13
«Ах, агент Старлинг, и вы надеялись вскрыть меня при помощи этого тупого инструмента?»
Ганнибал Лектер
Потянулись долгие дни моего странного заключения. Собственно говоря, с точки зрения некой отстраненно-извращенной логики, ничего странного тут не было. В коллекции содержалось множество предметов, имеющих отношение к убийству, в той или иной мере. Спрашивается, что, собственно говоря, должен делать со всеми этими предметами сам коллекционер? Ответ – ничего. Хранить, беречь и тупо кайфовать от наличия в собственности. Ну в самом деле, что ты станешь делать с мечом Миямото Мусаси32? Пойдешь на улицу головы рубить? Как бы самому себе ногу не оттяпать в порыве. Да и потом, спустя весьма короткое время, полиция с совершенно тривиальным огнестрелом тебя оперативно успокоит до полной неподвижности.
Вот и я, по сути, был таким предметом с которого следует сдувать пылинки, содержать в идеальном состоянии и никогда не пользоваться. Но я был предметом одушевленным, говорящим и мыслящим. Кроме того, ситуация вообще была уникальна – живой человек как предмет коллекции. Думаю, хозяин сам собой восторгался по поводу этой выдумки. И я был почти уверен, что рано или поздно это во что-нибудь выльется. Хозяин не успокоится на простом созерцании и наших беседах.
А беседовать он со мной любил, черт бы его побрал совсем. Кажется, я его очаровал. Я бы предпочел очаровывать его сестру, если честно. Приходили они и вдвоем и порознь. Мне больше всего нравилось когда появлялась она одна, и мы с ней просто болтали. Обо всем и ни о чем. Если отвлечься от моего положения, вполне светская болтовня… Нет, разговоры обо всем. О чем могут говорить мужчина и женщина, которых влечет друг к другу и которых разделяет стеклянная стена? О-о, вы себе не представляете! Если не скатываться на пошлости, это самая увлекательная, хотя (в виду наличия стены) и несколько извращенная форма общения.
– Почему ты начал убивать людей? – спрашивала она.
– Ты так об этом говоришь, словно это что-то исключительное.
– А разве нет? – удивилась она.
– Нет, конечно. По-моему, стремление к власти, богатству и убийство себе подобных – самое обычное дело в жизнедеятельности человека.
– Ты так думаешь?
– Да. Посмотри на коллекцию своего брата. Сколько предметов, устройств и прочих приспособлений для умерщвления ближнего. Думаю, если бы он собирал охотничье оружие, коллекция получилась бы намного меньше. Люди убивали друг друга и будут убивать. Что в этом особенного?
– Не знаю, – вздохнула она. – По-моему, это не совсем правильно.
Забавно. Мое положение она неправильным не находила? Что творилось у нее в голове? Но говорить об этом я не собирался. Вместо этого я спросил:
– А как правильно?
– Я не знаю, – призналась она. – Когда я была маленькой, мама читала мне сказки про всякие удивительные места, про волшебников… Вроде все как обычно, но я думала, что… Не знаю. Мне казалось, что отношение ко всему на свете из сказок – оно правильное.
– А где сейчас ваши родители? – осторожно спросил я.
– Умерли, – односложно ответила она, и я буквально как электрический ток по коже почувствовал, что не стоит развивать эту тему.
Вместо этого я сказал:
– Мне трудно судить. У меня было очень необычное детство. Можно сказать, что его, как детства, и не было вовсе. То есть, формально было, но… Единственное, чему я смог научиться – выживать в любых условиях. Ну, почти в любых. И все. Из меня, наверное, получился бы неплохой шпион. Какой-нибудь Джеймс Бонд, Фрэнк Мозес33.
– И почему не получился? – улыбнулась она.
– Я, наверное, недостаточно туп для такой работы и амплуа.
Она рассмеялась.
В другой раз она спросила:
– Тот, первый человек. Как ты его убил?
– Воткнул авторучку в сонную артерию.
– Ничего себе, – она посмотрела на меня недоверчиво. – А потом?
– А потом убежал.
– Нет, я имею в виду… Потом. Ты потом ведь тоже кого-то убивал?
Я вздохнул.
– Дай я угадаю. Вам с братом нужен был серийный убийца в клетке. Тот, кого тянет на убийства просто в силу психической организации. Ребята, вы ошиблись. У меня нет зоологической тяги кого-нибудь грохнуть. Я просто не вижу в этом ничего настолько ужасного, чтобы не сделать. Но я не маньяк. То есть, может и маньяк, но я могу без этого обойтись. Можно сказать, что я реагирую а окружающую среду. Помести меня в другую среду – я мухи не обижу. Но пока я тут, лучше меня не провоцировать.
Как оказалось позже, этим высказыванием я подкинул им одну совершенно дурацкую мысль. Спровоцировал, так сказать. Это произошло чуть позже.
– Ты совсем не похож на опасного человека, – сказала она как-то.
– Так и должно быть. В дикой природе хищник выглядит опасным чтобы предупреждать о своей опасности и предотвращать угрозы извне. В природе людей выглядеть опасным нельзя. Тебя моментально… Как бы это сказать… Определят. Но не оставят в покое. Ты можешь показывать клыки, распушать хвост, рычать, выгибать спину – в среде людей все это только повод для вызова звероловов. Тебя запрут, попытаются переделать, чтобы ты стал «как все», но уж наверняка не отстанут. Это вообще не в природе человеческой – оставлять кого-то в покое. Мы лезем друг к другу с такой беспардонностью… Знаешь, это тоже может быть причиной для убийство. Когда тебя достают.
Она подумала, а потом сказала:
– Есть такое изречение, не помню чье. Люди похожи на дикобразов, бредущих по ледяной пустыне – им холодно, они жмутся друг к другу и колют друг друга своими иглами.
– Красиво сказано, – кивнул я. – И, как и все красивые и мудрые фразы, по сути – полная чушь.
– Почему? – как будто даже обиделась она.
– Потому что дикобразы и сами не подозревают, что их иглы ядовитые. Они не способны понять что кого-то колют, равно как кто-то не понимают, что колют и их. Дикобразов это бесит, но сделать они ничего не могут. Потому что даже ледяная пустыня… Она то ли существует только в их воображении, то ли они сами ее такой сделали.
Они посмотрела на меня наклонив голову. В этот момент она выглядела особенно… Да, я мог бы в нее влюбиться. Но я вполне понимал, что даже любовь никак не повлияет на мое функционирование и мои действия. Теперь – не повлияет.
– Ты безжалостен даже к самому себе, – сказала она с такой печалью в голосе, что мне захотелось прямо тут и сейчас… Стоп, никаких пошлых мыслей. Они отвлекают.
– Я такой, какой я есть. И я не знаю каково это – быть кем-то другим. Может быть, если бы знал, мог бы и сожалеть. А так…
Кажется, она мне искренне сочувствовала. Черт, ну вот кто мне объяснит что творится у женщин в голове? Она меня жалела за то что было для меня вполне комфортной психологической моделью, но совершенно спокойно относилась к тому, что я сижу в клетке в которую она же меня и заманила.
С братом все было и проще и сложнее. Проще, потому что я сам был мужчиной и хотя бы примерно понимал как он мыслит. Правда, я не мог не признать, что он достаточно умен и изобретателен, и ухо с ним приходилось держать востро. Иногда он в беседах почти ловил меня и я как будто даже принимался рассказывать ему что-то из реальных обстоятельств моей жизни. Правда, я всегда вовремя спохватывался, и тогда не было для меня большего удовольствия, чем видеть в его глазах тщательно скрываемое разочарование. В сущности, мы с ним напоминали двух игроков в покер – каждый стремился угадать какая карта у другого на руках, блефует или нет. Правда, ставки были несколько неравны, а он являлся, помимо всего прочего, хозяином и игорного стола, и колоды, да и самого заведения в придачу. Однако же, у него был один недостаток, который я понимал и намеревался так или иначе использовать. Ну, хоть попытаться – все зависело от обстоятельств. Строго говоря, в обычной ситуации я бы не счел это недостатком – скорее наоборот. Дело в том, что ему… Как бы это сказать… Всего было мало. Он постоянно стремился получить все больше, придумать что-то новое. Как правило, мне нравится это качество в людях. Как ни крути – на этом строилась вся наша цивилизация. Кто бы что изобрел и придумал, если бы не было этого постоянно свербящего желания узнать, понять, этой нетерпимости к скуке? Однако ж, в том положении в котором находились мы, могло повернуться по всякому.
Он требовал от меня конкретики, ответов, рассказов, хроник, описания подробностей и прочего. Я мало что ему рассказывал. Во-первых, потому что не хотел, чтобы он отследил мои подвиги и узнал обо мне что-то лишнее. А так – я по прежнему мог прятаться за ширмой человека ниоткуда. Если ему совсем уж свербило, я принимался сочинять и врать. Вранье он чуял великолепно. Но, как говорил Виктор, чтобы почувствовать вранье, надо от чего-то отталкиваться. Должна быть отправная точка, позиция с которой ты решаешь что может быть, а чего быть не может. Плохие лжецы, как правило, выдают себя эмоциями. Либо тем, что несут откровенную чушь. Но, чтобы понять, что это чушь, надо же понимать и как выглядит правда.
Мой оппонент мало что обо мне знал, а я не собирался помогать ему узнать меня получше. С такой позиции я мог врать и сочинять сколько душе угодно.
Впрочем, все это позиционирование было практически обоюдным. Я вот например, как ни силился и ни хитрил, так и не смог ни из него, ни из нее вытащить главную информацию. А именно – кто они, к чертовой матери, такие, что большой босс криминального мира подчинился их извращенному коллекционерскому желанию заполучить зверушку типа меня и не стал разбираться со мной по-свойски? Кто они такие, что он явно и очевидно оповестил их о моем появлении в своем особняке? Откуда у них эта власть и влияние на людей, которые не признают над собой никакой власти и не терпят ничьего влияния? Этот вопрос оставался закрытым.
Иногда они приходили вдвоем. Это было неудобно. Присутствие сестры всегда сбивало меня с настроя. Иногда я не мог понять, как себя вести и что говорить. И будь я проклят, если они оба этого не понимали. В какой-то момент, я обнаружил, что они оба получают от моего наличия в клетке огромное наслаждение. От наших бесед, и, видимо, от недюжинной крутизны моей фигуры. Если на первых порах я любил рассуждать в том смысле, что им в этой клетке бы больше подошел к коллекции какой-нибудь доктор Лектер, то теперь вряд ли. Черт, я им понравился. Как детям нравится новая игрушка. Оставалось лишь понять, хорошо это или плохо. Поразмышляв, я решил – Инь Янь с ним. И то и другое одновременно. Есть и свои плюсы и свои минусы. Плюс был в том, что я был им интересен. Следовательно – ценен. Минус – в том же.
Время от времени в своем обычном полусумрачном состоянии появлялся призрак. Он по прежнему отказывался открыть мне дверь, но поболтать не отказывался. Бывало, что он заявлялся во время посещений моих тюремщиков. Просто стоял в отдалении и слушал разговор. Иногда изображал беззвучные аплодисменты, иногда откровенно крутил пальцем у виска, адресуя сию нелестную характеристику иногда кому-то из собеседников, иногда мне.
Так что, если разобраться, посетителей у меня была, может, и не чертова прорва, но и одиночеством и изоляцией подобное положение тоже не назовешь.
Однажды, когда они заявились оба – то есть, брат с сестрой, – я спросил:
– Ну, и что дальше?
– Ты о чем? – не понял он. Впрочем, они оба не поняли.
– Сколько я уже тут? Месяц?
– Около того.
– Вот я и спросил – что дальше?
Он пожал плечами.
– Дальше – все то же самое.
– Не получится, – усмехнулся я.
– Почему?
– Ну, сам суди. По сути, я просто человек, сидящий взаперти. Если у тебя есть меч там, топор, ствол какой-нибудь – ими можно любоваться, протирать от пыли, показывать друзьям, самому тащиться. Они однозначны, они предметы имеющие свое предназначение. А я – просто мужик в клетке. И вряд ли ты намерен протирать меня от пыли и полировать суконкой. Если тебе нужен был всего-навсего собеседник, то стоило ли меня сюда сажать?
– Ты не просто собеседник, – усмехнулся он.
Я поймал взгляд его сестры. Что-то мелькнуло у нее в глазах. Настроение у меня улучшилось.
– Но в остальном…
– Знаешь, а ведь ты в чем-то прав, – сказал он. – Я сам об этом размышлял…
Вот ведь пижон. Ни о чем таком он не размышлял, конечно. Но признать, что кто-то придумал и понял что-то раньше него – это ж нереально. Иногда, глядя на него, я поражался как можно быть таким умным и таким тупым одновременно.
– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал он, наконец.
– Блин, – вздохнул я. – Вот что-то мне подсказывает, что ты действительно придумаешь.
И он таки придумал.
14
«– Ты не можешь просто так убивать людей!
– Почему?
– Что значит – почему? Не можешь и все!
– Почему?»
«Терминатор II. Судный день»
Надо сказать, я с самого начала обнаружил эти странные приспособления под потолком. Для чего они я поначалу не понимал – просто какие-то то ли рассеиватели, то ли разбрызгиватели. Ничего не придумал лучше, я решил, что это что-то вроде системы автоматического пожаротушения. Ну, видимо, на случай, если у узника взыграет воспаленный протест и он от великого ума решит поджечь свою клетку. Впрочем, я вполне допускал, что я попросту не смог угадать назначение этих хреновин. И я не угадал.
Когда, в один из дней, в устройствах тихонечко зашипело, я поначалу даже не смог сразу определить источник звука. А когда определил, перед глазами у меня уже все плыло. В мою конуру поступал газ. Поначалу я, сквозь туман, обвинил себя дураком за недогадливость. Но потом, уже сквозь сильный туман, подумал, что даже если бы я догадался для чего эти штуковины, вряд ли имел бы возможность хоть как-то повлиять на ход событий. Засим я отрубился.
В себя приходил медленно и с неохотой.
Я в горделивой позе хронического узника валялся на полу моей мрачной камеры. Короче, валялся. Пол, правда, был не каменный, покрыт вполне себе цивилизованным ламинатом и ковром поверху, так что я ничего себе не отлежал. Но тело все равно слушалось плохо. Равно как и глаза.
В итоге туман в голове начал улетучиваться, я сел и усилием воли навел резкость.
Надо сказать, я обнаружил его не сразу. Собственно, в моем состоянии это было не удивительно, но все-таки я привык отмечать подобные вещи. Оказалось, что теперь я в клетке не один. В углу у стеклянной стены валялось тело. Тело было дряблое, безжизненное, но, как мне показалось, дышало. Я потряс головой и присмотрелся. Нет, не померещилось. Тело было мужское, облаченное в трусы и майку.
Это еще что за хохма?
Вдалеке послышались приближающиеся шаги. Вскоре вся честная семейка явилась в поле моего зрения.
– Извини, что пришлось тебя вырубить, – сказал брат. – Но сам понимаешь, открывать клетку когда ты в сознании было бы несколько… опрометчиво. Без обид?
– Да делов то, – сказал я и поднялся на ноги. Меня пошатывало. – Будешь должен два щелбана.
Он засмеялся. В отличие от сестры. Она смотрела на происходящее с каким-то напряженным выражением лица. Немного посоображав несвежей головой я осознал, что это то ли ожидание, то ли предвкушение. В общем, что-то должно было произойти. А, ну да. Я посмотрел на тело в углу.
– Рад, что ты так настроен, – обрадовался брат.
– Извини, не могу разделить твоего воодушевления, пока не пойму какого тут происходит. Это что за подарок? – я легонько пнул тело.
Тело застонало и пошевелилось. Кажется, оно тоже приходило в себя.
– Это не совсем подарок, – сказал брат. – И уж точно подарок не тебе.
– Да? А почему он валяется в моем пространстве?
– Потому что мы его туда положили, – любезно объяснил он.
– Ага, – сказал я, а подумав, добавил: – Понятнее не стало.
– Мы много думали о нашем последнем разговоре. И мы не хотим, чтобы ты был просто человеком, который сидит в клетке.
Я снова потряс головой. Не знаю что они тут распыляли, но что-то у меня не очень хорошо соображометр функционировал.
– И что, вы решили подкинуть мне компанию? – неуверенно предположил я.
– А это уж как ты решишь, – вкрадчиво проговорил брат.
– В смысле? – не понял я.
– Я хочу, чтобы ты его убил, – с какой-то идиотской радостью в голосе заявил брат.
– Чего? – я аж растерялся. Все-таки такого не ожидал. – Ты что, дружок, таблетки перепутал? Или вдохнул не из того тюбика?
– Меч создан для того, чтобы рубить плоть, – серьезно проговорил он. – Пистолет – чтобы пробивать плоть. Ты – оружие. А оружие не должно ржаветь.
– Я – псих с антисоциальным расстройством, – сообщил я ему. – И ты, по всей видимости, тоже.
– Нет, ты так не думаешь, – возразил он. – Это не расстройство. Это дар. Это талант быть выше других людей. Дар наплевать на их правила и жить по своим. Дар не подчиняться их замшелой морали и лицемерной нравственности…
Ну, понесло, понесло. Я даже представил себе его в парадном мундире Бонапарта при шпаге, треуголке и ордене на пузе. И от этого окончательно пришел в себя.
– Это талант, – не унимался наш больной. – Так дай ему проявить себя, выпусти на свободу!
Я недоверчиво посмотрел сперва на него, потом на сестру, потом на тело. Тело к этому моменту уже почти пришло в себя и оказалось, при ближайшем рассмотрении мужичком лет сорока пяти-пятидесяти. Ничего особенного – плешивый, пузатенький. Он испуганно осматривал окружающее водянистыми серыми глазами, шмыгал носом.
– Ты что, Толкиена перебрал? – спросил я у брата. – Столько пафоса – хоть на бутерброд намазывай.
– Простите, – неуверенно пробормотало тело, – что тут творится?
– Заткнись, – мы с братом проговорили это почти одновременно.
Я задумчиво посмотрел на тело, потом на брата, на сестру… Черт, сейчас я не мог понять чего именно она ждет – того, что я тут же кинусь свежевать бедного мужичонку, или что встану в горделивую позу и начну нести околесицу про то, что не стану убивать ни в чем не повинного… Чушь собачья. Если сложатся обстоятельства, я этих ни в чем не повинных могу резать как колбасу. Но сейчас…
– Убей его! – требовал брат.
Я устало вздохнул, прошел к кровати и завалился на нее, устремив взгляд в потолок.
Ну конечно, все настолько логично и понятно, что даже немножко скучно. Если у тебя есть коллекция из огнестрельного оружия, тебе нестерпимо хочется стрельнуть. Обязательно из каждого экземпляра. Хоть в тире. Если коллекция холодного оружия – ну не головы рубить, но хотя бы научиться фехтованию, или даже просто помахать легендарным клинком. Если у тебя живет леопард, рано или поздно ты станешь скармливать ему живых кроликов. А что делать с таким сумрачным явлением природы как я?
– И к чему все пришло? – раздалось у меня в голове. Или это просто был шепот, который способен был услышать только я.
Я повернул голову и увидел призрака. Он как всегда прятался в тени, буквально в метре от моих тюремщиков. И они, разумеется, ничего не замечали. Его замечали только если он хотел быть замеченным.
Отвечать призраку в таких обстоятельствах я счел неразумным. Только снова посмотрел на мужичка на полу, потом на брата с сестрой, потом снова на призрака.
– Фас! – сказал мне призрак.
Я фыркнул.
Сказать честно, до подобного идиотизма сам бы я не додумался.
– Ну так что? – спросил брат.
– Что? – усмехнулся я.
– Ты его убьешь?
– Только если ты его потом съешь.
– О чем ты? – не понял брат.
– Не понимаешь? – посочувствовал я. – Ну… вот доктор Лектер жрал своих жертв. Я так не могу. А для полноты картины, если я его грохну, кто-то должен его схарчить под Божеле. Ну, чтобы все совсем натурально вышло. И если не я – придется тебе. Ты человечину под каким соусом предпочитаешь?
Он посмотрел на меня долгим недобрым взглядом.
– Впрочем, это можно понять, – сказал он, наконец. – Это все несколько… неожиданно. Что ж, времени у нас предостаточно. Но учти, он будет жить здесь же, с тобой… До тех пор, пока будет жить. И тебе решать сколько это продлиться.
Я, по прежнему не вставая с кровати, устремил указующий палец в сторону мужичка и провозгласил:
– Сортир надолго не занимать! Зеленое мыло в душе мое. И еду я буду выбирать первым. Что еще? А, да, ты храпишь?
– Что? – растерялся мужичок.
– Я спрашиваю, ты храпишь? – повторил я. – Предупреждаю, будешь храпеть, я тебя реально придушу. Кстати, ближайшее время придется тебе спать на полу. Кровать одна, а я ложе с мужиками не делю. Хотя, говорят сейчас стало модно…
И тут сестра засмеялась. Я удивленно посмотрел в ее сторону и задрал бровь. То ли у меня после газа с головой было что-то, то ли она открыто мной восхищалась.
Брат, впрочем, мной восхищаться не собирался. Он раздраженно посмотрел на нее, потом на меня, затем спросил:
– И долго ты сможешь противиться своему естеству?
– Это смотря какому естеству, – равнодушно ответил я. – Если меня не кормить и не пускать в сортир – озверею достаточно быстро. Но ты вообще о чем? Кстати, я говорил, что в тебе пафоса как у герое комиксов? Комиксы в детстве читал? Хотя, слово «читать» тут не подходит… Странно, что их не коллекционируешь. Небось представлял себя этаким Сумерменом в красных трусселях, стоящим над миром. Или и сейчас представляешь? Даешь народу красные трусы под плащом! – возвопил я.
Я покосился на него. Ну, что сказать. Выдержка у него была железная. Он совершенно не сбился с ритма. Все гнул свое:
– Ты убийца. Хищник.
– Как и все мы, – усмехнулся я. – Но я хищник, который не выполняет приказы. Для меня убивать по команде так же противоестественно, как для тебя – срать на людях.
– Простите, – вклинился в разговор мужичонка. – Простите, я не совсем понимаю… Что тут происходит?
Все посмотрели на него. Сестра – растерянно. Брат – недовольно. Я – просто с любопытством.
Очевидно, обалдев от такого пристального рассматривания, он стал заплетаться языком еще больше.
– Я не совсем… Я… Кто вы? Что я тут делаю? Что вообще творится?
Так, растерянность потихоньку сменялась испугом. Хоть какие-то инстинкты заработали.
– Кто он вообще такой? – спросил я, тыкая пальцем в сторону мужичонки.
– Никто, – ответил брат. – Практически – пустое место. Его никто не хватится, никто не станет разыскивать.
– Жаль, – вздохнул я.
– Послушайте, – голос мужичка готов был сорваться на фальцет от переживаний. – Мне кто-нибудь ответит?..
– И почему он в трусах? – капризно проблеял я. – Кто-нибудь из присутствующих полагает, что это красиво? Так я готов разочаровать его извращенный вкус. Он не сексуален как тухлый сыр. – Я скосил один глаз на мужичка. – Очень похоже. Надеюсь, что вонять как сыр он не станет.
– Да какого черта?!.. – заорал готовый впасть в истерику мужичонка.
– Я – убийца, – сказал я ему спокойным голосом. – Эти двое, – я кивнул в сторону брата с сестрой, – меня выследили, поймали и посадили в этот аквариум. Теперь они хотят, чтобы я тебя убил.
Он ошалевшим взглядом посмотрел на семейку за стеклом, потом на меня, а потом прошептал:
– За что?
– А ты когда бифштексы жрешь, интересуешься за что убили бедную коровку? – удивился я, и тут же поправил сам себя: – Нет, не так. Когда средство от мигрени глотаешь, тебе интересно сколько несчастных подопытных белых мышей и шимпанзе подавились пробными образцами? Просто в качестве эксперимента. Чтобы убедиться, что я работаю. Механизм исправен и все такое. Я тут что-то вроде экспоната в коллекции.
Мужичонка дурным взглядом обвел окружающую действительность и пробормотал:
– Бред какой-то.
– Ого, еще какой! – поддержал я его.
Он таращился по сторонам, словно надеясь где-то увидеть разъяснение происходящего безумия. А я подумал, что простые люди могут иногда проявлять чудеса героизма, могут прыгать выше собственной головы, совершать подвиги и вспучиваться неведомо откуда появившимся достоинством. Только вот все это происходит в понятной обстановке, в предсказуемой среде. А оказавшись вот тут, как будто в сумасшедшем доме… Да, точно. Наверное, так он сейчас себя и чувствовал – как абсолютно нормальный человек с ошибочным диагнозом вдруг оказавшийся в психушке в отделении для буйных. По крайней мере, с моей точки зрения, это была бы самая точная оценка.
– Но… Но… Это шутка? – выдавил он, наконец.
– Ну, тут все зависит от твоего чувства юмора, – сказал я, пожимая плечами. – Я так думаю, гуннам нравились шутки Атиллы. Но ты их вряд ли бы одобрил.
Что я делал? Усиливал его чувство ирреальности происходящего? Еще больше вводил в ступор его разум? Может быть. Если честно, ничего такого специально я не делал. Если совсем уж честно, я сам лихорадочно пытался понять что происходит, могу ли я извлечь из всего этого выгоду, либо изменение на доске грозит мне новыми осложнениями.
– Так ты не станешь его убивать? – неприязненно спросил брат.
– Не сегодня, – усмехнулся я. – Настроение не то. Да и вообще – зачем мне это?
– А если он будет тебя раздражать? Если он тебя разозлит? – кажется, с надеждой (только вот с надеждой на что?) спросила сестра.
Я приподнялся на кровати и посмотрел сперва на нее, потом на обсуждаемый объект. Объект таращился вокруг безумными глазами и мелко трясся. Мне подумалось, что если он обмочится от испуга, я его точно пришибу. Но в остальном…
– Он не производит впечатления человека, способного кого-то сильно разозлить, – резюмировал я. – Дайте-ка я угадаю. Вы просто взяли кого непопадя, так? Того, кого не станут разыскивать, о ком не станут беспокоиться и все такое? Ну вы даете! И вы понадеялись, что я его грохну только потому что он есть? Нет, ребята, я ожидал от вас большего.
– А кого бы ты согласился убить? – хитрым голосом поинтересовался брат.
Я снова приподнялся и посмотрел ему в глаза. Поиграть с ним, что ли?
– Проповедника, – сказал я. – Плевать какого – религиозного фанатика, дурного патриота. Как только он начал бы тут мне вещать про свои истины… Хотя, не знаю. Ну, еще того, кто попытался бы убить меня. Кого еще? Тебя бы вот, например, я грохнул с радостью.
Он усмехнулся. Это, я думаю, он понимал без подсказок.
– Проповедника, говоришь? – переспросил он.
– Ой, не смеши меня. Такие люди очень заметны. Они всегда в первых рядах нашего безумия. Вряд ли ты сможешь умыкнуть кого-нибудь незаметно.
– А если все-таки смогу?
Я снова откинулся на кровати.
– Тогда это будет не тот, кто нужен. Наверняка.
Брат вздохнул.
– Постой, – сказала красавица. – Ты… Ты водишь нас за нос, так? Он водит нас за нос, – сказала она брату.
– В каком смысле? – нахмурился он.
– Он хочет, чтобы мы похищали людей, а он бы постоянно говорил, что этот не подходит, тот не нравится…
– И что? – все еще не понимал он.
Я смотрел на нее с восхищением.
– А то, – сказала она, глядя прямо на меня горящими от восторга, но явно не от злости глазами, – что рано или поздно мы где-нибудь да проколемся. Это один из его инструментов. Чем больше всего происходит, тем легче найти между всем этим лазейку, точку воздействия – что угодно. Он пытается манипулировать нами.
Ах ты умница моя, подумал я, с таким же восторгом глядя на красавицу. Нет, в других обстоятельствах я бы был вполне способен влюбиться в такую женщину. Мы бы с ней были… Нет, Бонни и Клайд – слишком затаскано и примитивно. В итоге, они были дебил и дебилица. За что и были убиты. Противостояние-связь доктора Лектера и Клариссы Старлинг34 – слишком неоднозначно и непонятно, как мне кажется, даже самим авторам. Да ладно, мы бы придумали что-нибудь свое. И в самом деле, ну какой из меня психиатр, аристократ и каннибал? Это вон к хозяину положения надо обращаться – ее брат так точно потянул бы эту роль.
Еще какое-то время потужившись соблазнить меня грохнуть несчастного прямо здесь и сейчас и разочаровавшись моей наглой клоунадой и однозначным отказом, они ушли.
Едва стихло эхо от их копыт… то есть, шагов, мужичонка повернулся ко мне и неуверенно спросил:
– Это все правда?
– И да и нет, – ответил я. – Смотря что ты имеешь в виду.
Он покачал головой и выдохнул с надрывом:
– Мне кажется, что я сплю.
– Ну… Если крепко удариться головой об буддизм, то в некотором роде все с нами происходящее – сон. Причем даже не наш сон. Мы все кому-то снимся.
– Мне сейчас не до философии, – вздохнул он.
– Ты сам начал.
Он посмотрел на меня взглядом в котором булькал коктейль из страха, неверия и отчаяния.
– Вы и в самом деле… – Он запнулся, но потом выплюнул с натугой: – Убийца?
– Ага, – весело отозвался я. – Но то с каким трудом ты это сказал, меня позабавило.
– В этом нет ничего смешного, – обиделся он.
– Все относительно, – заверил его я. – Тоже философия. Правда, уже не буддистская.
– Господи, господи, господи, – часто забормотал он.
– Не поминай всуе, – строго сказал ему я. – Вдруг припрется? Что ты тогда будешь делать?
– Кто припрется? – растерялся он.
– Бог, – замогильным голосом объяснил я ему.
Он вздрогнул как от пощечины. Ну смешной тип, право слово. Хотя, если разобраться, он прав – ничего ДЛЯ НЕГО смешного тут не было.
– Вы и правда должны были меня убить? – спросил он после паузы.
– Ну… таков был план организаторов всего этого дурдома.
– Зачем?
– Я же уже объяснял.
– Они что, сумасшедшие?
– Конечно, – заверил его я. – Ну и что?
– Но это же… это же чудовищно!
– Почему? – удивился я. – Каждый развлекается по мере возможностей. Ты смотришь кино про войну, где толпы ничего не понимающих дураков бегут и убивают друг друга по приказу подлецов. Это тебя не смущает? Или это потому что оно тебя не касается?
– Что вы несете?! – возмутился он.
– Я тыкаю тебя мордой в суровую действительность. А ты выпендриваешься, словно в сказке живешь. Как по-твоему, что страшнее – когда миллионы людей погибают в сражении за фитюльку в виде какой-то там идеи, справедливости, свободы и прочего дерьма, или когда тебя лично режут в подворотне?
– О чем вы?
Он явно не понимал, но мне было лень заниматься его просвещением.
Подождав какое-то время от меня дальнейших комментариев и так и не дождавшись, он криво улыбнулся и проговорил:
– Спасибо.
– За что? – не понял я.
– За то что не убили.
– А-а, – усмехнулся я. – Ну, это не твоя заслуга. Просто мне пока нет никакой пользы в твоей смерти.
– А если будет? – растерялся он.
– Ну… Кто знает? Тогда я, наверное, сверну тебе шею без малейших колебаний.
Он уставился на меня с полным обалдением.
– Я тебя убью в трех вариантах, – пообещал я. – Если ты будешь меня доставать, если мне этого захочется и если это будет нужно, чтобы выйти отсюда. Развлекать подобным образом этих клоунов я не намерен. Пусть купят себе компьютерную игру и заливаются нарисованной кровью.
– Боже мой, боже мой, – забормотал он.
– Заткнись, – велел я ему. – С другой стороны, если не будет необходимости, и если ты не станешь меня доставать, я оставлю тебя в живых.
Он посмотрел на меня безумным взглядом. Конечно я нес чушь, не знаю только понимал он это или нет. Убить его я собирался в любом случае. Даже если нам обоим суждено отсюда выбраться – чтобы он принялся рассказывать всем направо и налево в какой передряге побывал? Еще в полицию побежит. Жаловаться. Наверняка побежит.