Никто не упал – просто теперь они стояли в нескольких метрах друг перед другом. И оба явно готовы были снова броситься в бой. Хотя, нет, не оба.
– Остановись, мертвец, – проговорил призрак тихим голосом. – У нас с тобой нет вражды.
Прозвучало несколько пафосно. Потом я увидел нечто странное – несколько глубоких ран на шее Зверя, которые буквально на глазах затягивались. То есть вот прямо как у Хью Джекмана с железными когтями.
Зверь явно готовился снова броситься вперед, и тут – какая муха меня укусила – я рванул вперед и встал между ними.
– Нет, – крикнул я. – Уймитесь.
Как ни странно, оба остановились. Как мальчишки между которыми вклинился взрослый.
Вообще-то, это даже выглядело диковато. Виктор дрался с Виктором. И каждый из них был не совсем Виктором. Но я вдруг понял, что не хочу, чтобы ни один ни другой пострадали. Впрочем, кому из них я бы желал победы тоже осталось неизвестным. Видимо, себе.
– Я не знаю, что тут происходит, – сказал я, непонятно к кому обращаясь – то ли к двум странным и неумелым копиям человека, который дал мне в жизни больше, чем вся система образования вместе взятая, то ли к прочим собравшимся, – но это шоу зашло слишком далеко.
Зверь улыбался (или просто скалился?), и мне почему-то казалось, что он не просто готовый броситься в бой хищник, а еще и гордится… мной? Или я просто фантазирую как пацан? Призрак пребывал в своем обычном полускрытом во тьме состоянии (и когда он успел туда спрятаться?).
И тут, в повисшей неловкой тишине прозвучал голос старика. К кому он обращался, так и останется загадкой для истории.
– Ну, что же, все получили ответы на свои вопросы?
Я так точно не получил ответы, но, кажется, мои чувства тут не брались в расчет. Или, быть может, ответы на все мои вопросы получить попросту невозможно? Наверное, так оно и есть. Наверное, это касается всех людей.
– Я ухожу, – объявил я присутствующим. – Вы остановить меня не можете – кишка тонка. Он, – я показал на Зверя, – тоже не может. У него тут появился противник.
– Теперь никто не собирается вас останавливать, – проговорил старик.
– Знаете ли, я не верю людям, – возразил я ему. – Жизнь приучила.
6
«– Как ты можешь жить, понимая что ты такое?
– Ну, выбор у меня невелик».
«Чужой. Воскрешение»
– И что, мне теперь называть тебя папой? – осторожно спросил я, и тут же ощутил мучительную неловкость – и от глупости сказанного и от неуклюжего какого-то порыва на фамильярность.
– Тебе это надо? – поинтересовался призрак. – И потом, почему именно папой?
– А как тогда?
Он прошелся по натянутому над далекой водой тросу, как по проспекту. Странно, до меня только теперь дошло, что я впервые вижу его целиком. Раньше какая-нибудь часть обязательно оставалась в темноте. Сам я сидел на верхушке опоры моста. До рассвета оставалось немного времени, и я гадал, что произойдет с первыми лучами солнца – он исчезнет, или просто спрячется за стальную балку?
– Как тебе такое вообще пришло в голову? – спросил он. – Папа.
– Но ты…
– Даже технически я тебе никакой не папа. Да, твоя мать была беременна в тот момент, когда вступила со мной в контакт… Вступила в контакт? Да, можно так сказать. Хотя, с моей точки зрения… Все так сложно. Некоторые вещи не помещаются в слова.
– И что произошло? – настаивал я.
– Произошло… – повторил он. – Я не сумею объяснить…
– Попытайся, – требовал я. – Может, я такой умный, что пойму с полуслова. Батя.
– Ну перестань, – потребовал он.
– Что, не нравится? А мне думаешь нравится считать тебя отцом?
– Ну так и не считай.
– Но тогда что ты такое? Демон? Ангел? Существо из тонкого мира?
– Сколько слов, – вздохнул он. – И они ничего не объясняют. Хорошо, я попробую. Видишь ли, с определенной точки зрения, женщина беременеет не в момент совершения полового акта с мужчиной.
– Ну, вот видишь, – похвалил я. – Ты даже это знаешь.
– Заткнись, будь так любезен, – потребовал призрак. – Женщина беременеет и не тогда, когда… Когда… Когда часть мужчины соединяется с ее частью. Как это называется?
Я чуть не свалился с моста – до того смешно прозвучало. Однако же, что-то мне подсказывало, что он имеет в виду некие совершенно не пошлые моменты. И я решил уточнить:
– Какая часть с какой частью?
– Жизнь из мужчины перетекает в женщину и остается там после.
Я со страшной силой вцепился в холодное железо, чтобы не свалиться и жутко напрягся, чтобы не заржать. Такими словами об этом, кажется, еще никто не говорил. Вот что значит чужеродность. Он не знает как называется – когда одно в другое перетекает. Папаша.
Да, помимо всего прочего я был на него зол. Конечно зол. За все эти годы он не нашел возможности представиться, рассказать кто он такой. А я все мучился шизофренией? Правда, теперь вот он пытается рассказать… Звучит как пересказ порнофильма в устах умственно отсталого трехлетнего ребенка. С Марса.
– Жизнь перетекает, – не удержался я. – Ты так это называешь?
– Так выглядит с моей точки зрения, – равнодушно признался он. – Но эта жизнь еще не жизнь. Вернее, она может стать жизнью, а может и не стать. Нужна… Инициализация? Да, кажется есть такое слово. Как правило, это происходит само собой. Но твоя мать… Видишь ли, как я понял из того, что говорили те люди, считается, что такие как я – хотя, я не уверен, что есть такие как я. Может, и есть, только я с ними не знаком. Так вот, такие как я стремятся завладеть человеком, подчинить его себе… Но это все человеческие стремления – завладеть, подчинить. Зачем мне это надо? И часто бывает так, что человек просит о том, чего не понимает. Он даже не понимает, что в определенных ситуациях отказать ему невозможно. Это… сложные правила. Просто так обстоят дела. И твоя мать захотела чего-то такого, чего я не понял.
– Чего именно?
– Она захотела… Нет, не так, она стремилась почувствовать то, что чувствую я. Можно сказать, что она захотела посмотреть на мир моими глазами. Да, так, наверное, будет достаточно понятно. Или почувствовать себя в моей шкуре? Так можно?
– Можно, – великодушно разрешил я. – И что?
– Видишь ли, человек при контакте способен притянуть к себе точно так же, как я могу притянуть его, – объяснил призрак. – Никто, наверное, не знал что может произойти. А произошло то, что ее разум не выдержал, я бы сказал, что ее душа перегорела как лампочка. А я оказался… нет, не привязан, но… Появилась какая-то связь с тем духом, который все же жил внутри нее. С ее ребенком. Вот и все.
Я поднялся на ноги и попрыгал на опоре моста. До самого полотна было метров тридцать, а до воды, наверное, все сорок. Но я никогда не боялся высоты. Мог бы работать высотным монтажником. Если бы когда-нибудь испытывал желание работать.
– Так что, – продолжил призрак, – в нашем с тобой случае, отношения «папа-сын» несколько неуместны. Ты не находишь?
– Блин, еще как нахожу, – фыркнул я. – У меня от всего этого мурашки по коже.
– У меня, наверное, тоже, – признался призрак.
Я подумал, а потом спросил:
– Что ж ты так долго не появлялся?
– Я всегда был рядом. Просто в какой-то момент, я… Сумел вступить с тобой в контакт.
– Почему не раньше?
– Я не знаю.
– Ты же знаешь обо мне все.
– О тебе – да. Но о законах Вселенной всего не знает никто. Честно сказать, о них никто почти ничего не знает.
– Значит, ты всегда был рядом… Когда я сидел в сортире, когда мастурбировал под одеялом…
– Тебя это веселит? Нет, я не настолько досконально интересовался отправлением твоих потребностей. Памперсы тебе не менял, и идти дальше не видел смысла.
– И на том спасибо, – фыркнул я. – Но почему ты… как ты сказал? Проявился? Вступил в контакт? Почему ты так похож на Виктора?
– Я не похож на Виктора, – усмехнулся призрак. – Я похож на тот образ, который в твоем сознании ассоциируется с неким подобием отца. Ну, или чего-то в этом роде.
– Виктор ассоциируется у меня с образом отца? – оторопел я. – Нет, то есть аналогия очевидна. Но… ты сам до этого додумался, доктор Фрейд?
– Это твое сознание, – пожал плечами призрак. – В этих моментах я – не более чем зеркало. Что есть, то оно и отражает.
– Тоже мне, зеркало, – усмехнулся я. – Ты явно не знал Виктора.
– Не знал, – согласился призрак. – Но я знаю тебя. Знаю лучше, чем кто бы то ни было. Иногда – лучше, чем ты сам. И я понимаю почему ты выбрал именно этот образ.
– И почему же?
– Потому что… – он задумался, очевидно, подыскивая слова. – Потому что встречались люди лучше тебя – умнее, сильнее, – люди, которых ты сам таковыми считал. Но Виктор был единственным, кого ты готов был признать выше тебя во всем. Он – не совсем образ отца. Он – образ, которому ты стремился соответствовать.
Я снова сел на опору моста. Можно было сказать еще многое, задать сотню вопросов. Но я даже не знал как подступиться к этой бредовой ситуации.
– А я могу… могу увидеть какой ты на самом деле? – спросил я, наконец.
Призрак вздохнул:
– Но я и есть такой на самом деле. Твое восприятие – восприятие любого живого существа – не более чем его способ смотреть на мир. Что-то вроде… радиоприемника? Да, точно. Радио, настроенного на определенную волну. Ты вот постоянно слушаешь рок-н-ролл, правда? И ты согласен с тем, что кому-то такая музыка может не нравится. Ты признаешь, но все равно не понимаешь, как такое может быть. И на твоем уровне восприятия я выгляжу именно так. Это не образ, не личина. Не я прикидываюсь – ты так смотришь. Хочешь разглядеть меня при свете дня? Под яркой лампой? Но ты увидишь то же самое. Моя внешность – не обман. Это твой способ смотреть. Моя внешность – отражение самого яркого образа в твоем сознании.
– А как тебя видят другие люди?
Он снова пожал плечами, и мне подумалось – он и в самом деле ими пожимает, или это моя интерпретация его способа сказать, что я идиот?
– По разному. Чаще я им стараюсь не показываться. Некоторые – сильно религиозные – видят меня как демона. Или ангела. Но откуда им знать, как выглядят ангелы и демоны? У них в голове есть только картинка.
Я попытался представить себе, как некий религиозный маньяк, обусловившись восприятием, видит моего призрака как голозадого порхающего херувимчика, или красного рогатого придурка с вилами… Это было даже не смешно – запредельно.
– Те люди в той комнате воспринимали меня, наверное, как некую сущность в форме человеческого тела. Не знаю. Но это тоже не более чем поиск привычного образа. Попроси любого из них описать то, что они называют сущностью – они же и сами этого не знают.
– А если ты посмотришься в зеркало?..
– Развлекаешься?
– Не. Просто у меня мышление такое. Парадоксальное.
– Я вижу не так как ты. Для тебя зеркало – просто отражающая поверхность. Для меня – некий туманный объект. У некоторых животных, говорят, черно-белое зрение. Может, это и верно на обычном уровне восприятия. Но только у животных он не совсем обычный. Они видят то, что недоступно человеку и зачастую не замечают того, что для человека очевидно. Плюс… Ты задумывался насколько влияет на человеческое восприятие воображение? Столько всего… Не знаю как объяснить иначе.
Кто-то будет в шоке, кто-то рассмеется, но… мне вдруг стало скучно. Мы говорили, по сути, ни о чем. Для чего? На самом деле, если сконцентрироваться и посоображать, у меня было всего два вопроса. И я задал первый.
– Ты назвал его мертвым воином. Почему? Кто он?
Призрак вздохнул – то ли на самом деле, то ли обусловившись моим восприятием и в моем воображении.
– Я не знаю как тебе объяснить… что сказать… Я не могу смотреться в зеркало, но я могу видеть того, кто был мертв.
– А потом воскрес?
– Воскрес? Я не знаю что это значит.
– Воскрес. Восстал из мертвых.
– Восстал? А разве он сидел или лежал?
– Теперь ты развлекаешься?
– Развлекаюсь? Нет. Но я не знаю как сказать по другому. Что-то было живым, потом стало мертвым. А потом вдруг стало снова живым, но изменилось. Почему так произошло? Я не знаю – меня не было рядом в тот момент. Но такое иногда случается.
– Но это был Виктор? – спросил я. – Это Виктор умер, а потом… снова стал живым?
– Откуда мне знать? – удивился призрак. – Я не был с ним знаком. Он был человеком. Теперь он нечто иное. Могу только повторить – я взял эту форму… облик из твоего воображения. Строго говоря, я так не выгляжу – ты меня так воспринимаешь. Иногда я слышу отклики твоих… мыслей? Или ощущений? Иногда ты ощущаешь мои – тебе кажется, что ты просто чувствуешь мое присутствие. Но это тоже только способ говорить.
Я задумался, а потом проговорил себе под нос:
– Разговор двух идиотов.
– Да, наверное, – легко согласился призрак. – Но ты должен задать еще один вопрос. Глупый вопрос, но он покажет нечто очень важное.
– Что именно? – поинтересовался я.
– Это зависит от вопроса.
Я знал что это за вопрос, знал, почему он глупый и предполагал, что понимаю, почему все-таки должен его задать. И я спросил:
– Ну и что дальше? Что теперь будет?
Призрак кивнул и зааплодировал. Ну, или просто несколько раз хлопнул в ладоши.
– Что? – огрызнулся я.
– Это тот самый вопрос, – объяснил он. – Глупый и бессмысленный. Он не имеет ответа.
– Но он показал тебе то самое важное? – спросил я, заранее зная ответ.
– Да, конечно. И ты это знаешь.
Я промолчал. Молчал долго. Потом, как сказал гений, молчание стало противным. Но я продолжал молчать.
– Не спросишь? – призрак не выдержал первым.
– Что именно?
– Что такого важного показал этот вопрос.
– Зачем? – усмехнулся я. – Ты и сам скажешь.
– Ты изучал и мои реакции? – удивился призрак.
– А ты как думал?
– Ну, хорошо. Твой вопрос показывает, что ты человек. Только и всего. Несмотря ни на что в сути своей ты не монстр, не демон – не какая-то еще чушь порожденная богатым воспаленным воображением. Ты человек, который даже отчетливо понимая, что никто не знает будущего, спрашивает что дальше. Человек.
– Это хорошо или плохо?
Он снова пожал плечами.
– Солнце встает на востоке, садится на западе. Зимой холодно, летом тепло. Люди дышат воздухом и пьют воду. Это хорошо или плохо? Это данность. А насчет того, что там будет дальше… Поживем – увидим. Я не думаю, что сейчас стоит принимать какие-то кардинальные решения. Не думаю даже, что ты, или я, или кто-то еще способен их принять.
Я повернул голову и прищурился. Солнце и в самом деле вставало на востоке. А чего еще было ждать?
The end
. Мать его.