведомо никому.

Через полторы тысячи лет после того, как скифские переселенцы обустроились, обжились и пустили корни, породив многочисленные поколения своих потомков, уже считающих эти территории исконными, здесь процветало крупное и мощное Черниговское княжество. В 1239 году оно подверглось опустошительному монголо-татарскому нашествию, что не добавило прочности местной власти, и княжество постепенно распалось на ряд мелких самостоятельных уделов.

В пятнадцатом – шестнадцатом веках эти земли входили в состав Великого княжества Литовского, а при Иване Великом стали частью Русского царства.

***

 
Парни идут – в дудочки играют,
Девки идут – песни распевают.
С ними не иду, мне невесело,
Я один чудак из всего села!
 

Эти многовековые наслоения эпох, культур и событий непосредственно повлияли на мироощущение и безудержное стремление к познанию одного маленького мальчика. Его ждала яркая жизнь, наполненная учением, подвигами и служением на благо Отечества.

Мальчика звали Дима. Он родился в городе Глухове²³, в то время – столице гетманов Войска Запорожского, а в недалёком будущем – центре Малороссийской губернии.

Прадед Димы Степан был бравым полковником, потомком знатных воинских шляхтичей и даже, по слухам, племянником самого гетмана Мазепы. Отца звали Прокофием, чины он имел немалые – товарищ гетмана²⁴. Впрочем, чины эти не принесли ему ни славы, ни возможностей, ни весьма необходимого достатка. Заведовал отец канцелярией, дела вёл аккуратно и был погружён в них с головой.

Большую часть своей девятилетней жизни Дима был предоставлен самому себе. Грамоте он обучился лишь потому, что имел неутолимое любопытство и тягу к знаниям, а не потому, что этого хотела родня, проживающая жизнь в замедленном, дремотном течении обыденности.

Добрый старенький дьяк слободского прихода искренне радовался, совершенно бескорыстно обучая пытливого мальчика, закладывая в юную душу постулаты доброты, умения прощать и служить во благо.

Димины сверстники, живущие в слободе²⁵, были в большинстве своём детьми служилых людей гетманского войска. Учёных занятий и увлечений Димы они не разделяли и, более того, не приветствовали, при каждом удобном случае пытаясь добиться удовлетворяющего их понимания жизни посредством кулаков и кусачих ивовых прутьев.

Именно поэтому друзей у Димы не было. Надеяться он мог только на себя, себе лишь мог доверить сокровенные тайны, открытия, планы и мечтания.

Окружающий мир юный исследователь постигал в путешествиях по живописным окрестностям, неизменно имея с собой заступ и заплечный мешок для находок, которые небезосновательно считал настоящими сокровищами.

За последние два года сокровищ набралось предостаточно – наконечники стрел и дротиков разных времён и народов, россыпь разноцветных черепков, древние монеты, украшения людей и конской сбруи, ножи, инструменты ремесленников, обереги, от которых явственно веяло силой и опасностью, пара бронзовых чаш и серебряный кубок, а также гордость собрания – толстая стопка хрупких старинных пергаментов, хранящих на своей поверхности непонятные полустёртые письмена, цифры и рисунки.

Бережно хранимый манускрипт интриговал и манил, требовал, как казалось Диме, общения и живого прикосновения. Он часто перебирал и рассматривал отдельные листы, уносясь в мир фантазий, представляя, как проникнет в тайну их содержания и станет обладателем могущественного запретного знания.

Фантазии юного искателя имели право на существование, учитывая необычную историю обретения им загадочного раритета. А произошло это в середине апреля на развалинах древнего укрепления, которые сиротливо выглядывали из бурьяна неподалёку от старого тракта. Чем были эти развалины раньше – мытней²⁶ или караулкой – вряд ли можно было определить на глаз, но некоторые находки позволяли судить о том, что располагались тут воины, и располагались весьма продолжительное время.

Именно в этом месте впервые Дима ощутил Зов. Синий валун, отёсанный древним мастером почти до шарообразной формы, не просто привлёк внимание, а позвал, притянул, незримо вибрируя в Пространстве, пытаясь донести секрет, рассказать о тайнике, который скрывается под ним…

В том тайнике после четырёх часов жаркой, изнурительной работы Дима и нашёл загадочный манускрипт, плотно обёрнутый кожами и лыком. Это был первый шаг на его длинном Пути!

1.6 Превзошедший мастера

 
Гуди котёл, кипи раствор,
Пусть пламя будет жарче!
Река металлов, руд и смол
Во тьме сияет ярче…
И день, и час, и миг, и век —
Судьбы счастливой годы,
В них постигает человек
Величие природы!
 

Вильгельм был уважаемым врачом, служившим при богадельне местного аббатства. Он гордо носил дворянское звание и фамилию старинного, но обедневшего семейства и был в родстве с Великим Магистром рыцарского ордена святого Иоанна Крестителя, каковой орден в последующей истории стал вульгарно именоваться многочисленными невеждами – госпитальеры. Вильгельм самоотверженно собирал книги и ежедневно шлифовал своё великолепное образование, а кроме того, любовно называл своего некрасивого сына Тео.

Поздней осенью 1500 года для хрупкого, нервного и болезненного мальчика, отметившего недавно долгожданное семилетие, наступила счастливая пора первого настоящего посвящения в тайны наук и искусств.

Тео трепетно и терпеливо ждал этого дня, грустил, боялся и надеялся. Он пока ничего ещё так сильно не ждал и не желал в своей юной жизни, как грядущего погружения в бездну взрослых знаний!

Он создан для Учения – в этом был убеждён и сам ребёнок, и Вильгельм, неизвестно каким по счёту родительским чувством ощущавший в сыне предназначение… Поэтому первым и, конечно же, главным и самым авторитетным Учителем стал для Тео глава семьи. Грамота, латынь, чистописание, алхимия и медицина, тесня друг друга, спешили занять своё «краеугольное» место в юной голове. Но важней всех классических наук почитал ученик отцовские наставления и рассуждения вслух:

– Послушай меня, сын! Много знаний и умений предстоит тебе освоить, но есть наука, про которую не написано в старинных книгах, и не услышишь о ней от просвещённых монахов или университетских профессоров. Не постигнешь сию науку сам, ибо скромны возможности юной мысли. Этой наукой делятся старшие, как делятся самым дорогим, бережно хранимым сокровищем. Это мудрость, мой мальчик! Внимай ей и принимай как высшее благо. А придёт время – делись ею, как делились с тобой!

Тео слушал. Тео внимал. Тео наполнялся отцовским голосом, который моментами становится гулким, большим и величественным. А отец продолжал наставлять:

– Умей быть благодарным, отрок! Будь искренне благодарен тем, кто бескорыстно помогал тебе, учил тебя и делил с тобой жизнь… Но не жди награды за свои благодеяния – это правило. Тем более, никогда не требуй благодарности от других! А если кто-либо навязывает тебе свои услуги, хочет «одарить» тебя без твоей просьбы и даже желания – отказывайся не раздумывая, какие бы прелестные перспективы ни сулили тебе!²⁷

И отрок понимал. Он практически видел, как окружающий мир наполняется строгими и выверенными конструкциями человеческих отношений, законов, правил, взаимодействий и взаимосвязей. Детский цветной хаос восприятия, круговорот мыслей, чувств и желаний, а также та непосредственность, с которой мальчик совсем недавно удивлялся простым повседневным открытиям, уступали место бесконечному объёму упорядоченного знания – рациональному переплетению книжных стеллажей, лабиринту коридоров и череде лестниц, торжественно ведущих в загадочный храм Учения.

Отец вышел на середину комнаты и встал в горделивую позу, изготовившись вещать о принципах и аксиомах действительно важных:

– Может случиться так, сын, что некто станет намекать о благодарности за какие-то прошлые услуги, оказанные тебе, либо, более того, требовать благодарности – будь непоколебим! Выясни у негодяя – сколько стоят те услуги и каким образом ты можешь за них полностью расплатиться. Расплатись за них, чего бы тебе это ни стоило! Расплатись честно, а потом – вычеркни этого мерзкого человека из своей жизни, вычеркни навсегда!

В последующие годы у Тео было много учителей и наставников. Он получил доступ к тайным знаниям, о которых не могут даже мечтать непосвящённые. Он много путешествовал и сражался, он учился и учил сам, он обрёл признание и уважение. Его полное имя гордо сияло золотом на кожаных обложках толстых фолиантов – Фили́пп Авре́лий Теофра́ст Бомба́ст фон Гогенге́йм, более известный как Параце́льс {4}. Но тех изначальных отцовских уроков он не забывал никогда. Он был верен долгу, традиции и Учению. Он без излишней скромности верил в своё великое предназначение и был готов отдать жизнь за свои убеждения. Он утверждал, что превзошёл Цельса²⁸, а это дорогого стоит!

 
Марс укрыт клубами серы,
Тлеет сердце у Венеры…
Связь тинктуры²⁹ цвета мёда —
Спирт и горная порода…
Монотонных слов раце́я —
Всё, готова Панацея³⁰!
 

Интересная, противоречивая, увлекательная и загадочная жизнь Парацельса достойна отдельного повествования. Он страстно, как и его отец, собирал крупицы знаний. Причём сын не гнушался выискивать эти крупицы среди хрипящих и стонущих безнадёжно больных, наблюдая за действиями врачей, в разговорах с ведуньями-травницами и немногословными знахарями, общаясь с чужестранцами и бродягами, аптекарями, банщиками, палачами, повитухами и даже цирюльниками, искусно отворяющими кровь всем желающим. Он умел находить «злато в золе»!

Теофраст изучал древних греков в университете, водил знакомство со многими известными в узких кругах алхимиками, которые на удивление охотно делились своими премудростями с пытливым юношей.

Какое-то время его Учителем был настоятель монастыря Святого Иакова, а по совместительству великий маг, астролог и алхимик Иоганн Трите́мий {5}, посвятивший ученика в тайны рациональной магии, мистики и демонологии.

Тео посещал лекции и практические занятия всех известных врачевателей европейских столиц и периферии, лечил раненых солдат в датском и голландском войске, писал научные труды, получил звание доктора медицины. Много лет неугомонный Парацельс провёл в странствиях… Кроме упомянутых европейских столиц, он побывал на развалинах Карфагена, в Трансильвании и Валахии.

В Константинополе Парацельс принял участие в создании Философского камня и Эликсира жизни – «Питьевого Золота». Эту тайну открыл ему великий маг, мудрец и алхимик Соломон Трисмози́н. Мало кто знал его настоящее имя – Бессмертный Зеки́ Бе́рканд, а мистикам Европы и Востока он был известен как легендарный Вечный Жид. Древний чародей предложил молодому учёному тоже обрести бессмертие, с условием навсегда уйти из мира, став его преемником.

Тогда, в 1518 году, Парацельс отказался от личного бессмертия и обучения у таинственного мага. Вместо этого он поступил, на первый взгляд, странно – со всей возможной поспешностью отправился в дальнее и крайне рискованное путешествие.

Отважный посвящённый, ведомый чувством долга, прошёл с воровскими караванами по секретным тропам через Крым и Кавказ, бескрайние степи, горы и леса, населённые множеством народов, объединённых когда-то в Золотую Орду. Дважды Тео с попутчиками попадал в смертельную многодневную пургу, терял товарищей, но выживал сам. Трижды был ранен, но лихо отбивался от разбойников-кочевников, грозовыми тучами налетавших на караваны в поисках богатой добычи. Страдал от цинги, голода и жажды, переболел тифом и несколькими лихорадками, каждый раз «чудесно» возрождаясь к жизни и неукротимо стремясь вперёд, в известное лишь ему место…

В 1520 году Парацельс достиг своей заветной цели – тайной обители «Хараито́ри», построенной ровно четыреста лет назад на берегу могучего Енисея для того, чтобы хранить, изучать, а если потребуется, и уничтожать самые опасные артефакты, созданные великими магами, алхимиками и учёными нашего мира, а также для хранения предметов и технологий, попавших на Землю из иных миров.

Пробыв в обители месяц и выполнив свою миссию, Парацельс уже другими путями пробрался в Московию, где был принят Василием III – покровителем искусств и наук. Государь позволил опытному искателю изучить старинные византийские, римские, греческие и египетские рукописи, хранящиеся в его личной библиотеке…

Но, к сожалению, продлились изыскания просвещённого странника недолго. Крымские татары хана Мехме́да Гире́я, объединившись с казанцами, отправились в набег на Москву³¹, где ими был внезапно пленён не ожидавший подвоха Парацельс. Специально обученные стражники-телохранители очень быстро и жёстко доставили невольника в Кефе.

Здесь за него взялись плотно. От личных медовых и доверительных бесед с ханом до смертельных угроз, исходивших от ужасных пыточных дел мастеров – всё довелось изведать драгоценному пленнику. А вопросов всегда было только два – где Философский камень и как сделать Эликсир бессмертия? Положение узника становилось всё более отчаянным, а надежда на избавление всё призрачней…

К счастью, Смотрящие из греко-армянской общины Кефе узнали о пленённом Парацельсе. Они подкупили тюремную охрану, похитили сидельца и на поспешно снаряжённом судне контрабандистов отправили его в дальнюю дорогу к дому и свободе.

В будущем Парацельс совершил ещё множество благих дел – он, казалось, волшебным образом исцелял больных с тяжёлыми недугами, боролся с эпидемиями, продолжал научные изыскания, писал книги по медицине, алхимии, натурфилософии и при этом искренне интересовался магией, религией, преданиями о духах и малых народцах.

Ближе к концу жизни Парацельс работал над идеей универсальной трансмутации, а также над разными способами практического воплощения Панацеи. Это дало пищу для серьёзных размышлений многим искателям тайных знаний того времени и грядущих столетий. Одного из таких последователей Парацельса звали Иоганн…