По ту сторону партии: эволюция концепции «партии» в марксизме

На протяжении всего своего исторического развития социал-демократия будет двигаться вспять от того положительного вклада, который был внесен Марксом благодаря применению диалектического метода: в первую очередь от концепции революционной массовой организации, которая возникает как продукт стихийного движения пролетариата. в периоды кризиса капитализма и открытой конфронтации между рабочими и капиталистической системой эксплуатации; но также и от концепции организации, которая играет активную роль в разрушении государства и по этой самой причине вписана в процесс нераздельных между собой политических и непосредственно социальных задач пролетарской революции (см. уроки Парижской Коммуны).

Только левые фракции социал-демократии, еще до 1914 года выражавшие глубокие теоретические разногласия с партией (Роза Люксембург, Антон Паннекук и др.), а затем все течение, известное как «ультралевые» (за исключением «итальянской левой» или бордигизма), подтвердят примат реального движения в плане формирования революционной массовой организации, но сохранят в тоже время, с некоторыми нюансами (см. анализ в следующих главах), идею «Партии» с ее привилегированной ролью, и, следовательно, идею отделении политической стадии от социального движения. На самом деле, именно революционный подъём самого пролетариата на исторической сцене (1905, а затем 1917—1923 гг.) был ответственен за эту диссидентскую тенденцию, а затем и за растущую радикализацию различных течений.

Социал-демократия, однако, продолжала усугублять все спорные и недоработанные представления у Маркса благодаря конкретно-историческим обстоятельствам, наложенным на ее теорию развитием свободного рынка и буржуазной демократии во второй половине XIX века, а также из-за применяемой ею тактики и ее воплощения, особенно в Германии. Исходя из концепции партии как привилегированного толкователя и теоретического носителя нацеленного на раскрытие революционной спонтанности пролетариата, она должна была спроектировать дальнейшее разделение этих факторов до тех пор, пока не пришла к концепции партии как силы вносящей социалистическое сознание в массу пролетариата, который сам по себе якобы может быть только носителем «тред-юнионистского», «профсоюзного» сознания. Таким образом, было реализовано совершенно статичное разделение между теорией и практикой: Социал-демократическая партия, единственный возможный посредник, стояла на страже «программы-максимум» (то есть идеологически сохраняла политическое содержание, а затем и социальное содержание коммунистической революции, отложеной до греческих календ), в то время как на практике реализовывала «программу-минимум» (т.е. исправления капитализма путем проведения «реформ в пользу рабочего класса»).

Таким образом, была достигнута точка невозврата в отрицании всех революционных возможностей, которые характеризуют реальное движение пролетариата. Все остальное последуе с этого момента: единственное, что имеет значение для социал-демократии – это демократическая стадия. Партия задумывалась как массовая организация, созданная до существования любого движения рабочего класса – которое само по себе воспринималось только как простое средство содействия росту этого типа организации – и не имела другой «конечной цели», кроме завоевания политической власти (даже, опять же, посредством всеобщего избирательного права) и, следовательно, управления капиталистическим государством.

В мейнстримной историографии того, что называется «рабочим движением», согласно интерпретациям традиционного типа (Левое крыло, Социалистическая партия, Коммунистическая партия) или лефтизма (включая современные ультралевые течения), мы отмечаем продолжающиеся попытки, с одной стороны указать на «историческую связь» между Марксом и социал-демократией, и, с другой стороны, попытки «очистить», в той или иной степени, «основоположников» от какой-либо ответственности за «реформистские грехи» социал-демократии. Мы обязаны сказать, что если и есть связь между ними, то это с «марксизм», то есть идеология (а затем и государственная религия: СССР, Китай и др.), которая больше не имела ничего общего с изначальным методом Маркса, который, в свою очередь, был основан на фундаментальном антагонизме между буржуазией и пролетариатом. Эта идеология не только усвоила и усугубила теоретические недоработки Маркса, обусловленными конкретно-исторической обстановкой XIX века, без какой-либо попытки проанализировать изменения, которые претерпевала эта обстановка (колониальная экспансия капитализма в планетарном масштабе после 1880 года по причине образования империалистических тенденций и т.д.), но также трансформировала общий анализ системы, разработанный Марксом в первом томе «Капитала» («Критика политической экономии»), используя его черновые версии рукописей для построения «абстрактной» концепции капиталистической системы функционирующей в изоляция (см. тома II, III и IV под редакцией Энгельса и Каутского). Конечно, даже если мировой рынок еще не был полностью сформирован, империалистические тенденции были заметны с самого начала капитализма. В конце концов, эта система, основанная на конкуренции, могла исторически развиваться только путем уничтожения пережитков предшествующих способов производства и, следовательно, способов производства, которые были внешними по отношению к ее собственной сфере экономической деятельности (производство-обращение товаров между капиталистами или для продажи наемным рабочим). Как указала Роза Люксембург в работе «Накопление капитала» (1913), необходимость реализовать свою прибавочную стоимость в форме денег, условие sine qua non для обеспечения бесконечного расширенного воспроизводства, заставляет капитализм выходить за пределы своей текущей сферы господства в поисках рынков сбыта.

Буржуазия в определенный исторический период была революционной, поскольку она делала возможным значительно более высокий уровень развития производительных сил по сравнению с предыдущими формациями, но она была революционной, прежде всего, с точки зрения капитала, продуктом которого она была и чье реальное правление она сделала возможным. Таким образом, пролетариат имел право только на крохи, более или менее существенные в зависимости от исторических периодов и интенсивности классовой борьбы, крохи, бросаемые ему правящим классом и способствующие движению капитала. Его роль, благодаря его антагонистической позиции по отношению к буржуазии в производственных отношениях, могла заключаться лишь в том, чтобы с самого начала вести непримиримую войну против буржуазии, главного оплота капиталистической эксплуатации, наряду с государством. Рабочий класс не должен был сотрудничать ни с одной из буржуазных сил, даже с самой демократической, и не должен был пытаться играть роль их заменителя, чтобы «ускорить Историю», в том случае если эти силы покажут свою нерешительность или даже откровенный и упорный отказ от ликвидации старого режима (остатков феодализма).

Из-за ограниченности концепции политической стадии, на которую должен был вступить пролетариат, и из-за тактики, которую он и Энгельс отстаивали для достижения этой цели («непрерывная революция» и т. д.), Маркс во время его жизни, а затем и Энгельс в значительной мере проложат путь для социал-демократии, и особенно, и прежде всего, для немецкой социал-демократии.

– Социал-демократия при жизни Маркса или… «капризы пролетарской партии в Германии»

«Во всех своих произведениях я никогда не называл себя социал-демократом, а называл себя коммунистом. Для Маркса, как и для меня, совершенно невозможно использовать такое эластичное выражение для обозначения нашей концепции». (Энгельс, 1894 г. Введение в брошюру со статьями, опубликованными в «Volksstaat», журнал эйзенахцев, с 1871 по 1875 г.) «Кем бы я ни был, я не марксист!» (Маркс, в заявлении, изложенном Энгельсом в письме Полю Лафаргу от 27 августа 1890 г.)

Вышеупомянутые утверждения, казалось бы, подтверждаются тем обстоятельством, что до слияния с лассальянцами «Allgemeiner Deutscher Arbeiterverein» [Всеобщей ассоциации немецких рабочих] (ADAV) на Конгрессе в Готе в 1875 году Маркс и Энгельс, по-видимому, обладали четким политическим видением, именно коммунистическим видением, в отличие от социал-демократических течений и особенно их «сторонников» в «Социал-демократической рабочей партии», основанной в Эйзенахе в 1869 году. Утверждения интеллигентских «знатоков Маркса» относительно эволюции «рабочего движения», принадлежат, однако, к области лживой интерпретации. Ибо, помимо нескольких заявлений апостериори, призванных служить самооправданием, «отцы-основатели» на практике дали свое одобрение (несмотря на существование «частной» критики «лидеров», распространяемой через черный ход личной. корреспонденции) политике «немецких марксистов» – сначала ADAV между 1863 и 1869 годами, затем Эйзенахской партии с 1869 по 1875 год, и, наконец, «объединенной» партии после 1875 года – политике, которая с самого начала имела социал-демократический характер. Это обстоятельство позволяет увидеть в перспективе знаменитые «уступки» лассальянизму в «Готской программе», которым приписывается отцовство всех «отклонений»: реформизма, легализма, ревизионизма…. Почему? Потому что ввиду отсутствия революционной буржуазии в Германии после 1848 года, когда эта страна объективно стояла на пороге необходимого этапа своей «буржуазной политической революции» (как Англия в 1646 году и Франция в 1789 году), именно Маркс и Энгельс лично разработали полностью социал-демократическую политическую тактику для немецкого пролетариата. По их мнению, немецкий пролетариат должен возглавить движение за демократические требования, заменив буржуазию – великих магнатов промышленности и финансов – которые, ввиду неспособности утвердиться на политической арене, вступили в союз с полу-феодализмом в лице крупных землевладельцев Пруссии и их представителя Бисмарка. Еще до 1848 года Маркс создал – в стиле, перенасыщенном метафорами – настоящий «идеологический салат», который предвосхищал последующие разработки этой тактики: «Если мы сравним кроткую, трезвую посредственность немецкой политической литературы с этим титаническим и блестящим литературным дебютом немецких рабочих; Если мы сравним эти гигантские детские представления пролетариата с карликовыми размерами изношенных политических башмаков немецкой буржуазии, то мы должны предсказать блестящее будущее этой немецкой Золушке. Следует признать, что немецкий пролетариат является теоретиком европейского пролетариата, так же как английский пролетариат является его экономистом, а французский – его политиком. Следует признать, что призвание Германии к социальной революции так же классично, как и ее неспособность к политической революции». (Маркс, «Критические комментарии к статье Пруссака «Король Пруссии и социальная реформа», «Vorwarts!,», №64, 10 августа 1844 г.)

Позднее Энгельс несколько прозаичнее восхвалял действия немецкого пролетариата, когда, оставив позади свою буржуазию, он помогал борьбе за демократические требования, создавая организации именно для этой цели: «Социальная и политическая активность пролетариата не отставала от темпов быстрого роста промышленности с 1848 года. Роль немецких рабочих, выраженная в их профсоюзах, ассоциациях, политических организациях и общественных собраниях, на выборах и в так называемом Рейхстаге, сама по себе является достаточным показателем трансформация, произошедшая в Германии за последние двадцать лет. Заслуга немецких рабочих в том, что только им удалось послать рабочих и их представителей в парламент – подвиг, которого до сих пор не совершали ни французы, ни англичане». (Энгельс, 1870 г., Предисловие ко второму изданию «Крестьянской войны в Германии»)

В примечании к вышеприведенному тексту и к тактике, применявшейся в Германии в XIX веке Марксоми Энгельсом, Р. Дангевиль – как последовательный бордигист, помимо прочего – ясно выявил связь, которая сделает Ленина знаменосцем такой тактики в России на рубеже 20-го века: «Таким образом, история Германии была своего рода лабораторией, в которой нужно было формулировать верные решения для всех стран мира (то есть отсталых странах, поскольку в них еще не произошла буржуазная революция). Таким образом, исследование условий Германии после 1848 года и политической тактики, разработанной Марксом-Энгельсом, позволило Ленину, начиная с 1905 года, представить в России „две тактики социал-демократии в демократической революции“. Мастерски определяя аспекты „отсталых“ материальных условий, которые навязывали некоммунистическую, социал-демократическую политику, Ленин выступал за то, чтобы в отсутствие революционной буржуазии захватить бразды правления революции с самого начала процесса – буржуазной стадии – для того, чтобы довести ее до конца – социализма…» (Карл Маркс и Фридрих Энгельс, La Social-démocratie allemande (Немецкая социал-демократия), перевод и редакция Роджера Дангевилля, U.G.E. 10/18 1975, стр. 342—343)

Из этой книги, которая, как и четыре тома «Классовой партии» (Масперо), тщательно задокументирована, мы взяли большое количество цитат, которые противоречат позициям, защищаемым ее автором, вместо того, чтобы поддерживать их. как он считает. Чтобы претворить свою тактику в жизнь, Маркс нуждался в массовой партии в Германии. Поскольку это ключевой период в постепенной трансформации, которая произойдет в отношении «марксистской» концепции и «социал-демократической» концепции партии, мы рассмотрим ее подробно в контексте организационных событий, последовавших один. за другим в быстрой последовательности.

а) Истоки Всеобщей ассоциации немецких рабочих (ADAV)

После периода реакции, который последовал за рабочими движениями конца 1840-х годов в Германии (например, Кельнский судебный процесс) и роспуском «Союза Коммунистов», в 1863 году в Лейпциге была создана Всеобщая немецкая рабочая ассоциация под руководством Фердинанда Лассаля и его учеников. [8] После спора с Лассалем, сразу после бесплодного визита Лассаля в Лондон (июль 1862 г.), Маркс был изолирован от процесса становления ADAV. Однако после смерти своего «Руководителя» (Лассаль умер в результате ран, полученных на дуэли из-за женщины в августе 1864 года), ADAV искал преемника, который возглавил бы организацию. Вильгельм Либкнехт, один из будущих лидеров партии эйзенахцев, а затем единой социал-демократии, тогда несколько раз просил Маркса принять пост президента ADAV, уверяяя, что Бернхард Беккер (назначенный преемником в «Последней воле и завещании» Лассаля) предложил его в качестве кандидата.

Маркс, который только что принял руководство Международным Товариществом Рабочих, ответил следующим образом: «Мне приходили запросы, например, из Берлина, приму ли я пост президента? Я ответил, что это невозможно, потому что мне пока еще запрещено жить в Пруссии. Тем не менее, я определенно счел бы хорошим жестом со стороны партии, как по отношению к прусскому правительству, так и по отношению к буржуазии, если бы съезд рабочих избрал меня, на что я сделал бы публичный ответ, объясняя, почему я не могу принять этот выбор.» (Письмо Маркса Карлу Клингсу, 4 октября 1864 г., Клингс все еще поддерживал контакты с некоторыми из старых членов «Союза Коммунистов», которые остались в Германии после его роспуска).

Как и ожидалось, оказалось, что Беккер был «избран» президентом ADAV. В результате этого эпизода видно, что Маркс не питал иллюзий относительно эффективности какого-либо официального плебисцита для изменения лассалевской ориентации Ассоциации, хотя он не сбрасывал со счетов его символическое влияние, чтобы попытаться использовать его в рамках своей политической тактики. Однако более фундаментально его тактика была основана на том, что мы определили выше как «историческая партия» (или «партия Маркса»), то есть на элитистской концепции коммунистической фракции, выступающей в качестве теоретического руководителя «формальной партии», то есть пролетарской партии с интернационалистическим призванием, которая уже существовала некоторое время (Международное Товарищество рабочих): «… Международное товарищество занимает огромное количество времени, так как я фактически являюсь его главой. ” (Письмо Маркса Энгельсу, 13 марта 1865 г.)

Таким образом, хотя он продолжал пытаться убедить ADAV присоединиться к Первому Интернационалу, Маркс не упускал из виду необходимость теоретической борьбы против идей «Святого Фердинанда Лассаля». Однако, постепенно он начал отодвигать эту борьбу на задний план, чтобы проводить тактику, призванную обеспечить вербовку «основы рабочего класса» в Германии для противостояния тем, кого он называл своими «врагами», то есть французским и итальянским эмигрантам в Лондоне, которые разделяли теории Прудона и / или Бакунина, а также составляли подавляющее большинство сторонников Интернационала в этих странах: «Возможно, вы видели, что Энгельс и я согласились стать участниками „Берлинского социал-демократа“. Тем не менее – это entre nous – либо этой газете придется отмежеваться от апофеоза Лассаля, либо мы отмежуемся от нее. Но бедным дьяволам есть с чем бороться… Вы понимаете, что необходимо, чтобы Всеобщая ассоциация немецких рабочих присоединилась только для начала из-за наших здесь оппонентов. Позже всю организацию этого объединения придется распустить, поскольку его основа в корне неверна». (Маркс Карлу Зибелю, 22 декабря 1864 г.)

Следовательно, создание массовой организации рабочего класса до появления массового рабочего движения тотальной конфронтации с капитализмом было необходимо в Германии до того, как «партия Маркса» могла навязать свои идеи убеждением или силой, как, кстати, Маркс и поступал начиная от его объяснения того, чем коммунисты «отличаются от других партий рабочего класса» («Коммунистический манифест» 1848 г.), до бюрократического устранения так называемых «врагов» (Гаагский конгресс, 1872 г.).

Первый Конгресс 1-го Интернационала был проведен не в Брюсселе в 1865 году, как планировалось, а в Женеве 3—8 сентября 1866 года. Под давлением лассальянских лидеров, в частности нового президента ADAV, Я. Б. фон Швейцера, ADAV не вступила в Интернационал. Затем, в связи с экономико-политическим развитием Германии (борьба рабочих за реформы против усугубления эксплуатации, вызванной растущей индустриализацией, и ускорение движения к территориальному и административному единству после победы прусской армии над Австрией при Садове в 1866 г.), внутри ADAV усилилась борьба между «марксистами» и лассальянцами. Противоположные взгляды сложились вокруг вопроса о том, следует ли создавать профсоюзы рабочих, чтобы противостоять власти работодателей в промышленности. Пытаясь сохранить свое влияние в массах, лассальянские лидеры тактически отказались от главного наследия своего «хозяина» Лассаля: ориентации на создание рабочих кооперативов, поддерживаемых помощью государства. Так, на гамбургском конгрессе ADAV (август 1868 г.) в попытке противодействовать профсоюзной политике «марксистов», которая была окончательно разработана на пятом съезде «Союза немецких рабочих ассоциаций» (Нюрнберг, 5—7 сентября 1868), в присутствии делегата от Интернационала Эккариуса (бывшего члена «Союза Коммунистов») фон Швейцер даже предложил провести съезд профсоюзов в Берлине. Его предложение вызвало сопротивление большинства непримиримых, которые, не понимая его тактики, хотели остаться верными лассальянской программе рабочих кооперативов, и ему пришлось пригрозить уйти в отставку, если его предложение не будет одобрено. ADAV также одобрил другие резолюции, которые приблизили его официальные позиции к теориям Интернационала и отдали дань уважения «Капиталу» как «Библии сражающегося рабочего класса» (!). Под предлогом обнаружения «международного заговора» (среди прочего), несколько дней спустя (16 сентября 1868 г.), полиция Лейпцига приказала распустить ADAV и закрыть его берлинское отделение. Поскольку Маркс верил в возможность реального сотрудничества с фон Швейцером в рамках социал-демократической политики, которую он отстаивал применительно к Германии, и из-за своей надежды на единство со сторонниками ADAV, Маркс писал фон Швейцеру в ответ на различные «восторженные» письма, в одном из которых последний пригласил Маркса посетить Гамбургский конгресс:

«Уважаемый господин, я безоговорочно признаю ум и энергию, с которыми Вы действуете в рабочем движении. Я не скрывал этого ни от кого из моих друзей. Где бы мне ни приходилось выражать свои взгляды публично – в Генеральном совете Международного Товарищества Рабочих и в Немецком Коммунистическом Союзе – я всегда относился к вам как к члену нашей партии и никогда не позволял себе ни единого слова о различиях. Однако, такие различия есть… [далее следует объяснение этих различий – Ред.]. Тем не менее, какими бы ни были недостатки организации, их, возможно, можно в большей или меньшей степени устранить путем рационального применения. Как секретарь Интернационала я готов действовать – естественно, на разумной основе – как посредник между вами и большинством в Нюрнберге, которое непосредственно присоединилось к Интернационалу. Я писал в том же духе в Лейпциг [Вильгельму Либкнехту – Ред.]. Я понимаю трудности вашего положения и никогда не забываю, что каждый из нас больше зависит от обстоятельств, чем от собственной воли. Я обещаю вам при любых обстоятельствах беспристрастность, что является моим долгом. С другой стороны, я не могу обещать, что когда-нибудь, выступая в качестве частного автора, – как только я почувствую, что это абсолютно продиктовано интересами рабочего движения – я не буду публично критиковать лассальянские суеверие таким же образом. как я в свое время это делал с прудонистскими суевериями». (Письмо Маркса Я. Б. фон Швейцеру, 13 октября 1868 г.)

Чтобы построить массовую организацию, Маркс должен был быть втянут в «битву лидеров», хотел он этого или нет. Любая попытка убедить таких людей, как В. Либкнехт или А. Бебель, которые составляли настоящую фракцию как внутри, так и за пределами ADAV, поддержать Интернационал, остро ставила проблему лидерства в том политическом образовании, которое в конечном итоге стало пролетарской партией в Германии. Когда читаешь следующее письмо, которое Маркс послал Энгельсу незадолго до того, как он послал процитированное письмо фон Швейцеру, сразу же замечаешь противоречие между двумя концепциями Маркса относительно образования партии. В своем письме Энгельсу он делает акцент на движении самого рабочего класса, помимо маневров аппарата и его лидеров, будь то лассальянский или даже «марксистский»: «… я не верю, что Швейцер имел представление о надвигающемся ударе. Если бы это было так, он вряд ли бы так торжествующе кудахтал о „тесной организации“. Я считаю, что именно „МЕЖДУНАРОДНОЕ ТОВАРИЩЕСТВО РАБОЧИХ“ подтолкнула прусское правительство к этому решающему удару. Что касается „теплого братского“ письма Швейцера ко мне, то это объясняется просто его опасением, что после решения в Нюрнберге я могу теперь публично выступить за Вильгельма или против него. Такая полемика, безусловно, была бы неловкой после гамбургского дела (le bonhomme написал мне, любезно прося приехать в Гамбург лично, чтобы „возложить мне на чело заслуженные лавры!“). Самым важным для немецкого рабочего класса является то, чтобы он прекратил агитацию с разрешения высших правительственных властей. Такой бюрократически подготовленный бег должен пройти полный курс „самопомощи“. С другой стороны, у них [немцев- Ред.], несомненно, есть то преимущество, что они начинают движение в период, когда условия намного более развиты, чем для англичан, и что как немцы они имеют головы, способные делать обобщения». (Маркс Энгельсу, 26 сентября 1868 г.)

«Беспристрастность», которую Маркс намеревался практиковать в интересах единства, имела лишь эфемерное существование: через три недели после роспуска ADAV фон Швейцер воссоздал ADAV под тем же именем в Берлине, заявив в новом уставе, что организация стремится действовать строго в рамках прусского законодательства. Вступая в открытое сотрудничество с Бисмарком, чью политику объединения Германии под прусским сапогом он поддерживал, Швейцер вскоре посвятил себя охоте на ведьм, борьбе против «марксистских» элементов. Последние, после попытки сохранить единство организации путем изоляции фон Швейцера, в конце концов были вынуждены уйти из организации. В публичном заявлении от 18 февраля 1869 г. В. Либкнехт провозгласил: «Я готов выступить против господина фон Швитцера на публичном собрании и представить доказательства того, что он – за деньги или намеренно – систематически пытался обмануть организацию рабочей партии с конца 1864 года и что он подыгрывает бисмарковскому цезаризму. Более того, я докажу, что мои друзья и я не пренебрегали никакими средствами для содействия единству партии и что господин фон Швейцер до сих пор сводил на нет все наши попытки добиться этого». Несколько месяцев спустя «марксисты» покинули организацию и основали Sozialdemokratische Arbeiterpartei [Социал-демократическую рабочую партию] в Эйзенахе (7—9 августа 1869 г.).

б) «Эйзенахская партия» (1869—1875).

В своем дополнении 1874 года к предисловию к «Крестьянской войне в Германии» 1870 года Энгельс изобразил эволюцию ситуации в Германии с 1869—1870 годов. Он подчеркнул важность промышленного развития и буржуазных реформ, но еще раз обратил внимание на отказ буржуазии осуществлять политическую власть самостоятельно, для того, чтобы ускорить воплощение и завершить демократическую программу. Таким образом, перед лицом правительства прусских юнкеров социал-демократическая политическая тактика по-прежнему заключалась в том, чтобы побудить пролетариат взять на себя ответственность за осуществление демократической программы вместо буржуазии. С этой целью Энгельс начал культивировать идеологические мифы («научный социализм», истолкованный как продолжение классической немецкой философии), которые он впоследствии укрепил, а позже эту работу взял на себя Каутский в эпоху, когда он стал «центром ортодоксии» социал-демократии: «Немецкие рабочие имеют два важных преимущества по сравнению с остальной Европой. Во-первых, они принадлежат к наиболее теоретическим народам Европы; во-вторых, они сохранили то чувство теории, которое так называемые „образованные“ люди Германии полностью утратили. Без немецкой философии, особенно философии Гегеля, немецкий научный социализм (единственный дошедший до нас научный социализм) никогда бы не возник. Без понимания теории научный социализм никогда не стал бы кровью и тканью рабочих. Какое это огромное преимущество, можно увидеть, с одной стороны, по безразличию английского рабочего движения ко всей теории, что является одной из причин того, почему оно движется так медленно, несмотря на великолепную организацию отдельных профсоюзов; с другой стороны, из авантюризма и замешательства, созданного прудонизмом в его первоначальной форме среди французов и бельгийцев и в его карикатурной форме, представленной среди испанцев и итальянцев Бакуниным» (Дополнение Энгельса 1874 г. к Предисловию 1870 г.…).

Кроме того, Энгельс отстаивал формы борьбы и агитации (роль лидеров, привитие пролетариату «социалистической науки», построение массовой организации под эгидой партии / профсоюзов, более широкое участие в выборах и т.д.) которые, вопреки «интернационалистскому» примечанию, приложенному к концу процитированного выше отрывка, будет только усиливаться вплоть до 1914 года. Идеология социал-демократии как Великой Буржуазной Рабочей Партии, единственной партии, способной устранить остатки феодализма, заставив пролетариат участвовать в развитии своего национального капитализма, уже была более чем просто зарождающейся, что видно в следующем отрывке (социал-демократия будет играть роль оппозиционной партии Его Величества, ожидая возможности «завоевать власть», которая, наконец, предоставится ей в ноябре 1918 г.): «Особая обязанность лидеров – получить как можно более четкое понимание теоретических проблем, чтобы все больше и больше освобождаться от влияния традиционных фраз, унаследованных от старой концепции мира, и постоянно помнить о том, что социализм, став наукой, требует такого же отношения, как и любая другая наука – его необходимо изучать. Задача вождей будет заключаться в том, чтобы нести полученное и проясненное таким образом понимание трудящимся массам, распространять его с возрастающим энтузиазмом, с еще большей энергией пополнять ряды партийных организаций и профсоюзов. Голоса, отданные за социалистов в январе этого года, могут представлять значительную силу, но это все еще не большинство немецкого рабочего класса; и, как ни обнадеживает успех пропаганды среди сельского населения, еще многое предстоит сделать в этой области. Лозунг – не дрогнуть в борьбе. Задача состоит в том, чтобы вырывать у врага одно место за другим, один избирательный округ за другим. Но в первую очередь необходимо сохранить настоящий интернациональный дух, не допускающий шовинизма, который радостно встречает каждый новый шаг пролетарского движения, какая бы нациия его ни совершила». (Предисловие Энгельса к «Крестьянской войне в Германии» 1870 г.)

В то время, в этом конкретном социально-экономическом контексте, Маркс и Энгельс считали, что разрыв с лассальянским сектантством ADAV повлечет за собой идейное прояснение, благоприятное для применения их социал-демократической политической тактики. Они полагали, что в лице «партии эйзенахцев» нашли наконец пролетарскую партию, подходящую для Германии, и что она будет частью 1-го Интернационала. Несмотря на определенное количество случаев, которые, казалось, оправдали их ожидания (например, во время франко-прусской войны) и их неизменную общественную поддержку эйзенахцам, они, тем не менее, вскоре разочаровались из за отсутствия у этой партии строгости и последовательности в следование своей политической линии. Это разочарование они выразили в частном порядке в серии важных писем к главным руководителям партии (следует, кстати, отметить, что некоторые из этих писем, особенно те, в которых Маркс и Энгельс наиболее резко упрекали партийных лидеров, как будто случайно были утеряны).

Социал-демократическая рабочая партия была основана на конгрессе в Эйзенахе летом 1869 года. На конгрессе присутствовали 263 делегата, представлявшие 200 секций в Германии, Австрии и Швейцарии. Именно Август Бебель вместе с В. Либкнехтом, В. Бракке и А. Гейбом разработал проект предлагаемой программы, вдохновленный преамбулой устава 1-го Интернационала, написанной Марксом. Однако, последующий текст оставил дверь открытой для лассальянского и либерального влияния таким образом, что позволил принять в Интернационал большую часть «Sächsische Volkspartei» [Саксонской народной партии], которая состояла из элементов, отколовшихся от «Deutsche Volkspartei» [Немецкая народная партия], существовавшей между 1863 и 1866 годами и основанной на противостоянии политике прусской гегемонии. Проект программы был принят Конгрессом после нескольких незначительных изменений.