15
«– Бандар-логи, хорошо ли вам видно?!
– Мы видим тебя, Каа».
Редьярд Киплинг «Поваренная книга джунглей»
Если честно, мне захотелось его убить спустя сутки. Нет, он был вполне приемлемым соседом – прекрасно понимал, что меня злить не стоит. Удивительно, что даже у самого последнего обывателя, у самого гладкого, тихого, хилого и прилизанного бухгалтера в экстремальной ситуации просыпаются хоть какие-то здравые инстинкты. Я бы назвал это «синдромом Голума». Делай что можешь для выживания. Если для этого надо превратиться из мирного полурослика в жуткого пещерного уродца, одержимого ювелирным излишеством… Правда, сам я не уверен, что смог бы так. Вполне вероятно, я бы предпочел сдохнуть, нежели стать отвратной тварью. Впрочем, это все рассуждения – никто не узнает, пока сам не попробует.
Но прибить его мне захотелось по совершенно другой причине. А именно – мое общение с прекрасной дамой изрядно осложнилось. Наш с ней контакт только-только начал налаживаться, мы смотрели друг другу в глаза и я видел в ее взгляде зарождение именно тех чувств, которые мне и требовались. Надеюсь, в моих глазах читалось нечто подобное. Но, с появлением соседа, из наших с ней бесед напрочь исчезла некая… интимная составляющая, что ли? Ну как двое влюбленных (пусть даже на таком странном уровне) могут ворковать в виду наличия присутствия третьего и постороннего? Убить его к чертям!..
Но убить его я не мог. Это означало бы, что я сделал именно то, что от меня требуется. Что я проиграл, уступил. Но я собирался держать их в напряжении и недовольстве как можно дольше. Я надеялся, что они станут пытаться придумывать все новые и новые… развлечения? Способы использования? Будут экспериментировать и рано или поздно проколются? Хотя, ставку на это я не делал.
Кроме того, я не знал как быть с призраком. Если он появится, а мой нежданный сокамерник сможет его увидеть, как смог когда-то Грэг, что тогда делать? Он же начнет орать, вопить, обязательно расскажет, что видел черт знает что во тьме. Может быть, мои тюремщики ему и не поверят, решив, что он сбрендил. А если нет? Если у них появятся хоть какие-то сомнения или подозрения… Нет, не в том, что по подвалу, ввиду моего в нем наличия, шляются призраки, но… в том, что нечто все-таки происходит. Вот при таком раскладе я готов был свернуть цыплячью шею моему соседу безо всякой жалости. Почему? Я и сам до конца не мог ответить на этот вопрос. Почему-то я был уверен, чувствовал, что не надо никому знать про призрака. Можно считать это мистическим знанием. А можно и не считать. Кому что нравится. Как сказал один желчно-умный человек «Религия – это не наличие каких-то особенных знаний. Это отсутствие элементарных35».
А в остальном, сосед мой оказался человеком вполне приличным в общении, даже иногда приятным. Приятным в том смысле, что умел не беспокоить окружающих (в данном случае – меня). Как выяснилось, это было его основным и, видимо, единственным талантом в жизни.
Он и в самом деле был бухгалтером, работал, как я сумел понять, в одной из фирм, принадлежавших семье моих тюремщиков. Фирмы достаточно большой, чтобы сотрудники в ней сделались безликими и одинаковыми для системы. До сорока лет он прожил в одной квартире с матерью, которая, как я понял из его исповеди (правда, так и не сумев понять какого черта он решил мне исповедаться), держала его в подчинении не строгостью, а любовью, изрядно, впрочем, замешанной на эгоизме. Он объяснял мне (хотя я его не спрашивал), что попросту не мог ее бросить и оставить одну. Других родственников у них не было. Жениться, или, хотя бы, встретить хорошую женщину у него так и не получилось. Впрочем, с его-то внешностью… То есть, это не я подумал про внешность – это он сам так сказал. А потом, когда мать заболела раком, он три года выхаживал ее, пытался вылечить, убирал за ней блевотину, кормил с ложечки, делал уколы, менял подгузники… Потратил все свои сбережения на врачей. Не помогло – мать умерла. И тут вот он освободился… И ужаснулся. Ибо теперь…
Впрочем, с этого места он мог бы и не продолжать. До этого момента он мог списать все свои проблемы и жизненные неудачи на мать. А теперь, когда ее не стало, не осталось и оправданий. В общем, передо мной был классический трус с трусостью возведенной в ранг жизненной философии. Ну, что ж, разве мало таких вот ребят ходит по миру, живут, выдумывают там для себя что-то… Самая лакомая пища для всевозможных политиков и религиозных воротил. История банальная, шаблонная и невыносимо скучная. История жизни, мать ее.
Я несколько раз просил то брата, то сестру приносить мне книги. Читать я любил всегда. И раньше они не отказывали. Но теперь… Явно в отместку за мой отказ его убить, или как способ психологического давления, книжек мне не давали. Вынуждая слушать его болтовню и нытье. Хорошо хоть я в первый же день приучил его замолкать по команде.
Но общаться с сестрой мне хотелось без посторонних. Лучше бы, конечно, не через стекло, но хоть так… В какой-то момент я, наконец, устал от этой идиотской неловкости, возникающей в идиотской ситуации. Так что я просто загнал соседа в санузел, пообещав, что если он будет шуметь или подслушивать, я его точно прибью.
Однако же, как выяснилось, он был, конечно, трусом и слабаком, но в тупости его обвинить было трудно. К этому моменту он успел уже понять, что я не стану убивать его просто так и осмелел. Ну, как осмелел – ровно настолько, чтобы все-таки сообразить, что живет он на этом свете только до того момента, когда я по настоящему разозлюсь. Однако, некое подобие общения у нас наладилось.
И вот, когда я загонял его в сортирную ссылку, он понимающе и печально улыбнулся и проговорил:
– Я понимаю. Удивительная женщина. Но… Как можно на что-то рассчитывать в… в таких обстоятельствах?
Я посмотрел на него с интересом.
– Это с тобой и произошло?
– Что? – не понял он.
– Ты перестал на что-либо рассчитывать. Пока была жива твоя мать, у тебя было оправдание. А потом… Впрочем, обстоятельства… Они ведь всегда находятся, правда? Обстоятельства, чтобы ничего не делать, чтобы ни на что не решаться. Если наша цивилизация в чем-то всерьез и преуспела – так это в выдумывании оправданий. Но вот что я тебе скажу. Посмотри на эту стеклянную стену. Видишь?
Он послушно посмотрел на стекло, потом снова на меня.
– Вот точно такая же штука у тебя в башке. Ты сам построил такую стену, отгородившись от всего остального мира. Из трусости, от неуверенности – какая разница? И чем все кончилось? Стена стала реальной. Ты так старался избежать всего, что могло бы тебя расстроить… И в итоге так влип. Ты печальный клоун.
Он посмотрел на меня глазами полными слез. Полными бессильной ненависти. Но не по отношению ко мне. Я так думаю, по отношению к самому себе.
– Если мы когда-нибудь выберемся отсюда, я не стану тебя убивать, – соврал я. – Ты, ведь, в сущности, и не живешь.
Он повесил голову и скрылся в сортире.
Нет, я не знал, что моя красавица придет сегодня – я всего лишь надеялся. А может быть, что-то чувствовал. А может быть, надеялся и выдавал это за предчувствие? Черт, долгое пребывание в этом аквариуме сделало из меня хренова романтика. Надо это прекращать, а то я так тут и сгнию. Романтики всегда сгнивают, хотя почти никогда этого не осознают.
И она пришла. Сработала магия. Да нет, никакой магии, конечно, – вместо магии была камера, постоянно таращившаяся на мое узилище. И все эти терзания были лишь с одной целью – выяснить, придут или нет. То есть, был еще вопрос увидит ли, смотрит ли она в данный момент на монитор, дома ли она вообще. Я рассчитывал (или надеялся), что она смотрит на этот монитор намного чаще, чем это нужно. А если ее нет дома – что ж, даже в гениальном плане по захвату этого долбанного мира могут быть свои недостатки. Кто ж это сказал не помню – «Как управлять Вселенной не привлекая внимания санитаров».
Она пришла. Понимала ли она все мое коварство? Я не знал. Поняла ли она мой знак по удалению соседа из зоны общения? Конечно понимала. Она же была умница. Дома ли ее брат? А вот это был вопрос на миллион проклятых долларов. И вообще, замечал ли он как мы с его сестрой друг к другу относимся, как смотрим? С одной стороны, должен был заметить. С другой (на что я робко рассчитывал), его самомнение вполне могло застить ему глаза. Люди такого типа, сколь бы умны они ни были, частенько в упор не замечают того, что не было ими предусмотрено и санкционировано. Ахиллесова пята всех властителей и больших чиновников.
Она подошла к самому стеклу и провела по нему кончиками пальцев.
Я подошел и прикоснулся к стеклу со своей стороны. Банальная мизансцена, но такая волнующая.
– Привет, – почти прошептал я.
– Привет, – пробормотала она, глядя мне в глаза.
Да, в этих глазах можно было утонуть. За такой взгляд, наверное, можно было бы умереть… При других обстоятельствах.
Мы долго ничего не говорили – просто стояли и смотрели друг на друга.
– Знаешь, – проговорила она, – иногда я думаю – могло бы у нас что-нибудь получиться… В нормальных обстоятельствах? Без этого. – Она снова провела ладонью по стеклу.
Я тяжко вздохнул, опустился на пол и сел, прислонившись спиной к стеклу.
– Получиться? – переспросил я. – Но ведь все к этому и шло. Ну, пока я не усосался минералки с транквилизатором.
– Да, – согласилась она. – Извини, что так вышло.
Мне показалось, или она искренне извиняется? А там, где извинения – там и сожаление. Но ведь если человеку дать шанс исправить… Только не переборщить.
– Кстати, как там поживает антиквариат в ящике?
Она рассмеялась.
– В ящике ничего не было. То есть просто какой-то тяжелый хлам.
– Я так и думал, – горестно вздохнул я. – В наше время никому нельзя доверять. Даже антикварам. Впрочем, вы приобрели другой недурственный экземпляр для коллекции.
– Извини, – снова проговорила она.
Все шло прекрасно.
– А я себе чуть спину не сорвал. – возмутился я. – И каков бы я смотрелся в вашей коллекции с грыжей в позвоночнике?
– Да, – усмехнулась она. – Мне тоже не надо было доверять.
Я повернулся и посмотрел на нее снизу-вверх. А потом спросил:
– А разве это возможно?
Она смутилась и отвела взгляд. Но она была смелой. Поэтому снова посмотрела мне в глаза и спросила:
– А тебе?
– Что – мне? – не понял я.
– Тебе можно доверять?
Я вздохнул.
– Я не знаю. Скорее нет, чем да. Зависит…
– От чего?
– От того, кто спрашивает.
На этот раз, она молчала долго. Очень долго. А потом…
– У нас и правда смогло бы что-то получиться… без этого? – она провела ладонью по стеклу. – Ты действительно так думаешь?
– Слушай, я не знаю, – совершенно искренне признался я. – Допущения – не моя сильная сторона. Я знаю только…
– Что? – с такой надеждой в голосе спросила она, что мне вдруг стало так хорошо, что даже как будто нехорошо.
– Что мне бы этого хотелось, – выдохнул я.
Она кивнула.
– Мне тоже. А… а после всего этого?
Я посмотрел на нее с недоверием.
– После? Ты полагаешь, может быть какое-то «после»? Так или иначе – выполню я бредовую просьбу твоего брата, или нет… Придумает он еще что-то, или нет… Что дальше? Рано или поздно вам придется избавляться от моего трупа, ведь так? Признайся честно – этим все неизбежно кончится.
– Это зависит…
Она замолчала на половине фразы и так и не продолжила.
– Да, – сказал я, глядя ей в глаза. – Ты права. Это зависит. Я бы не смог лучше сформулировать.
И тут она… Она протянула руку куда-то в невидимое пространство за стеклянной стеной, что-то там понажимала. Раздался достаточно громкий щелчок. Она обеими руками ухватилась за край стекла и с усилием сдвинула его в сторону.
16
«Малыш Томас Деггет! Мне так нравилось слушать твои молитвы! А потом ты забирался в постель и дрожал от страха, боясь, что под кроватью прячусь я. А ведь я и в самом деле там был».
Грегори Вайден «Пророчество»
Поначалу я даже растерялся. Вот, значит, как оно открывается. Потом не спеша поднялся на ноги и сделал первый шаг на свободу. И моя красавица: кажется, в тот момент сама не понимала что делает. А я понимал?
Она отступила в коридор, по прежнему глядя мне в глаза. И я видел там то за что был бы счастлив умереть любой нормальный мужчина. Только – вот беда – я был не совсем нормальным. Не знаю, увидела она это, почувствовала, или просто осознание того, что она совершила пришло слишком поздно. А может, просто она смогла, наконец, рассмотреть вблизи, почувствовать того зверя, которого они с братом так жаждали добавить к коллекции. И ужаснулась, увидев его вблизи. Или все это мои фантазии?
– Бог ты мой, – спокойно проговорил я, – Ты и в самом деле потрясающая. Что ты делаешь?
– Мне кажется, есть звери, которые должны жить на воле, – сказала она. – В клетке им не место.
Поначалу она улыбнулась, но потом осознала… Выражение ее лица изменилось – испуг, недоверие, потом… обида? И вот уже настоящий страх. Тигр, конечно, милая зверушка, но разве может быть что-нибудь глупее попытки его погладить? Милая киска. Есть, конечно, звери, которые должны жить на воле, но если рассуждать с точки зрения спокойствия и безопасности окружающих… И потом, все это еще не повод попытаться приручить такого зверя. Ни у кого еще не получалось. Я признавал в жизни только одного дрессировщика, и его больше с нами нет.
– Что я натворила?! – прошептала она.
– Ты о чем? – сделал вид, что удивился я.
– Но ты же меня не убьешь? – спросила она с надеждой и неуверенностью. Ай, какая умница.
– Почему?
Она по-прежнему отважно смотрела мне в глаза. Маленький храбрый кролик смотрел на удава, обмирая от страха, но не отводя взгляд. Что ж, достойно восхищения. Правда, до сих пор не помогло ни одному кролику.
– Я думала… Ты меня…
– Люблю? – подсказал я. Потом задумался… – Да, думаю ты права. Только вот… Это мало что меняет.
– И ты сможешь?..
Я просто смотрел ей в глаза. Смотрел и понимал, что иногда мои функции не могу контролировать даже я. Тогда кто? Что? Высшая сила? Да чтоб ей уже удавиться, этой силе.
– Но ты же не убиваешь женщин.
– А, да, точно.
Призрак как будто мелькнул на периферии моего зрения. Одним быстрым движением я проломил ей височную кость, а потом ударил в область сердца. Она ничего не почувствовала. Наверное. Черт, иногда так приятно нарушать собственные правила. Правила – это вообще-то хорошо. Но гибкость и умение приспосабливаться – основа выживания. Пропади они пропадом. Я не убивал женщин не по каким-то там правилам, а просто потому, что это было неприятно и как-то нехорошо. Но сейчас испытал необходимость. Что-то, что нужно сделать. И необходимость победила. Как всегда. И, в то же время, чувствовал, что это ужасно.
Но все равно – надеюсь, что она не мучилась. Хотя, я и в это не верю. Не верю в безболезненную смерть. Снотворное, наркотики, тихая смерть во сне. Чушь все это, я так думаю. Никто еще не смог рассказать и описать насколько это на самом деле больно – когда твою душу вырывают из тела. Некому рассказывать. Все эти байки про клиническую смерть, про то как ты видел самого себя со стороны, как ты ломился к свету на ходу роняя последние в жизни тапки… Ерунда. Насколько я успел узнать жизнь, эта боль должна быть. Это наша последняя дань тому самому Богу, Орлу, Приму, как его не назовите. Ему нужны наши переживания и страдания. Он ими питается. По сути, Он – некая разновидность паразита, питающаяся жизнями собственных детей. Ну, что ж, надеюсь, за свою жизнь я предоставил Ему возможность попировать. Потом сочтемся, хотя, по-моему, больше этого Он обожает нарушать собственные правила. Совсем как я.
И все-таки мне было тошно. Я смотрел на ее тело, лежащее на полу, и мне хотелось выть. Мы могли бы сбежать куда-нибудь…
– И что потом? – спросил призрак. – После того как сбежишь, – пояснил он. – Жить долго и счастливо?
Я мрачно посмотрел на него.
– Неужели ты до сих пор не понял, что у тебя не получится жить долго? И уж тем более счастливо.
– Я тебя убью, – пообещал я ему.
– Да? И каким образом? Выстрелишь себе голову?
Я отвернулся.
– Вы живете в скотском мире, – констатировал призрак. – Бывают хорошие моменты, бывают плохие. Бывают мучительные. Бывает самообман. Много самообмана. Вся разница между тобой и другими в том, что ты никогда не умел носить розовые очки. Они не держатся у тебя на носу. Твое проклятие в том, что ты совершенно не умеешь игнорировать реальность.
– Это уродство какое-то…
– Может быть, – равнодушно согласился призрак. – Но что ты можешь с этим поделать?
Я не знал.
Оставалось лишь делать то, что можешь сделать. Как говорил последний приличный император Римской Империи «Делай что должен и да будет что будет»36. Интересно, он таких как я тоже имел в виду?
– Эй, несчастный, выползай! – негромко проговорил я в сторону сортира.
Дверь сортира приоткрылась и оттуда показалась испуганная морда соседа. Он не сразу заметил распахнутое стекло. Ну что за дурень! А когда заметил… Растерялся.
– Выходим? – позвал я его.
– Вы… Как вы?..
– Тебя это действительно интересует? – вздохнул я.
Он отрицательно покачал головой и двинулся к выходу. Уже на самом пороге – ну, или как назвать это разделение между нашей камерой и коридором – он заметил, наконец, тело красавицы. Гулко глотнул, посмотрел на меня, снова на нее.
– Осуждаешь? – поинтересовался я.
– Я… Да… Нет. Нет, не осуждаю. Они держали нас взаперти, как зверей. Они хотели, чтобы вы меня убили. – И уже менее уверенно: – Они заслужили свою участь.
Они? Кто это – они? Тела брата тут не валялось. Вот кого я хотел сейчас придушить больше всего. Как пересекающий пустыню путник жаждет воды, я жаждал ощутить как сдавливаю его аристократическую шею.
А этот недотыкомка… Черт, он пальцем о палец не ударил, плыл по течению как кусок не скажу чего по ручью. Но вот ведь – рассуждает о том кто какую участь заслужил. Ох уж мне эти «обычные люди». Ни черта не могут сами, ни черта не умеют, не знают и не стремятся – но считают себя вправе выносить суждения.
– Знаешь, – задумчиво проговорил я, – перефразируя самого активного принца Амбера37, кладбища забиты людьми, заслужившими или не заслужившими свою участь. И они заслужили свою участь, и те, кто восседает на троне тоже заслуживает свою участь… И мы с тобой, наверное, заслужили.
– Но я ничего плохого не сделал! – неуверенно возмутился он.
– Ты вообще ничего не сделал, – криво усмехнулся я. – Такие как ты могли бы и вовсе не появляться на свет – никто бы и не заметил, наверное, вашего отсутствия. Да и при чем тут это – сделал-не сделал. Мы находимся там, где мы есть и делаем то на что способны.
Черт, что-то я сегодня увлекся цитатами.
Я видел, что он хочет мне возразить, но не решается. Ну и правильно. На исход событий это бы никак не повлияло, а выслушивать его стандартную чушь про справедливость и прочее я не собирался. Вместо этого он спросил:
– И что теперь?
– Теперь? Теперь я могу исполнить их просьбу… Ее последнюю просьбу.
– Не понимаю, – пробормотал он, но почему-то попятился.
– Ну, не думал же ты… Впрочем, какая разница что ты там думал.
Я засунул его тело обратно в сортир, попутно перекатывая в голове дурацкие философские мысли о том, что там ему и место и совершенно утилитарные вопросы – на кой ляд я вообще звал его оттуда выходить. Положить туда же тело моей красавицы я не мог. Понимал, что это глупо, но не мог и все. Так что я попросту бережно поднял ее на руки – поразился какая она легкая – отнес тело на кровать. Переборол искушение поцеловать (экая пошлятина) – просто накрыл одеялом с головой.
Засим я покинул свое узилище. Гордый, свободный и от того чувствующий себя особенно мерзко. Но я знал кого заставлю за все заплатить и на ком отыграюсь.
17
«Даже люди, которые хотят попасть в рай, не хотят для этого умирать»
Стив Джобс
Я, снова став одновременно ниндзя, ассасином и всеми остальными крадущимися героями дурного эпоса, поднялся по лестнице. Как я и предполагал в самом начале, это был подвал особняка. Держать меня далеко было и глупо, и опасно, и как-то… не по-коллекционерски.
Мне понадобилось целых полчаса, чтобы осмотреть особняк и убедиться в том, что никого, кроме меня, тут нет. Это было странно. Чтобы убирать, чистить, пылесосить и все такое тут требовалась целая орава прислуги. То ли прислуга была приходящей, то ли всех удалили к чертовой матери в связи с моим тут появлением. Как свидетелей. Интересно, в этой связи, как хозяева собирались обходиться в дальнейшем – вообще исключить уборку, либо… Ну, если рассуждать с моей точки зрения и точки зрения моих наклонностей, вряд ли я мог оказаться долгосрочным проектом. Мне не хотелось гадать, но я полагал, что как только я бы убил, на потеху хозяевам, несчастного мужичка, тут бы все и закончилось. И газ в моей камере на этот раз был бы не усыпляющим. Или подмешали бы мне что-нибудь в еду. Какая разница? Такой подход я мог бы понять и оправдать. Куда разумнее, чем сумасшедшая перспектива держать меня в клетке до конца чьих-нибудь дней – то ли их, то ли моих.
Итак, я отметил все места в особняке, где были установлены камеры – как скрытые, так и открытые. На мое удивление, камер оказалось немного. Обнаружил сигнализацию на дверях, на воротах… Отдельную систему в кабинете. Ну, чего-то подобного я ожидал. Спальню хозяйки (я угадал, что это ее комната и не стал там копаться) и спальню хозяина. Тут я порылся, обнаружил еще один небольшой сейф, наивно спрятанный в платяном шкафу, Глок 19 в ящике прикроватной тумбочки. Да, во многом они были весьма предсказуемы. Но терять бдительность тоже не стоило.
Засим я вернулся в кабинет – все-таки чудовищного размера помещение, – не стал даже пытаться открыть панели за которыми скрывалась безумная во всех смыслах коллекция. Глок я так и не смог никуда пристроить – этот придурок хранил его в ящике без кобуры, – так что я просто положил его на стол.
За время своего блуждания-обыска я так и не смог обнаружить свою одежду, так что этот вопрос тоже необходимо было отрегулировать. В общем, я сел в хозяйское кресло и принялся ждать.
Эта сволочь заявилась только под вечер. Нет, ну куда такое годится – мало того, что он почти месяц продержал меня в клетке в подвале, так теперь еще и опаздывает. Впрочем, у меня было время все обдумать. Хотя, если честно, избыточное замусоливание планов в голове часто только мешает – начинаешь ковыряться, выискивать несоответствие, придумывать что-то новое под девизом «А можно было бы и так…». Это как до бесконечности переписывать одну и ту же книгу, не решаясь показать ее издателю.
Среди моих грандиозно-коварных замыслов было:
1) Выпустить из клетки ягуара и усадить его в хозяйское кресло – пусть порадуются оба. Недостатком этого плана было то, что вряд ли ягуар позволил бы мне столь вольно с собой обращаться, равно как не сумел бы высидеть столько времени. Если только не перекормить его до полного обалдения, или усыпить транквилизаторами. Но тогда он сделался бы совсем не агрессивным и не страшным.
Кстати, насчет транквилизаторов – я обнаружил хозяйскую аптечку с таким количеством разнопредназначенной дряни, что даже растерялся. Я худо-бедно разбирался в химии – правда, на уровне Шерлока Холмса, – но такое… Назначение половины препаратов я не смог даже угадать. Может, от геморроя. Ну, или избыточного самомнения. Или синдрома барахольщика – чтобы не тащить под воздействием чувств в коллекцию всякий кирпич с улицы, коим один бомж другому такому же башку проломил – чем не экспонат?
2) Натянуть перед дверью на уровне щиколоток тонкую проволоку в надежде, что хозяин войдет и грохнется носом о паркет. Это было совсем уж по-детски несерьезно, но я какое-то время посмаковал эту мысль, как забавную.
3) Дать хозяину по башке, оттащить его в мою недавнюю клетку и попробовать различные газы, кои поступают через патрубки под потолком. Равно как можно было бы просто его там оставить в обществе двух трупов и безо всякой надежды на спасение. Мерзкая смерть. У этого плана было два недостатка. Или даже три. Первый – он мне не нравился с чисто эстетической точки зрения, и это было главное. Второй – сохранялся шанс, что какая-никакая, но прислуга в доме появляется, и вероятность того, что она обнаружит запертого хозяина раньше, чем тот испустит дух, была очень высока. И третье – хозяин был мне нужен за компьютером. Помимо всего прочего.
Но вот он появился. Я сидел в его кабинете, но свет не зажигал. И темнота, лишь слегка разбавленная светом уличных фонарей, делала обстановку достаточно зловещей и загадочной. Я посмотрел в дальний от огромного окна темный угол. Призрак, разумеется, торчал там.
– Еще не время, – сказал я ему.
Призрак кивнул и вышел. Нет – он реально вышел открыв и снова прикрыв за собой дверь. Не призрак, а сплошное позорище.
Спустя какое-то время, хозяин появился на пороге. Я слышал как он открывает входную дверь, как поднимается по лестнице… И ждал. Когда распахнулась дверь кабинета, я сидел в кресле возле двери. Тихий и незаметный, как… как призрак. Мои глаза давно привыкли к темноте. Виктор когда-то показал мне нехитрый способ быстро расширять зрачки, но я уже столько тут проторчал, что не было нужды. Рука хозяина по хозяйски потянулась к выключателю.
– Не надо, – попросил я. – Так лучше.
Он дернулся как от удара, а меня сейчас, если честно, интересовал только один нюанс – побежит ли он, спасая свою задницу, или гордость ему не позволит. Он же хозяин.
Он побежал. Вернее, попытался побежать. Я, не вставая с кресла, выставил ногу и он совсем не величественно растянулся на паркете.
– Не против подремать? – спросил я у него, поднимаясь с кресла.
Он попытался подняться, и я всадил ему в шею шприц с дрянью из его же аптечки – один из немногих препаратов, назначение которых я знал.
Когда он пришел в себя, упаковка была завершена. Пошуршав по дому я нашел массу полезных мелочей – в том числе и серебристый скотч на котором держится вся американская цивилизация. Виктор утверждал, что как американцы не смогли бы ничего добиться в истории без этого скотча, так и русские непобедимы, пока у них под рукой есть синяя изолента и проволочка. Я улыбнулся.
Хозяин медленно открыл глаза и обвел постепенно проясняющимся взглядом окружающую действительность.
– Привет, – сказал я.
Он мрачно улыбнулся и проговорил:
– Роли поменялись, не так ли?
– Нет, – возразил я. – Все по прежнему. Я убийца, ты – дешевка в дорогой оправе. Так что избавь меня от твоих пафосных потуг – сэкономим время.
– И теперь ты меня убьешь? – не в силах, видимо, последовать моей рекомендации про пафос проговорил он с горделивой отвагой полного лоха, которому место скорее в комиксе, чем в реальности.
Я ухватил его за шиворот и развернул лицом к себе.
– Давай-ка установим правила общения. Будешь плохо себя вести – орать там, ногами сучить – я выдавлю тебе зуб. Будешь изображать из себя узника замка Ив – выдавлю два. Станешь болтать лишнее – отрежу язык.
– И как тогда я буду отвечать на твои вопросы? – осведомился он, изрядно, впрочем, побледнев.
– А кто тебе сказал, что у меня к тебе есть вопросы? Это у тебя вопросов куча. И в ответ на первый – да, я тебя убью. Чуть позже.
Он с усилием кивнул. Все шло просто замечательно – я сбил его с толку. Он старался держаться с достоинством, но теперь, благодаря моим замечаниям, просто уже не знал как это делается.
– Где моя сестра? – спросил он, наконец.
– Три вопроса, – сказал я, печально усмехнувшись.
– Что – три вопроса? – не понял он.
– Три вопроса. Этот был четвертый. Ты задал три вопроса, прежде чем вспомнил о ней.
Честно сказать, мне было печально и обидно. Но уж и объект для вымещения злобы у меня был прекрасный.
– Так что с ней? – настаивал он.
– Угадай с трех раз, – предложил я и отвесил ему подзатыльник.
– Ты – животное, – сквозь зубы проговорил он.
Именно так. Не «скотина», «падла», «ублюдок», «недотыкомка», «хрен больной» – «животное».
– Странное утверждение, – сказал я. – Особенно из твоих уст. Впрочем, хватит об этом. Итак, мне нужна от тебя одна услуга.
– И с чего я должен выполнять твои требования? – осведомился он, снова принимая горделивую позу.
Я без предупреждения коротко ткнул его быстро сложенным кулаком в рот. Он заорал, брызнула кровь.
– Я же тебя предупреждал про зубы, – удивился я.
– А ты меня развяжи, – предложил он, выплевывая потерянный зуб.
– И что тогда будет? – с искренним интересом спросил я.
– Там и поглядим.
Господи, он что, пытался мной манипулировать? Да еще так по дурацки и неумело? На «слабо»? Вот кретин.
– Ты не пыжься, – усмехнулся я. – На этом поле тебе меня не обыграть.
Он, кажется, не понял о чем я.
– Я не стану ничего делать, – сказал он. На этот раз, правда, поостерегся добавлять в голос торжественные нотки плененного врагами партизана. Да и неудобно с разбитой-то рожей.
– Ну, это все так говорят, – усмехнулся я и принялся разматывать его правую ногу.
Я освободил только ступню. Туфли и носки я с него снял заблаговременно и примотал, помимо щиколоток, еще и колени. Так что дернуться он не мог. Мог только спросить:
– Что ты делаешь?
– Собираюсь наложить жгут, – деловито объяснил я и действительно стал перетягивать ему бедренную артерию.
– Зачем?
– Чтобы ты не истек кровью раньше времени, – любезно объяснил я. – А еще я сделаю тебе сейчас укольчик. Предваряя твой вопрос – чтобы ты не отключался всякий раз, когда тебе станет слишком больно. Кстати, должен признать – у тебя классная аптечка. Будь у нас больше времени, я бы попросил у тебя краткий курс фармакологии. – Я вздохнул. – Но время у нас с тобой почти вышло.
– Ты… Что ты собираешься…
– Что я собираюсь делать? Пытать тебя, конечно.
Я сделал ему укол, затем стал выпрямлять ногу в колене, силясь положить ее придвинутую оттоманку. Он сопротивлялся, но я долбанул ему под коленную чашечку и выпрямил-таки ногу. Затем взялся за бессменный скотч и принялся приматывать голень уже к оттоманке.
– Что ты?..
– Ну… ты когда-нибудь бился большим пальцем ноги о какую-нибудь подвернувшуюся вещь? Об угол там, о дверь. Больно ведь, правда? Очень чувствительная часть организма. Поверь мне, пальцы намного чувствительнее большинства других частей тела. Кстати, в Гестапо это понимали. Равно как и в НКВД. Вот я и подумал, – я извлек из под кресла ранее обнаруженные мной в какой-то подсобке жуткого вида кусачки, – насколько хватит человека, если, скажем, отрезать ему сначала пальцы на ногах – один за другим. Потом пройтись по голеностопу. На две части. Потом голень… Тут чувствительность ослабеет, но ведь есть еще руки!
Основная задача пытки – страх. Пытка должна быть не столько болезненной, сколько ужасной. Ну, по крайней мере, в условиях ограничения времени. Идеальный вариант – если клиент ломается еще до того как пытка началась. Мой набор жутких приспособлений валялся дома, так что пришлось импровизировать.