Батюша дома сидит. Нельзя же дом оставить. Нынче ни одного момента спокойствия. Да, представьте, Наталья Павловна, сегодня это я сижу у окна, вдруг с улицы какие-то сарданапалы

Сарданапал – ассирийский царь, который сжег себя во дворце вместе с женами и сокровищами при осаде его столицы Ниневии.

подходят и нахально так денег просят. Я окно захлопнула, а они мне такое слово вслед, что даже сказать нельзя. Да. Совсем избаловался народ. Да.

Учитель.

А вы, матушка, дурные слова все понимаете?

Бланк входит на террасу.

Наталья Павловна.

Сони не видали?

Бланк.

Она у себя, наверху, сейчас придет. Ну что, Иван Яковлевич, как дела? Матушка, а я сегодня сынков ваших видал. Молодцы они у вас.

Попадья.

Ох, мосье Бланк, какие там молодцы! Это, можно сказать, мое вечное страдание, да.

Учитель.

Каких змей вы на своей обширной груди вскормили.

Входит Евдокимовна.

Явление 8

Евдокимовна

(с ехидством).

В Конопельцыне управителя мужики избили.

Наталья Петровна.

Все-то ты знаешь, Евдокимовна.

Евдокимовна.

Да, небось, Иосиф Иосифович лучше моего знает.

Арсений Ильич.

Кто тебе сказал?

Евдокимовна.

Уж правду говорю.

Попадья.

Ну, вот, я говорила тоже.

Евдокимовна уходит.

Явление 9

Учитель.

Что вы говорили? Ничего вы не говорили. Да, мерзавец этот самый конопелицкий-то управитель. Поделом ему!

Попадья.

Ну, да, мне вот намедни начальник станции говорил, что ему с прокламациями сладу нет. Как поезд пройдет, так вся станция прокламациями и завалена, и все самого возмутительного содержания.

Учитель.

А вы их, матушка, читали?

Попадья.

Вот и читала.

Учитель.

Вас бы за это арестовать следовало.

Попадья.

И чем это все кончится? Катастрофа грандиозная.

Арсений Ильич.

Сил нет! Я совершенно болен. Тут жить нельзя.

Бланк.

Не бойтесь, к вам не придут.

Арсений Ильич.

Да непременно придут. Никакого сомнения нет, что придут. Елагина спалили же. Это безумие жить здесь. Как разогнали Думу

Роспуск I Государственной Думы состоялся 27 апреля – 8 июля 1906 г.

проклятую, так удержу не стало. Я понимаю, она действительно утрировала, но неужели нельзя было как-нибудь… постепенно… смазать, осадить там, осадить здесь… А ведь это ад, хаос, варварство…

Наталья Павловна.

Опять ты волнуешься, Арсений.

Учитель.

А кто же в этом хаосе виноват?

Попадья.

А на духовенство теперь поход. Реформы, реформы, реформы. Да. Точно духовенство в чем виновато? Из кулька в рогожку перебиваемся, а еще реформы, да.

Учитель.

Я вчера вашего батюшу встретил. Из Зайлинки ехал. Целую телегу всякого добра вез.

Попадья.

Бессребреник какой нашелся! Вам, поди, бабы полотенец да кур не носят? Да.

Явление 10

Входит Соня.

Наталья Павловна.

Ну, наконец-то ты.

Соня.

Мы гуляли с Иосифом Иосифовичем, так хорошо. Люблю я Тимофеевское.

Попадья.

Очаровательно здесь. Парк-то какой! Я говорила Евдокимовне, настоящий Эдем.

Учитель.

Так ведь в Эдеме-то змей и завелся.

Попадья.

Много вы знаете! Атеист!

Входит Савельич.

Явление 11

Савельич.

То есть, это самое, ваше превосходительство, Лыково горит.

Соня.

Ах, право, зарево какое!

Все спускаются с террасы.

Савельич.

Так что, это самое, подпалили.

Попадья.

Конечно, подпалили. И наверное калитинские. Там все головорезы.

Учитель

(отводит Бланка в сторону).

Иосиф Иосифович. А вы бы, батенька, убирались отсюда, да поскорее.

Бланк.

А что?

Учитель.

Да до вас добираются. У меня, надо вам сказать, с урядником дружба, так он намекнул.

Бланк.

Да я и то собираюсь. Спасибо.

Арсений Ильич.

Нет, нет! Так нельзя. Надо уезжать. У меня каждый день сердечные припадки. Я в этом доме родился, а завтра от него, может быть, куча углей останется. Да черт с ним с домом-то, а нас, вы думаете, кольями не распорют?

Наталья Павловна.

Арсений, не распускайся.

Савельич.

То есть, это самое, очень тут стало опасно, ваше превосходительство.

Попадья.

Иван Яковлевич, поедемте со мной, мне страшно. И батюша дома один.

Учитель.

Ничего с батюшей вашим не станется. Наверное сидит пасьянс раскладывает.

Арсений Ильич.

Трудился, работал всю жизнь, отдал науке здоровье, силы… И силы не иссякли еще… и вот, на! Ни за что, ни про что, потому что где-то, кто-то Думу разогнал… Я-то тут причем. – спрашивается?

Наталья Павловна.

Не волнуйся. Ну, уедем за границу. Куда хочешь. Мне все равно.

Соня.

Савельич, вы бы в Лыково рабочих послали.

Савельич.

Что вы это барышня, то есть это самое, чтоб нас подпалили? А вот пойти караульных проверить, это, то есть это самое, следует.

Арсений Ильич

. Ну, что вздор городить, точно караульные помогут.

Савельич.

Ваше превосходительство! Вы бы, то есть это самое, войск попросили. На станцию сегодня целый батальон пришел.

Арсений Ильич.

Савельич, оставьте вы меня в покое. Мы все равно уедем, а тут хоть все пропадом пропади.

Савельич.

Как угодно, не мое добро, ваше.

Попадья.

Савельич, дорогой. Лошадку-то мою велите закладывать. Я поеду. Иван Яковлевич, милый, поедемте. А батюша-то как волнуется.

Савельич уходит.

Явление 12

Наталья Павловна.

Ну, матушка, куда торопитесь, чайку попьем.

Учитель.

Да-с. Иллюминация. И ведь что жгут-то. Сами впроголодь, а хлеба жгут.

Бланк.

Господа, пойдемте на вал. Оттуда виднее.

Соня.

Нет, не надо.

Наталья Павловна.

Лучше сядем за стол. Надо успокоиться. Уж очень разнервничались

(Привалов. Попадья, Наталья Павловна идут на террасу. Бланк стоит рядом с Соней, смотрят на зарево. Профессор ходит по саду).

Да, Иван Яковлевич. Вам нас трудно понять. Вы чужой здесь человек. Сегодня здесь, завтра там. А нам-то каково? Когда я сюда приехала, в уезде ни одной школы не было. Наша первая. Все на моих глазах выросло. Ведь я чуть не всех крестьян тут знаю, и всегда в ладу жили. Ну, сами посудите, разве мы крестьян в чем обижали?

Арсений Ильич

(поднялся на террасу в то время, когда говорила Наталья Павловна).

Ведь эти самые капитанские мне три года за обрез не платят, что же, разве с них я тяну? А подожгут лучшим манером!

Учитель.

Так ведь если подожгут, так не вас, а помещика. Помещик всегда не прав.

Арсений Ильич.

Отличная логика и утешение. Спасибо-с. А вы думаете, вас не тронут, третий элемент?! Дайте срок, и против вас пойдут. Тут вся культура рушится, пугачевщина!

Приходят из сада Бланк и Соня.

Попадья.

Иван Яковлевич, милый, ну полно вам чайничать! Лошадку-то уж наверное подали.

Учитель.

Да что вы, влюбились в меня, что ли? Шагу без меня сделать не можете.

Попадья.

Даму даже проводить не хотите?

Учитель.

Ну, хорошо. Поедемте, «дама».

Попадья.

Наталья Павловна, бесценная, до свидания. Завтра у обедни будете? А то я скажу батюше, чтоб подождать.

Наталья Павловна.

Нет, матушка. Вы нас не ждите.

Арсений Ильич.

Да мы, может быть, завтра и совсем уедем. Ведь не ждать же, в самом деле. чтоб нас подожгли. Поедем в Петербург. Сдадим квартиру, да и махнем за границу.

Бланк.

Правда, вам следует уехать. Чем скорее, тем лучше. Совершенно вам теперь в России делать нечего.

Арсений Ильич.

Совершенно нечего, совершенно. Довольно натерпелись. В чужом пиру похмелье.

Бланк.

Конечно, конечно. Соберитесь-ка поскорее, да и уезжайте.

Учитель.

А зарево-то уменьшается. Ну; матушка, я ваш, весь ваш.

(Наталье Павловне).

Если впрямь уезжать надумаете, дайте знать, я зайду. Может, указания какие дадите, ведь вы, как-никак, а «попечительница».

Попадья.

Наталья Павловна, непременно дайте знать. Мы с батюшей

проститься приедем. До свидания, милая

(целуются).

Арсений Ильич.

Да уж если действительно уезжать; так действительно скорее, как можно скорее.

Все уходят, кроме Сони и Бланка.

Явление 13

Бланк.

Ну. вот, это даже к лучшему! Старики уедут, отдохнут, успокоятся. А нам свободнее будет, да и выяснится все скорее. Ты скажешь им, что ты… моя жена. На мой взгляд – давно надо было сказать.

Соня.

Да. Видишь ли… Я, конечно, скажу им все… Но я; вероятно, уеду с ними.

Бланк.

Соня, ты опять давешний разговор, что ли, хочешь поднимать? Поверь, я очень серьезно отнесся к тому, что ты говорила; но только все же у тебя много истерики, настроения… Уныние, совсем тебя недостойное…

Соня.

Нет, милый мой. Я не хочу разговоров. Зачем? Подумала одна, худо ли, хорошо ли, а все про себя поняла – ну и довольно. Правда, я хотела тебе что-то сказать, – всегда ведь рвешься высказаться… близкому, каким ты мне казался. Не сумела этого, ну и не надо. Я покорилась. Я вот только и хотела сказать тебе, что уеду.

Бланк.

Да что ты, Соня? Чему ты покорилась? Я отлично тебя понял и понимаю. Я чувствую твое уныние, твое отчаяние. Я сам через это проходил. Ты ищешь оправдания, искупления, жаждешь себя в жертву принести. Это святое чувство; но оно слабость. Тут есть замаскированный эгоизм.

Соня.

Может быть. Я тебе уже сказала, я не хочу разговаривать, спорить. У каждого из нас своя правда. Но моя – моя, и я с этим ничего не могу поделать. Ты вот все об унынии. Видишь, как ты меня не знаешь. О, я не унылая! Я могу мучаться; ошибаться, колебаться, возвращаться, – я и теперь еще не знаю, окончательно ли я повернула с моего перепутья. Не затуманит ли опять жизнь, – но одно знаю: в унынии или в однообразном отчаянии, жизнь моя никогда не влачилась, и никогда я ее влачить не буду.

Бланк.

Ведь не хочешь же ты сказать, что ты… по ошибке со мной сблизилась? Мы полюбили друг друга сознательной любовью… А если так, то зачем же ты хочешь меня покинуть?

Соня.

О, я понимала, понимала, что делала. Я ни в чем не раскаиваюсь… И, однако, это еще не значит, что сближение наше, вот когда люди становятся мужем и женою, или любовниками, – это или так велико и важно, так безмерно важно, что всей важности ты даже и не понимаешь, да и редкие понимают, или же… Это – совершенное ничто. Сошлись – и не сходились. Сошлись – и не увидели друг друга! И это последнее, когда – было и как бы не было, сошлись – и не увидели, – это, может быть, еще важнее, потому что это непростимое, незабвенное, и люди не смеют так сходиться, чтоб в глаза друг друга не видеть. Это им не позволено. И если это с ними случается…

Бланк.

Ты отлично знаешь, как это страшно для меня важно, и как я тебя люблю.

Соня

(продолжая).

И вот мы с тобой, мы с тобой… Я еще не знаю, я еще не смею знать наверно… Но мне иногда кажется, что мы с тобой в глаза друг друга не видели, так ничего и не было. Марево, туман какой-то наплыл…

Бланк

(с раздражением).

Значит, ты не поняла, а не я, насколько мы глубоко и неразрывно связаны! Если же ты меня не любишь, если ты просто поддалась мимолетному увлечению, то имей мужество это сказать, а не прикрывайся громкими фразами. Скажи прямо, что я для тебя больше не существую.

(Меняя тон).

Соня, это все неправда, это туман, который рассеется. Ты испугалась личного счастья. Тебе показалось, что оно не заслуженно. Это пройдет, милая.

(Обнимая ее).

Я тебя люблю, а ты меня любишь, да, да?..

Соня

(отстраняя его).

Весь ты – мой туман. Холодный туман. Весь ты, весь ты… Никто не виноват – а может быть мы оба виноваты. Нет, должно быть, никто. Ведь и я твой туман… Ведь ты тоже в глаза меня не видел.

Бланк.

Соня, замолчи сейчас! Это дико; что ты говоришь! Я хочу положить всему конец. Сегодня же вечером я прекращу это нелепое, фальшивое положение. Я верю в тебя, в себя, в твою любовь. Будущее покажет тебе правду. Сегодня же я скажу все твоим. Мы поговорим серьезно. И уедем отсюда, как можно скорее. Пора вернуться к трезвости и настоящей жизни. Слышишь, Соня?

Соня.

Слышу. Делай как хочешь. Пусть будущее покажет правду. А только и ты ее, правды-то, так же не знаешь, как я не знаю. Пусть покажет будущее! Пусть!

Возвращаются Арсений Ильич и Наталья Павловна.

Явление 14

Арсений Ильич.

Я; может быть, и преувеличиваю, может быть, это нервы, но оставаться я здесь не могу. Сил моих нет.

Наталья Павловна.

Да, Арсений. Надо уезжать. Слишком тут тяжело.

Арсений Ильич.

Правда, поедем завтра налегке. А Евдокимовна дом приберет, уложится и приедет с вещами. Ведь все равно за границу не сразу. Соня, хочешь за границу? Ведь ты тоже хочешь за границу?

Соня.

Да, хочу.

Арсений Ильич.

Ну вот и отлично. Вот и поедем.

Наталья Павловна.

А куда же поедем-то?

Арсений Ильич.

В Париж. Разумеется, в Париж. Я там заниматься буду, лекции читать…

Явление 15

Евдокимовна.

Идут! Идут!

Убегает.

Все вскакивают.

Арсений Ильич.

Мужики? Мужики?

Бланк

(бежит в дом).

Пауза.

(Из дверей).

Идите. Это полиция и солдаты. В Лыково, должно быть.

Арсений Ильич

(к Наталье Павловне и Соне).

Подождите, я сейчас.

(Уходит с Бланком).

Явление 16

Наталья Павловна.

Солдаты, солдаты? Зачем солдаты? Соня, когда же это кончится? Они стрелять будут? Господи, господи!

Соня.

Мамочка, милая, они в Лыково идут. Они у нас не останутся.

Наталья Павловна.

Только бы они не стреляли. Неужели опять убийства? Сколько крови, сколько крови!

Соня.

Нет, мама, они только охранять будут. Не бойся, моя хорошая, дорогая. Все поедем за границу, будем жить тихо, в сторонке, покойничков своих вспоминать…

Наталья Павловна.

Помнишь, как дядя Пьер за Андрюшей ухаживал? Сколько ласки у него было? И Андрей его любил. И вот оба погибли. Точно друг друга убили!

Соня.

Вот и Тимофеевское умирает. Как живой человек умирает. А Андрей-то как его любил! А Борис! Прошлым летом, на войне, мы с ним все вспоминали, как здесь когда-то в индейцев играли.

Наталья Павловна.

Кажется, ушли.

Соня.

Кто?

Наталья Павловна.

Солдаты.

Соня

(прислушиваясь).

Солдаты? Должно быть, нет еще. Слышишь шум?

Наталья Павловна.

Да, слышу, господи, господи.

Соня.

Мама, милая, что-то будет? Что с нами будет? Ничего я больше не вижу, не понимаю, где правда, где ложь. Но так жить больше нельзя. Как вспомню об Андрее, о дяде Пьере, так сердце и упадет… Должны же мы искупить эти смерти. А мы…

Наталья Павловна.

Что мы?

Соня.

Да нехорошо как-то живем. Не так, не то.

Наталья Павловна.

Мы старые, Соня. С нас не спросится. Сколько горя нам Бог послал, что иногда даже не под силу. А ты, детка, еще успеешь. У тебя жизнь вся впереди.

Соня.

Ах, мама! Что я успею! Я совсем не знаю, что делать…

Наталья Павловна

. А мне верилось; что ты понемногу успокоишься, что Иосиф Иосифович тебе поможет…

Соня.

Нет, мама, он мне душу опустошил. Ничего в ней не осталось, недоумение какое-то.