В окрестности дома.
Пионеров как зомби продолжает движение по лесу. Останавливается, услышав голос Наины.
ПИОНЕРОВ. Арина Иосифовна, во всём я виноват. Не уберёг. Они… (икает) … таки отравили нашего Рюрика Феодорыча.
Гостиная зала. Слева на авансцене Ширмадведевицы.
Малютин вытекает из-за ширмы в одних трусах, зажав в руках халат. Четыре женские руки из-за ширмы пытаются его удержать и сдергивают с него трусы.
ШИРМАДВЕДЕВИЦЫ (дуэтом). Куда же ты, прокурорчик. Мы ведь ещё не закончили с канигулусом.
МАЛЮТИН. Отстаньте, мама зовёт.
ШИРМАДВЕДЕВИЦЫ (шепчутся). Проклятье, куда ты дела мою анальную цепочку?
Малютин отбивается, подтягивает трусы, что-то находит в них и, брезгливо морщась, забрасывает за ширму. Крадучись поднимается к себе по лестнице мимо спящей за барной стойкой Неврозовой.
Сцена 9. Баня – раннее утро
Машев скатывается с полки в парилке.
Там остаётся лежать Татьяна.
ТАТЬЯНА. Валя, любимый мой, ты куда.
МАШЕВ. Так ведь мама твоя… Это её голос.
Приподнимается на локте, обнажая голые плечи, смотрит вниз на Машева.
ТАТЬЯНА. Какой голос? Валя, я тебя люблю, ты теперь суженный мой, а остальное не важно.
МАШЕВ. Я пока ещё пресс-секретарь, а не суженный никакой.
ТАТЬЯНА. Валя, не дури. Мама на яхте, а папа… Боже мой, а где папа?
МАШЕВ. Ты что, ничего не помнишь?
ТАТЬЯНА (потягиваясь в неге). Нет, почему же, помню – твои глаза, твои руки. Потом Модест Львович. Мы с ним плывём на лодке. Как волшебно! Потом снова ты. Заходим в огромный дом, там темно, посередине что-то лежит на стульях. Модест Львович говорит, что это труп.
МАШЕВ. Да ты что! И чей же это труп.
ТАТЬЯНА. А…а! Валя, это папин труп! А…а!
Машев бросается к Татьяне, утешает её.
МАШЕВ. Ну вот, снова здорово. Сколько раз тебе говорить, это труп не папин, а папа твой неизвестно где. Его негр унёс. Я сам видел. А вот Модест Львович твой…
ТАТЬЯНА. Он не мой, он наш.
МАШЕВ. Хорошо, наш. Этот наш всё и подстроил, он хотел завалить Александра Силыча – ну не сам, конечно, но я уверен, подстроил всё он, точно, – …а завалил папашу твоего.
ТАТЬЯНА. Как завалил? Ты же только что… А… мамочки!
МАШЕВ. Да успокойся ты. Завалил, но не до конца. Я же тебе говорю, небось сидит твой папочка сейчас где-нибудь в шалаше и чаёк попивает. Ждёт, когда его выкупят.
ТАТЬЯНА. А Александр Силыч?
МАШЕВ. Его ищет.
ТАТЬЯНА. А кто же папу выкупит?
МАШЕВ. Дядя заморский его выкупит вместе с лягушатником и саксом.
ТАТЬЯНА. А Модест Львович?
МАШЕВ. У него бабла не хватит. И вообще он уже наверное на яхте прячется.
ТАТЬЯНА. А мама?
МАШЕВ. Где-то здесь, совсем рядом. Собирайся, надо твоего папу найти.
Сцена 10. Окрестности таинственного грота – раннее утро
Рудак с лопатой притомился бродить по непролазной тайге. Несколько раз начинает копать на удачу. Проходя мимо приметного дерева тычет лопатой у корней. Раздаётся металлический звук. Лицо кладоискателя озаряется радостью.
РУДАК (про себя). Может и соврал губернатор про грот. А золото – вот оно, здесь закопано.
Смахивает листву, землю. Видт железное кольцо. Открывает вход в схрон Фердыщенко. Спускается.
Пыхтя вылезает, выносит на поверхность радиостанцию Фердыщенко, мешок, чем-то набитый. Из мешка достаёт наворованное Фердыщенко с дачи столовое серебро. Озадаченно трёт затылок.
РУДАК. Чёрт те что! Партизанщина какая-то.
Слышит чьи-то шаги. Прячет в кусты мешок и станцию. Сам затаивается.
Гвардин заблудился в ночном лесу и теперь, потеряв целый час, сломя голову бежит к гроту.
Осталось совсем немного, как вдруг он со всего маху проваливается в яму. Сильно ударяется беззащитной головой о землю и теряет сознание.
Из-за дерева выходит довольный Рудак и смотрит на поверженного противника.
РУДАК. Эх, гвардия! Под ноги смотреть надо. Как там в Уставе: всяк солдат смотри брату в запят. Как-то так.
Садится на пень рядом с ямой, развязывает куль, который тащил с собой Гвардин. Он немного радостно возбуждён от как всегда неожиданного для себя самого проявления своей подлой сущности и потому, вопреки обыкновению, размышляет вслух.
РУДАК. Вот как оно вышло-то. Нехорошо, конечно, подло так поступать. Но он первый начал. То меня и Лиса с коробкой из-под Ксерокса арестовал, а сейчас, выкрал Отца родного. Тайно от своих же товарищей, и это накануне выборов…
Достаёт спортивные штаны Рюрика, примеряет на себя, отбрасывает в сторону.
РУДАК (продолжает). …Нет, дружок так дела не делаются. Рюрик Феодорыч, ты нам всем нужон! Особенно молодым и смелым. Время-то какое благодатное! «Ум, честь, совесть» эпохи как корова языком слизала вместе с шестой статьёй конституции. Свобода! Но у власти оказались те, у кого всего этого отродясь не бывало. Нет к тому же у них ни воли, ни силы…
Примеряет фуражку.
РУДАК (продолжает). …Нам за них отдуваться приходится. У нас-то всего этого навалом, и умишком не обделены, как никак завлабы, кандидаты и доктора. Говорят, меня не любят за «цинизм». Согласен, есть немного, но я же романтический циник. Вот, например, как сейчас. Бежал Александр Силыч…
Со дна ямы рычит, приходя в себя, Гвардин.
Рудак заглядывает в яму, продолжает.
РУДАК. … бежал с какой-то радостной вестью к Президенту, а до этого трудился изо всех сил, чтобы эту весть содержанием наполнить. А тут я… и яма, всё это на фоне вековой тайги российского пейзажа. Романтика! И я ведь не просто человека завалил, а генерала ФСО. Что генерала, что генпрокурора – как два пальца…. Так что же за весть такая?
Суёт руку и нос в сумку с ядерным чемоданчиком. Удивлённо присвистывает. Оглядывается, кладет ядерный чемоданчик обратно в сумку. Заворачивает её в гвардинский свёрток.
За Рудаком из укрытия наблюдает вернувшийся к своему схрону Фердыщенко. Он весь мокрый и злой. Видит как Рудак разворачивает какой-то свёрток, очень похожий на тот, где всё его богатство.
Фердыщенко в ярости набрасывается на Рудака, валит его одним ударом. Разворачивает свёрток и столбенеет – перед ним сумка с ядерным чемоданчиком, в ней и сам чемоданчик. Хватает сумку, достаёт из ямы, где без сознания лежит Гвардин, куль с серебром и убегает.
Рудак с окровавленным лицом как раненный красноармеец приподнимается на локте, его замутнённый взгляд провожает лихо удирающего с большим кулём и ядерной сумкой Фердыщенко. В туманной дымке принимает его за Рюрика.
РУДАК. Рюрик Феодорович, куда же вы? Подождите!
Бессильно роняет голову на землю.
От звона серебра и сотрясения земли, произведёнными Фердыщенко, Гвардин приходит в себя. Вылезает из схрона. Рядом лежат: Рудак, разворошённый куль с тряпьём, радиостанция «Телефункен», лопата. Но ядерного чемоданчика след простыл. Бьёт Рудака по щекам.
ГВАРДИН. Твою мать…! Вор, предатель! Рыжий опоссум! Прихватизатор хренов! Говори, куда дел…?
РУДАК (очнувшись). Что? Александр Силыч, вы с ума сошли! Больно же!
ГВАРДИН. Где ядерная сумка, придурок? Где она? Колись гнида лабораторная!
РУДАК. Ах это… Так её Рюрик Феодорыч унёс. Туда…
ГВАРДИН (достаёт «стечкин»). Что! Да как ты смеешь…. Вставай, пошли.
РУДАК. Куда?
ГВАРДИН. На дыбу!
Конец четвёртого действия
Действие V. Арина идёт на помощь
Сцена 1. Яхта - раннее утро
Арина Иосифовна выходит на палубу яхты. В руке у неё ядерный чемоданчик.
АРИНА. Модест Львович, мы таки едем или как?
ЗАТЕЙНИК. Царица, а что воскликнут простые обыватели, если увидят, как вы сходите на берег в таком виде?
АРИНА (кокетливо). Да, эту шляпку мне прислала английская королева. По секрету, Модест Львович, хотя от вас ничего не утаить, Рюрик Феодорыч недавно шапку Мономаха примерил, ну, ту самую из Грановитой. Вы не представляете, как ему идёт!
ЗАТЕЙНИК (в сторону). Воистину, в политике успех приходит к тем, кто умеет грезить сны правителей яснее, чем они сами. Кстати оказался и мажордом Букингемского дворца, у которого я купил эту шляпку за двести фунтов. Боже храни мажордома! На счёт шапки Мономаха надо переговорить с Аксельбергом. Конечно, это не пасхальное яйцо, но… (Арине) позвольте узнать, Ариночка Иосифовночка, а этот ридикюль вам кто презентовал?
АРИНА. Модест Львович, Боря, вам не надоело врать, притворяться. Неужто вам неизвестно, что это такое. Это ядерный чемоданчик.
Затейник нагибается и пристально вглядывается в чемоданчик.
ЗАТЕЙНИК. Чёрт возьми, это действительно он. Но как и зачем…?
АРИНА (игриво). А вот и не скажу. Вы же ничего не рассказываете мне про вашу вчерашнюю экскурсию на берег вместе с Татьяной, да и Валентина я что-то давно не видела. А ведь мы все вместе сюда приплыли. Как там Рюрик Феодорыч поживает…?
Начинает подрыдывать.
…Опять пьяный, снова в стельку, алкоголик несчастный, а ещё президент. Модест Львович, ну что же вы молчите. Это так?
ЗАТЕЙНИК. Собственно, самого Рюрика Феодорыча мне повидать не удалось, но по свидетельству очевидцев…
АРИНА. Как это не удалось? Опять врёте. Как вы мне надоели. Спелись все. И Таню соблазнили в этот вертеп. Валя где-то бегает, небось по какому-нибудь вашему дурацкому заданию.
ЗАТЕЙНИК. Вот тут вы ошибаетесь, мамаша дорогая. С некоторых пор Валентин находится под безграничным влиянием Татьяны Рюриковны, что, впрочем, по моим наблюдениям, имеет неотвратимый обратный эффект.
АРИНА. А вы яснее не можете выражаться, Модест Львович, а то я таки расскажу Александру Силычу, как вы его мажете перед президентом.
ЗАТЕЙНИК. А я думал мы по одну с вами линию фронта. Ну, хорошо, как на духу – я видел, как Валентин упал в объятия Татьяны.
АРИНА. Ах…!
ЗАТЕЙНИК. Правда, в тот момент она находилась в некотором шоке, возможно, это сыграло свою роль, и она его не отвергла. Ведь если посмотреть, так и смотреть-то не на что, есть более достойные кандидатуры.
АРИНА. Это конечно же вы. Я видела, как вы ей кредитку мабетексовскую подсунули.
ЗАТЕЙНИК. Так у вас такая же.
АРИНА. Нет, у неё золотая, я заметила. Уф… Спасибо вам, конечно, но… Ах, какой же вы пройдоха, Модест Львович! Но всё равно, вам должно быть стыдно, ведь вы намного старше Татьяны, женаты и, извините, очень плодовиты.
ЗАТЕЙНИК. Одно, другое и третье не помешает мне составить счастье вашей дочери, будьте уверены.
АРИНА. Но вы же знаете отношение Рюрика Феодорыча к …
ЗАТЕЙНИК. …Продолжайте – к нам, евреям? Вот тут вы заблуждаетесь. Рюрик Феодорыч глубоко русский человек, а у них… русских отношение к евреям я бы назвал отстранённым антисемитизмом. Это когда евреи вообще – враги, а в частности – друзья–товарищи. К тому же я – православный, меня крестил прямо в Думе поп-диссидент Глеб Якунин.
АРИНА. Да, вы правы. Рюрик Феодорыч всегда только хорошее о вас говорит. И Тане, конечно, нужно снова замуж, а то в голове одна политика да пиар какой-то.
ЗАТЕЙНИК. Так что? Будем считать – договорились? Вот, кстати, для вас платиновая карточка. Выборы выиграем, и весь мир у ваших ног. Есть, правда, одно но.
АРИНА. Что такое?
ЗАТЕЙНИК. У Рюрика Феодорыча, извините, каша в голове. То желает идти на выборы, то не желает, то разгоняет парламент, то нет, то увольняет Гвардина, то с ним чуть ли не целуется. Гуся боится как огня с его Новым каналом. Меня в совет безопасности, а Сосковского – начальником предвыборного штаба, и он для него теперь последняя инстанция. Но он же тупой, Ариночка Иосифовночка. Таня должна быть на его месте. Ей легче, чем кому-то другому подойти и поправить папе галстук. А уж какой галстук и каким узлом завязать – это мы с вами должны решать. Вот я о чём.
АРИНА. Так что же нам теперь делать. Вы же знаете характер отца, да и водка эта проклятая. Он же как нажрётся, так хоть всех святых выноси. Я от него поэтому и чемоданчик всегда прятала там, на кухне за коробкой из-под муки.
ЗАТЕЙНИК. Какая прелесть!
АРИНА. Я вам больше скажу. Он когда Исландию проспал … на следующий день проснулся, а Александр Силыч по простоте своей душевной и ляпни, негоже мол так главе великого государства, весь мир теперь смеётся. Так только он ушёл, Рюрик меня заставил чемоданчик принести, инструкцию долго искал, нашёл. Потом глобус стал крутить, ткнул пальцем в эту самую Исландию, чуть дыру в земном шаре не проделал. Вот ты где, говорит. И опять за инструкцию. Я ему: Рюрик Феодорыч, ты что это задумал. А он уже чемоданчик открывает и приговаривает: «А мы её сейчас – раз, и концы в воду. Нет страны – нет проблемы, нет позора».
ЗАТЕЙНИК. Какой кошмар!
АРИНА. Вот тут меня как током ударило – всё, конец света настал. Ну, быстренько Александра Силыча кликнула. Еле отговорили. Так я после этого муляж заказала. Сама догадалась, никто не знает. А вот давеча подумала, как он там без настоящего чемоданчика-то, ведь президент всё-таки, какой никакой. И такая тоска меня взяла. Вот я и решила: в такие критические дни нам надо с ним быть, Модест Львович.
ЗАТЕЙНИК. Так получается, Газпром Степаныч муляж с собой таскал, когда Рюрик Феодорыч в ЦКБ лежал после четвёртого инфаркта.
АРИНА (довольно улыбается). Получается так. Я ему ещё сказала, что бы не ронял ни в коем случае. А он его к груди как младенца. Хе…хе.
ЗАТЕЙНИК. Арина Иосифовна, царица вы наша, едем! Да, чуть не забыл, вы чемоданчик-то в палантин свой норковый заверните, чтобы никто не видел до поры.
Подхватывает Арину под локоток, весело восклицает:
ЗАТЕЙНИК. …Это тройка-семёрка-туз какая-то, графинюшка!
АРИНА (заражаясь его весельем). Вот и Пушкина вспомнил, супостат.
Садятся в лодку.
Сцена 2. Окрестности таинственного грота – раннее утро
Гвардин конвоирует Рудака. Рудак оглядывается, не понимает, куда они направляются. Метрах в ста Гвардин вдруг внезапно останавливается.
РУДАК (начинает волноваться). Чего стоим, кого ждём? И вообще, куда мы всё-таки направляемся. Где Президент, Александр Силыч…?
С подозрением смотрит на Гвардина.
… Он жив?
ГВАРДИН. Живее всех живых. И для вашего сведения – умнее некоторых в тысячу раз. Никто его не похищал. Он сам попросил меня сымитировать похищение. Как Иван Грозный, говорит, покину бояр своих, посмотрю, что они без меня делать будут, как проявятся. И он был прав – уже проявилось. Виктора Пионерова завалили, земля ему пухом…
РУДАК. Да вы что? И за что?
ГВАРДИН. Не знаю, но сам тело видел. Проводил в последний путь.
РУДАК. Не понимаю. Всё очень сложно.
ГВАРДИН. А что тут понимать, Авангард Борисович. Мы с тобой теперь в одной упряжке, поэтому тебе скажу. Да и ты дурака здесь не строй. Речь идёт о преемнике. Отец родной, даже если выборы эти выиграет, до конца срока вряд ли дотянет, а ещё одного импичмента точно не переживёт. Потому вопрос о преемнике и встал во весь рост. Поэтому и захотел Папа выяснить, кто чего стоит.
РУДАК. Так получается, что мы все здесь – претенденты, так сказать? А Фима Эст?
ГВАРДИН (вздыхает). И этот баламут тоже. Так Президент решил.
РУДАК (приосанивается). И я?
ГВАРДИН (совсем загрустил). Теперь и ты, рыжий.
РУДАК. Так вот о чём он в бане пытался сказать. Репетировал, значит.
ГВАРДИН (морщит лоб вспоминая). А бумага была?
РУДАК. Какая бумага? Наш Президент без бумаги всегда правду матку…
ГВАРДИН. Значит не было. Это хорошо…
Вдруг в отчаянии хлопает себя по ляжкам.
… А костюм-то был…!
Бессильно опускается на землю.
… Значит этот гад и бумагу с собой унёс.
РУДАК. Да о чём вы, Александр Силыч?
ГВАРДИН. Всё, нам конец. Он же при мне, перед баней, достал какую-то бумагу. Я ещё обратил внимание – там слово было «Указ». От руки, правда, но всё равно. Это он её вам по памяти читал. Пошутить хотел. И я думал, что шутит. Но шутка-то теперь в костюме, а костюм у вражеского шпиона.
РУДАК. Так это был черновик указа о, прости Господи, передаче власти?
ГВАРДИН. Кому черновик, а кому… Интересно, имя там указано? Если да, то это кто-нибудь из вас… нас. А если нет? То может быть кто угодно! И этот кто-угодно сейчас с ядерным чемоданчиком чёрт знает где. Авангард Борисович, страна в опасности! Надо идти и доложить Президенту.
ЧУБАЙС. Да где же он?
ГВАРДИН. Здесь, совсем рядом, в гроте.
РУДАК (невольно радостно). В каком гроте?
ГВАРДИН. Сам увидишь. Только вот что…
Гвардин придирчиво осматривает Рудака. У того небольшая ссадина на голове, струйка засохшей крови на щеке. Со всей силы бьёт Рудака в глаз. Тот падает и кричит. Гвардин вынимает «стечкин». Рудак в ужасе закрывает рукой голову, пытается отползти на спине. Гвардин протягивает ему пистолет рукоятью вперёд.
ГВАРДИН. Боец Рудак, приказываю выстрелить в меня, чтобы не подумали, что самострел. Я скажу куда. Потом мы вместе явимся перед Президентом израненные и измождённые, из горнила смертельного боя с превосходящими силами противника. Только тогда Папа нам поверит, что это не мы с вами украли чемоданчик и бумагу. Ты понимаешь меня, щенок!
Рудак скулит от страха, но берёт пистолет, пытается прицелиться подбитым глазом. В отчаянии зажмуривает оба и стреляет. Промахивается.
ГВАРДИН. Спокойно, ещё раз. Целься другим зраком, иначе я его сам закрою.
Рудак стреляет в оттянутую Гвардиным складку на боку. Гвардин скрежещет от боли зубами, зажимает рану. Отбирает пистолет, разряжает оставшиеся патроны в окрестные деревья.
ГВАРДИН. Всё пошли.
Сцена 3. Таинственный грот - раннее утро
Рюрик беспокойно слоняется по пространству, шаркает по мощёному досками полу банными тапочками. Время от времени прикладывается к заветной бутылочке «Шаман-Камня».
Останавливается на крышке потайного люка с медным кольцом. В этом месте доски под его весом прогибаются, но он этого не замечает.
Берёт жертвенную лампаду, с тоской оглядывается вокруг: над ним тяжело нависает довольно высокий куполообразный неровный каменный свод, стены по дуге далеко расходятся в стороны, основание их теряется во мраке.
Подносит лампаду к портрету Ухватова. Обращается к нему.
РЮРИК. Думаю, Саша не врал, когда тут на покушение намекал. Подстроено всё значит. Переворот. Они и Витю наверняка пришили, там же в парилке. Но кто конкретно, зачем? Я же вроде давал понять, что не пойду на второй срок. Врал, конечно, да думал так спокойнее будет для семьи. Опять же, сразу все враги повылезали, Сосковские разные, Гуси гадкие и прочие, понимашь. Теперь уж не из пушек… Нужен ядерный чемоданчик. Эх, Саша, Саша.
Слышит за спиной тихое покашливание. Оборачивается. В прежнем углу густой зыбкой тенью появляется Ухватов. Он в телогрейке и в ондатровой шапке.
УХВАТОВ. Ещё раз здравствуй, Рюрик. Ты что здесь рыщешь, как у себя дома.
Рюрик шарахается в сторону, спотыкается о кольцо потайного люка. Ухватов тут же перемещается на его место, пытается незаметно забросать кольцо мусором. Сквозняк делает это за него.
УХВАТОВ. Вот так-то лучше…
Рюрик подозрительно вглядывается в пол.
РЮРИК. Что лучше? Ты зачем здесь… опять.
УХВАТОВ. Зашёл узнать, как ты тут. Слышал, товарища твоего, Витю, архаровцы таки сгубили. Да, разворошил ты осиное гнездо своей стрельбой по Белому дому.
РЮРИК. Опять ты за своё. Ты же знаешь, меня за голую ляжку не возьмёшь…
Встаёт в позу. Торжественно:
…Ты там своим передай, товарищ, мною принято решение – я иду на второй срок. И все бразды остаются у меня. И никакие Сосковские и газпромы не могут мне помешать. Некоторые только подержались за мой ядерный чемоданчик и уже думают, что им всё дозволено. Портретов на улицах понавешали, интриги разводят, партии разные создают. До сих пор я больше о семье думал, чем о стране, это я тебе сейчас как на политбюро говорю.
УХВАТОВ. Ну, ну. Прямо Юлий Цезарь без штанов.
РЮРИК. А ты не смейся. Заело меня, понимашь, что у одних всё, а у меня ничего. Нет, тогда у меня кое-что уже было, ну там – «Москвич», потом «Волга», но когда в первый раз у Меченного дома побывал, всё его великолепие увидел… Ты представляешь, Ухватов, в нищей, разваливающейся на части стране, в самом её сердце – собственный золотой дворец! Вот тогда у меня, товарищ, крыша и поехала. Понял я, что вот в этом-то как раз предела нет, и не будет ни при каких обстоятельствах. Пока в стране есть что продать, будет продано, не продано, так уничтожено, чтобы другому не досталось. И пусть он и не враг вовсе, и председатель Совета народных депутатов, может быть доктор наук и трубку курит, а другой, вице-президент, три раза во имя Родины в плен попадал и «героя» имеет, но он другой и только поэтому – враг. И по нему не грех и из танка с Бородинского моста. Остаётся только семья и…
Бьёт себя в грудь.
… и я.
УХВАТОВ. А страна как же, люди?
РЮРИК. Люди!? А что люди. Люди, это очень важно, но если они не мешают проводить правильную политику. Вот недавно здесь у Брилки в карьере опять попалась дура, настроение мне испортила на весь день. Вот все ей плохо. Чего ей плохо-то?! Когда я вижу, что на базаре и в магазинах все есть. Покупай да ешь. Вон Брилка, какой магазин отгрохал. Обуви завались. Так ведь не идут, дорого им. Вот таких нам не надо. Они мешают мне сосредоточиться, думать. Вот и ты мне мешаешь…
Крестится
…Изыди.
УХВАТОВ. А ты не спеши, Рюрик Феодорыч. Ты тут в своей берлоге совсем озверел. Сегодня какое число – знаешь?
РЮРИК. Вчера было второе.
УХВАТОВ. Очень хорошо. А сегодня, значит, третье июля 1996-го. Понимаешь к чему я клоню. 8 часов утра. А в 20.00 закроют все участки.
РЮРИК (растеряно). Не понимаю.
УХВАТОВ. А что тут понимать. По моим данным, все урны уже опечатаны.
РЮРИК. И…
УХВАТОВ. Всего проголосовало 70506938 граждан.
РЮРИК. Отлично! «Голосуй или проиграешь!» Значит сработало! Ай да Рудак, ай да рыжий.
УХВАТОВ. Ты не торопись радоваться. За товарища Зю отдали свои голоса 35253468 и за тебя столько же.
РЮРИК. Значит всё сначала. На это я не подписывался. Чёрт! Что делать-то. Постой, постой, а почему я ничего обо всём этом не знаю.
УХВАТОВ. А это ты у своих нукеров спроси. Только и они тебе ничего путного не скажут. Ты Брилке бумагу о приватизации карьера и всея приозёрья подписал?
РЮРИК. Кажется, да.
УХВАТОВ. Вот за это дорогой Пётр Николаевич, мужду прочим бывший помощник Угробина…
РЮРИК. Как?
УХВАТОВ. Память у тебя короткая. Сам его в ссылку сюда послал. Так вот оно тут на горе глушилку поставил, так что никакие телефоны, радио и телевизоры не работают. Теперь тебе даже заморский твой друг не поможет. И дорогу перерыл, чтобы вы не сбежали. Это тебе не брилкины тапочки.
РЮРИК. Обложили гады!
УХВАТОВ. Кстати, тот фейерверк, который ты устроил в Приозёрске весь мир переполошил. На-ка вот почитай. А я полетел.
Откуда-то сверху падает стопка иностранных газет.
РЮРИК (заискивающе). Постой. Ты же дух, значит, не совсем коммунист. Ты же знаешь, я вторые выборы не выдержу. Неужели нет никакого выхода.
Внезапно снаружи, совсем рядом раздаются выстрелы, крики. Рюрик бросается в угол, пытается спрятаться.
УХВАТОВ (исчезая). Кажется, пора сматываться. А выход всегда есть, Рюрик. Ты у вогунна своего спроси. Попроси…и. Не унывай, Бори…ис.
Сцена 4. Обкомовская дача - раннее утро
Гостиная дачи.
Неврозова прячет собранные башмаки в чулан.
Присаживается за стойку, вздыхает: она исполнила приказ и теперь загрустила.
Малютин первый спускается к столу.
МАЛЮТИН. Ещё раз доброе утро, красавица. Ваш ночной визит был столь неожиданным, что я не успел подготовиться и не охладил бутылку шампанского. Я только что из ванной – вы заметили? Люблю, знаете ли, с утра контрастный душ, это когда спина холодная, а живот тёплый. Женщины так тоже любят, но наоборот, ха…ха. А вы, девочка моя, как к этому относитесь?
НЕВРОЗОВА. Я заходила, чтобы предупредить – завтрак немного задерживается. Я не знала… Извините меня, пожалуйста.
МАЛЮТИН (поднимает бровь, затем ласково улыбается). А я так и подумал, ведь мы договорились заранее, не так ли?
НЕВРОЗОВА. Да, я помню ваше предложение, но контрастный душ ненавижу.
МАЛЮТИН. Вот как? А я слышал, Анатоль Басетович большой фанат этого дела.
Малютин оглядывает зал, не видит тела Пионерова, вздрагивает. Хватает Неврозову за руку.
МАЛЮТИН. А где…?
Эст выходит на антресоль. Он не видит Неврозову.
ЭСТ. Юрий Ильич, здравствуйте. Вы сегодня у нас за грибного человека? Уже попробовали? Надеюсь, не отравлено.
НЕВРОЗОВА (Малютину возмущённо). Больно, пустите.
ЭСТ (смущённо, но нагло). Ой, доброе утро, Неличка. Это я пошутил нехорошо, но после вчерашнего…! А Анатоль Басетович уже встали?
НЕВРОЗОВА. Я не буду с вами здороваться, вы всегда гадости говорите.
ЭСТ (подходит к столу). Юрий Ильич, кажется, в этом зале чего-то не хватает? Вот здесь, на этом месте сегодня ночью мы оставили нашего бездыханного товарища…
НЕВРОЗОВА. Опять сочиняет. Я в шесть уже была на посту… за стойкой, никого здесь не было.
МАЛЮТИН (раздражённо). Как я не заметил! Вот видите, Неля, одно ваше присутствие… Извините меня, но вчера мы действительно простились здесь с одним из наших товарищей – Пионеровым. Он был в таком ужасном состоянии. Вы к нему заходили?
НЕВРОЗОВА. Нет, дверь была заперта, а постучать я постеснялась.
ЭСТ. Глядите, китель и фуражка пропали.
МАЛЮТИН. И не только они. Я не смог найти левый ботинок, поэтому извините, но сегодня я в тапках.
ЭСТ. А вы сноб, Юрий Ильич. Я тоже в трусах, но это не означает отсутствие у меня брюк. Как показал вчерашний, говоря словами товарища Ежова, следственный эксперимент, здесь может пропасть всё, что угодно. Я ничего такого не заметил, но не удивлюсь, что и мои ботинки сейчас носит какой-то бомж.
Неврозова злорадно улыбается.
ЭСТ (продолжает). Я уверен, что ваш левый ботинок просто закатился под тумбочку, а вы уже готовы уголовное дело открыть. Кстати, хочу вас поздравить… с висяком.
МАЛЮТИН. Это как понимать?
Собакин тихо спускается по лестнице в клетчатом костюме, в галстуке, но тоже в тапочках, поэтому его появление не сразу замечают.
СОБАКИН. А так и понимать, дорогой Юрий Ильич, что жертва теракта исчезла и даже заявления не оставила, главный свидетель, кто первым обнаружил тело, пропал вместе с ним, с телом то есть. Вновь открывшиеся дело о разбавленной водке основывается только на показаниях товарища Ежова, который, извините, конечно, по своему вертухайскому обычаю потребляет только спирт, и ему верить никак нельзя. А поставщик императорского двора сего продукта, наш впечатлительный товарищ Пионеров, тоже не наблюдается. Но это всё мелочи по сравнению с пропажей моего правого ботинка.
ВСЕ КРОМЕ НЕВРОЗОВОЙ (разом). Как и у вас тоже?!
НЕВРОЗОВА. Это вредительство! Анатоль Басетович, вы теперь простудитесь!
ЭСТ. Провокатор Пионеров украл наши ботинки и скрылся.
СОБАКИН. А мотив, Фима? Что руководило этим отморозком, в лучшем и прямом смысле этого слова. Сатрапы с Лубянки и Большой Дмитровки вчера бросили нашего товарища на произвол судьбы. Оставили лежать одного в холоде. Естественно у любого крыша поедет. Вот и мотив – месть.
Спускается с лестницы и встаёт в свою обычную важную позу, высоко задрав подбородок.
СОБАКИН (продолжает). Как жалкий, дикий, мелкий опоссум, он лишает наши лапы, пардон, ноги защиты, тем самым уводит наши мысли далеко от ключевого исторического момента. Как мы теперь пойдём победным маршем в тапочках? Ха…ха…ха. Мы проиграли сражение ещё его не начав, как Наполеон под Бородино и по той же причине. Он действительно провокатор – этот камердинер!
Появляется Ежов, держа наперевес ржавую пилу кусок перил.
ЕЖОВ. Вы, Анатоль Басетович, говорите как всегда пафосно, загадочно и… обидно. Однако, как обычно, вы неправы. Нам он никакой не товарищ, и здесь без обид. К тому же вчера ему было всё равно где лежать, и на то есть свидетель – товарищ генеральный прокурор.
МАЛЮТИН. Ну, я бы не спешил с выводами…, но жалоб от товарища Пионерова не поступало – это факт.
ЕЖОВ. Вот именно. Никакой связи его с ботинками не наблюдаю. Его скорее могло заинтересовать похищение главной улики – вот этого…
Ежов тычет во все стороны грязными уликами.
ЭСТ (обращаясь к Собакину). Учитель, наши вертухаи окончательно вертухнулись.
ЕЖОВ. Молчать, Ефим Амбросьевич, под статью пойдёте за укрывательство! Бежал он от правосудия, господа-товарищи, как подлый трус, но от отпечатков пальцев и от органов ещё никто не убегал. А на счёт ботинок…
Бросает строгий взгляд на Неврозову.
… Я, товарищи, всю ночь глаз не сомкнул – охранял улики. И вот пару часов назад слышу, как ко мне без стука заглядывает…
Берёт Нелю за руку и выводит на свет.
… вот эта дамочка…
СОБАКИН. Неля! Почему ты ничего мне сказала. Как это низко.
МАЛЮТИН. Неля, скажите, что вы просто ошиблись дверью!
ЕЖОВ (продолжает). … и в руках у неё гора обуви, к которой она ловко присовокупила и мой штиблет. Тогда я не задал ей вопрос, так как охранял главную улику. Но сейчас…
Ежов звонко бьёт по полотну пилы и со зловещим видом делает шаг в сторону Неврозовой. Она внезапно вырывается от Малютина и бросается на грудь Собакину.
НЕВРОЗОВА. Анатоль, любимый мой, не виновата я! Мне приказали.
СОБАКИН. (раскидывает руки, как бы защищая девушку). Руки прочь от презумпции невинности… от невинности презумпции! Но, дитя моё, кто вам приказал, и как он мог?
НЕВРОЗОВА (рыдает). Он страшный человек. Бессмысленный и беспощадный.
СОБАКИН. Гм… Гвардин!?
НЕВРОЗОВА. Ты сказал, любимый! О как я страдаю! Решено, я подаю рапорт об отставке.
СОБАКИН. Как, Неля? Ты…
МАЛЮТИН. Неля, так вы агент?
ЭСТ (мгновенно заводится). Гадюка семибатюшная!
ЕЖОВ. А я не знал. Ну, тогда другое дело.
НЕВРОЗОВА. Я женщина, а женщине в этой стране два пути: либо на панель, либо в органы.
МАЛЮТИН. Я бы посоветовал – в политику, то есть – совместить.
СОБАКИН (задумчиво). А что, это идея.
НЕВРОЗОВА. Анатоль, как вы можете смеяться, в такой момент. Я отдала вам всё, а вы ботинка пожалели. Куда мне теперь, одной, с маленькой дочерью!
СОБАКИН. Какая дочь?
НЕВРОЗОВА. Да, у меня есть дочь, а у вас Анатоль Басетович – жена, дочь и любовница на Васильевском.
ЭСТ. Господа, не верьте ей, она всё лжёт. Учитель, что же вы молчите?
СОБАКИН. Фима, перестаньте кривляться, вы не на митинге. У товарищей моё досье за пазухой. Но, Неля, как ты могла? В краткие минуты духовной близости я уже представлял тебя верной любящей женой, рождение первенца, уютный домик на Чайковского. А ты чекистка со стажем!
НЕВРОЗОВА (растрепанная и в смятении). Прощай любовь моя! Ты больше никогда не увидишь меня на кафедре права.
Неврозова убегает.
СОБАКИН. Неля, куда же ты! У тебя же рукопись моей докторской диссертации.
Неврозова притормаживает. Делает неприличный жест средним пальцем. Исчезает.
НЕВРОЗОВА. Вот где твоя диссертация!
Собакин бежит вслед за девушкой.
В гостиной остаются Ежов, Малютин и Эст.
ЕЖОВ (сентиментально). Какая верность долгу, товарищи, даже под таким давлением она не раскололась – где же наши туфли.
МАЛЮТИН. А если она побежала топиться, то мы так и умрём в этих дурацких тапках.
ЭСТ. Нет, учитель её не упустит. Как лев серну, он её настигнет у водопоя и придавит лапой. Удивительный человек. Вы знаете, он собирается покорить шпиль Петропавловки и посидеть на плече у ангела.