Китти подошла к гостю и убедившись, что это действительно тот самый Чак Зит, хмыкнула и слегка улыбнулась краешком губ.
– Честно не ждала тебя, думала не придёшь, но видеть всё равно рада, – тихим голоском молвила она, после чего передала караульному пропуск на Чака и поблагодарив солдата обернулась к гостю вновь. – Пошли, покажу как устроилась в вашем городе.
Штаб удачно расположился в густом лесном массиве городского парка, вековые сосны и дубы хорошо скрывали в своих кронах невысокие дома бывших пансионатов и гостиниц, в которых теперь располагались высшие чины северного фронта. Здесь обитали и Тарма, и его советники и прочие, прочие, прочие, даже Ломер порой ночевал в одном из уютных номеров бывшей гостиницы «Корона», что под лунным светом казалась величественной виллой какого-то богача. Чак всю дорогу молчал, ему было тяжело выдавить из себя хоть одно слово, он боялся ляпнуть какую-нибудь глупость от которой Китти тут же направила бы его обратно, ведь он ей не друг, более того, ей было за, что его ненавидеть и на секунду в его разум забралась мысль, что Лина хочет отомстить. Ему вдруг привиделось как в тёмном закутке комнаты или в коридоре некий её друг либо же она сама вонзает ему под ребро лезвие ножа, ему даже показалось, что он чувствует холод клинка в своей плоти, но страха не было. В этот момент ему впервые стало казаться, что он действительно повинен перед ней и тот день был поворотом в его судьбе, и теперь была расплата. Только вот ножа у Китти не было и привела она его вовсе не в тёмный закуток, а в светлый гостиничный номер, в котором пахло женскими духами и колбасой в вперемежку с резким духом спиртного.
– Ты какой-то молчаливый, Чак? Неужели думал, что я тебе пулю в затылок пущу? – с неприкрытым сарказмом спросила Китти, смотря на растерянное лицо гостя, что вглядывался в интерьеры номера, стоя в дверях.
– Нет, я думал ты нож мне в бок воткнёшь, – спокойно ответил он, после чего вошёл в помещение.
Китти прикрыла дверь и велела гостю проходить на кухню, где на столе стояли тарелки с нарезанной колбасой, мясом, фруктами и конфетами, во главе всего стояла открытая и немного отпитая бутылка дубовой настойки. Резкие и уже забытые Чаком запахи безжалостно били в нос, вызывали зверский аппетит и он уже еле сдерживал себя, чтобы не кинуться на такие деликатесы.
– Прости Чак, я тебя уже не ждала, забыла о том, что пригласила тебя, да и если честно не верила, что надумаешь прийти, но всё-таки спасибо, что осмелился навестить свою старую знакомую, – пройдя вдоль стола и усевшись на обшитый красным бархатом стул, сказала она и жестом пригласила гостя сесть, напротив.
– Говоришь, что не ждала, а стол такой накрыла ради чего? Или может мне уйти? Ты поди в гости кого-то другого ждала, а тут я притащился. Может мне уйти, я уйду прямо сейчас, если пожелаешь?
– Да сиди ты, Чак. Нет, никто ко мне в гости прийти не должен, а стол я не для тебя собирала, уж прости, но это всё мне принесли поле застолья у командующих, у них всегда остаётся больше, нежели съедается.
У Чака не было слов, такие угощения он не видел даже в мирной жизни, а тут, после года мерзких каш и водянистых супов пред его глазами лежали и манили колбасы, сыры, паштеты да фрукты. Он неуверенно присел на мягкий стул, придвинулся к столу и словно школьник, сидел молча, боясь сказать глупость. А вот Китти вовсе не боялась и не стеснялась, она заулыбалась, увидев смущённого тридцатилетнего офицера, который год назад был полон решимости сломать ей жизнь, а теперь боялся выдавить из себя слово. Лине нравилось своё новое положение, в душе ей было приятно от таких перемен, свершилась её маленькая месть, которую она вынашивала столько времени. Бывали дни когда ей снились красочные сны, в которых непременно Чак умирал, страдал и мучился, он был для неё злом, тем демоном который ворвался в её размеренную жизнь и вырвал из неё заставив познать всю низость этого общества. Свежи были воспоминания издевательств в лагере, где её пыльная подушка не просыхала от слез, а руки не заживали от мозолей, не забывались и страшные видения Ирка, в те дни она не ждала спасения и ждала лишь смерти. Ей было сложно забыть те мгновения, тех людей и те страхи. Но после Аппора ей уже не хотелось его смерти, хотя желания мести оставалась, ей очень хотелось найти его, будучи большим штабным чином и лишь своим видом показать, что жизнь сделала победителем её в их негласном конфликте, который произошёл лишь от случайного стечения обстоятельств. Но вот теперь она смотрела на худого, молчаливого парня, что был стиснут страхом и стеснением, в его глазах не было задора, лишь пустота и стыд, язык не был колок и не пытался он теперь идти в словесную атаку. Китти долго думала и планировала, что скажет этому негодяю, когда поднимется на верха и встретит эту мелкую, зазнавшуюся букашку, но когда, наконец-то, произошла их встреча, и взгляд зелёных очей девушки гордо смотрел на бывшего демона сверху вниз она так и не смогла ничего ему сказать. Ей стало жалко его, как будто пред ней сидел голодный и одинокий ребёнок, пусть и нашкодивший, но всем своим видом показывающий свой стыд и отчаянье. Нет, ей не хотелось мстить, скорее накормить, но унижать и стыдить Китти отныне не хотелось.
– Ты ведь голодный, – не выдержав тишины, сказала Китти. – Ты можешь есть всё, что пожелаешь, я не голодна, я наелась ещё на банкете, вот только выпью, если ты не против. – Её рука потянулась за настойкой и нежные пальчики обхватили горлышко пузатой бутылки.
– Если можно, то я бы тоже выпил, – смущённо проговорил Чак.
– Можно, пей, она только чуть нагрелась. Холодной она пьётся куда мягче.
– Даже если ты нагреешь её и заваришь в ней чай, я всё равно бы выпил. Я не большой ценитель крепкого алкоголя, я просто его пью и всё, какой в нём может быть вкус, это просто наркотик от которого мутнеет разум и жизнь начинает казаться более или менее приятной.
– Не совсем согласна, вот например у дубовой настойки вкус более терпкий, чем у ягодных, они мягче и.. и.., да кого я обманываю, я тоже ничего не смыслю в них. Пью, потому, что без алкоголя совсем скучно, – сказала Китти и рассмеялась, после чего плеснула янтарного напитка в гранёный бокал с орнаментом гостиницы, в которой они были и сказала. – Ну, что Чак, выпьем?
– Выпьем. – Чак молча опрокинул бокал и настойка обжигая горло упала в желудок. Китти уставила в него непонимающий взгляд, тот самый, которого он боялся увидеть ибо сделал, что то не так.
– Ну вообще-то я хотела выпить за, что-то, а не просто выпить, – сделала она ему замечание шутливым голосом и, не сводя с растерявшегося парня взор, вновь налила ему настойки. – Предлагаю выпить за нашу третью встречу.
– Эта встреча мне нравиться более всех предыдущих.
Китти рассмеялась, не смотря на то, что в голове мельком проскочили две предыдущие, выпила настойку. Чак наконец-то немного осмелел и придвинул к себе тарелку с запечёнными кусками мяса. Блюдо было уже холодным и потеряло тот нежный аромат, что излучало, будучи на столе командующих, но ему оно казалось необыкновенно вкусным и божественным. Это было вовсе не то безвкусное мясо, что подавали в солдатских столовых и полевых кухнях, здесь было всё и вкус и запах, та же мясная масса была напрочь лишена волокон и разваливалась во рту оставляя после себя скверный резиновый привкус.
– Не наедайся сразу, а то спазм скрутит живот, придётся в санчасть тебя везти. Я так после того как с Аппора на распределитель приехала с дури нахваталась всего, что местные принесли, так еле отошла. Говорят, что и помереть можно, если после голода сразу объесться.
Чак приподнял глаза и улыбнулся, впервые за встречу. Он отодвинул в сторону уже пустую тарелку, закинул в рот пару кругов колбасы и два ломтя сыра, прожевал и отодвинулся от еды.
– А пить? Пить-то можно? От настойки твоей не помру?
– Пей, если очень захотим, то и вторую бутылку достать не проблема. Здесь в штабе с провизией куда лучше, нежели у вас в пехоте.
– Кто бы сомневался!
Они выпили ещё по бокалу и Чак почувствовал, как дурман ударяет ему в голову и по телу начало растекаться приятное тепло. Разговор начала Китти, понимая, что от молчаливого знакомого слов не дождаться и до утра.
– Ну расскажи мне, что-нибудь, Чак, ведь ты наверное не молчать ко мне пришёл. Как жизнь твоя складывалась с предыдущей нашей встречи? Что нового?
Чак замялся, неуклюже свёл губы в попытке улыбнуться и прокашлявшись начал.
– Как жизнь моя сложилась? Да хреново.
– Это из-за понижения в звании?
– Звание? Нет, это меня уже повысили. До этого я был рядовым ШРОНа. Слышала про такой?
– Ужас, слышала. Это же отряд смертников! Сочувствую.
– Да сочувствовать уже не обязательно, я оказался не смертником! Как видишь выжил, вернули в роту, даже должность на одну ступень всего-то понизили. Хожу теперь в замах у своего бывшего зама. Вот такая вот жизнь моя. Да гнида Ломер ещё следит за мной, полагает, что я сбрендил за три месяца в ШРОНе.
– Раз вернули из ШРОНа, значит ты подвиг какой-то совершил. Редко от туда кто живой возвращается. Я знаю офицеров, чьи звания и должности куда серьёзнее твоих, а доживали свой короткий век именно в этом подразделении. Да и, что же ты натворил такого, что тебя на убой послали? Прости за личный вопрос, но мне просто интересно.
– Ну ты же была в добровольцах. Знаешь как попадают в такие места, – не желая рассказывать, отвечал Чак.
– Ну мою историю ты знаешь. Не хотела бы возвращаться к ней, но ты помнишь, что я по наивности своей старалась разобраться в ситуации, которая была неоднозначной, по моему мнению. Да и добровольцы это не ШРОН, – Китти наседала на него словами, давя растерянного гостя, напоминая ему о том, за, что как ей казалось, теперь он испытывал стыд.
– За что? За что? За то, что дурак. Убили много парней по моей тупости, в том числе и солдат с моей роты, завёл я их в засаду, при этом нарушив все приказы. Вот за что меня в ШРОН отправили. Казнить хотели, но не казнили суки, а порой думаю лучше бы казнили, суки, – с обидой отвечал Чак, стараясь не кричать, и не повышать голос. – Зачем ты меня заставляешь это говорить, Китти, мне больно вспоминать такое. Ты давишь на меня, напоминаешь о том, что я тебе жизнь сломал, но жизнь в итоге я свою пустил под откос. Я раньше хоть во что-то верил, а теперь пуст, словно кувшин. Не хочу я вспоминать ШРОН, пожалуйста, не заставляй, мне хватает этих воспоминаний по ночам.
– Прости, я не хотела, – Китти действительно не ожидала, что у Чака есть чувства и, что он может быть столь эмоциональным.
– Может, это ты мне мстишь так, Китти, хочешь унизить меня, напомнить о том какое я ничтожество. Не старайся, я знаю кто я такой. И если тебе станет лучше, то прости меня за всё, что я сделал тебе плохого. Мне порой бывает очень совестно за свои поступки, которые я совершил раньше.
Китти смотрела в пустоту его глаз. Теперь ей стало его по-настоящему жаль. Она видела перед собой ещё не сломанного, но уже надломившегося человека, он внушал всем своим видом лишь жалость. Не было к нему ни зла, ни отвращения, лишь жалость. Она молча налила ему полный, до краёв, бокал, золотистые струйки настойки потекли по гранёным стенкам на стол. Чак выпил, успокоился и замолчал, поняв, что наговорил именно то, что должен был держать в себе. Но она не обиделась и не обозлилась, а лишь поняла, что мстить и унижать этого надломленного человека не нужно, ей захотелось узнать его получше, поддержать и дать немного надежды, которую как она думала Чак потерял.
– Эх, Чак, Чак, Чак! Нет у меня желания тебе мстить, хотя раньше я жила с этой мыслью, засыпала с ней и просыпалась. Но теперь не хочу! Мне очень приятны твои извинения, честно, хотя с высоты прошедшего времени я поняла, что ты не виноват, может ты и негодяй, но тот вечер был просто чередой глупых совпадений. В эту череду мог попасть кто угодно, но попали мы с тобой. Неприятно конечно, что знакомство наше случилось в таких скверных обстоятельствах, но прошлое не поменять, его нужно лишь принять и жить с ним.
Гость неловко улыбался, развалившись на мягком стуле. Его глаза выдавали первые признаки опьянения, сказалось и то, что спиртное в войсках было нежелательным, да и таблетка рикетола заметно усиливала алкогольный эффект и в такой момент у Чака всегда возникало непреодолимое желание затянуться сигаретным дымком, но он по прежнему стеснялся.
– Я бы покурил сейчас, ты не будишь против?
– Кури.
Разговор так и не клеился, Чак не мог заставить себя открыться и доверять ей, к тому же теперь Китти была сотрудником штаба армии и обидеть её было бы неразумным поступком, от того и язык свой он старался держать за зубами. Ему начиналось казаться, что прийти к ней в гости было плохой затеей и лучше бы, он лежал завёрнутый в спальный мешок и видел очередной кошмар. Но как бы то ни было они сидели вдвоём в гостиничном номере, в чужом, разрушенном городе, а за окном была непроглядная тихая ночь. И тут наконец-то Чак осмелел, а может просто алкоголь ударил ему в мозг и спросил.
– Китти, раз уж ты задаёшь мне личные вопросы, могу ли я тебя спросить?
– Спрашивай, а то мне надоело уже смотреть как ты ешь, пьёшь и куришь.
– Ты в прошлую нашу встречу была хоть и не такой красивой как сейчас, но всё же я не припомню, чтоб ты хромала? Я надеюсь, что ни чего серьёзного? – слова его были отрывисты и неуклюжи.
– В Берке, рядом со мной бомба взорвалась, осколками спину прошило, вроде бы как врачи все вытащили, но что-то там повредилось в пояснице, я не врач, не знаю, но хромать буду долго, может быть всегда.
– Печально, – ещё одно неуклюжее слово вывалилось из его рта.
– Да нет, ничего печального, я даже уже привыкла, порой и не замечаю. Только вот походка моя теперь далека от той, что любят мужчины, я отныне неграциозна как кошка, а неуклюжа как медведь.
– Но ты всё-таки красива. Честно, у тебя нормальное тело, ноги не кривые. Да лицо у тебя милое, ни как у некоторых, – пытался поддержать собеседницу Чак, на что, та лишь рассмеялась.
– У тебя, Чак, редкая методика флирта с девушками, твои комплименты неуклюжи и примитивны, но звучат так мило и естественно, что аж приятно на душе. Спасибо тебе.
– Мне стыдно это говорить и ещё более стыдно, что говорю это именно тебе, но я не умею флиртовать с девушками, я лишён романтики.
Это откровение заставило Китти удивлённо улыбнуться, подняв узкие брови, она плеснула ещё настойки и, выпив, придвинулась к столу. Уткнув острый подбородок на нежные ладошки, её взгляд вонзился в уже более раскрепощённого собеседника.
– И как же ты дожил до тридцати лет так и не научившись общаться с противоположным полом?
– Да не знаю, не нравилось мне эта фигня с цветами и прогулками под луной, честно ведь это глупо обсыпать девушку лживыми комплементами, лгать и притворствовать если целью любого свидания является постель. Ведь всякий раз когда парень дарит цветы девушке, он желает с ней переспать. Только получается, что парень должен купить этот половой акт тратя своё время, деньги и силы. Так не проще ли воспользоваться услугами тех девушек, что продают себя не слишком дорого и не просят лжи взамен?
– Фу, ты, Чак, и впрямь лишён романтики.
– Прости, такой вот я неотёсанный дурак. Так вот и живу уже тридцать лет. А ведь и у тебя нет ни семьи, ни детей, так чем же ты лучше? – спросил Чак в ответ.
– Я хотя бы в любовь верю.
– А я ни во что уже не верю.
– Это плохо, Чак, нужно хоть во, что то верить, – всё больше располагая гостя к беседе, говорила Китти.
– А во что верить? В любовь? Может начать верить в надежду, в правду, в счастье? Во что? Я даже веру в победу уже потерял.
– Не надо так говорить, Чак, ты как-никак в штабе фронта находишься, кто услышит, так за предателя могут принять. В победу нужно верить обязательно, мы же солдаты, будет победа – будит мир. Домой вернёмся.
– Да дело не в том, что я как либо сомневаюсь в способностях нашей армии победить. Нет, отнюдь! Мне просто безразлична эта победа, мне некуда возвращаться, дома у меня нет. Из родни остался лишь отец.
– Отец это хорошо, у меня вот папа умер давно, а ты говоришь и вернуться не к кому.
– Я ушёл из дома уже более пятнадцати лет назад, будучи ещё подростком. Я ненавидел его, а он меня, я даже порой сомневаюсь, что он узнает меня. Лишь только недавно узнал, что жив ещё старик, даже не знаю, вспоминал ли он обо мне хоть раз.
– Почему ты так с ним?
– Долгая история, не хочу ворошить прошлое. Да и вообще я не об этом, а о том, что верить не во что. Вот во что ты веришь, Китти, кроме любви?
– В добро, – тут же ответила она. – Я верю, что рано или поздно добро и разум победят зло и невежество. Я верю, что настанет в мире такое время, когда люди поймут, что проблемы можно решать мирными путями, верю, что весь свой потенциал люди научаться отдавать в русло прогресса и созидания, тем самым, не оставляя сил на зло и ненависть. Когда-нибудь зло в людях должно выкипеть полностью, превратиться в пар и улетучиться из их умов, оставив место лишь для благих дел.
Лицо Чака расплылось в доброй улыбке, глаза блеснули и он рассмеялся.
– Китти Лина, ты либо наивная, либо просто уже выпила слишком много.
– Наверное, я просто пьяная, наивная дура. Но лучше я буду счастливой дурой, чем несчастным умником. Присоединяйся ко мне, в клуб счастливых и наивных идиотов и не будишь больше грустить, – Китти не сдерживала смех.
Гость то же смеялся, алкоголь безжалостно пьянил разум, некоторые вещи стали такими забавными и смешными, что они оба уже не могли заговорить на серьёзные темы и теперь в гостиничном номере звучали смешные истории и анекдоты. Китти вспомнила как Маунд не может терпеть ульянских правителей и во всех красках и даже немного приукрашивая рассказывала Чаку, как он их постоянно поливал грязью, каждый раз придумывая новые колкости. Даже Чак смог вспомнить несколько интересных историй из своей не совсем весёлой жизни, которые вызвали у собеседницы искренний смех. Что-то было в этом смехе. Он был таким задористым и звонким, будто смеялся маленький ребёнок, ему вновь и вновь хотелось рассказать шутку либо анекдот, лишь бы вновь услышать этот яркий и добрый смех.
Под утро они уже изрядно напились, начинало светать, чёрное ночное небо покрывалось слабым розовым свечением, над руинами города вскоре должно было подняться солнце, яркое и по-летнему жаркое. Чак понимал, что пора возвращаться в роту иначе его пропажу заметит кто-нибудь и непременно доложит Марту, который после его проступка под Крупом относился к нему с явной неприязнью и мечтал выжить из батальона под любым предлогом. К тому же действие рикетола уже начало ослабевать и по телу разливалась усталость, пьяный мозг начинал молить о сне. Поднявшись со стола, Чак сказал Китти, которая также уже хотела спать.
– Прости Китти, но мне необходимо вернуться в роту, иначе командир батальона исполнит свою мечту и выкинет меня из своего подразделения.
– Куда-же ты пойдёшь, Чак? Ты пьян и слаб, ты упадёшь где-нибудь в подворотне и местные тебя разденут, а то и прирежут напоследок.
– Пусть лучше так, нежели гнев Марта. Он меня непременно придушит своими руками.
– Ну коли так, товарищ мой, то я попрошу нашего водителя, мы мигом домчимся до центра и выбросим тебя в твою роту. Даже поспать успеешь.
Они поднялись из-за стола, на котором стояла пустая бутылка и холодные закуски. Гость устало подошёл к окну, пьяной походкой и облокотившись на подоконник уставился на восход, руки потянулись к сигаретам, но пачка уже опустела.
– Не вижу смысла куда-либо торопиться, как не вижу смысла во всём этом, зачем? – тихо молвил Чак, уставив красные от недосыпа глаза вдаль, где тусклый багрянец начинал окрашивать утреннее небо.
– Что зачем? – поправляя форму, удивилась Китти.
– Зачем это всё? Почему я должен умирать во имя каких-то идеалов, навязанных мне партией, а если я не хочу воевать ради Маута, если я не желаю больше идти в атаку по воле нашего лидера. Если я не верю больше им, то, что мне делать? Во имя чего жить и умирать? – язык его заплетался, голос был потухшим.
В комнате повисла тишина, такие речи было крайне нежелательно говорить вслух, тем более пьяному и в штабе фронта. Чак совсем потерял страх от отчаянья и алкоголя, что не понимал, какие вещи он только, что произнёс. Китти сквозь пьяную пелену глаз, смотрела на него не понимая, что с ним теперь делать и подойдя поближе облокотилась спиной на стену и тихонько, чтоб не слышали их посторонние уши, сказала.
– Всегда есть смысл жить. Найди свой. И тогда даже самые гнусные мысли, будут разбиваться об этот смысл.
Он обернулся к ней всем корпусом и губы его проняла лёгкая улыбка.
– У меня нет такого смысла. Не трать на меня время. Действительно пора ехать, я слишком много сегодня наговорил, будь ты поумнее и по злопамятней, то доложила бы обо мне кому положено и уже к вечеру меня бы увезли обратно в ШРОН, где я и сдох бы на радость всем. Хотя скоро наступление, помру где-нибудь в канаве и хорошо.
– Наступления, скорее всего, не будет, медивы отступят из гетерского мешка. Так, что живи.
Чак вновь улыбнулся и начал собираться. Китти наблюдала за ним и думала о нём, одурманенный мозг был очень добр и жалостливым по отношению к бывшему врагу и оттого девушке хотелось всё-таки найти способ заставить уставшего от тяжёлой жизни парня, найти хоть какой-то смысл дальнейшего существования. И такое решение проблемы могло ей прийти лишь после изрядно выпитого. Она подошла к Чаку, положила на его плечо свою лёгкую ладошку и попросила повернуться. Гость не раздумывая обернулся и Китти прислонила его губы к своим и нежно поцеловала. Этот поцелуй длился всего пару секунд, но он словно молот ударил Чака по голове, встряхнув его застоявшиеся мозги. Забытый и приятный вкус девичьих губ одурманил его голову сильнее всякого алкоголя и тот упал от неожиданности на стул и замер.
– Что это было? – проговорил Чак не сводя глаз с девушки.
– Это называется поцелуй.
– Я знаю, как это называется, но зачем?
– Чтоб ты знал, что в жизни есть приятные стороны, при следующей нашей встрече, если ты не потеряешь интерес к жизни, то заработаешь ещё один, а теперь подымайся, нам действительно пора ехать.
Если бы тело не сковывала усталость и недосып, а мозг мог бы мыслить трезво, то Чак сейчас замучил бы себя размышлениями и догадками, но сейчас он был просто удивлён и хотел спать. Ему очень хотелось поговорить с Китти о глупости и ненужности этого поцелуя и страх того, что Маунд узнает о его визите и сотрёт его в порошок, также витал в закоулках его разума, но сон был сильнее всего. Он хотел спать, хотя и понимал, что вряд ли увидит Китти вновь.
Они вышли на улицу, в лицо ударила утренняя свежесть, она была как стакан воды, после долгой жажды, нежна и приятна. Чак сделал глубокий вдох, наполнив лёгкие свежим воздухом, почувствовал, как действие алкоголя перебороло эффект рикетола. Он начал проваливаться в сон, будто в тёмную, мутную воду, разум работал отрывисто и понять происходящее вокруг становилось сложно. Китти же, не смотря на то, что также была в сонном состоянии, держалась. В утреннем сумраке загудел мотор, перед выпившими появился один из штабных автомобилей, серый внедорожник на массивных колёсах. Его крыша была опущена и сквозь пелену опьянения и сна, Китти тут же узнала водителя. Это был молодой, ворчливый сержант, его редко садили за руль в виду неопытности и занудного характера, но в эту ночь дежурил именно он. Девушка не могла вспомнить как его зовут, в голову шли разные варианты: Кель, Пель, Шмель, наконец, она сделала последнюю попытку.
– Доброе утро Тель.
– Я не Тель, а сержант Верн Тири, – с некоторой обидой ответил молодой парень, смотря на подвыпивших с явным неодобрением. – Капитан Лина, думаю Маунд не будет рад, если узнает, что вы были в таком состоянии и пили с каким-то проходимцем. Это же пехотный офицер, что он тут забыл? – с презрением смотря на сонного Чака, говорил Верн.
–Я думаю, что ты Кель…
– Верн, – тут же перебил он её.
– Пусть так. Но я думаю, что язык свой ты будишь держать за зубами и не станешь болтать никому, а особенно Маунду. К тому же этот парень не абы кто, а мой старый приятель. Мы давно не виделись и встретились совершенно случайно. Да и вообще, чего я перед тобой распинаюсь, кончай ворчать и помоги его уложить в машину. Он тяжёлый.
Верн вылез из машины, всем своим видом, выдавая недовольство и неприязнь, к такой помощи. Он помог уложит сонного Чака на заднее сидение, после чего уселся за руль и молча уставился на Китти, которая с трудом открыла дверь и уселась рядом. Водитель покачал головой, как бы не одобряя легкомысленный поступок девушки, на что в ответ получил просьбу не совать свой нос в чужие дела, тем более если эти дела офицерские.
– Куда ехать-то? – буркнул сержант, скорчив недовольное лицо.
– Его нужно отвести на позиции у вокзала, там батальон майора Марта. Туда и поедим, – заплетавшимся языком говорила она.
– Ехать будим долго, напрямую никак, там одни руины.
– Езжай уже как хочешь, главное довези, – сказала Китти и отвернулась.
Машина тронулась, под колёсами захрустела каменистая дорога, пахло кожаным салоном и какой-то мазью, которой водители обильно смазывали приборную панель, дабы она блестела. Сон нежно обволакивал слабое тело Китти, лёгкая утренняя свежесть щипала прохладой, вздрогнув в полусне она спрятала голову в плечи и задремала. По бокам мелькали унылые пейзажи некогда великого города, многоэтажные дома без жителей, магазины без покупателей, и лишь пронырливые уличные собаки бегали по пустотам в поисках пищи. Которой часто служили погибшие от голода горожане и убитые, метким огнём снайперов, котивы. Много было и крыс, они отъедались до таких размеров, что порой их можно было спутать с собакой. А аппетит их был не менее хищным. Город великой славы и истории превратился в зловонную, кишащую разными тварями, помойку, за которую уже не хотели проливать кровь даже самые патриотичные горожане, большая часть которых бежала в западную часть Брелима. Там ещё хоть как-то функционировала гетерская администрация. И никому не было дела до тех миллионов брелимцев, что в панике бежали из горящего и умирающего города в поисках спасения на запад страны, а беженцев было без малого два миллиона. Страшный гуманитарный кризис поразил весь не оккупированный союз, к тому же всё громче звучали голоса о нецелесообразности защиты этой страны и выводе армии из гетерского мешка для спасения Фавии. В победе Маута в битве за союз всё меньше сомневались в стане Медивской унии, и от того желание спасти армию от окружения преобладало над мыслями о спасении пятидесяти миллионов гетерских медивов, чья судьба была незавидной.
А Чак впервые за последнее время видел сон, в котором не было: ни войны, ни смерти, ни боли. В этих грёзах, пропитанных ароматами цветов и детства, он видел себя со стороны, будто сидел в кустах и наблюдал за игрой десятилетнего мальчика, темноволосого, худого и длинного как шпала. Он мастерил из валявшегося во дворе мусора игрушки, из бутылки и веток получался самолёт, из сигаретной пачки машина, всё в его руках оживало. Он вспомнил себя в детстве, не покидая сна, вспомнил то самое время, когда мир ему казался простым и незамысловатым. То время когда весь мир также не замечал его, маленького не разговорчивого мальчишку, лишённого волей злой судьбы матери, и живущего в старом доме с отцом алкоголиком, который был строг и часто несправедлив, но любил его какой-то своей любовью. Сон кидал Чака из одного периода жизни в другой, то он видел себя ребёнка, то себя подростка, что вернулся с очередной уличной разборки домой с разбитой губой и синяком под глазом. Отец всегда устраивал скандал молодому драчуну, но парню было плевать на его мнение и уходя из дома вновь и вновь он возвращался то с синяками, то со ссадинами. Чак хорошо помнил эти уличные драки, он бился изо всех сил с подростками с соседнего двора, они дразнили его нищим оборванцем, помойным псом и это злило тощего парнишку. Побеждал он редко, но пару выигранных поединков всё же имелись за его спиной. В одном из них молодой Чак так исколотил светловолосого парнишку, что последний пролежал в больнице полгода с множественными травмами головы и переломами нескольких рёбер. Этот бой окончательно поменял его жизнь и после того, как к нему домой приехали полицейские и пригрозили отцу последствиями, отношения между родителем и сыном испортилось окончательно. Пятнадцатилетний парень ушёл из дома раз и навсегда. Это и была его последняя встреча с отцом, которая также промелькнула в его сне. Грёзы прошлого нарушил чей то крик и удары в плечо, сон развеялся и перед его глазами выросла фигура водителя. Глаза молодого сержанта были встревоженными, руки дрожали.
– Что случилось? Мы приехали? – сквозь пелену сна бурчал Чак, смотря по сторонам.
– Нет, мы не приехали, выходите из машины. Бегом.
– Какого же хрена ты остановился, Верн, – раздался сонный голос с переднего сидения.
– Капитан Лина, простите меня, но в городе начались бои и медивские самолёты бомбят северный город.
– Какого же хрена? – грубо выругалась Китти. – Они же должны отступать, что за дурость?
– Капитан, простите, но в любую секунду нас накроет снарядом или ещё, что-нибудь. Давайте переждём обстрел в укрытии, дальше двигаться крайне опасно. К тому же часть районов могла перейти под контроль медивов, ну же, пойдёмте, не надо подвергать себя опасности. Мне же Маунд за вас голову открутит. Бегом.
Китти с Чаком тяжко выбрались из машины, думать было сложно, голова работала будто непрогретый двигатель, сержант испуганно подгонял сонных офицеров, хотя на Зита ему было плевать с высокой колокольни, более того, он ему не нравился. Укрытием оказалось некое серое здание из бетонных блоков, стены которого пережили не один ожесточённый бой и покрылись интересными узорами от огня и копоти, разбавленные полосами пулемётных очередей. Китти вдруг вспомнила Берк и город художников, что запомнился её сердцу прогулкой с Маундом. Ей вдруг стало невыносимо хотеться увидеть его вновь, почувствовать то чувство спокойствия и защищенности, что он ей давал. А в сырых коридорах пахло гнилью, под ногами шуршали горы мусора, что остался здесь от старых времён мирной жизни. Китти запнулась, об какую-то коробку и кубарем опрокинулась на пол, Чак с сержантом тут же взяли её под руки и повели в подвал по крутой, металлической лестнице. Ступеньки были скользки, внизу переливались блики застоявшейся воды, она воняла тухлятиной и забираться в неё, холодную и мерзкую, не было ни малейшего желания. Но первый прилетевший снаряд, что с грохотом разнёс рядом стоящий дом, не оставил выбора.