Хай-тек господень (Не киберпанк, не пост-апокалипсис, не антиутопия… и совсем не про супергероев)

Но сколько бы он ни старался, так и не смог понять и вспомнить. Наоборот. Все как будто уплывало.

10.

Алан Рэй прокручивал все это уже в двадцатый раз. И, несмотря на это, он все еще никак не мог не поверить даже, а осознать происходящее. Итак, снова по порядку. Хронология. Конвой выехал с разрушенной автолаборатории, и преодолел несколько десятков километров по буферной зоне вполне себе спокойно. Ни мародеров, ни сталкеров не заметили, напасть никто не пытался. Что, собственно, было понятно, поскольку и сталкеры, и мародеры не были полными идиотами, чтобы нападать на конвой Корпорации. Оставалось несколько километров до блок-поста, и тут…

Как-то все это не вязалось. Цепь событий и появлений, каждое из которых в отдельности заслуживало отдельного внимания, и считалось если и не аномалией, то точно из ряда вон, и тут – на тебе все вместе. Вырубилась бортовая электроника и пропала Сеть. Альфа утверждала, что такое невозможно без ее участия. Это Алан Рэй, допустим, знал и без нее. Он сам создавал Альфу, сам улучшал ее, предоставлял новые возможности, учил писать новые алгоритмы, встраивал защитные механизмы… И это продолжалось десятилетиями, пока он не сделал ее чем-то самым могущественным на Земле… Но Сеть же упала! На отдельно взятом пятачке пространства. Без никаких глушилок сигнала и прочего. Буквально без вмешательства извне – просто отрубилась, хотя это и было нереально. Альфа утверждала, что такое возможно было проделать только если бы – в теории – существовал некий второй искусственный интеллект с такими же возможностями как у нее. Но даже если он (в теории) существовал – как это сама Альфа ухитрилась не заметить его присутствия в этой Вселенной и проморгать его проявления, которые однозначно должны были бросаться в глаза? Значит, враждебный ИИ невозможен. Да и откуда ему взяться? В современном мире, знаете ли, другие приоритеты. Тогда кто? Нижние? Ну, что ж, это вполне вероятно. Кем бы они ни были, среди рабочей версии рассматривалась гипотеза о том, что и они, и Верхние – представители некой сверхцивилизации, которая… что? В их действиях никогда не прослеживалось никакой организации. Да, их возможности поражали, но они всегда вели себя как стихийное бедствие, как дебилы со сверхспособностями, как какой-нибудь уболтанный доктором Лектером Супермен, а не как представители некой разумной организованной силы.

Но Нижний-то там появился!

Хорошо, допустим, это все происки Нижних, в распоряжении у которых есть что-то вроде какого-нибудь там запредельного ИИ, все это и спланировали, и попытались провернуть… Но каково место в этой схеме Призрака?

Господи, да вообще, что это за Призрак такой? Разумеется, Алан Рэй, сколько бы он ни утверждал на людях обратное, знал, что и Призрак, и Палач существуют. О них просто как-то не принято было говорить в приличном обществе. Например, при заседании правительства тут, за Стеной. Алан, правда, относился к этому правительству, ко всем этим играм в некое подобие политики прошлых времен с определенным брезгливым равнодушием… Но людям это было нужно. Людям нужно было, несмотря ни на что, спустя десятилетия продолжать обманывать себя что вот есть некие мудрые правители, которые о них позаботятся. Религия своего рода. И по эту сторону Стены, и по ту. Зачем на той стороне мэр, если в реальности всем заправляет Большой Фил? Для декорации. Ритуал, традиция…

Елки, а может, стоило бы сотрудничать с этим самым Большим Филом напрямую? Когда-то Алана Рэя забавлял этот глыбообразный пережиток то ли времен Сухого Закона, то ли комиксов… Он даже прозвал Большого Фила Уилсоном Фиском (уж очень был похож во всех смыслах). Но кто мог оценить подобное в наше время?

Ладно, это все философия.

Итак, Нижний, воспользовавшись непонятно какими возможностями, вырубил конвой. Тогда почему первым на месте появился Призрак? Алан Рэй очень хотел, но, на протяжении всех этих лет так и не смог понять что же из себя представляет этот Призрак. По поводу Верхних, Нижних, Палача были хотя бы предположения. По поводу Призрака – ничего. Известно было только, что впервые он появился всего несколько лет назад. Но ни манера поведения, ни логика его поступков не позволяли хотя бы предположить что это за тварь.

А главное – вся эта возня… из-за чего? Из-за черного ящика с удаленной уничтоженной автолаборатории? Ну, положим, сам Алан Рэй знал – вернее, почти знал – что на этом черном ящике. Даже Нижние, при куче определенных допущений, могли предполагать. Но откуда об этом знал Призрак? Боже, какой бред! Чтобы думать о том откуда кто-то что-то знает, надо сперва понять кто этот «кто-то» такой. Откуда что-то известно непонятно кому?

Разумеется, можно было строить гипотезы. Можно было строить кучу гипотез, и чем меньше было информации, тем лучезарнее и разнообразнее. Однако, Алан Рэй не был любителем подобного анализа. Это вообще уже не анализ – это мастурбация какая-то. Он никогда не был ученым-фантазером, мечтателем. Даже в те запредельно далекие времена, когда патентовал свой первый смартком и первое поколение позитивных батарей. Он не умел изобретать ради самого изобретения. И всегда завидовал ученым, которые стремились что-то понять, постичь, изучить, предполагать… просто так. Именно такие, как он считал, двигали вперед цивилизацию. Сам Алан Рэй был для этого слишком… конкретен… практичен. Они изобретали чтобы изобрести. Он – чтобы работало. Чтобы продавалось. Чтобы создать новый формат бытия, если угодно. Как в свое время делал Стив Джобс. Когда-то давно некто научил его очень тонко чувствовать реальность, накрепко приклеил к этой самой реальности его, Алана, психику. Теперь не оторвать. Остается только завидовать фантазерам, живущим в стране розовых пони. Счастливчики. Или просто лохи?

– Альфа, – позвал Алан Рэй.

– Да, босс, – откликнулся знакомый ласковый голос.

– Данные на черном ящике из лаборатории были сильно повреждены?

– Об этом сложно судить. На момент, когда ящик находился в машине конвоя, я смогла только отсканировать целостность оболочки.

– И скопировать, или просто проверить данные было невозможно, – вздохнул Алан Рэй.

– Да, – согласилась Альфа. – Протокол безопасности. При попытке внешнего сканирования без прямого физического доступа с авторизацией, данные уничтожаются.

Разумеется, Алан Рэй все это и сам знал. Более того – он сам учил Альфу когда-то писать протоколы безопасности. И почему сейчас его это не радовало?

– Этот черный ящик возможно взломать? – спросил Рэй.

– Сложно сказать, босс. Все зависит от технических возможностей злоумышленников. Я бы предположила, что это крайне маловероятно.

– Насколько?

– В районе тринадцати процентов. Для более точного прогноза недостаточно данных.

– Черт, много, – расстроился Алан Рэй.

– Удивляет другое, босс.

– Что именно?

– Что такого злоумышленники – кем бы они ни были – хотят получить от этой информации? Откуда они вообще узнали о ее существовании и зачем она им?

Обо всем этом Алан Рэй уже столько раз думал… Ответ он смог придумать только один.

– Я так полагаю, это просто какая-то дурацкая ошибка. Кто бы они ни были, они охотились за чем-то другим.

– Полностью с вами согласна, босс. Правда, масштабы этой охоты и количество участников несколько поражают. Для простой ошибки выглядит несколько тяжеловесно.

– Да, – кивнул Алан Рэй. – И мне даже страшно предположить что им требовалось на самом деле. Секрет вечной молодости? Оружие массового поражения?

– Вряд ли.

– Это уж наверняка. Надо бы вплотную заняться этим Призраком.

– Мы уже пытались, босс, – напомнила Альфа.

– Да, я помню. Может, попытаться изменить критерии? Создать новый алгоритм? Может, мы задаем неправильные вопросы?

– Он нелогичен, – возразила Альфа. – Либо мы не понимаем его логики.

– Да, вариантов море, – вздохнул Алан Рэй. – Может, он мыслит не так как мы…

– Или вовсе не мыслит, – предположила Альфа.

– Что?

– Ну, у нас же нет доказательств, что Палач, например, мыслит.

– И это тоже, – согласился Алан Рэй, сам не понимая с чем соглашается. – Знаешь что… Вызывай-ка Охотника.

– Уже.

– Ну ты шустра, – усмехнулся Алан Рэй.

– Ваша потребность прибегнуть к помощи Охотника была ожидаема.

– Я стал настолько предсказуем?

– Очевидно, только для меня, – равнодушно проговорила Альфа. – Мы с вами давно работаем в команде. Вряд ли кто-то еще знает вас лучше. И вряд ли кто-то способен лучше понять меня.

Это что, был такой полупоклон в его сторону, чтобы он не сильно расстраивался из-за собственной предсказуемости? Альфа научилась щадить его чувства? Этого еще не хватало. Если их начнет щадить она… Откуда тогда ему вообще получать достоверную информацию? У Альфы, конечно, был доступ к громадной базе данных по психологии. И разумеется, все эти годы она за ним наблюдала, отслеживала реакции, предпочтения, делала выводы. И это, наверное, было хорошо… пока эти самые знания не начинает применять на тебе бездушная, но очень умная машина. Тогда становится неуютно. А если бы это был человек, стало бы уютнее? Вот и поди разберись, что такое семейная жизнь.

Охотник, разумеется, жил за Стеной, и сам Алан Рэй, разумеется, никогда с ним не встречался. Корпорация поставляла Охотнику оборудование и амуницию, платила изрядное жалование, но не более того. Кто находится по ту сторону Стены там и остается. Почти всегда. Сегрегация? А почему нет? Сегрегация была всегда. Что бы там ни говорили всякие борцы за свободу и равноправие из сытого благополучного прошлого. Просто люди вечно подбирали не те критерии. Делить по национальности, цвету кожи… Какая глупость. Может, потому цивилизация и развивалась так медленно? Не бывает черных, белых, желтых. Не имеет никакого значения – еврей, эскимос, папуас. Бывают люди глупые, талантливые, сильные. Бывают люди упорные и стремящиеся. А бывают безмозглые, ленивые, безответственные… Или, например, те, кто живет по ту и по эту сторону Стены.

– Здравствуйте, босс, – раздался голос Охотника.

– Я хочу, чтобы вы занялись Призраком, – с трудом выдавив из себя эту фразу сказал Алан Рэй.

Охотник промолчал. Может, он там кивнул, может, просто ждал продолжения. Вряд ли кивнул. Охотник не любил пользоваться видеосвязью. Но, насколько было известно Алану Рэю, обладал изрядным самоконтролем. Так что бессмысленные жесты – это не про него. Но Алан Рэй все-таки ждал некой реакции.

– Что именно вы имеете в виду? – спросил Охотник.

– Я хочу понять что он такое. Хочу понять чем он руководствуется, чего хочет, к чему стремится. Мне нужна информация. И расклад таков, что вам ее добыть сподручнее всего. Хоть какую-то информацию.

– Кроме того, что он оторвал голову Палачу и ограбил ваш конвой? – спросил Охотник.

– И убил Нижнего, – напомнил Алан Рэй.

– Это недоказуемо, – напомнил Охотник. – А Палач вернется, вы же понимаете.

– Понимаю, – заверил его Алан Рэй. – Но черт возьми, мы знаем даже о Палаче, о Верхних и Нижних намного больше, чем об этом безликом мерзавце.

– Ничего мы не знаем, – равнодушно возразил Охотник. – Просто мы их видим чаще, чем Призрака. Чаще о них слышим. Дольше знакомы, так сказать. Мы строим предположения исходя из той скудной информации, что имеем. А о нем информации нет вообще.

С этим спорить было трудно.

– Вот мне и нужна эта самая информация, – проговорил Алан Рэй. – Любая. Вплоть до фантастической.

– Скорее всего, только такая и будет, – заверил его Охотник. – Оплата стандартная?

– Зависит от результата.

– Сеть? Амуниция? Оборудование?

– В вашем распоряжении.

– До связи, босс, – сказал Охотник и отключился.

11.

Елена опять пыталась разобраться в своих чувствах, и у нее опять не получалось. Как всегда. Любила ли она его? А он ее? Кто-то скажет, что вопрос очень сложный. Кто-то – что наоборот простой. Она считала, что он просто глупый. И на него никогда нет однозначного ответа, кроме, разве что, сиюминутного, эмоционального, а это не в счет. Наверное, любила. И это «наверное» все портило. Когда-то он ее спас. Ничего сверхъестественного – обычные бандиты. Но Макс разобрался с ними с пугающей легкостью. Тоже банальщина из прошлого. Благородный рыцарь спасает прекрасную даму, потом женится на ней, и они живут долго и счастливо. Пока благородный рыцарь не превращается в пузатого пьяницу, а прекрасная принцесса – в толстозадую сварливую старуху. Посыл из сказки в реальность. Макс был слишком практичен, слишком саркастичен, слишком… Всего слишком. Он способен был все на свете высмеять, все объявить несерьезным. Она не была прекрасной дамой – всего лишь напуганной девчонкой. А он – кем угодно, но только не рыцарем. Если бы его обозвали рыцарем, он бы хохотал полчаса, наверное. А если бы поблизости объявился настоящий рыцарь, Макс был над ним издевался и высмеивал, пока рыцарь бы сперва не попытался наказать наглого мерзавца, а, наполучав по рыцарской заднице, не зарезался бы в отчаянии собственным мечом. Как пошутил однажды Макс – самураина позорная.

Но Макс нравился Елене. Все это время. Может, потому, что за все это время не утратил своей загадочности? Два года, а она так ничего о нем и не знала. То есть вот… И это тоже как-то притягивало. Хотя, и выводило из себя время от времени. Макс утверждал, что это все настроение. Биохимия. Если бы люди научились дружить со своей щитовидкой, они сделались бы намного счастливее и спокойнее.

Он был умен, весьма приятен в общении – фантастически приятен, если хотел – с острым, иногда немножечко мрачным, а чаще циничным, чувством юмора. Он был невероятно образован и знал столько всего и в таких областях… Елена даже затруднялась предположить в чем он не разбирается и о чем не осведомлен. Ну, кроме обычного.

Для восторженной девчонки спасенной благородным рыцарем – идеальный набор. Или даже перебор? Но спустя два года, ко всему привыкаешь и взгляды на жизнь меняются. Ей двадцать шесть, ему… Она даже этого не знала. В ответ на такие вопросы он всегда отшучивался и сыпал цитатами. Вроде «Одинокая старость – это пиджак заправленный в брюки»⁴⁸. И пока ничего такого не наблюдается – все в норме.

А еще она знала, что она ему нужна. Откуда? Ну, а зачем они продолжали встречаться все это время? И потом – просто чувствовала. Женщины умеют чувствовать такие вещи. Мужчины… Хотя, Макс, может, и умел.

Из всего этого Елена могла бы сделать вывод, что она его все-таки любит. Только вот «сделать вывод» и «все-таки» к любви опять не подходило. Такие вещи надо чувствовать, даже не понимать. Но в случае с Максом почувствовать что-то однозначно было невозможно. Он ей просто нравился, и она нуждалась в его обществе. Потому что любовь, или не любовь, но никого интереснее в своей жизни она не встречала.

Черт побери, она не знала даже чем он занимается. Макс на эти вопросы отвечал всегда как-то не уклончиво даже, а просто странно. Говорил, что может работать с компьютерами, может копаться в душах человеческих, может мыть золото, а может красть золото. Может то, может се… Набор за эти десять лет постоянно менялся… Она так и не поняла шутит он или нет. И он потрясающе играл на гитаре. Он сам ее принес, и Елена сразу поняла, что гитара непростая, дорогая – очень уж была красивая. Но когда Макс взял ее в руки… Это было как наваждение. Он выбирал какую-то удивительную музыку, которую она раньше никогда не слышала, и исполнял ее как виртуоз. С инструментом в руках он, наверное, мог заменить целый оркестр. Сам Макс называл это фингерстайл. И в такие моменты – да, она его любила. Наверное, потому что любила музыку? Ну и что? Женщины любят поэтов, потому что любят стихи. Любят художников, потому что любят их картины. Где-то – тщеславие и гордость за любимого человека. А где-то – просто восторг от того, что он умеет делать. Макс умел столько всего…

Елена знала, что он не нуждается в деньгах, хотя, одевался он скорее небрежно, чем дорого и никаких дорогих побрякушек или еще чего, обозначающего состоятельность она ни на нем, ни при нем никогда не видела. Впрочем, это было бы как раз нормально. Богатые люди стали одеваться как оборванцы давно – еще до всех нашествий, – и это не удивляло. Макс как-то рассказывал ей о большом рок-н-ролльщике из прошлого, который говорил: «Вы даже не представляете себе как это дорого – выглядеть таким оборванцем»⁴⁹. Сам Алан Рэй, когда еще был молод и люди могли его просто увидеть, щеголял в толстовке и джинсах. Но Макс не производил впечатления богатого или наоборот бедного человека. Он относился к таким вещам как… Если что-то нужно – у него это было. Как-то так.

Вопрос был только в том как быть, если нужно то, что не купить за деньги. Он этими вопросами, кажется, не задавался. Или искал какие-то решения за пределами их общения.

Иногда Макс приходил и оставался у нее на несколько дней. И снова уходил в никуда. Иногда появлялся вечером. Она даже не знала где он на самом деле живет. Десять лет. Более чем странные отношения, правда?

Но самое ужасное, сама того не понимая, она к этому привыкла. И обычные отношения с обычными мужчинами казались ей невыносимо скучными, унылыми. Макс, кажется, очень высоко поднял планку ее запросов. И ей, как и всякой женщине, было страшно, что это когда-нибудь кончится. Не болезненным разрывом, не скандалами, не взаимными упреками – просто кончится. Как будто ничего и не было. Или не имело значения. Кончится ничем. А с другой стороны – что значит «ничем»? А чем все это должно было кончится? Семьей? Замужеством? Ей этого хотелось? Честно сказать, она и сама уже этого не знала.

И вот вдруг сегодня он спросил у нее про детей. Она даже растерялась от этого вопроса. Хотела ли она когда-нибудь иметь детей?

Вообще-то, такие вопросы женщина должна задавать мужчине. И если такой вопрос прозвучал, это означало, что задавать подобные вопросы… не поздно, конечно, но ответ должен быть только один. А тут он сам спросил.

– Не знаю, – ответила Елена, и положила голову ему на плечо. – А ты?

– Понятия не имею, – сказал он. – До меня вдруг дошло, что в моей жизни чего только не было, но подобного опыта…

Она не ослышалась? Он так и выразился – «Подобного опыта»?

– Ты был бы хорошим отцом, – заверила его она.

– С чего это ты взяла? – удивился Макс.

– Ну… ты умный, – начала перечислять Елена. – Ты так много знаешь – всегда можешь чему-то научить. И ты терпеливый. И сильный. Если мальчик, ты мог бы его научить быть настоящим мужчиной.

Он вздохнул. Потом долго молчал. А потом спросил:

– Слушай, сколько раз это слышал, никак не возьму в толк, что это за хрень – быть настоящим мужчиной?

Она отвесила ему легкий нежный подзатыльник и сказала:

– Все ты знаешь.

– Ты так думаешь? – усмехнулся он. – Ну ладно.

Они еще какое-то время помолчали, а потом он снова спросил:

– Умный? Каждый человек может быть умен в какой-то одной области и оказаться совершенным придурком в другой. Это вранье, что талантливые люди талантливы во всем. И потом… Все, что ты описала, это какие-то совсем не отцовские качества.

– То есть, ты не хотел бы быть отцом?

– Как можно хотеть того, чего не понимаешь? У меня появилось подозрение, что, помимо всего прочего, в этой жизни очень редко встречаются две вещи – благодарные дети и родители, которые не накосячили.

– Ты так думаешь?

Елена с трудом понимала о чем он говорит и к чему вообще затеял этот разговор. Сама она выросла в приюте – ее родители погибли во время большой аварии, когда над старыми коммуникациями рухнуло сразу несколько домов. Корпорация не позволяла там селиться, но в Городе тогда не у всех была возможность жить в приличных квартирах. А там… В общем, все рухнуло. Как сама она осталась жива? Случайность? Спасатели Корпорации вытащили ее из под обломков и отправили в приют. Простая история. Хотела ли она иметь детей? Чтобы потом, если с ней что-то случится?.. А в этом мире постоянно что-то случается.

– Ты никогда не слышала о Гомере Симпсоне? – спросил вдруг Макс.

– Нет. А кто это?

– О-о! – весело проговорил он. – Это был эпический персонаж. Так просто и не описать. Так вот, он однажды сказал великую фразу. Вообще-то он много чего умного сказал. Хотя, сам умом и не блистал.

– Как это? – не поняла Елена.

– Долго объяснять. Как-нибудь попробую тебя пристрастить к старой культуре. Так вот, сперва он сообщил: «Дети – наше будущее, если мы их не остановим».

Елена сперва не поняла сказанного, но через секунду прыснула.

– Вот-вот, – согласился с ней Макс. – Гомер – он такой. Символ далекой эпохи. А потом он же одарил нас великой фразой: «Воспитание. Что ни делай – в итоге всегда окажешься прав».

Елена перестала смеяться и серьезно посмотрела на Макса. В комнате было темно, и ничего толком разглядеть она не могла. Появилось даже желание зажечь свет, чтобы увидеть с каким выражением на лице он произнес эту фразу.

– Это как-то… – пробормотала она.

– Но большинство родителей именно так и думают, – проговорил Макс. – Так себя и ведут. Это их неосознанное модус операнди.

Елена задумалась, а потом не вытерпела, схватила с тумбочки смартком, навела на стену – стена засветилась.

– Гомер Симпсон, – сказала Елена смарткому.

То что она увидела на экране ее, мягко говоря, ошарашило. Это был небрежно нарисованный лысый, толстый, почему-то с желтой кожей человек, в синих джинсах и белой рубахе с коротким рукавом. Выглядел он убого, но и как-то… задорно, что ли. Жизнерадостно.

– Кто это? – растерянно спросила она у Макса.

– Один из знаковых героев старой поп-культуры, – ответил Макс.

– Но это… это персонаж какого-то мультфильма?

– Великого мультфильма. Очень умного и непростого.

– Но… Это же несерьезно.

– Почему? – удивился Макс. – Он говорил иногда очень серьезные вещи. У него у самого было трое детей, и он был совершенно отвратительным отцом.

– Персонаж старого рисованного мультфильма?

– Ага.

В отблеске от изображения Елена смогла, наконец, рассмотреть его лицо. Макс смотрел на стену на которой светился этот самый Гомер Симпсон, с какой-то прямо теплотой и нежностью.

Вот вечно с ним так. Не поймешь – шутит, или всерьез. Персонаж древнего, давно забытого мультфильма. Откуда он его вообще выкопал? Это должна была быть шутка… Но Елена в этом крепко сомневалась.

– Но… При чем тут?..

– А при том, что у меня так не получится, – вздохнул Макс. – Ведь ребенка надо учить что хорошо, а что плохо, что правильно, а что нет… И ведь нужно быть совершенным дебилом, чтобы уверовать, что ты сам это понимаешь.

Елена погасила экран, отложила смартком, и снова пристроила голову на плечо Максу.

– Ты говоришь так, словно у тебя где-то объявился незаконнорожденный сын…

– Почему именно сын? – удивился он.

– Не знаю. Ну, дочь. Неважно.

Макс подумал какое-то время, а потом ответил:

– Ну, нет. Это другое. Знаешь, среди многих моих разнообразных способностей, было что-то вроде некой тяги к… педагогике, что ли. Мне всегда было интересно научить кого-нибудь совсем необычного чему-нибудь совершенно из ряда вон.

– Зачем? – удивился Елена.

– Просто чтобы было интересно, – равнодушно ответил Макс. – И потому что другие научить его этому не могут. А раз они не могут – так получается и вовсе невозможно… ну, если у них вот не получилось – это же не они неумехи. Но… Всегда считал себя человеком практичным и без соплей. Только вот, как выяснилось, есть одна вещь, которой я не умею.

– Какая?

– Даже не знаю как объяснить. Ну вот представь себе – идешь ты по улице, и вдруг кто-то к тебе подскакивает, сует в руки какой-то сверток и убегает. Ты смотришь что там – а там грудной ребенок.

– И… что?

– Вот ты бы смогла положить этот сверток на землю и пойти дальше по своим делам как ни в чем не бывало?

– Думаю, нет.

Макс помолчал какое-то время, а потом вздохнул:

– А я думал, что смогу.

Ей показалось, или он всерьез считал это своей слабостью и недостатком?

– Видишь ли, – продолжал Макс, – если тебя легко загнать в безвыходную ситуацию – тобой легко манипулировать. И вообще, ты становишься чертовски уязвим.

Елена почему-то напряглась под одеялом. Уж непонятно почему.

Макс, кажется, посмотрел на нее с удивлением. И ей почему-то подумалось, что он вполне способен видеть в темноте.

– Ты чего испугалась? – усмехнулся он. – Да нет, ты не поняла. Это я так, теоретически.

Два года. За эти два года она научилась понимать, что никакой внятной информации более от него не получит. Зачем он затеял этот разговор? Какое ему дело как она относится к детям, если не собирается заводить совместных? И этот странный пример про брошенного младенца. Иногда она переставала даже понимать – хороший он человек, или нет. Впрочем, разве бывает однозначный ответ? Все относительно, и зависит только от того как далеко мы готовы зайти на ту или иную сторону. Кто ей это сказал? Ну, разумеется он.