Над полем краснел закат, ясное голубое небо темнело, пока Цусимский болтал о пустяках, Коле казалось, что тот кружит вокруг него, словно акула, выискивающая, где укусить. Вдруг Цусимский обратил внимание на Колины руки, с притворно ласковым видом он спросил: «А почему костяшки пальцев такие красные?» Костяшки были, как костяшки. Цусимский, как будто, что-то для себя понял, и с насмешкой вразвалку ушёл в сторону ржавших над чем-то «дружков». Коле показалось, что он им что-то сказал о нём: «дружки» начали оборачиваться на него.
3.Плакат
В жаркий полдень, вместо того, чтобы гнуть спину в поле, Коля Людочкин в тени и прохладе барака – рисовал. В эти дни лагерная жизнь для него приятно изменилась. Самым приятным была не прохлада в знойный день, а то, что взрослые «дружки», имеющие пугающую славу шпаны, приняли его в свою компанию, ценили и хвалили его – и мужественный Дима Хуков, и весёлый гитарист Андрюха Соловьев, и другие. Коля хорошо рисовал и взялся изобразить на большом листе ватмана карикатуру для задуманной «дружками» проказы. Поэтому-то его оставили дежурным не в очередь и поэтому ему даже дежурить не надо было: вместо дежурства надо было рисовать – сначала придумать, набросать карандашом, поправляя ластиком, потом обвести тушью на ватмане изображение большого – пня. Пень – потому что: Пеньков. Намёк был на завхоза лагеря, горластого толстяка с такой дурацкой фамилией. Этот самый Пеньков отчитал кого-то из «дружков» и те решили отомстить ему. План был такой: ночью ловкие «дружки» повесят нарисованную Колей карикатуру на трудно доступном фронтоне столовой, и с утра, к унижению Пенькова, её увидят многие, прежде, чем взрослые сумеют ее снять.
Всё было, вроде бы, хорошо, Коля занимался творческим делом, в тенёчке, при уважительном интересе «дружков». Вот, подошел Дима Хуков – похвалил. Подошел Андрюха Соловьев – весело заржал. Подходили и другие «дружки» – с интересом смотрели, хлопали по плечу. Приятное, мужское братство. Лишь немного испортил настроение Цусимский, явившийся хвостиком вслед за «дружками» – он завистливо покружил вокруг и, уходя с ненавистью проговорил: «Ну, это ненадолго».
Всё было бы хорошо, но Людочкина грызло сомнение. Самого Василия Ивановича Пенькова Коля видел только издалека и не имел ничего против него. В глубине души ему трудно было убедить себя, что он часть дружной компании, наказывающей негодяя, а не просто исполнитель, помогающей шпане поиздеваться над человеком. Он так дорожил иллюзией, что он свой среди «дружков», что боялся спросить, в чем же виноват Пеньков. Он отдавал себе отчет, что, несмотря на похлопывания по плечу и рукопожатия, не крепкое мужское братство, как ему было бы лестно думать, связывает «дружков» с ним, а его временная для них полезность. Эта дворовая шпана не стала вдруг менее чужда ему – «домашнему» мальчику, живущему вдвоём с мамой, слушающей Визбора и Окуджаву.
4.Хуков
Они стояли друг напротив друга – под белым утренним небом посреди пустого распаханного картофельного поля: трепещущий от страха восьмиклассник Коля Людочкин и – всего на год старше, но по виду, уже уверенный молодой мужчина, с загорелым мускулистым торсом, по-боксёрски расплющенным носом и хриплым голосом – девятиклассник Дима Хуков. Дима собирался избить провинившегося Людочкина. В это утро их отряд, как обычно, брёл на работу. Коля Людочкин, в принципе, последние дни жил с ощущением опасности, но ему казалось, что уж сейчас-то, утром по дороге на утомительную работу, он в безопасности. Оказалось, это было легко изменить: Хуков просто негромко и, как показалось Людочкину, страшно, сказал: «Поговорить надо» – и Коля обреченно остался стоять, а все остальные побрели дальше. Остальные – это были несколько дружков Димы, как раз и подбившие его «наказать» Людочкина, а также, несколько пугливых сочувствующих Людочкину, и прочие – равнодушные к их делам подростки.