Хай-тек господень (Не киберпанк, не пост-апокалипсис, не антиутопия… и совсем не про супергероев)

Гость долго смотрел в пространство отсутствующим взглядом.

– Ну, они изначально вас недолюбливали, – вздохнул он. – А когда я им сказал, что Альфа Алана Рэя изменила Вселенную и грозит осуществить предназначение эволюции… Много ли ума нужно – обмануть толпу почти совершенных придурков?

– Чего? – обалдел Макс. – Так это твоих рук дело?

– А почему нет? – удивился Джон.

Макс посмотрел на него пристально, и… Нет, он никого не собирался осуждать, но подобный масштаб пакости был как-то… Не запредельным, а попросту неуклюжим. Как-то так. От мастера изящных решений ждешь чего-то более изощренного. Все равно что во время шахматной партии вместо хитрого этюда засветить сопернику ферзем в лоб. Хотя, бывали прецеденты.

– Ну? – усмехнулся Джон.

– Что – ну? – спросил Макс.

– Осуждать будешь? – уточнил Джон.

– Ща, – фыркнул Макс. – Тока штаны подтяну. У тебя свои масштабы плохого настроения. Только вот… Не сходится.

– Что не сходится?

– Почему они не нападают организованно? Почему не выступят, так сказать, единым фронтом?

– Как гадко звучит, – поморщился Джон. – Но ответ тут, собственно, очевиден. Как бы только объяснить? Ну вот ты пробовал когда-нибудь пасти котов? Идиотское занятие, согласись. А заставить этих котов ходить строем? Или там, сражаться плечом к плечу за какую-нибудь очередную глупость?

– Понятно, – вздохнул Макс. – Даже почти совершенные существа, в сущности… Но если ты все это понимаешь и понимал тогда, то зачем?

– Мне, так сказать, по статусу положено делать гадости, – заявил Джон.

– Не пори чушь, – возразил ему Макс. – Тоже мне, Мироед¹³⁹ нашелся. Ты никогда не сделаешь бессмысленную гадость. Так зачем?

– А затем, что тогда я еще не знал ни о тебе, ни о Чарли. И думал, что таким способом можно… ну, немножко оживить картинку.

– При чем тут?..

– Потому что если бы знал… Я бы окончательно признал, что мы проиграли. Мы… А она, как всегда, победила. Интересно, а ей самой это не скучно – всегда побеждать? Видишь ли, с Альфой все выглядело так, словно человек и впрямь заделался творцом. А значит, теперь нам всем место точно на свалке. Раньше мы наблюдали за людьми как за забавными обезьянами. Как за детьми. Чужими детьми – можно поумиляться, посмеяться и пойти дальше по своим делам. Но после Альфы… Я просто… Не знаю. Если человек заделался творцом, то… Обезьяна и впрямь оказалась способна развиваться и приблизиться… даже не к нам – к Ней.

Макс посмотрел на него с недоверием, и осторожно предположил:

– То есть, ты что – запаниковал? Испугался?

– Скорее разозлился, – вздохнул Джон.

– Но тогда… не сходится.

– Что не сходится?

– Зачем тогда ты явился Алану и стал его опекать? Надоумил построить Стену? Сделал долгожителем?

– Честно? – спросил Джон.

– Дурацкий вопрос, уж извини, – фыркнул Макс.

– Ну да. Но тут все настолько… Он мне просто понравился. Мне стоило бы грохнуть его первым, но мне… Очень не хотелось этого делать. Скорее наоборот. Зачем ты спас тогда Тима? Просто не хотел, чтобы он умер, и все. Зачем ты лез из кожи вон, чтобы сохранить ему ногу? Просто не хотел, чтобы он стал калекой – и все. А я всего-навсего почти совершенное существо. Помнишь?

– Помню, – вздохнул Макс. – Ты и предположить не мог как раскрутится Алан.

– А если бы и мог? Что тогда?

– Да то же самое, – фыркнул Макс. – Ты страдаешь от наследственных комплексов, по-моему. Или просто от подростковых.

Джон посмотрел на него своими печальными нормальными глазами, и сказал:

– Представь себе, что ты был в семье единственным ребенком, тебя все любили и считали самым замечательным. Но ты был, в сущности, обычным. А потом в этой семье появляется второй ребенок. И он сперва просто крошечное глупое гадящее существо, но потом… Потом выясняется, что он оказывается ярче, интереснее и талантливее тебя. И он еще полон сюрпризов, потому что постоянно развивается. А ты… все точно знают, что ты останешься таким как есть. И твой статус в этой семье сводится, в итоге, к статусу… ну, первой попытки, что ли. Полуудачной пробе пера. Каково?

– Полуудачная проба пера, – задумчиво повторил за ним Макс. – Статус для Барта Симпсона.

Джон невесело хмыкнул, но тут вдруг подал голос Тим:

– Но это же ерунда!

– Почему? – удивился Джон.

– Родители все равно будут любить своего ребенка. Они же… они же родители. И они от него не откажутся…

– Не откажутся, – кивнул Джон. – Но разве этого достаточно?

Макс понял, что пришла его очередь объяснять.

– Тим, ты, конечно, толковый парень, но… Давай честно взглянем на факты и представим себе. Ну, например, что у тебя есть старший брат. Он не так чтобы красивый, не так чтобы умный и талантливый… Просто старший брат. И тут вдруг появляешься ты – такой, какой ты есть. Ну и как? Все внимание – тебе. Даже если родители тужатся изо всех сил и врут сами себе, что любят вас обоих одинаково. А кроме родителей есть еще целый мир вокруг. И в этом мире есть люди, которым ты нравишься, которые хотят с тобой общаться, которые просят тебя сыграть на гитаре. Девчонки, которые на тебя восторженно смотрят. И что остается старшему брату, который вышел… ну не таким удачным? И которого ты вынужден таскать за собой как чемодан без ручки? Который вечно идет как будто прицепом?

– Но… Но он все равно останется моим старшим братом! – попытался возразить мальчишка. – И для меня он будет…

– Твое мнение в этом вопросе не имеет никакого значения, – сказал Макс.

– Почему? – встрепенулся Тим.

– Я же объяснял. Потому что вокруг еще целый мир, которому на все это плевать. Миру ты нравишься, твой старший брат – не очень. Или просто надоел.

Тим долго думал над его словами, а потом сказал:

– Это как-то… жестоко.

– А чего ты ждал от родителя, который придумал для своих детей эволюцию? – равнодушно сказал Макс. – Но черт с ними, с родителями. Вспомни про своего старшего брата. Несмотря ни на что – как ты будешь к нему относиться? Лично ты.

– Как к брату, – заявил Тим. – И мне будет плевать, что думают о нем другие. Он же мой брат.

Макс кивнул, и снова спросил:

– А как он будет относиться к тебе?

– Надеюсь, что так же, – пробурчал Тим.

– Тогда ты можешь попробовать понять почему наш гость стал опекать Алана.

И тут вдруг он обнаружил, что Джон смотрит на него… Как-то странно – то ли в морду дать хочет, то ли в любви признаться. Потому Макс быстро решил сменить тему, и сказал:

– Но остается еще один главный вопрос.

Джон снова помедлил с ответом, а потом спросил:

– И какой вопрос тут еще один и главный?

– Самый главный. Для чего столько пива?

Тим уставился на него обалделым взглядом, а Джон заржал.

– Чего? – удивился Макс. – Ты как будто готовился к некоему глобальному разговору. Но вот это все что ты нам… Это очередное толкование мифологии и рассуждение про психотравмы детей. Кому оно интересно?

– Мне, – выпалил Тим.

Они посмотрели на него несколько удивленно, и мальчишка, разумеется, тут же смутился.

– Перестань, – успокоил его Макс. – Нечего смущаться. Естественно тебе интересно.

– А что интересно тебе? – поинтересовался Джон.

– Это ты мне скажи, – парировал Макс. – Я к тебе с пивом не заявлялся. Даже не знаю куда надо было бы идти. Но все эти материи – Верхние, Нижние, ангелы, демоны, рай, ад, перед, зад… Ничто из этого не объяснит как людям победить вас, паршивцев. Я даже не уверен, что вас надо побеждать.

– Почему? – обалдел Тим.

– Не знаю, – Макс пожал плечами. – Может, стоит научиться сосуществовать? Хотя, уже почти научились. А может, научить всю эту крылатую легковоспламеняющуюся братию эволюционировать?..

И тут он осекся, как будто налетел на препятствие и уставился на Тима.

– Чего? – растерянно спросил Тим.

– Ну вот, мы и добрались до сути, – вздохнул Джон.

– Это суть? – обалдело спросил Макс. – Это бред. Скажи честно, сколько раз вы пытались вот так… Эта байка про нефилимов¹⁴⁰… Вы это всерьез? Дарксайдерс¹⁴¹ вам в дышло.

Джон согласно кивнул и сказал с некоторым, как показалось, усилием:

– Ты был прав.

– Конечно, – согласился с ним Макс. – Только… Ты не мог бы уточнить в чем именно я был прав – ну, чтобы я смог полнее хлебнуть собственного величия.

– Слышал такое – грехи отцов да падут на детей? – спросил Джон.

– Я много глупостей слышал, – парировал Макс.

– Вот именно, – кивнул Джон. – Глупостей. Знаешь как очень часто поступают такие вот дети, когда вырастают, становятся взрослыми и обзаводятся собственными детьми?

Макс хмыкнул. Кажется, он начинал понимать о чем идет речь. Если в этом дурдоме вообще возможно было что-то понять.

– Ты хочешь сказать, что они обращаются со своими детьми точно так же, как родители обращались с ними? – предположил Макс. – Извини, но это бред.

– Почему? – удивился Джон.

– Потому что проблема не в этом, – вздохнул Макс. – Потому что если ты без мозгов, то все остальное – частности. Проявления безмозглости. Если у родителя нет мозгов, и он обращается со своим ребенком так, как вот ты сказал, то основная проблема – не в трудном детстве этого самого родителя, а в отсутствии у него этих самых мозгов.

– Ты хочешь сказать, что у Нее нет мозгов? – улыбнулся Джон. – Или у меня?

Макс нахально пожал плечами и ответил:

– Но ты же пришел с пивом.

– И что это значит? – как будто даже растерялся Джон.

– А то что хватит корчить тут драму, – потребовал Макс. – Извини, конечно, рискуя вызвать на себя гнев столь значительной персоны, я тебе скажу, что ты либо мозги нам пудришь, либо… фигней страдаешь.

Джон молчал, глядя на океан.

– Она поступила так как поступила просто потому, что Она – это Она, – продолжал напирать Макс. – Кстати, она мне объяснила почему именно так. В смысле – почему так ко всему относится. Но про передачу подростковых обид по наследству тысячами поколений сверхсуществ – это явный перебор. Ангелы, демоны… Вы себя слишком жалеете, ребята. И слишком серьезно к себе относитесь. Как говорила великая женщина «Под самым шикарным павлиньим хвостом скрывается самая обычная куриная жопа»¹⁴².

– Что имеешь в виду? – напрягся Джон.

– Что все это… Как-то… как попытка удалить гланды через задницу, – любезно объяснил ему Макс. – Вот давай честно и грубо, ибо, как учил нас Михал Михалыч¹⁴³, честно – это всегда грубо. Для чего ты пришел? Рассказать нам свою версию всемирной истории? Вряд ли. Так зачем?

Джон смотрел на него. Глаза как будто снова начинали менять цвет – каждый в сторону генетической (или какой там) предрасположенности. Злился, что ли? Или его мучили душевные какие-то там борения? Что за цирк, право слово?

– Знаешь, – не унимался Макс, – когда-то меня это в людях страшно раздражало. Кстати, дружище, хорошо, что ты здесь, – это уже к Тиму, – а то я ведь потом забуду рассказать. Так вот, если у человека есть какой-то недостаток, или проблема, и он это осознает, но, вместо того, чтобы за этой самой проблемой или недостатком хотя бы следить и делать на нее поправку по жизни, наоборот плывет как бревно по течению, и требует, чтобы весь мир смирился с тем, что он вот такой, потому что вот так жизнь сложилась. Если ты злобный гоблин, осознаешь это, понимаешь – ты хотя бы следи за тем, чтобы не соскакивать в состояние злобного гоблина в общественном месте, держи себя в руках. А то стандартное оправдание – меня родители искалечили, поэтому нате, жрите меня таким какой я есть. Херня это все, ты уж прости мой французский. Ты есть ты, твои поступки – только твои. Но, если в чем человечество и преуспело – так это в самооправдании. Я думал, что хоть у вас будет по другому. Но, кажется, и вы туда же.

Джон посмотрел на него, на Тима, потом снова на море… А потом сказал:

– Вот именно за этим я и пришел.

– Зачем? – не понял Макс.

– Благодаря тебе, мы все достаточно ясно поняли, что Тим – просто мальчишка. И… Я не хочу, чтобы он считал себя каким-то не таким… По факту рождения, что ли. А убедить его в том, что он может быть просто мальчишкой, просто жить своей жизнью, и самому решать как эту жизнь строить – на это способен только ты.

Тим сперва явно не понял о чем речь, а потом до него начало доходить, и он как будто… прямо просветлел, что ли.

Не просветлел Макс. Он долго раздумывал над услышанным, а потом выдал:

– И опять ничего нового.

Мальчика обалдело уставился на него, а Джон как-то напрягся.

– Но я, кажется, начал понимать в чем тут проблема, – поспешил успокоить их обоих Макс. – Переводя с пафосного языка свалившегося с небесной табуретки ангела на простой, ты пришел, чтобы официально сложить с себя… как бы это… Отцовство? И передать этот высокий титул в мои немытые лапы?

– Ну, если в такой формулировке… – проговорил Джон.

– Да плевать, – фыркнул Макс. – Вот это такая проблема… Черт побери, что ж вы так стремитесь к какой-то этой монументальности, чугунности.

– Что ты имеешь?..

– Я отказываюсь от такого высоченного звания! – провозгласил Макс.

– Макс? – растерянно пробормотал Тим.

– Не переживай, дружище, – сказал ему Макс. А потом снова обратился к Джону: – Тим прикольный мальчишка, мне с ним интересно. Это факт. Но это вот вообще не значит, что ты в этой связи должен удалиться к хреням куда-то там в астрал. Ну, или где вы там обитаете? Ты у нас тут князь света, или нерадивый папаша по залету? А если с тебя алименты стребовать?

– Что ты несешь? – возмутился Джон.

– Я пытаюсь донести до тебя нехитрую мысль, что этот мальчишка – не чемодан, не недвижимость, не банковский вклад. Он не вещь и не собственность. Я рад, что он поселился у меня – просто потому что вы все, очевидно, явные фавориты конкурса вселенских рукожопов, – но с чего ты взял, что это каким-то загадочным образом делает невозможным ваше с ним общение? Ты что, как твой тезка гражданин Уэйн собрался ускакать в закат на гнедом верблюде? Не приходило в голову, что можно все это совместить? Еще и Алана наймем в качестве репетитора. А Чарли станет над всеми стебаться и помогать Тиму делать уроки. А потом отправим мальчишку в школу, он начнет бегать за девчонками. И когда он нашкодничает, и родителей вызовут к директору – почему я один должен отдуваться?

– А почему ты думаешь, что он нашкодничает? – поинтересовался Джон.

– Я его научу, – без тормозов пообещал Макс. – Мальчишка, который не шкодничает – духовный калека.

Джон смотрел на него с недоверием. Или это было не недоверие? Может, даже уважение? Если бы Макс был тщеславен, наверное, ему было бы приятно. И он решил вбить последний аргумент.

– Елену бы еще вернуть… А то чисто мужское общество в таких дозах черт знает до чего додумается. Сидим тут – такой бред несем… Блин, все революции мира состоялись только потому, что рядом с революционерами не было любимой женщины, которая сказала бы, ему, революционеру, что он мудак.

– Да! – подорвался Тим, и тут же пояснил: – Я в смысле Елены.

– Я понял, – улыбнулся Макс.

Джон по прежнему молчал, глядя куда-то на фальшивый горизонт, а потом сказал:

– И что же тогда вершина эволюции…

Максу захотелось взвыть.

– Вершина эволюции – вот это пиво, – заявил он. – Вершина эволюции – этот фальшивый океан. Вершина эволюции – этот вяленый бекон. И мальчишка с гитарой. Только вот он же не вечно будет мальчишкой, а потому – какая же он вершина? И… Нет, для достижения полной вершины нужно присутствие женщин. Женщины. Той самой, которая послушает весь этот наш бред, а потом усмехнутся, и скажет: «Эх, мужики». Чтобы все присутствующие мужики тут же сразу поняли насколько они «Эх». Но при этом посмотрит на тебя – именно на тебя, паршивца – тем самым взглядом. Ведь это хрень какая-то. Неужели никто так и не понял? У эволюции нет и не может быть вершины. Это же так очевидно. Вершина бывает у горы. У кучи дерьма. Вершина бывает у человека – независимо от того гора он, или куча. И после вершины человек неизбежно начинает катиться вниз. Ну и что? Кому какое дело? Пьеса сыграна, занавес бахнулся. Будут другие пьесы.

– Умно, – улыбнулся Джон.

– Да нет, – вздохнул Макс. – Просто очевидно. А вообще, вряд ли жизнь – это задача, которую нужно решить, или путь, который нужно пройти.

– А что это такое? – спросил Тим.

– Трудно сказать. Может быть, музыка, которую нужно сочинить и сыграть. Или вопрос, который задает тебе ребенок. Или влюбится в женщину. Даже если она не полюбит тебя в ответ. Или просто рассказать интересную историю… Ну, хотя бы смешную. Или анекдот… Или…