Хай-тек господень (Не киберпанк, не пост-апокалипсис, не антиутопия… и совсем не про супергероев)

– Что вы имеете в виду? – не понял Алан Рэй.

– Когда-то давно я сказал вам, что нужно уметь быть долгожителем. Это имеет свои сложные стороны. Что, собственно, очевидно. Но вы ведь тогда не могли этого понять. Например, то, что прошлое становится все более размытым – там слишком много всего, и каждый отдельный элемент имеет все меньше значения. Слишком много получается прошлого – я бы так сказал. Но если появляется что-то… Оно становится таким острым…

Визитер приблизился и протянул ему что-то в руке. Алан Рэй взял, стараясь не прикасаться к протягивающей ладони (сам не зная почему, он всегда остерегался физического контакта с этим незнакомцем).

Странно, но это была старинная фотография. Кажется, даже на бумаге. Алану Рэю давно было известно, что этот загадочный тип не пользуется никакими электронными средствами. На нем даже смарткома не было. Правда, увидев кто изображен на фото, Алан Рэй разом забыл про все на свете. Это лицо… Сколько он уже его не видел и не вспоминал? Да нет, вспоминал буквально сегодня, вспоминал его слова и хитрый ум. Но так давно… Это было оставленное очень далеко позади прошлое. К чему это фото?

На снимке ему было лет тридцать-сорок, наверное. Он всегда был как-то немножечко вне возраста. Коротко стриженые волосы, хитрый взгляд, явно нарочито задранная бровь – он был весельчаком и хулиганом с этаким колючим безжалостным чувством юмора и злым языком. Он мог объяснить сложные вещи и высмеять что угодно. И некий мальчишка когда-то неприлично давно смотрел на него как на полубога…

– К чему это? – спросил Алан Рэй, поднимая взгляд.

Но визитер куда-то испарился. Он всегда так поступал. Алан Рэй даже не знал в какую сторону смотреть ему вслед. И он позвал:

– Альфа?

– Да, босс, – тут же отозвалась она.

– Есть что-то новое по мальчишке?

– Нет, босс.

– Жаль. Слушай, надо переключить Охотника, Пусть пока бросает гоняться за Призраком и ищет мальчишку.

– Хорошо, босс, – сказала Альфа. – Но есть кое-что странное.

– Что именно?

– Я должна уточнить – ваши распоряжения имеют срок давности?

– Что? – растерялся Алан Рэй.

– Много лет назад вы попросили меня найти одного человека. Тогда это не удалось, но поскольку мои базы данных всегда доступны и я не удаляю информацию, недавно, как ни странно, я смогла его заметить.

Еще до того как она вывела изображение на экран, Алан Рэй скорее почувствовал, чем предугадал что увидит. Он сидел в полном обалдении и смотрел то на лицо на экране, то на зажатую в ладони старинную фотографию. Этого не могло быть, это было фантастичным и невозможным, но… вот оно перед глазами. Вернее, он. Те же самые глубокие глаза с хитрецой, те же резкие черты лица. Даже короткая стрижка та же.

– Это какое-то совпадение? – просипел Алан Рэй.

– Нет, босс, – возразила Альфа. – Очень маловероятно. Моя система распознавания всегда была на высоте.

– Но это невозможно!

– Это факт, босс, – невозмутимо возразила Альфа.

– А откуда?..

На экране началось воспроизведение видео. Теперь Алан Рэй совершенно точно знал, что это не совпадение и не кто-то очень похожий. Это был он. Но ведь это невозможно! Он шел по парку с какой-то молодой женщиной. Ракурс был странный. И Алан Рэй не сразу сообразил в чем дело, но потом до него дошло, что снимала портативная камера закрепленная на человеке. И человеков этих, кажется, было несколько.

Один из них что-то крикнул в сторону прогуливающейся парочки, потом бросился догонять… Послушав их перепалку, Алан Рэй узнал и голос, и манеру стебаться, и все. А когда завязалась драка… Нет, никакое не совпадение. Так драться мог только один гениальный мерзавец. Небрежно, легко, издеваясь над противниками… Он восхищался Роем Джонсом (господи, кто теперь вспомнит великого Роя Джонса?).

Правда, Алану Рэю показалось, что этот невозможный человек из безумно далекого прошлого сделался намного сильнее, быстрее, проворнее.

– Откуда эта запись? – спросил он у Альфы.

– Охотник поручил людям Большого Фила носить на себе камеры подключенные к Сети. Если бы они вдруг заметили Призрака. Или даже не заметили…

– Забавно, – фыркнул Алан Рэй. – За все это время Призрак ни разу не попал в камеру.

– Да, – равнодушно согласилась Альфа. – А после нападения на конвой понятно почему.

– Почему?

– Вокруг Призрака, очевидно, блокируется Сеть. Не знаю в чем причина.

– Ладно, дальше, – потребовал Алан Рэй.

– Что странно, босс, Большой Фил, как всегда, решил всех перехитрить. Он заставил своих людей носить две камеры.

– Зачем? – удивился Алан Рэй.

– Одна была подключена к Сети, вторая работала автономно.

– Что за бред?

– Ну, видимо, он не доверяет никому и хотел иметь собственную независимую информацию. Другого объяснения я найти не могу.

– А чем его не устраивала запись с основной камеры?

– Очевидно, опасался, что я через Сеть могу ее подправить или уничтожить.

– Этот человек когда ходит в сортир случайно не проверяет унитаз на наличие там аллигатора? – вздохнул Алан Рэй.

– Скорее нет, чем да, – равнодушно отозвалась Альфа. – Но в нашем случае произошла странная вещь. На камерах подключенных к Сети этого человека нет.

– Что? – обалдел Алан Рэй. – Как это?

– Удивительное дело. На камерах с выходом в Сеть записано практически то же самое. Но человек – совершенно другой. Этот – только на автономных устройствах. Потом Большой Фил загрузил все это на свои серверы, которые он считает защищенными…

– И ты их оттуда… Умничка.

– Спасибо, босс.

– Но как получилось, что на обычных записях другой человек?

– Ответ один – кто-то взломал Сеть и подправил запись.

– И ты этого не заметила? – растерялся Алан Рэй.

– У меня нет другого объяснения, – спокойно отреагировала Альфа. – Этот человек, очевидно, давно находится в городе, встречается с этой женщиной, но он ни разу не появился ни на одной записи. Система его не видела. Я проверяла – всегда другое лицо. Другая личность, другая легенда.

– А вот это уже… Ты провела диагностику системы?

– Дважды, босс. Тотальную диагностику. Ничего.

– Проклятье. Это очень серьезно.

– Да, босс.

20.

– Я тебя умоляю – сделай с этим что-нибудь, – взмолился Чарли.

– А что не так? – усмехнулся Макс.

– Он бренчит, – фыркнул Чарли.

– Ну и что?

– Ты не понимаешь. Он бренчит постоянно, всегда и везде, сидя и лежа. Он читает школьную программу по физике, и бренчит. Он валяется на кровати, и бренчит. Он даже ест в обнимку с этой гитарой.

– И что в этом такого? – удивился Макс. – Он ведет себя как нормальный мальчишка. Все в порядке. А если тебя раздражает – не слушай. Ты, конечно, не в курсе, но я могу тебя заверить – дети вообще чертовски раздражают. А уж подростки…

– А тебя это не раздражает? – удивился Чарли.

– У меня своего рода иммунитет, – вздохнул Макс. – А ты просто отключи звук.

– Я не могу, – фыркнул Чарли. – Он же постоянно спрашивает. По математике, по физике, по биологии… По любому поводу.

– И как успехи? – заинтересовался Макс.

– Ты знаешь… Вообще-то неплохо. Даже чертовски неплохо. Толковый малый. Но это бренчание… А потом ты показываешь ему что-то новое, и он начинает бренчать по-новому…

– И как успехи в бренчании? – хитро осведомился Макс.

– Черт, тоже неплохо. Ну, насколько я могу судить. Недавно он спросил есть ли у нас пилка для ногтей.

– Это еще зачем? – растерялся Макс.

– Ну, насколько я понял, у него мозоли на кончиках пальцев появились. Сперва он пытался их грызть, как ногти, но они начали задевать за струны. И вот придумал подпиливать…

Макс заржал в голос. Как ни странно, именно такие вещи всегда казались ему в мальчишках самыми яркими, чумовыми, интересными…

– Черт, чего они только не придумают, – восхитился он. – Дай-ка я гляну.

Тим был в своей комнате. Что, собственно, несложно было определить по звуку. Почему-то в последнее время он не закрывал дверь. Разве что на ночь. И это, с точки зрения Макса, было намного страннее непрерывного бренчания. Хотя, конечно, не мощнее пилки для ногтей. Впрочем, сейчас бренчание было менее интенсивным.

Но Макс все равно постучал перед тем как войти.

Тим восседал в кресле перед экраном и рассматривал схему проекта «Манхеттен»⁷⁰ в разрезе. Вернее – двух чудовищных детишек проекта «Манхеттен». Кажется, ему было интересно, что не мешало пальцам правой руки перебирать струны, а левой – скакать по ладам. И выходило у него, надо сказать, вполне себе достойно. Непонятно что не нравится Чарли. Впрочем, в больших дозах…

Макс вошел, глянул на экран и вздохнул. Кажется, мальчишка только сейчас его заметил. Улыбнулся своей светящейся улыбкой, а потом снова уставился на экран. Но вдруг спохватился, будто что-то вспомнил, перестал улыбаться – даже бренчать перестал – и спросил у Макса:

– Зачем это?

– Что именно?

Тим кивнул в сторону схемы.

– Ну, дружище… В принципе, мне было бы проще тебе ответить, если бы там у тебя была схема электромагнитного ускорителя, или ядерного реактора… Ну, или позитивной батареи, например. Но ответ всегда будет одинаковый.

– Какой?

– Зачем нужен ускоритель частиц?

– Э-э… не знаю, – признался Тим. – Я такого еще не читал.

Макс приблизился к экрану, свернул схему атомной бомбы и вывел такую же схему адронного коллайдера⁷¹.

Тиму понадобилось какое-то время, чтобы понять что он видит… Очень много времени. Макс не торопил. Мальчишка даже бренчать перестал – он рассматривал схему, читал, шевеля губами, описание. В общем, погрузился по самые пятки. А Максу было интересно что из прочитанного он сумеет понять.

– Ого, – сообщил Тим спустя минут десять. – И все это ради одной частицы?

Максу захотелось захлопать в ладоши и выматериться одновременно. Разумеется, он не стал делать ни того, ни другого. Вместо этого просто кивнул, и подтвердил:

– Ради нее, родимой.

– Такая здоровенная машина?

– Ага.

– Но зачем?

– Чтобы узнать что-то новое, чтобы понять как устроен наш мир, как возникла Вселенная.

– При помощи одной частицы?

– Которая существует всего пару наносекунд… Не помню. Сколько там написано?

Макс начал искать время существования бозона Хиггса⁷². Но Тим, кажется, был сражен наповал. Он обалдело таращился то на Макса, то на изображение ускорителя, стоившего безумных денег, охватившего три страны ради получения такой малости.

– Что тебя смущает? – удивился Макс.

– Такая машина… И эта бомба… Зачем?

Макс вздохнул.

– Я же говорю – чтобы посмотреть что получится.

– Как это? – обалдел Тим.

– Пьер и Мари Кюри лапали куски урана, чтобы посмотреть что получится. Фарадей запихал проводник под напряжением в магнитное поле, чтобы посмотреть что получится. Тесла искрил направо и налево…

– Да, – как-то совсем неуверенно согласился Тим, – но… Эта бомба… И эта машина… Просто посмотреть? Сколько людей погибло в Хиросиме?

– Тысяч сто-стопятьдесят. И где-то восемьдесят таких же тысяч в Нагасаки. Ну и что? Тогда это никого не смущало. Заканчивалась большая война, и гибель нескольких сот тысяч людей казалась… Обыденностью.

– Как это? – кажется, Тим был в шоке от подобного заявления.

– Как? – усмехнулся Макс. Он снова влез в экран, убрал изображение коллайдера и вывел плоские, даже черно-белые хроники второй мировой войны. – А вот так.

Плоский экран повис посреди трехмерного и по нему шли беженцы, горели дома, двигались строем солдаты… И трупы, сотни, тысячи трупов… Макс специально не стал обрабатывать это видео, не делать его цветным и трехмерным. Почему? Ну, это было скорее чутье, чем логика. Просто такими они казались ему… правильнее, что ли?

Глазищи у Тима сделались в два раза больше своего обычного размера. И то ли они блестели так в свете экрана, то ли… Рот приоткрылся. Макс задумался, и убрал картинку.

– Потом, – сказал он Тиму. – Это нужно осознать. Или просто привыкнуть.

– К этому можно привыкнуть? – прохрипел Тим.

– Можно, – вздохнул Макс. – Технически, привыкнуть можно и не к такому.

Мальчишка потрясенно смотрел туда где еще минуту назад светились черно-белые ужасы.

– Нижние, Верхние… – медленно проговорил Тим. – Но люди намного хуже и тех и других. Люди… Мы ведь заслужили все это…

Макс задумался над его словами. То есть, над самими словами задумываться смысла не было – все это звучало достаточно шаблонно и было бы странно, если бы двенадцатилетний мальчишка (даже очень толковый) пришел к каким-то иным выводам. Макс думал что сказать, думал стоит ли говорить что-то вообще, а главное… Он пытался решить – а оно ему вообще надо? Вот сейчас он начнет что-то объяснять пацану, и может, даже, что-то объяснит. Зачем? Он уже так давно жил на свете, столько всего повидал и перенес, что эта тяга кого-то просвещать, наставлять, да просто хоть как-то реагировать… Он очень давно, еще до того как лишится ног и задолго до того как стать кем он теперь являлся, избавился от комплекса мессианства. Помнится, время от времени в истории возникали некие граждане с раздутым самомнением, и принимались, как им самим казалось, кого-то спасать. Вопрос в собственной способности спасти кого бы то ни было у них в башке, очевидно, не возникал. Как никогда не появлялось сомнений по поводу собственной компетентности в данном вопросе. Зато был явный посыл, что спасаемые настолько тупы и беспомощны, что сами себя спасти не могут. Овцы, короче. А он, стало быть, пастух. И Максу всегда было чертовски интересно – а кто-нибудь когда-нибудь пытался измерить самомнение и тщеславие всех этих «спасителей»? Этих «наставителей на путь истинный»? Вот где, небось, зашкаливало. Когда-то он фантазировал, что интересно было бы понаблюдать, скажем, за Иисусом. Потом решил – ничего интересного.

Имея свое мнение, Макс никогда не стремился его никому не то что навязать, или даже объяснить, а просто сообщить о его, мнения, наличии. И вопрос «Как ты думаешь?» его всегда раздражал. Кому какое дело как он там думает? Копайся у себя в башке, если тебе с какого-то перепугу взбрело в голову, будто у тебя там происходит что-то интересное и об этом необходимо срочно поведать миру.

Сейчас вопрос был в только в том хочет ли он… А чего он, в самом деле, хочет? Все казалось намного очевиднее. Мальчишка ему просто нравился, и Максу хотелось с ним общаться. Кажется, у Стивена Кинга было такое рассуждение. Если у тебя есть талант, он не может просто сидеть внутри – он будет кричать, требовать «Используй меня!». Талант? Способность? Парадигма поведения? Мн-да, просто необходимо запутать простое и упростить сложное.

– Не закипай, – сказал Макс Тиму. – Не ты первый и не ты последний, кто говорит подобное.

– Но это же правда! – возмутился мальчишка.

– Конечно, – легко согласился с ним Макс. – Абсолютная правда. Но это абсолютная правда в твоей картине мира. А тебе не приходило в голову, что правда в сказке – это совсем не то что правда в реальной жизни?

– Как это?

Макс вздохнул. Он прекрасно понимал, что это не имеет никакого смысла, что это какая-то глупость… А потом Тим, сам того, кажется, не осознавая провел рукой по струнам и выдал кусок достаточно непростого рифа… Он что, пытался играть «Темно-фиолетовых»⁷³?

– Для начала давай примем за основу, что нет никаких «людей вообще». Нет никаких «нас». И никто ничего не «заслужил», как ты изволил выразиться. Потому что, если следовать этой логике, есть на свете некто, кто решает кто там чего заслужил. А это…

– Бог? – подсказал Тим.

– Как говорил доктор Хаус⁷⁴ «Мне трудно принять саму концепцию бога», – сказал Макс и улыбнулся приятному воспоминанию из неимоверно далекого прошлого.

– Кто такой доктор Хаус? – спросил Тим.

– Сволочь, калека, мизантроп, циник, наркоман, сумасшедший.

– А-а…

– А еще – гениальный врач, спасавший жизни, дьявольски умный, хотя и жесткий человек. Вот и поди разберись.

Тим, разумеется, опять завис, обдумывая сказанное. Но Макс не собирался расшатывать мальчишке мозг еще и этим.

– Не напрягайся, – посоветовал он Тиму. – Это как-нибудь в другой раз. Чтобы тебе было понятнее, жила в самом начале аж двадцатого века такая великая женщина – Васса Железнова. (Во избежание закипания разума, он не стал говорить Тиму, что это литературный персонаж) Так вот, она владела фабриками, пароходами… Знаешь что такое пароход? Ну, слава богу. В общем, была весьма успешным предпринимателем. И вот она как-то спросила у своего внука – совсем мелкого пацана: «Чей это пароход?». Ну, внук и ответил: «Наш». На что бабушка ему сказала: «Надо говорить «Мой». «Наш» – это все равно что ничей».

– Не понял, – просто признался Тим.

Макс вздохнул.

– Всю историю человечества людей сгоняли в кучу. То в народ, то в сообщество, то еще куда. Каждым движением убеждали, что мы – социум, что мы должны быть все вместе. И людям это было удобно. Знаешь почему?

– Да, я читал. В социуме легче выживать и развиваться. Даже животные собираются в стаи для этого.

– Выживать – да, – согласился с ним Макс. – Но жить и развиваться… Большой вопрос. Стая не любит, когда кто из нее выделяется. Так что Алана Рэя в средние века, например, может и не спалили бы на костре, но уж точно определили в кутузку. Как в свое время Бертольда Шварца, Ломоносова… Да каких только гениев не тащили в кутузку. Сократа вон антидопингом напоили.

– А тебя? – спросил Тим. – Тебя бы тоже?

– Меня хрен поймаешь, – усмехнулся Макс. – Я спрятанный. Но сейчас не об этом. Люди собирались в социумы не только для выживания. А со временем – не столько для этого. Со временем… Все как-то изменилось. Дело в том, что толпа ни за что не отвечает. Даже за то что с ней происходит. А безответственность – это такой наркотик… Вот я и подумал когда-то – а может, надо поменьше этих самых «нас»? Я готов отвечать за свои поступки и действия. Я готов принимать решения для себя и нести за них ответственность. Но отвечать за то что кто-то где-то поубивал миллионы человек… При чем тут ты или я? И с какой стати какие-то мы – все люди – должны отвечать за поступки немногих маньяков? Только если они согласились встать под знамена этого маньяка и убивать собственными руками… Но это опять только личное решение. Да и нет никакого бога. В смысле, то ли он есть, то ли нет, то ли вообще непонятно что подразумевается под этим термином. Но как удобно принять за постулат, что есть некая высшая сила, которая распоряжается твоей жизнью… А стало быть, ты ни за что не отвечаешь. Бог все разрулит. Нет уж. Пароход не «наш» – «мой». А это, в первую очередь ответственность и принятие решений. Так что, если ты лично не сбрасывал бомбу на Хиросиму и если твоя фамилия не Гитлер, или Геббельс – можешь расслабиться.

– Ты меня запутал, – признался Тим, и совсем непонятно было, расстроен он этим фактом, или наоборот.

– Это потому что ты полез в области в которых практически невозможно разобраться, – успокоил его Макс. – Не пытайся мыслить шаблонно. Всегда есть нюансы и варианты. Не пользуйся чугунными фразами других людей, которых кто-то там объявил мудрецами. Чушь это все. Не напрягайся так. И вообще, пошли прогуляемся.

Тим с готовностью поднялся. С каждым днем это получалось у него все легче и легче. Но все равно левой рукой мальчишка подхватил канадку и навалился… А в правой продолжал держать гитару. В последнее время он только так и передвигался по миру. Выглядело комично и как-то грациозно одновременно, но ведь подростки, по большей части, только так и выглядят, разве нет? Макс усмехнулся, и вышел из комнаты.

Море сегодня было каким-то неприветливым. Холодным, свинцовым. Хотя, ветер с него дул легкий и достаточно теплый. Не грозивший простудой и нытьем стремительно заживающей ноги мальчишки. Макс плюхнулся на пляж. Тим попрыгал на одной ноге, но вполне спокойно смог усесться рядом. И опять его пальцы принялись мучить гитару.

– Расскажи как все было, – попросил вдруг мальчишка. – Ну, Верхние, Нижние. Как все началось?

– Я выгляжу настолько старым, что ты допускаешь, будто я был свидетелем? – пошутил Макс.

– Нет, конечно, – нисколько не смутился Тим. – И в школе нам рассказывали… Но… В школе не интересно, а когда говоришь ты…

Макс вздохнул. Это «Когда говоришь ты…». Для кого-то такое признание – золото. Помнится, царю Мидасу⁷⁵ золото поперек горла вставало.

21.

Когда все это началось. Были, разумеется, официальные хроники, были точные даты, но это все было как-то… не притянуто за уши, нет, а как будто… Хотелось задать вопрос: ну и что? С историей так всегда – будто смотришь со стороны. Где-то там неприлично много лет назад Атилла, пройдясь тайфуном по Европе, вырезал кучу народу. Где-то Наполеон затеял завоевать и объединить все ту же Европу, но с дуру решил, что такое прокатит с Россией. Где-то нацистские танки ровняли с землей и сжигали все и вся… Концлагеря, газовые камеры, миллионы погибших. Все это, наверное, было очень страшно. Но чем дальше по времени – тем больше в теории. А теория – штука такая. Что такое боль в теории? Смерть в теории? Мы об этом знаем, но, судя по систематичности подобных событий, ничему не учимся и ни черта не понимаем. Или как с нулевым пациентом какой-нибудь болезни от которой вымерла большая часть человечества. Вот есть он – этот нулевой пациент – вот, может быть, даже он помер первым… Ну и что? Его имя, его биография – они что, имеют какое-то значение? То есть, для истории это, может быть, и важно. Ну, если хоть кто-то выжил и ему придет в голову писать историю. Но чтобы писать такое, нужно понять. Мы понимаем почему Наполеон затеял воевать Европу. Понимаем как чума косила людей в раннем средневековье. А тут как раз было непонятно – ни тогда, ни сейчас.

С одной стороны, если разобраться, изменилось совсем немногое. С другой – изменилось все. Кому как смотрится. Но главным изменением (даже если не все это понимали) оказалось то, что человек больше не считался самым опасным, могущественным и дурным зверем во Вселенной. И вот это казалось фундаментальным.

Поразительно то, что за столько лет люди так ничего толком и не узнали, и нынешнее их понимание произошедшего и продолжающего происходить почти не отличалось от того, которое было в самом начале.

Разумеется, была были гипотезы. Взаимоисключающие гипотезы. Были споры до хрипоты. Были доводы и аргументы напрочь исключающие друг друга, и все равно ни черта не объясняющие. Как с богом. Только вот бога выдумали сами люди, и тут можно было плясать как душе угодно – верю и все. И хоть мне кол на голове теши. Богу можно приписывать свойства, какие хочется, придумывать какие удобнее правила поведения… А с нашествием… Перефразируя хрестоматийное – реальность, существующая помимо нашего желания.

Говорят, первыми появились Нижние. Сложно опровергнуть. Да и какая разница? Информация была засекречена. Недолго. Поскольку трудно держать засекреченным нечто настолько сумбурное на протяжении длительного времени. Тем более, что сам ничего из засекреченного не понимаешь. Получается, для тебя это такой же секрет, как для тех от кого ты это пытаешься спрятать. А поскольку спрятать все равно невозможно – смысл теряется.

Странным было то, что первый Нижний появился на нефтяной платформе в Тихом океане. Будто то ли промахнулся с местом высадки, то ли ему вообще было плевать где появиться. Это было непонятно, а сам загадочный визитер выглядел настолько нелепо посреди суровых нефтяников, что персонал платформы сперва даже не знал как реагировать. На вопрос «Мужик, ты откуда вообще тут взялся?», Нижний ответил тем, что вышвырнул вопрошающего в океан. Набежали люди, поначалу не знали даже как подступиться к этому угрюмому мужику с опасными желтыми глазами и немеряной физической силой, но потом все-таки бросились его вязать… Те, кто бросился вязать, тут же на месте обуглились до хрустящей корочки. Остальных Нижний перебил играючи, и немногие относительно уцелевшие утверждали, что он словно испытывал от этого удовольствие. Некоторые говорили, что он вроде как то ли довольно рычал, то ли еще что. А потом кто-то выскочил с дробовиком, попытался пристрелить это чудовище. Выстрел чудовищу не повредил, разумеется, но изрядно его разозлил. В итоге нефтяная платформа взорвалась. Почему? Выжившие сквозь ожоги утверждали, что у рассвирепевшего чудища жар вырывался прямо из ладоней от чего плавился металл, и на нефтяной платформе… В общем, сюжет для голливудского блокбастера.

Много позже выяснилось, что это вообще особенность Нижних – злиться, беситься, либо наоборот получать удовольствие от убийства и разрушения. Ну и поджигать. Пирокинез. Просить у них прикурить явно не следовало. Они чаще возникали по одному, но могли объявиться и по несколько. И вот тогда начиналось светопреставление.

Верхние напротив, всегда были невозмутимы и вообще часто производили впечатление… не неживых, нет, но как будто отвлеченных, размышляющих о чем-то своем. Как какой-нибудь поэт в процессе сочинения стихов поигрывающий гранатой. Они очень редко показывали какие-то эмоции, но были явно намного опаснее. И убивали они не со сладострастием, как Нижние, но намного страшнее и… глобальнее, что ли. Как правило, Верхний просто двигался словно по своим делам, но люди уже успели познакомиться с Нижними, и совершенно справедливо научились не ожидать ничего хорошего от таинственных пришельцев. Даже если они и не были желтоглазыми и не пыхали огнем во все стороны. Верхние, как достаточно быстро выяснилось, были окружены неким подобием силового поля, и любое прикосновение к нему не сулило прикасающемуся ничего хорошего. У некоторых даже взрывались внутренние органы. Буквально. Однажды Верхний, в ответ на открытый по нему полицейскими огонь, обрушил на этих полицейских часть здания, похоронив под обломками и полицейских, и всех прочих, кто был внутри или имел несчастье оказаться поблизости. Как он это сделал? Никто не понимал. Как Нижние пыхали огнем из рук? Вот так же. На сохранившихся видеозаписях было отчетливо видно, как Верхний поворачивается в сторону палящих по нему полицейских, хмурит брови, а потом совершает что-то вроде очень медленного, но очень могучего прыжка на высоту четвертого этажа, и этак небрежно, одной рукой тянет стену на себя, как шкаф роняет… Жуть.

В их появлениях не было никакой системы, никто так и не смог объяснить откуда они приходили и куда девались потом. Но главное – зачем они приходили. С ними пытались вступить в контакт, поговорить. На это Верхние могли отреагировать по-разному. В основном – игнорировали, а если контактер настаивал… Нижние однозначно убивали.

Несколько раз их пытались атаковать – сперва просто полицейские (с известным результатом), потом полицейский спецназ (с тем же результатом), потом… Нет, можно было бы, конечно, подтянуть танки, ракетные установки… если бы только заранее знать где на этот раз появятся загадочные визитеры. Даже дежурившие вертолеты не успевали прибыть на место очередного пришествия. Поначалу. Потом один вертолет успел. И Верхний (на этот раз был Верхний) все тем же неимоверным прыжком поднялся в воздух и протаранил собственным телом вертолет. То есть вот просто прошел сквозь него. Не меняя выражения лица. Был взрыв. И все. Со временем выяснилось, что Верхние получают особое удовольствие (видимо) возникая где-то высоко в небе и врубаясь всем телом в пролетающий пассажирский лайнер. Вертолеты использовать перестали.

Позже случаи таких вот вооруженных столкновений участились, но… Даже если получалось поразить цель – цель, в итоге, исчезала. И никто не мог сказать – она была уничтожена, или просто телепортировалась, скажем, в ту реальность откуда прибыла?

Удивительным казалось и то, что они были, в общем-то, изрядно похожи. Высокий рост, какая-нибудь долгополая хламида – то ли глухое, облегающее могучую фигуру пальто, то ли плащ, то ли некая фэшон-сутана. Нижние выглядели более эмоциональными и небрежными, но и те и другие производили впечатление то ли представителей некой одной цивилизации, или даже враждующих, но очень похожих армий. Просто как люди ярко-разных национальностей, что ли?

И это при том, что друг друга они явно недолюбливали. Случалось так, что Верхние и Нижние объявлялись в одной точке пространства, и между ними происходило что-то вроде конфликта в котором Верхний неизменно одерживал верх. Независимо от количества участников шоу (Верхние всегда появлялись в одиночку).

Откуда взялись эти странные названия – Верхние, Нижние? Оттуда же откуда брались все названия в ту эпоху. Из сети. Говорят, сперва какой-то журналист, увидав у одного из Верхних некое странное призрачное, едва заметное свечение за спиной, поспешил сравнить его с крыльями, а самого Верхнего с ангелом. Напрашивался логический вывод, что Нижние были демонами. Ну, раз огнем пуляют. Это звучало настолько пошло и глупо, что прижилось. То есть, не прижилось в той идиотской формулировке, но как-то так пошло, что раз ангелы – то сверху, а демоны – снизу. В общем, считалось, что народ в сети так и стал их звать – Верхние и Нижние.

Они появлялись, устраивали бардак и исчезали. Где угодно, когда угодно. Было непонятно кто они такие. Было непонятно чего они хотят и хотят ли чего-то вообще. Невозможно было спрогнозировать их появления и хоть как-то подготовиться, а попытки сотворить некую всеобщую готовность, разумеется, не могли увенчаться никаким внятным успехом. Армейские патрули на улицах? На всех улицах всех городов? Вы шутите? На каждом перекрестке, в каждой подворотне? Только один раз Нижний (явно совершенно случайно) попал в такую ловушку. Результатом стала гибель элитного отряда и самовоспламенение Нижнего, которое могло трактоваться как угодно.

Странным было и то, что ни их появление, ни исчезновение ни разу не попало в объективы многочисленных камер наблюдения. Учиненный беспорядок – пожалуйста, но вот сам приход… Можно было, разумеется, предположить, что они как-то то ли чуют эти камеры, то ли самим своим присутствием выводят их из строя… Но как быть с тем, что не было ни одного очевидца? Как они приходили? Как исчезали? Мозг случайных прохожих они тоже были способны замкнуть? Хотя, почему бы и нет? Когда ничего не понимаешь – начинаешь верить в поганое волшебство, во что угодно.

Сперва люди отнеслись к этому просто как к некой террористической угрозе очень странного свойства. Но потом…

Тогдашний мир – обычный человеческий мир – был устроен по определенным законам. Как всегда – структура бытия, некий уклад собирается по кирпичикам, по сегментам. На все нужно время, но одно неизбежно подстраивается к другому, потом придумывается третье. Так много всего. Чьи-то гениальные изобретения, чьи-то политические амбиции, чьи-то финансовые интересы, сытая самоуверенность большинства в том, что ничего плохого не произойдет, стремительное привыкание людей к комфорту и доступности информации… И вот… Очень сложно сохранять статус-кво в мире в котором в любой момент может появиться некто неуязвимый и агрессивный, с непонятной мотивацией, но обладающий совершенно фантастическими возможностями. Да и раздолбать не непонятной и неведомой причине любой уклад к чертовой матери.