Хай-тек господень (Не киберпанк, не пост-апокалипсис, не антиутопия… и совсем не про супергероев)

3.

Но в следующем помещении не было ничего такого запредельного. Это была как будто медицинская лаборатория. Экраны по стенам, какие-то холодильники с какими-то образцами, какие-то колбы, какое-то все. А дальняя стена… Тим такое уже видел. В кино, в играх. Морг. Небольшие дверцы в стене. Блестящие, с мощными рукоятками. Холодильник для того, что остается от человека.

– А… зачем тебе это? – спросил Тим.

– Что? – Макс проследил направление его взгляда. – А, ну да. До недавнего времени – для на всякий случай. Но теперь… На ногах устоишь?

Макс подошел к одной блестящей металлической стене, ухватился за ручку и выкатил наружу такой же блестящий лежак с покоящимся на нем телом.

– Не уверен, что мне понравится смотреть на покойника, – пробормотал Тим.

– Ну… технически это не совсем покойник, – усмехнулся Макс.

Тим осторожно, будто опасаясь, что тело оживет и набросится, приблизился. Строго говоря, когда-то сам Макс объяснял ему, почему обычные люди так боятся трупов. Кто-то утверждает, что таким образом они внезапно начинают – пусть на какое-то мгновение – осознавать собственную смертность. Чушь. Ни хрена они не начинают осознавать. А если и начинают, то забывают через полчаса. Кто-то говорит, что им больно смотреть на то, что когда-то было человеком. Может быть, так оно и есть. Но есть еще один пункт. Люди не понимают, как кто-то такой же как они бывший живым может перестать быть живым. Им и в самом деле страшно, что покойник вот сейчас откроет глаза (они ведь столько раз видели как он делал это раньше), и заговорит с ними. Или даже набросится и примется мстить за то, что они до сих пор живые, а он уже нет. Суть всегда одна – смерть не помещается в человеческом воображении. Собственная смерть. А значит, никакая.

Тим не сразу понял, что тело на каталке неприлично большое. Просто громадное. Потом он смог рассмотреть могучие плечи, синевато-серую кожу, гигантский лишенный растительности череп, каменные черты лица, выступающие узлами челюстные мышцы… А потом до него дошло кого он видит, и мальчик попятился.

– Узнал? – поинтересовался Макс.

– Это… это он?

– Палач. Его величество. Горожане, небось, недоумевают – куда это он запропастился. А я его тут в холодильнике держу.

Тим сделал могучее усилие, и снова подошел к телу. Теперь он смотрел на него по новому. Но все равно не сразу заметил электроды-присоски на висках, на лбу, на плечах, запястьях, везде. И этот рваный шрам на шее… А потом его вдруг осенило.

– Почему Палач у тебя в холодильнике? – почти шепотом спросил он у Макса.

– Ну… чтобы не испортился, – немедленно встрял Чарли. – А то протухнет, затеет вонять на всю округу. Кто его знает какие там у палачей вирусы в соплях водятся?

Тим его проигнорировал. Он смотрел на Макса квадратными глазами… Нет, разумеется, он уже о многом догадывался, но эта туша убийцы, монстра, покоящаяся тут в стальном гробу…

Макс, в свою очередь, смотрел на Тима и молчал. А потом вдруг проговорил:

– Думаю, ты уже знаешь ответ. Но давай о том о чем тебе так хочется сейчас спросить и поговорить ты спросишь в другой раз. Просто потому что… Сейчас нам предстоит более важный и непростой для тебя разговор.

Мальчишка еще какое-то время молчал, разглядывая Макса, а потом не без усилия кивнул.

– Ну, вот и славно, – с явным облегчением сказал Макс.

А потом как-то буднично, по хозяйски похлопал Палача по мертвой синюшной лысине. Этот жест настолько не вязался о образом Палача и обстановкой, что Тим аж рот открыл от подобного неуважения к главному городскому чудищу.

Макс, разумеется, понял его реакцию и хмыкнул.

Тиму понадобилось еще какое-то время чтобы прийти в себя, а потом он спросил, указывая на присоски:

– А это что?

Поскольку указывал он с расстояния трех метров, Макс не сразу понял во что он тычет.

– Это? Ну, понимаешь, как выяснилось, в сущности Палач – не более чем автономный бот. Что-то вроде Терминатора. Еще не смотрел Терминатора?

– Нет.

– Рекомендую. Особенно вторую часть. Тебе понравится. Там тоже все крутится вокруг мальчишки, которого все хотят либо спасти, либо убить. И все его считают будущим лидером человечества, который победит машины. И всем, в сущности, плевать, что он просто мальчишка.

– Ты о чем? – не понял Тим.

– Да так, – отмахнулся Макс. – Воспоминания молодости. Железная поступь Терминатора. Когда по твоему следу идет безжалостная машина с одной задачей – уничтожить. С ней не договориться, не подкупить, не уболтать… Хотя, мы с Чарли попробовали бы. Но вообще – жутковато, правда? Когда за тобой охотится тостер.

– Не то слово, – искренне согласился Тим, глядя на Палача. – Но… тогда получается… его послали за мной?

– Получается, – согласился Макс.

– Но зачем? Кто?

– Вот бы знать, – вздохнул Макс. – Могу только сказать, что это абсолютно самовосстанавливающаяся система, способная даже прирастить себе обратно оторванную башку. Это пострашнее всех терминаторов вместе взятых. Круче, чем Т-1000.

– Что?

– Не важно. Андроид-убийца из жидкого металла. Неуязвимая падла способная превращаться в кого и что угодно.

Тим отошел к столу, нащупал там табурет и сел. Нет, просто рухнул.

– Зачем посылать за мной такого убийцу? – прошептал он. – Я же никто.

– Ты и правда так думаешь? – удивился Макс. – Ты за пару месяцев проглотил школьный курс по всем предметам на два года. Ты читаешь Ньютона. Еще полгода, и ты будешь играть на гитаре если и не круче Томми Эммануэля, то уж точно сможешь присоединиться. Тебе не кажется, что все это несколько не соответствует определению «Я никто»? И потом… Большой Фил же тебя просветил насчет твоей ДНК.

– Ты о чем? – встрепенулся Тим.

Макс без малейшего усилия закатил обратно каталку с тушей Палача и подошел к стене. Стена засветилась. Макс открыл нишу и извлек оттуда две чашки с кофе. Черный. Без сахара, молока и прочего. Когда-то давно (смешно это – «давно») он цитировал Тиму из какой-то старой книжки «Если тебе нужны сливки и сахар, на кой черт тебе кофе?»¹¹² Тиму тогда понравилось это утверждение, но Макс возразил, сказав, что говоривший это – идиот. Если он не любит сливки и сахар – его проблема. Но какого хрена он лишает все прочее человечество возможности выбора? Живи днем и дай жить дню¹¹³. Цитата от того же автора спустя десятки лет и одну автомобильную катастрофу.

– Живи днем и дай жить дню, – сказал Тим, и взял свою кружку.

– Да, – улыбнулся Макс. – Стивен Кинг – один из самых пронзительных писателей двадцатого века.

Какое-то время они просто молча пили кофе, а Тим все косился на дверцу за которой покоилось тело Палача.

Макс, разумеется, это заметил (он же всегда все замечает), и поспешил успокоить парня:

– Не боись. Мы блокируем его регенерацию. Пока мы с Чарли не разобрались как им управлять и откуда он взялся – пусть помаринуется.

– А сжечь его не думали? – посоветовал Тим.

– Что? Ты меня удивляешь. Если его сжечь – как тогда изучать?

– А зачем его изучать?! – почти прокричал Тим. – Его надо уничтожить!

– Не ори, – потребовал Макс. – У тебя синдром Рипли¹¹⁴. Она тоже постоянно стремилась уничтожить Чужих.

– Я не знаю кто такая Рипли и Чужие, – дрожащим голосом, из последних сил стремясь сохранять спокойствие проговорил Тим. – Но я знаю эту тварь…

– Правда? – усмехнулся Макс. – Забавно. Дай я тебе кое-что объясню. Ты ни черта не знаешь – просто он тебя до чертиков напугал, и все. То есть, он хотел тебя убить – это да. Но опять же – почему? И вообще – откуда он взялся? Кто его прислал? Как им управлять?

– Да какая разница?!

На это Макс ответил не сразу. Одним глотком осушил свою кружку, ловко закинул ее в утилизатор и поднялся на ноги.

– Ты меня разочаровываешь, – сообщил он Тиму.

– Если это касается Палача, то я рад, – резко ответил Тим.

– Это касается всего, – заявил Макс. – Вот тебе навскидку одна причина. Я его уничтожаю, а завтра появляется новый такой же. Вряд ли во все свои появления Палач был одним и тем же – износился бы давно. Скорее уж это какая-то система с многими ботами. И новые не приходят именно потому, что этот пока еще не уничтожен. Но представь, что придет следующий. А мы по-прежнему ни черта о нем не знаем, потому что ты от испуга спалил этого. И мы опять не готовы с ним бороться. Как тебе такой расклад?

Тим все еще был в раздраенных чувствах, но Макс научил его… (не преодолевать, ничего подобного) подростковое упрямство, но брать в расчет. Как если ты психуешь и бесишься – бесись, но помни, что это всего лишь настроение. Как ехать на машине, которую тянет в сторону. Приходится это брать в расчет – ехать-то надо. И в таком ракурсе нельзя было не признать, что Макс, как всегда, рассуждает чертовски здраво.

– И много ты о нем узнал? – криво усмехнувшись поинтересовался Тим.

– Изрядно, – сказал Макс. – А в последнее время – еще больше.

Он взмахнул рукой, и на стене возникло изображение. Тим не сразу сообразил что видит, но потом до него дошло, что это схема ДНК. Геном, или как его там. Большой Фил показывал ему что-то подобное.

– Для начала, я понял, что он – всего лишь инструмент. Бот, выполняющий задачу. Но еще у него есть вот это.

– ДНК? – немного удивился Тим, который, честно сказать, слабо понимал что тут удивительного.

– Ты понимаешь что такое ДНК? – поинтересовался Макс.

– Да. Ты говорил, что это нечто вроде программного кода.

– Один из сегментов программного кода. Но в принципе – да. ДНК может определить многие факторы, и это во многом определяет нас. Цвет волос, глаз, рост, склонность к полноте, первичные особенности… Иногда – какие-то отличительные черты, которые поначалу можно назвать способностями, или даже талантом. Но есть еще огромное влияние внешних обстоятельств, что уже является философией, так что ну ее в задницу.

Тим хмыкнул.

– Так вот, – продолжал Макс. – Это не совсем ДНК. Вернее сказать, это… Как тебе объяснить… Ну, скажем, так бы это выглядело, если бы Алан Рэй захотел сотворить жизнь. Понимаешь?

– Не очень, – признался Тим.

– Ну… В сущности, да ДНК – это программный код в котором заложено очень многое. И, в зависимости от этого кода, кто-то становится великим музыкантом, кто-то художником, кто-то – Аланом Рэем…

– Я думал, Алан Рэй стал таким благодаря тебе, – вставил Тим.

– Чушь, – отмахнулся Макс. – Это он так думает. Он стал бы тем, кто он есть и без моей помощи. И уж точно я не смог бы всякого дебила научить быть Аланом Рэем. Не суть. Суть в том, что представь себе, например, что у нормального, или даже гениального человека рождается ребенок с поврежденной ДНК. Или, скажем, он как доктор Франкенштейн берет только кусочек этого самого ДНК для создания такого вот крокодила, – Макс махнул в сторону холодильника. – Сам по себе код великолепен. Но у крокодила будет только его крошечный сегмент, и он не будет ничем, кроме как крокодилом. Несмотря на папу и маму.

Тим почувствовал, что у него закипает мозг. Но Макс и не думал останавливаться, и на стене появилось второе изображение, которое то ли отличалось от предыдущего, то ли нет – для мальчишки все было едино. Но он должен был спросить, и спросил:

– А это кто?

– Это, в некотором роде, папа Палача.

– Папа? – обалдел Тим.

– Ну… Еще раз – эту штуку совсем неверно было бы называть ДНК, но для простоты… Это ДНК Верхнего.

Нет, рано или поздно Тим сегодня был просто обязан жахнуться со стула. Пока держался, но кто знает что Макс запустит в него еще?

– Это поразительная штука, – вздохнул Макс. – И ДНК, и некий будто бы цифровой код одновременно. Прямо какая-то нано-кибернизация. Знаешь что такое кибернизация?

– Кибернезадница, – пробормотал Тим, но потом спохватился и ответил: – Это то, что делает Алан Рэй, когда пришивает искусственные конечности, вставляет искусственные легкие и все остальное?

– Примерно так, – кивнул Макс. – Но искусственные конечности – это грубо. Тут все буквально на молекулярном уровне… Хотя, все равно – соображаешь.

Тиму, конечно, нравилось когда его хвалят, но это только если понимаешь за что похвалили. И тут… И тут вдруг до него дошло…

– Но откуда у тебя ДНК… ну, или как там его, Верхнего? – ошалел он.

– Это ерунда, – отмахнулся Макс. – Немного изобретательности, куча нервов и риска…

– Очень большая куча, – сказал Чарли. – Если у меня были штаны, я бы в тот момент обязательно в них наложил.

Тим принялся озираться по сторонам, ожидая снова увидеть этого… Кристофера Уокена.

– Чарли, хорош подслушивать, – возмутился Макс.

– Подслушивать? – возмутился Чарли. – По-моему, я равноправный участник шоу. Я хочу увидеть что произойдет… Нет, не так. Я хочу услышать как ты скажешь нашему мальчику… Какими словами…

– Чарли, – возмутился чем-то Макс.

– Что ты мне скажешь? – спросил Тим, и внутри у него почему-то похолодело.

– Ну Чарли, ну зачем ты влез? – разозлился Макс. – Тебе что, нравится долбать его дубиной по разуму?

– Что ты мне скажешь? – не унимался Тим.

Макс почесал обеими руками голову, поднялся с места и заходил по комнате. Тим ждал.

– Кибернетический паршивец, – пробормотал Макс в пустоту.

Как ни странно, Чарли не ответил. То ли был полностью согласен с таким мнением на свой счет, то ли ему было плевать.

– Ладно, – выдохнул, наконец, Макс. – Но сначала пару вопросов к тебе, дружок.

Тим с готовностью кивнул, хотя ладони у него изрядно вспотели.

– Когда ты жил с матерью в той лаборатории, каково это было?

Тим пожал плечами. В самом деле – с чем ему было сравнивать? С последующим годом в приюте? Или с жизнью в этой пещере Али Бабы? Он никогда не жил как нормальный подросток, а в остальном – нормально.

– Мать тебе не рассказывала о том чем вы там занимаетесь, в этой лаборатории, почему вы вообще там находитесь?

– Она объясняла, но я почти ничего не понимал, – признался Тим. – Что-то там изучали, собирали какие-то данные.

– Ясно, – вздохнул Макс. – Кстати, я видел твою мать. Красивая женщина. Удивительно красивая.

– Видел? – Тим вскочил. – Где?

– На записи, конечно. Но об этом позже. А теперь… Извини, если задену за живое… – Он пристально посмотрел на Тима. – Хотя, кажется, уже задел. Но все же… Она не рассказывала о твоем отце?

Тим помрачнел, снова плюхнулся на стул и покачал головой.

– Вообще ничего? – не отставал Макс. – Ты же не мог не спросить ее раз этак тысячу.

– Да спрашивал я! – рявкнул Тим. – Она отвечала, что это несущественно, и отказывалась вообще об этом говорить. Злилась…

Очень хотелось расплакаться, но Тим чувствовал, что все эти вопросы не просто так. Что происходит что-то важное. Но кто сказал, что от важного не может быть больно? Кажется, только от него и бывает. То что не имеет значения не причиняет боль.

– Ясно, – вздохнул Макс. – Но подумай – злилась, или боялась? Как на твой взгляд?

Тим передернул плечами. Откуда ему было знать? Или он просто не хотел знать?

Макс снова набрал что-то на клавиатуре, которая на этот раз засветилась на столе, и на стене, по соседству с изображением ДНК, которые не совсем ДНК (или совсем не ДНК) появилась новая картинка. Тим без труда узнал лабораторию в которой, в сущности, вырос. А потом он увидел себя, бегущего по коридору. Лет ему было, наверное, пять. И маму за рабочим столом – то ли проверяющую какие-то данные, то ли… неважно.

Глаза все-таки стали мокрыми. Но он все смотрел и смотрел. Пока перед глазами совсем не поплыло от слез.

Макс вздохнул и убрал картинку.

Тим все еще смотрел на пустую стену, а потом прошептал:

– Откуда у тебя это?

Макс не отвечал. Тим повернулся к нему и увидел то, что ему не очень понравилось. Макс смотрел на него изучающе, как-то… Как будто оценивал сколько ударов еще Тим сможет выдержать.

– Откуда? – повторил Тим.

– Ты уверен, что хочешь продолжать? – осторожно спросил Макс.

Тим не ответил, но продолжал смотреть ему в глаза.

– Знаешь что такое «черный ящик»? – спросил Макс.

– Да.

– Раньше в каждом самолете был такой. Бортовой самописец. Самолеты больше не летают, но теперь все лаборатории, как ваша, снабжены такими устройствами. За-за-зарезервное копирование. Чтобы данные не пропали.

– Данные, – пробормотал Тим.

– Да, понимаю, – кивнул Макс. – Но вот это – «черный ящик» вашей лаборатории.

– Где ты его взял? – растерялся Тим.

– Слишком часто сегодня звучит этот вопрос, – усмехнулся Макс. – Нашел. Добыл. Украл. Неважно. Важно другое. Что именно изучала ваша лаборатория.

– Что? – спросил Тим, совершенно не уверенный, что хочет услышать ответ.

– Тебя, парень. Вся лаборатория была заточена на то, чтобы изучать только тебя… Эй, эй, ты в обморок не грохнешься?

Но Тим не собирался падать в обморок. Это мир вокруг него начал сыпаться и течь. А он не мог себе сейчас такого позволить.

– Меня? – прохрипел он. – Зачем?

Макс пристально смотрел на него, явно оценивая не убьет ли мальчишку ответ на этот вопрос. А потом на стене появилось еще одно изображение. И снова ДНК.

– Что это? – спросил Тим, который от всего этого до смерти устал.

– Это твоя ДНК, – сказал Макс. – И она не так чтобы совсем человеческая. То о чем и говорил Большой Фил. Видишь? Нет, не видишь. Она похожа и на ДНК человека, и на вот эту странную систему Верхнего. Но она ни то и ни другое.

Как называется? Нервный срыв? Но нет, кажется, еще нет. Тим начал подозревать, что Макс подсыпал ему что-то в кофе. Не чтобы вырубить, как в прошлые разы, а чтобы были силы для всего этого.

– Я что… – пробормотал Тим. – Я не человек?..

– А я человек? – поинтересовался Макс, и тут же сам ответил на свой вопрос: – Во всяком случае, не совсем человек. А Чарли вообще не человек. Что тебя смущает?

– Я… Но тогда… Что я такое?

– Вот ведь шовинист, – проворчал Чарли.

– Чарли! – возмутился Макс. И Чарли заткнулся.

Макс подошел в Тиму, положил руку ему на плечо, и сказал:

– Парень, ты человек. Но ты, как мне представляется, намного больше, чем просто человек.

Тим сам того не осознавая вцепился в ладонь Макса мертвой хваткой. Он был перегружен, раздавлен, разбит. Он был…

– Не переживай так, – сказал Макс, позволяя мальчишке сжимать ладонь все сильнее и сильнее. – Я бы сказал, что помогу тебе с этим справиться, но на мой взгляд, тут не с чем справляться. Это всего лишь… исходные данные. И никто кроме тебя не решает кем тебе быть. Слышишь? Решать только тебе. Ты нормальный парень, с мозгами, с талантом. А возможностей у тебя много больше, чем у просто нормального парня.

Но прошло еще минут десять, прежде чем Тим смог хоть как-то прийти в себя и отпустить ладонь этого единственного оставшегося в его мире человека.

Значит, мать ему врала, все ему врали. А Макс узнал правду, и не стал ее прятать. То есть, тоже прятал какое-то время, но… по понятным причинам. Макс единственный, кому можно было верить… Хотя, сам Макс ему говорил много раз, что «верить» – почти матерное слово. Но Тим верил. Просто чтобы не сойти с ума.

– Ну, полегчало? – спросил Макс.

– Кажется, – пробормотал Тим и шмыгнул носом.

– Ну и круто. Пошли отсюда? Или хочешь еще на игрушки посмотреть?

– Нет, хватит с меня, – пробормотал Тим.

Они вышли из лаборатории, прошли через сборочный цех, и снова оказались на лестнице. Подниматься, как ни странно, оказалось легче, чем идти вниз. Но уже на втором пролете Тим вдруг замер и спросил:

– А почему ты решил сегодня мне все это показать и рассказать?

Макс остановился как вкопанный. Он долго ничего не говорил, но потом все-таки ответил:

– Видишь ли, недавно я общался кое с кем… И у меня возникло нехорошее подозрение, что это… Что это был твой отец.

4.

Кажется, этот сон он уже видел. Но тогда ему было кошмарно, нечеловечески, чудовищно, запредельно больно. В первый раз. Он тогда ничего не соображал от боли. И не понимал что происходит. Сейчас боль тоже возвращалась, но он уже научился предсказывать, чувствовать ее приход, готовиться. Даже оборудовал специальную комнату на самом нижнем этаже своего… дома? Убежища? Да нет, какое там убежище, от чего ему прятаться? От всего, наверное. Мерзость какая. Но комната была. Без мебели. А на кой там мебель? С мягким полом и стенами. Зачем? Просто это тогда показалось правильным. Они с Чарли вообще долго вынашивали проект этой берлоги, спорили, пытались предвидеть, предусмотреть… Макс думал, что Чарли будет против громадного, как назвал его Макс «хромокейного» зала с визуализацией всяких там красот природы, но… без этого ведь можно и осатанеть… Но Чарли отнесся к идее такого зала спокойно. Видимо, ему был интересен сам процесс реализации. Насчет лабораторий и мастерских – да, они спорили до хрипоты. В итоге сошлись на том, что чем больше – тем лучше. Но вот по поводу Белой (как опять же назвал ее Макс) комнаты, Чарли не сказал ни слова. Умный парнишка.

Правда, снов – таких снов – больше не было. Был только тот самый, первый. Один раз и давно. В самом начале. Сквозь боль. И он не понимал тогда что именно видит. А теперь видел снова и многое понимал. Да и белизны не предвиделось – появилась возможность взглянуть на сон трезво… если вообще можно так говорить. Он снова увидел мальчишку, но теперь уже знал что это за пацан, как его зовут и кем он является. Снова увидел человека в полумраке. Длинная куртка с капюшоном, почти оборванец, с лицом в темноте… или вовсе без лица… Ну, это ладно. Падающие сверху недобрые ребята в крыльями и выползающие ниоткуда еще более недобрые ребята окруженные вибрирующим от жара воздухом. И незнакомец с разными глазами.

И девушка. Такая молодая, юная, почти девчонка. Красивая до какого-то то безумного восторга, с ярким взглядом ослепительных изумрудных глаз. И эти глаза смотрели прямо на него. Они его явно видели, и ждали.

Чего? Решения? Того, что он примет решение? Что за глупость? В этой ситуации принимать решение мог кто угодно, но только не он. Он мог только… просчитать варианты? Да, именно так. Всю жизнь этим славился.

Так что же ему нужно было решить? Да только одно – как он относится к мальчишке и что собирается предпринять.

Но как он к нему относится? Как относится к нему мальчишка – понятно. А как он относится к мальчишке? Чего хочет он сам?

Да брось, с каких это пор наши желания имеют какое-то значение?

Для него – с самого начала и до сих пор. Всегда. Все, что он делал до сих пор было сделано только потому, что ему хотелось. И он вдруг понял, что был, в сущности… счастливым?.. человеком?..

Какая разница? Счастье – штука приходящая, краткосрочная. Объятия любимой женщины, творческий успех, рождение ребенка, успех этого самого ребенка… В конце концов, наркоман, вогнавший себе в вену очередную дозу дряни, в этот момент тоже счастлив. Но он-то не наркоман? Он всегда делал то, что ему было интересно, любопытно. Хотелось.

Так что же ему предпринять сейчас? Схлестнуться с тем… с тросточкой? Очень мило. А с другой стороны, разве в первый раз он пускается в самоубийственное предприятие? Нужно только понять для чего. Потому что ему нравится мальчишка и он ему интересен? Потому что он терпеть не может, когда его к чему-то принуждают? Или потому что очень уж охота посмотреть что из всего этого получится? Но схлестываться с типом с тросточкой не хотелось. И не только потому что можно было отхватить так, что мало не покажется. Вплоть до аннигиляции. Всегда и во все времена этот образ, этот… персонаж? Вызывал у Макса безмерное уважение, почти восторг. Он ему нравился. Было в нем что-то неистребимо гордое, бесшабашное, яростное неприятие навязанных правил и суждений, самого образа существования… Но это был всего-навсего литературный образ, легенда. И вот легенда оказалась совсем не легендой и так плотно интегрирована в жизненные обстоятельства, что и не поймешь как теперь к ней, к легенде, относиться. А главное – как он оказался в противниках с таким значимым для себя персонажем? Это даже бредовее, чем затеять медицинский спор с доктором Хаузом. Ну, или начать рассказывать Рафаэлю, что он неправильно на свои картины тени наложил. Или что Томми Эммануэль криво ставит пальцы на гриф своего Мэйтона¹¹⁵.

А может быть, этого решения от него ждали эти фантастические изумрудные глаза неизвестной пока еще девчонки? Потому что за такой взгляд стоит попытаться ухватить черта за хвост.

В любом случае, его прежняя веселая и одинокая жизнь катилась под уклон к хреням собачьим. Из-за мальчишки? И из-за него тоже. И из-за Алана Рэя. И из-за Алисы. Странно, он вдруг осознал, что категорически не хочет, чтобы с ними что-то случилось. Когда успел стать таким эмоциональным? Когда успел подзабыть, что если мы и влияем на судьбы других людей, то делаем это, чаще всего, криво?

Но в то же время, кто сказал, что мальчишке будет плохо с этим?.. Сперва, конечно, поломает, эмоции погрызут, но потом… Достойный сын такого отца – это же ой как круто. Ну, если не верить в байки про конец света и прочую ахинею. А даже если и конец света, елки-палки. Да глупости все это – не более чем унылые фантазии скудоумного ссыльнопоселенца на крошечном островке…¹¹⁶ Зверь из моря… Ну да, в фантазии человека, который, небось, даже кита в жизни не видел. С его точки зрения – и морской котик «зверь из моря»¹¹⁷.

Так почему же?.. Потому что это было не изящное решение. Он всегда ненавидел такие.

Нет, не поэтому. Потому что плевать какого там отца ты сын. То есть, кому-то, может, и не плевать, но сейчас не в этом дело. Тим был достаточно хорош сам по себе, и Макс был уверен, что этому мальчишке при его характере, уме, способностях скорее вредно отталкиваться от фигуры какого бы то ни было отца. Даже такого отца. Тиму лучше было бы самому выбрать кем он собирается стать и именно таким и стать. Без оглядки на происхождение. Хотя, выбор, конечно, за ним, но… Чтобы сделать такой выбор, нужно обладать всей информацией. Понимать что и из чего выбираешь.

Мозг сломаешь.

Посоветоваться бы с кем… С кем? Кто может что-то ему посоветовать? И чей совет он готов принять? Да ничей. Простая формула. Значит, придется опять все решать самому. Всегда. Таково его жизненное кредо, чтоб его.

Нет, не так. Решать только Тиму. Но для этого пацан должен сперва понять и разобраться. А для этого…