6
«Непонятное чешется»
Очень умный пятилетний мальчик
У меня возникло странное ощущение. Поначалу я не мог его идентифицировать, но потом сообразил – это тревога. Тревога того самого свойства, которая возникает у человека, когда он не понимает чего-то, что имеет к нему непосредственное отношение. А раз не понимает – не может реагировать.
Выглядело это примерно так. За мной охотились, меня искали, а потом вдруг перестали. То есть, искали не конкретно меня – вернее, не подозревали, что ищут именно меня, – но искали тех двоих бандитов. И… Что случилось потом? Что они нашли? Что произошло такого, что поиски прекратились? Правильно – была получена некая информация. То есть, ответы на вопросы. Но ответ на вопрос мог быть только один – он покоился на дне озера. И, если только двойники покойных бандитов не были замечены где-нибудь в Лас-Вегасе, радостно проигрывающие краденный общак мафии, следовало предположить, что трупы нашли. Но, по логике событий, если трупы найдены, самое время начать разыскивать производителя этих самых трупов. То есть, убийцу. То есть – меня. Но про трупы никто не знал. По крайней мере, со слов моего подвешенного собеседника.
Ну и как должна выглядеть причина по которой солидный и умный человек, глава серьезной преступной организации дает команду прекратить поиски? Я не знал. И мой собеседник тоже не знал. Во всяком случае, он согласился с тем, что выглядело это все чертовски странно.
Вариантов у меня не было.
Под утро я аккуратно и чисто, чтобы не причинять ненужной боли, свернул ему шею и отправил тело в топку старого котла. Зажег. И покинул заброшенную фабрику.
Рассвет еще только собирался объявиться над горизонтом, поэтому было особенно темно. Я чертовски устал, выпитый кофе давно был усвоен организмом, поэтому меня клонило в сон. Но, несмотря на это, я заметил присутствие призрака. Вот что значит выучка. Впрочем, как говорил Виктор, выучка сама по себе – не более чем инструмент, который может и не сработать, если его владелец не убежден в его необходимости. Предчувствие опасности не включится, если ты упорно не веришь в то, что тебе в принципе может угрожать опасность. В этом секрет большинства всяких там спецназовцев и прочих ниндзя. Они свято верят в то чему служат и что делают. Что говорит, собственно, о невысоком интеллектуальном уровне. Виктор из этого делал парадоксальный вывод – умный и свободно мыслящий человек не может быть ни ниндзя, ни спецназовцем. Такой человек попросту не станет выполнять приказы и не поверит ни единому слову дайме.
Но в данном случае, я автоматически, несмотря на усталость, сканировал местность… и насканировал призрака. Впрочем, с призраком всегда все было непросто. Присутствие обычного человека – да, я бы его обнаружил. Призрака я скорее чувствовал. Его появление всегда было связано с каким-то ощущением изнутри. Я чувствовал его как нечто внутри себя присутствующее вовне и появляющееся когда вздумается. На определенном этапе, убедившись в том, что призрак не является никакой галлюцинацией и бредом (в обычном смысле этого слова, во всяком случае), я начал относиться к нему как к некоему… протуберанцу, что ли? Эманации моего неспокойного сознания вскочившей как прыщ посреди реальности.
– Ну, чего тебе? – спросил я у призрака.
– Ты в опасности, – сказал как выстрелил он.
– Вот спасибо тебе, Капитан Очевидность, – усмехнулся я. – Насколько я помню, все живое в этом мире так или иначе постоянно находится в опасности. Ибо все живое должно, к хреням собачьим, умереть и может умереть в любой момент. Все остальное – мелкие нюансы конструкции. И эта опасность, наш страх перед ней – важнейший двигатель эволюции. Ты не помнишь, кто это сказал?
Призрак промолчал. Ну разумеется. Это были слова Виктора. Настоящего Виктора. Но, когда речь заходила о Викторе, призрак всегда уходил от темы, молчал, не желая ничего обсуждать. Однажды он даже попросту исчез. Обиделся, видимо. Я был не против. Объективно толку от него не было никакого.
– Ты в опасности не потому что что-то происходит и ты этого не понимаешь, – сказал призрак.
– Да? Тогда почему я в опасности?
– Из-за своего отношения. Ты продолжаешь ковырять болячку. Сейчас ты чего-то не понимаешь, но ты не станешь таиться и пережидать. Следуя своей натуре, ты начнешь выяснять, сунешь башку в самое пекло. Опасность в твоем отношении.
– «Пещерный человек, который шел проверять что шумит в кустах, жил дольше того, кто этого не делал18», – процитировал я.
Но вообще-то, он был прав.
Есть у меня некий набор черт, который… Короче, некий набор. Так вот, я – натура деятельная. Для меня чертовски сложно сидеть и ждать у моря погоды. Если я чего-то боюсь, то, скорее всего, стану продвигаться именно в этом направлении. Я достаточно терпелив в том, что касается многократных повторений (например, при занятий боевыми искусствами), или монотонных действий. Но я терпеть не могу ожидания и бездействия, когда большинство обстановки от тебя не зависит и тебе неподконтрольно. Из меня получился бы хороший ювелир, но совершенно отвратительный снайпер и никакой дзен-буддист.
Ну и что с этим поделать? Я такой какой я есть. Можно, конечно пытаться терпеть и измениться. Это реально. Но… Тут важно поймать ту точку равновесия за которой ты, изменившись, не станешь скучен и противен самому себе. Художник может не писать картины, поэт – не писать стихи. Только вот будут ли они счастливы в этой связи? А главное – не сообразят ли в определенный момент, что лучше бы они продолжали писать и умерли, нежели прожили вот эту самую жизнь, которую ни прожили благодаря воздержанию своих способностей?
И я собирался открыть охоту на мафиозного босса! Елки-палки, мне нравилось как это звучит. «Это будет славная охота. Но после нее не останется ни Лягушонка, ни Каа»19. Впрочем, лягушонок планировал остаться. Хотя, он понятия не имел как надо охотиться на главарей криминальных синдикатов, или как там это называется. Для начала посмотреть бы на него. Только вот как? С чего начать? Можно пойти в полицию и потребовать, чтобы мне показали его фото. Меня сперва отправят в психушку, а по выходу из оной прирежут. Чтобы не возникал. Что еще?
Ник Татополус20 говорил, что когда он охотился на червей в Чернобыле, он понял, что их проще не выкапывать, а приманивать. Надо что-то…
– Так это твое твердое намерение? – спросил призрак.
Я искоса посмотрел на него и кивнул.
– Зачем?
– Потому что это будет весело, – честно признался я.
– Но ты можешь погибнуть.
– Я могу погибнуть в автомобильной катастрофе, при переходе улицы, тысячей способов. Могу заболеть и подыхать медленно и мучительно. Что с того?
– Ты хочешь сказать, что жизнь может быть какой угодно, но она не имеет права быть скучной? – уточнил призрак.
– Ага. Тратить жизнь на скуку – хуже чем покрывать унитаз золотом. Я знаю, некоторые так и делают, но…
Призрак кивнул и удалился. Я почувствовал, что его нет. Вообще-то, эта способность чувствовать его присутствие появилась у меня не так давно. То есть, видимо, она была с самого начала, но я только недавно осознал что это за чувство и что оно означает. Это как бессмертные в «Горце21» могли почуять друг друга не принюхиваясь под хвостом.
Ну да ладно. Если уж заканчивать с цитатами, меня ждала самая увлекательная охота на свете – охота на человека22.
7
“Воспитание. Что ни делай – в итоге все равно окажешься прав”
Гомер Симпсон
– Эй, не трожь парня!
Вот если честно, сказано было поздновато. Парня уже успели тронуть. Его тронули по физиономии, по заднице, и вот он, тронутый во все эти указанные места, пробежал по инерции несколько метров и плюхнулся на асфальт.
– И чтобы я тебя тут больше не видел, сопляк, – бросил ему вслед здоровенный детина самого однозначного вида. – А ты, – это уже мне, – не лезь не в свое дело.
– Паскуда, – прошипел мальчишка, поднимаясь с асфальта.
– Давай, давай, – беззлобно, как-то по-рабочему, напутствовал его детина. – Не загромождай.
Пацан смотрел на него с дикой, но, как мне представлялось, бессильной яростью.
– Мне нужна доза! – заорал он на всю улицу.
Детина печально вздохнул и повернулся в его сторону.
– Ну уйди ты отсюда, малолеток, – взмолился он. – Сказано же тебе – не продаем. – Он покосился в мою сторону. – Какая еще тебе доза? Иди молоком ширяйся.
Он и его напарник звучно заржали.
– Мне нужна!..
– Слушай, молокосос, – тон детины перестал быть дружелюбным, – либо ты сейчас отсюда свалишь, либо я твою смазливую мордашку так разрисую – мама не признает. В приют для бездомных собак сдаст.
Он опять покосился в мою сторону.
– Ну, а тебе чего?
Если честно, я не смог бы ответить ему на этот вопрос. То есть, я знал что мне нужно, что я вообще тут делаю, но внятно для себя это сформулировать я не мог. И уж точно не собирался давать разъяснения этому мелкому наркодилеру.
– Мне нужна доза! – снова заорал пацан. – Я же плачу, чего тебе еще надо?
– Мне надо, чтобы придурковатые малолетки тут не ошивались и не несли чушь. Какая доза? С чего ты взял, что тут торгуют чем-то крепче газировки? Газировки хочешь?
– Мне нужна…
– Ну, все, ты меня достал, пацан.
И тут я лажанул снова. То есть, я приготовился, что сейчас этот бугай набросится на мальчику и начнет его избивать. Тут должна была сыграть моя партия – разобраться с этими двумя мордоворотами для меня труда бы не составило. Но сдетонировало там, где не ждали. Мальчишка выхватил какой-то дурацкий нож, и с диким ревом бросился на детину. Я оказался не готов к такому раскладу. Промедлил буквально секунду – и вот пацан уже проскочил мимо меня и пытается… Черт, а что он пытается сделать с этим ножом? Ножом можно резать, можно колоть, иногда – если нечем заняться – можно пугать. Впечатление было такое, что мальчишка пытается проделать все это одновременно. Причем ничего из того, что пытается, делать он не умеет. Поэтому для детины не составило никакого труда перехватить руку с ножом и вывернуть ее.
Пацан заорал, нож с тихим звяканием упал на асфальт.
– А вот теперь, малолеток, я тебя изуродую, – пообещал детина.
Ну, все, хватит тормозить. Моя партия. Я скользнул вперед и мой сложившийся в последний момент кулак мелькнул в воздухе как кончик хлыста. Со стороны могло показаться, что я едва коснулся основания челюсти детины, но раздался отчетливый короткий хруст, и детина повалился как подкошенный. Его напарник сорвался с места с воплем «Эй, мужик, ты чего!».
Стандартная реакция. Некоторые ящерицы перед дракой задирают спинной гребень. То ли чтобы страшнее выглядеть, то ли в надежде, что до оппонента без драки все дойдет. У некоторых специально для подобных целей эволюция присобачила шипастый воротник. Собаки прижимают уши, рычат, показывают зубы. Кошки шипят, выгибают спину. Кто-то урчит, кто-то фырчит, кто-то машет конечностями – у каждого своя метода. Люди размахивают руками и несут чушь. Что поделаешь – ритуал. Никто не может без ритуала. Но если не тратить время на всю эту ерунду, если начать действовать в то время пока оппонент еще демонстрирует перья и надувает щеки – у тебя будет преимущество. А в нашем обществе сплошных ритуалов – большое преимущество.
В общем, я не собирался объяснять ему чего это я. Я просто сократил дистанцию, рванув в его сторону – такого он не ожидал – воткнул кончики пальцев в мою любимую мишень – щитовидный хрящ, после чего ухитрился, предверяя все последующие телодвижения в виде падений и прочих невнятных воплей, ударить его в висок. Напарник, наверное, не успел даже понять что произошло. Его тело опустилось на асфальт уже в бессознательном состоянии.
В обычной ситуации я бы добил из обоих и вся недолга. Но ситуация была необычная. Я же сегодня не убийца! Блин, как неудобно.
Я повернулся к мальчишке и спросил:
– Ты в порядке?
– А твое какое дело? – фыркнул мальчишка. – Чего лезешь куда не просят? Я бы сам справился.
– Ага, – согласился я. – И все веселье тебе.
– Да пошел ты!..
– Точно, – согласился я, глядя по сторонам. – Пошли-ка оба!
– Мне нужна доза! – с упрямством заклинившего идиота проговорил пацан.
– Не нужна, – возразил я, ухватил его за локоть и потащил подальше от места происшествия.
Пацан сперва зашипел – видимо, руку ему громила все-таки повредил, – а потом заорал, пытаясь освободиться:
– Пошел на х..! Мне доза нужна! Куда ты вообще лезешь?!
– Не нужна тебе никакая доза, – спокойно проговорил я, таща пацана как на буксире. – Ты похож на ломающегося наркомана как я на негра. Не переигрывай. Сколько раз ширялся? Раз? Два? А пытаешься изобразить тут… Поверь, чтобы сыграть ломку, надо знать, что это такое.
– Тебя не спросили, – пацан извивался, стараясь освободиться, так что мне пришлось надавить на локтевой нерв.
Ощущения, должен признать, своеобразные. Словно вас конвоируют при помощи электрошокера малой мощности. Пацан перестал дергаться.
– Если тебе и впрямь так уж нужна доза, – сказал я, – то ты не туда пришел. Они тебе не продадут – от тебя же на милю разит подставой от наркоконтроля. Единственное, чего ты тут добьешься – тебя искалечат и все. В лучшем случае – морду набьют. – Я покосился на его физиономию. – Но это, похоже, уже не сработало. Значит, покалечат.
– А мне плевать, – мрачно проговорил пацан.
Он перестал сопротивляться и я ослабил захват.
– Ты хочешь сдохнуть? – удивился я.
– А если и хочу, твое какое дело? Ты кто вообще такой?
– Прохожий, – усмехнулся я.
– Гонишь, – фыркнул пацан. – Прохожие так драться не умеют.
– Ну… Люди, которые умеют, тоже ведь иногда ходят. Значит, могут быть прохожими.
– Бред какой-то, – пробормотал пацан, послушно следуя куда тянула его моя рука.
– Может быть, – согласился я. – Как и то, что тебе плевать сдохнешь ты или нет.
– Тебе с чего знать?
– А с того, что ты сам об этом ничего не знаешь. Как ты можешь хотеть сдохнуть, если ты понятия не имеешь что это такое?
– Мне плевать.
– Ну да, – согласился я. – В это поверить можно. Можно было бы. Но ты так часто это повторяешь…
Мы пришли в тихое уютное кафе в той части города, где не торгуют наркотиками, не пасутся на углах стайки шлюх, а люди не имеют обыкновение таскать при себе ножи и прочее тревожное оборудование. То есть, в принципе, в нашем городе нарваться на неприятности можно в любом районе (я думаю, как и в большинстве крупных городов Земли), но это был не тот район находится в котором уже значит нарываться на неприятности.
К нам быстро подскочила симпатичная официантка, как-то тревожно покосилась на пацана и приготовилась выслушать заказ. Пацан, разумеется, немедленно отреагировал на этот взгляд и приготовился было высказаться, но я сказал ему «Ну не надо!» и он передумал. Вместо этого он посмотрел в меню и поинтересовался:
– Угощаешь?
– Нет. Я тебя сюда подразнить привел.
Пацан недобро усмехнулся и прошелся по меню как снеуборочная машина по сугробам зимой. Хотел, видимо, произвести самое гнусное впечатление. Как и все подростки. А если уже произвел – хотел усилить. Хронический вызов.
Я заказал себе кофе.
– Что, денег не хватает? – с гнусной усмешкой осведомился мальчишка.
– Слушай, – вздохнул я, – ты в курсе чем отличается стеб от тупого хамства?
Он моментально набычился и проворчал:
– Я к тебе в компанию не напрашивался.
Я усмехнулся и принялся осматривать зал. Посетителей в это время было немного и я просканировал их всех. Привычка. Необходимость. Жизненная позиция. Я осматриваю любое место в котором оказываюсь и изучаю людей, которые есть поблизости. Ну не доверяю я людям. Пацан, видимо, тоже думал, что не доверяет, то есть, он был уверен, что не доверяет, но вот пошел с незнакомым человеком в кабак.
И будто переварив эхо моих мыслей, пацан поинтересовался:
– Слушай, мужик, а ты часом, не из этих… – Он как-то и неопределенно и очень понятно покрутил грязной ладонью в пространстве.
Я рассмеялся. Сколько раз в своей юности я задавался подобным вопросом в отношении некоторых окружающих? Не помню. Много. Пацан неопытный. Даже после того как я разобрался с теми мордоворотами, он подозревает меня в задавленной голубизне. Впрочем, почему бы и нет? В чем-то же он меня подозревать должен – очень уж подозрительно все это выглядит.
– Если ты спрашиваешь возбуждает ли меня твоя разбитая физиономия и немытая башка, то это глупый вопрос. Видок у тебя такой… Даже не знаю, кого бы такое возбудило. Давно на улице?
Пацан снова набычился и уставился в окно. Вот у него сейчас, небось, мыслительный процесс кипит. Кто я такой, откуда взялся, зачем привязался? И я не собирался позволять разгореться этому костру сомнений в его голове.
– Я сам одно время жил на улице. Так что меня ты вряд ли чем-то удивишь или смутишь.
Он не ответил. А потом принесли еду и он начал жрать. То есть другого термина я не подберу. Странно, у него были деньги на наркоту (кстати, он действительно не производил впечатления наркомана, зачем же ему наркота?), но не было на еду?
Я посмотрел на него. В общем-то мальчишка был вполне симпатичный, приятный. То есть если бы не такой грязный и хамоватый, то вполне себе… Только разве так бывает? Сколько ему? Пятнадцать, кажется. Нет, не бывает.
Вообще-то дети мне нравятся. Я могу предположить какой ужас и негодование вызовет это мое признание у приплющенных равноправием домохозяек, но это правда. Мне нравятся дети. Эти жизнерадостные, не отягощенные взрослым маразмом счастливые существа. Даже если они не очень счастливые, благодаря все тем же взрослым. За ними приятно наблюдать, а наблюдая приятно осознавать, что люди, все-таки не так уж и омерзительны и не такие уж они сволочи. И выглядят дети явно получше взрослых. А еще, по моим наблюдениям, процент талантливых людей среди сопляков в разы выше чем среди взрослых. Куда потом это все девается – ума не приложу.
Впрочем, я никогда и не думал, что все люди – сволочи и протухшие от дурной жизни бывшие дети. Смешная логика. Я вообще малоэмоционально отношусь к людям. Они для меня не плохие, не хорошие. Ну, вот тигр, который может напасть на вас в лесу и сожрать к той бабушке – он плохой или хороший? Глупый вопрос. Вот я отношусь к людям также. Предпочитаю использовать то, что есть, а не рассуждать о его справедливости и правильности. Эмоций поменьше – КПД повыше.
Но дети мне просто нравятся. Даже более того – мне нравятся подростки. Вот это уж вообще аномалия. Ну кому могут понравится эти взрывоопасные, хамоватые, прыщавые существа раздираемые гормонами и комплексами? Они же всех бесят! Но в моей жизни был Виктор, который научил меня многому, в том числе и тому, что подростки зачастую намного интереснее взрослых и детей. Упрощенно, взрослые – зануды, дети – куклы. Но вот этот промежуточный этап на котором мозг еще достаточно свободен от занудства и стереотипов, но уже не тот мозг хомячка и котенка, который вставлен в голову ребенка…
Я никогда не убивал детей. Не знаю – смог бы или нет. Наверное, в определенных ситуациях смог. Хотя, что это за ситуация, я представляю себе с трудом. Не хотелось бы проверять. Наверное, после такого я бы чувствовал себя мерзко.
Меня поразило, что пацан ни разу не упомянул об отце. Хотя, казалось бы, козырять таким именем в такой среде сам бог велел. От имени его отца те уличные торговцы, наверное, разбежались бы как от ядерного взрыва… Нет, ни фига. Они бы ему просто не поверили. Чтобы сынуля большого босса так вот шлялся по улице как бомж?
Я не знал почему мальчика убежал из дома, а эта информация была чертовски важной. То ли это был банальный подростковый бунт против железной воли такого вот непростого папаши, то ли еще что. Я должен был начать с ним разговаривать с какой-то позиции. Потому что тот факт, что я его нашел раньше профессиональных мордоворотов отца и полиции – невероятная удача. Он сбежал из дома неделю назад. Папа переживал, наверное. Всю подушку слезами да соплями пропитал.
Едва узнав о том, что сбежал сын моего подопытного босса, я рванул на поиски. Узнал случайно, рванул молниеносно. У меня было преимущество – я сам жил на улице и знаю что к чему. Но у них тоже было преимущество – они знали пацана, а я нет. У них были ресурсы – у меня опыт и нестандартный подход.
И вот чем больше я изучал эту жующую физиономию, тем меньше мне верилось, что передо мной сын крупного криминального авторитета, ученик престижной частной школы и все такое. Выглядел он как нормальный мальчишка с улицы. По моим критериям – правильный мальчишка. Без капризов избалованного паршивца из богатой и влиятельной семьи. Ничего мажорного.
– Ну, и что теперь? – спросил мальчишка, насытившись и сладко рыгнув.
Официантка посмотрела на него с негодованием. Он показал ей язык. Я рассмеялся. Черт, пацан определенно мне нравился. То есть, это никак не влияло на мое намерение так или иначе подобраться к его отцу и, если понадобится, выпотрошить его как окуня, но все равно.
Я помахал официантке, чтобы она принесла еще кофе. Пацан, разумеется, потребовал себе капучино.
– Теперь? – переспросил я. – Не знаю. Могу отвезти тебя домой.
Он фыркнул.
– Ну да, – согласился я. – Теперь ты скажешь, что у тебя нет дома, что ты уличный и все такое.
– А тебе какое дело? – вальяжно поинтересовался пацан.
Я посмотрел ему в глаза.
– Мне никакого дела. Но ты такой же уличный пацан, как я папуас. Ты из дома когда сбежал? Месяц? Неделя?
Он посмотрел на меня настороженно, а потом тревожно спросил:
– Так тебя отец прислал?
– Чей отец? – очень натурально удивился я. – Твой?
– Вот только не надо прикидываться! – заорал пацан и сделал попытку вскочить со своего места и убежать. – Ты тоже на папашу работаешь, да? Весь этот сраный город на него работает. Шагу нельзя ступить…
Я ухватил его за локоть и усадил на место.
– Мне плевать поверишь ты или нет, но я понятия не имею кто твой отец. И если честно, мне на это насрать. Но если будешь продолжать вести себя как идиот, я могу снова тебе нерв прищемить. Хочешь?
Он посмотрел на меня подозрительно. Потом в его голове пошел какой-то мыслительный процесс и он рассмеялся. Несколько натужно.
– Да, похоже, ты не знаешь папашку.
– Не знаю, – снова соврал я. – А что тебя так забавляет?
– Ну, если бы знал, ты бы поостерегся так вот объявлять, что тебе на него насрать.
Я пожал плечами.
– Ничего личного. Мне почти на всех насрать. Почему твой отец должен быть исключением? Кем бы он ни был.
Пацан посмотрел на меня с восторгом и интересом. Вот ведь витиеваты пути психики человеческой. Чтобы заслужить доверие подростка, иногда достаточно объявить, что его отец козел и что тебе на него насрать. Кому что. Потом пацан снова задумался и спросил уже вполне человеческим голосом:
– Но тогда… Тогда зачем все это?
– Что именно? А-а… Это. Ну а что, я должен был позволить двум мордоворотам забить мальчишку?
Кажется, его этот аргумент не убедил.
– Я сам жил на улице, я уже говорил. Сколько мне тогда было? Пятнадцать? Шестнадцать? Скажем так, ты напомнил мне ту жизнь и те времена.
– Как банально. Я напомнил тебе тебя? Как в кино.
– Ну нет, – усмехнулся я. – Вот меня ты мне точно не напомнил. У меня все было по другому.
– Ты так уверен?
– Уверен.
– Почему?
– Потому что так как у меня не было ни у кого и никогда, – совершенно искренне проговорил я.
Нет, ну в самом деле – мало в кого стреляли в четырнадцать лет, мало кто жил у проститутки в таком возрасте. Мало кто убивал в таком возрасте. Мало у кого был персональный призрак (хотя, и такое встречается в психиатрической практике). Еще меньше людей были воспитаны серийным убийцей. Ну а уж сочетание всех этих обстоятельств…
– Трудно было? – кажется, с искренним участием спросил мальчишка.
– Трудно? – переспросил я. – Не знаю. Тебе, наверное, труднее.
– Почему? – удивился он.
– Мне не с чем было сравнивать. Судя по твоим словам, у тебя крутой папахен. Значит, жил ты, до этого момента, неплохо. Значит, знал лучшую жизнь. Когда из парфюмерного магазина проваливаешься в выгребную яму – поневоле заметишь разницу в ароматах. Чем пахла твоя жизнь? Деньгами? Властью? Чужими деньгами и чужой властью. Шикарными апартаментами? Обивкой авто премиум-класса? Дорогущим скотчем и настоящими кубинскими сигарами?
И немножко кровью, подумал я, но вслух не сказал. Про запах крови я знал все.
– Что ты об этом знаешь? – обиделся пацан.
– О чем? О твоей жизни – ничего. И почему меня вообще это должно интересовать? Вопрос в том, что об этом хочешь узнать ты.
– В смысле?
Я задумался. То есть, я вдруг подумал о том, что ничто так не красит ложь и манипуляцию, как приправа в виде кусочка правды. Правды безадресной и неопасной, но обязательно душещипательной и острой. Искренность ни о чем, как говорил Виктор.
– Знаешь, что я вижу, глядя на тебя? – спросил я.
– Что?
– Я вижу, в общем-то неплохого пацана, который так страстно стремится провалиться в какое-нибудь дерьмо, что это вызывает восторг.
– В какое?..
– Зачем тебе понадобилась дурь? – резко спросил я. – Захотел стать наркоманом, чтобы позлить отца?
– Я не…
– А потом набросился на двух незнакомых бугаев, потому что от папы-то ты сбежал, а вот рефлексия папиной власти осталась. Неужели ты был уверен, что они тебя не посмеют тронуть?
– Да что ты…
– Тс-с… – Я поднял указательный палец. – Знаешь, самое смешное в твоей ситуации, что ты готов провалиться в дерьмо не имея о дерьме ни малейшего представления и даже не зная о его существовании.
Пацан снова набычился.
– Ты хочешь умереть? – поинтересовался я.
– А если и хочу, что с того? – с истинно подростковым драматизмом пробормотал он.
– Ни черта ты не хочешь, – вздохнул я. – Ты даже понятия не имеешь о чем говоришь.
Мальчишка долго молчал, глядя в окно. Мне казалось, он вот-вот заплачет.
– Смерть – это когда все заканчивается, так? – выдавил он из себя, наконец.
– Для труса и дурака – да, – согласился я. – Но ты же не умереть хочешь. Ты хочешь сделать своему отцу так больно, как только можешь. Ты его любишь и ненавидишь одновременно. Привлекаешь его внимание? И хочешь от него убежать? Все сразу?
– Он сволочь! – заорал мальчишка. Посетители кафе стали оборачиваться. – И ты тоже.
– Не знаю как он, а я – точно, – спокойно сказал я. – Но…
– Ты хоть знаешь кто мой отец? – сквозь слезы проговорил пацан.
– Нет, – соврал я. – А какая разница?
– Есть разница, – возразил он.
Я помолчал. Быть искренним для меня непривычно, но… вот ведь черт – ничего лучше своей настоящей истории придумать я не мог. Может, и ничего страшного?
– Знаешь, – начал я, – когда мне было лет меньше чем тебе… Родителей своих я не знал, у меня даже друзей почти не было. Но был один человек… То, чему он меня учил… Это невозможно описать. Я до сих пор считаю его самым умным человеком с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться. Самым лучшим.
Мальчишка подождал продолжения. На меня он не смотрел – продолжал пялиться в окно. Но я точно знал, что он ждет продолжения. Но продолжать я не собирался. И тогда он спросил:
– И чем все кончилось?
– Он оказался монстром, – спокойно сказал я. – Я не знаю кто твой отец, но уверен, что тот человек был в сто раз страшнее.
Пацан задумался. А потом спросил:
– Ну и что?
– А то, что всему, что я умею и знаю, я обязан ему. Честно сказать, я и жив-то до сих пор только благодаря его науке. Но он был монстром.
Мальчишка посмотрел на меня влажными глазами.
– Твой отец тебя бьет? – спросил я.
– Что? Нет, – кажется, такое предположение его шокировало. – Меня – нет.
– Маму?
– Она умерла, – парнишка помрачнел. – Давно.
– Сочувствую, – сказал я ровным голосом.
Положим, об этом я знал. Знал, что мой подопытный вдовец. Собирался одно время шантажировать его посредством дорогих проституток, но потом выяснилось, что жена умерла давным-давно, так что формально он может трахаться хоть с кошками.
– Тогда что? – спросил я у пацана.
– Мой отец… Он… Да какая тебе разница?! – взорвался он.
Я откинулся на спинку стула.
– Мне – никакой, – повторился я. – Мы с тобой разбежимся и, скорее всего, никогда больше не увидимся. В этом преимущество – постороннему человеку можно рассказать что угодно.
– Почему?
– Потому что уверен, что не возникнет неловкости при последующих встречах.
Парнишка задумался. А я видел, точно знал, что он хочет мне рассказать. Все-таки понимание того, как работает человеческая психика – полезная штука. Упражнение «Поговори с таксистом по душам».
– Мой отец – босс, – еле слышно пробормотал пацан.
Я сделал соответствующую паузу, а потом спросил:
– Ну и что?
Пацан посмотрел на меня как на умственно отсталого.
– Он бандит, – с нажимом повторил мальчишка. – Главный в городе.
Ну, в городе наверняка есть кто-нибудь поглавнее, подумал я. Никогда не бывает самого главного. Даже если ты взобрался на самую вершину, ты не можешь игнорировать тех, кто находится вокруг тебя, хотя формально и ниже тебя. И уж точно всегда главнее тебя обстоятельства. Но вслух я повторил свой вопрос:
– Ну и что? Уважаемый человек, со связями. К нему прислушиваются, его боятся, наверное. Что тебя не устраивает?
– Он бандит! – взорвался пацан. – Они торгуют наркотой, он приказывает убивать людей… Он бандит!
– Не ори так, – поморщился я. – Наркоту ты сам недавно пытался купить. В отместку отцу?
Пацан насупился.
– А что до убийства людей… Ты уж меня прости, но звучит так наивно. Генералы тоже приказывают солдатам убивать людей. А короли приказывают генералам. Ну, или президенты – как ни назови. И что? Какая разница? Если бы твой отец был генералом или президентом, тебе бы полегчало?
– Это совсем другое, – попытался возразить он.
– Да? И почему это? Потому что одни действуют по одним правилам, а другие их не признают и создают свои?
Мальчишка явно не знал ответа. Что ж, я мог бы гордиться собой – запутал мальчишку в философии в которой до сих пор плутают лучшие умы человечества.
– Знаешь, тот человек о котором я тебе рассказывал, как-то сказал, что цивилизованность – это балансирование между цинизмом и лицемерием. Твой отец ничем не хуже и не лучше других людей, которые добились в жизни многого. А то, что он сделал это не по общепринятым, а по своим правилам, говорит только в его пользу. Все остальное – вопрос терминологии.
Мальчишка стал непохож на себя прежнего. Куда девался тот наглый дурной подросток, рвавшийся драться с наркодилерами и показывавший язык официантке?
– Зачем ты все это делаешь? – спросил он, глядя на скомканную салфетку.
– В смысле? – сделал вид, что не понял я.
– Зачем ты… Только не ври, что мы случайно встретились и все такое. Кто ты такой? Я даже имени твоего не знаю.
– А я твоего. Ну и что?
– Кто ты?
Я собрался, приготовившись выдать самую философскую и правдоподобную ложь, которую только смог придумать.