Цеховик. Книга 5. План битвы

Из раздумий меня вырывает телефон. Звонит Платоныч.

– Ну, съездил, короче, – докладывает он. – С Трыней твоим поговорил. Еды ему разной отвёз, целую коробку пирожных. Ты бы видел, как он мне обрадовался. Правда, гостинцы брать не хотел, еле уговорил. Может думает, что отберут, не знаю. Настроение у него так себе, но держится он молодцом. Там, похоже, публика не очень, старшеклассники всех шугают. Андрей, конечно, не из робкого десятка и многое повидал уже, с разными ребятами тёрся, почти с бандитами, но здесь как-то не очень приживается.

– Его что, прессуют там быки старшие?

– Не могу утверждать, скажем так, не исключаю. Воспитатели вроде нормальные, я с ними тоже поговорил, они ничего такого не замечали. Но я как бы обозначил, что ребёнок не совершенно заброшенный и если что, можно полную сумку огрести.

– Да, это правильно. Это отлично… Но, дядя Юра, как его вытащить оттуда? Может, Ефима попросить?

– Ефим не полезет, тем более, это же не город, а в районе он, по большому счёту, не такая уж большая шишка. Связи у него есть, конечно, но, боюсь, не захочет он связываться.

– Но попробовать всё равно можно.

– Попробую, конечно, но просто реально смотрю на вещи. После суда может и поможет, а сейчас нет. Но я с ним поговорю. Прямо сейчас и позвоню. Ладно тогда, а то поздно будет. Давай, выздоравливай, завтра созвонимся.

– Дядь Юр, надо дятла искать…

– Какого дятла? – удивляется он. – Для чего?

– Того, который тук-тук да стук-постук. Кто-то из наших, сто процентов. Самойлова тогда принесло не спроста ведь. Теперь Корней. Казалось бы, откуда узнал, как думаешь?

– Да я уж думал, но не могу ничего придумать. Тех, кто знает, по пальцам можно сосчитать.

– Ну, так давай сосчитаем, а то придётся нам постоянно симптомы снимать, вместо того, чтобы болезнь лечить. Ты подумай и завтра давай покумекаем.

Утром я иду на физио, а потом направляюсь в горком, благо от больницы всего пять минут пешком.

– Здравствуйте, Эльвира Марковна, – приветствую строгую секретаршу. – Ирина Викторовна у себя?

– Её нет, присаживайтесь, – делает она вид, что не узнаёт. – Видите, здесь очередь.

– А когда она придёт?

– Я не знаю.

Старая грымза. Присаживаюсь, что делать… Сижу. Время идёт, а Новицкая нет. Но зато заглядывает старая подруга Лена Иванова.

– О! Егор! – восклицает она, и глаза её делаются огромными, как блюдца. – А сказали, что ты бандитов ловил, что в тебя стреляли, а теперь ты в реанимации…

– Всё чистая правда, – подтверждаю я с широкой улыбкой. – Ну, кроме реанимации, конечно.

Она тоже расплывается в улыбке, радостной и искренней. Хорошая девчонка, честное слово. Чисто по-дружески говорю, без задней мысли, без подтекста, тем более, она собиралась замуж за этого дурачка мента и альфонса-многоженца. Как она вообще на него клюнуть могла? Ну ладно, любовь зла, полюбишь кого угодно.

– Новицкой нет? – спрашивает она.

– Нет, – качаю я головой.

– Ну, пошли пока покурим, и ты мне всё-всё расскажешь. Эльвирочка Марковна, я Брагина ненадолго заберу, а вы его на то же самое место в очередь поставьте, пожалуйста.

Эльвира не реагирует, вглядываясь в бумажки на столе. Я встаю и непроизвольно морщусь, прижимая руку к груди.

– Но если товарищ ранен, при исполнении долга, – говорит строгий мужик из очереди, – мы его разумеется вперёд пропустим.

– Спасибо, товарищи, – реагирует за меня Лена и утаскивает из приёмной.

– Ну, как вы тут живёте? – спрашиваю я, когда мы заходим на маленькую кухоньку. – Кажется, сто лет не виделись. Ты замуж-то вышла?

Она тут же мрачнеет и, закуривая, пошире открывает окно. Поворачивается ко мне спиной и, глубоко затянувшись, выпускает лохматое облако дыма в створку.

– Прости, Лен, – говорю я извиняющимся голосом. – Но если честно, вот как на духу, твой Суходоев такой урод. Блин, он тебя вообще недостоин. Как он смог тебя окрутить-то? Я вот честно, до сих пор понять не могу. Разве тебе такой мужик нужен?

– А они что, – отвечает она по-прежнему глядя в окно, – на дорогах валяются? Такие, как ты что-то на меня не слишком-то много внимания обращают. Так что, как говорится, бери что дают…

– Да брось, Лен… – блин, дёрнуло же меня за язык про свадьбу спросить, капец, тупица. – Лен, ну, ты что. Ты ведь красивая, умная, таких как ты…

Я кладу руку ей на плечо…

– Так, ну хватит, – тут же раздаётся за мной голос.

Блин! Это залёт. Который по счёту уже?

– Ирина Викторовна! – резко оборачивается Иванова, и на лице её читается испуг. – Здравствуйте…

– Брагин, – устало выдыхает Новицкая. – Быстро ко мне в кабинет.

6. Тайный орден

– Здравствуйте, Ирина Викторовна, – говорю я.

– Лен, – игнорирует она меня. – Не в службу, а в дружбу, сделай кофейку, а? Эльвира моя отраву варит, а не кофе.

Иванова, ещё не оправившаяся от внезапного появления начальницы молча кивает. Смех да и только.

– Застращала ты народ, – заявляю я с усмешечкой, когда мы выходим в коридор.

– Один ты, я смотрю, совершенно бесстрашный, да? – хмурится она.

– Ну почему же, бесстрашный? Нет, конечно, просто у нас же с тобой чувства, вот я тебя и не боюсь.

– Чувства, ага, – с сарказмом повторяет она. – То-то ты на каждый столб кидаешься. Даже не на всё, что шевелится.

– Ты правда так думаешь? – спрашиваю я и останавливаюсь.

– Чего встал? Можно подумать, тебе не всё равно, что я думаю.

– Разумеется, мне не всё равно. И да, я действительно к тебе испытываю очень добрые и нежные чувства.

– Ты ещё за трибуну встань и объяви громогласно, а то не все слышали.

– Нет никого, не беспокойся, не скомпрометирую, – усмехаюсь я.

– Тут каждая дверь и каждая стена имеют уши, так что примолкни пока.

Мы входим в приёмную. Она проходит прямиком в кабинет, не глядя на посетителей.

– Брагин, заходи, – бросает она, и я, естественно, захожу, впрочем, никто не ропщет.

– Слушай, – продолжаю я. – Ты из-за Ивановой что ли взбеленилась? Так я…

– Егор, – перебивает она. – Какая нахрен Иванова? Иди ты в пень. Ещё к ней я не ревновала. Ты совсем уже? Хочешь сношаться со всеми подряд, сношайся. Я тебе мать родная что ли?

При известных обстоятельствах могла бы быть. Не моей, конечно, но какого-нибудь моего сверстника.

– Да, блин! Это ты совсем уже! Я не трахаюсь со всеми подряд!

– Ну и дурак. А я бы трахалась, будь я парнем. Бабам сложнее, сам понимаешь…

– Ир.

– Ладно, кончай уже дурью маяться. Чувства у него. Забей их себе знаешь куда, чувства свои? Забей и иди медленно-медленно, как мудрый баран из того анекдота. Мы с тобой никогда не создадим ячейку общества, даже если бы, повторяю, даже, если бы кто-то из нас этого и захотел. Мы с тобой заключили брак с комсомолом, понимаешь? По крайней мере, я и, по крайней мере, на ближайшую пятилетку. Мне сейчас не до пелёнок и борщей. Ну, и как бы в глазах товарищей выглядела семья, в которой жена почти вдвое старше мужа?

– Ну, во-первых, не вдвое, – улыбаюсь я, – А во-вторых, чем старше мы будем, тем незначительнее будет казаться эта разница. Когда тебе стукнет лет сто, никто и внимания не обратит, что мне ещё только восемьдесят семь. Или восемьдесят шесть.

– Так, Егор, хватит. Остановись, закрываем тему. Мы с тобой близкие друзья, и этого достаточно. Причём, ты мой единственный настолько близкий друг.

Она выделяет голосом слово «настолько», чтобы не оставалось никаких сомнений, что именно имеется в виду.

– Все твои предшественники, – продолжает она, – как тебе, наверное хорошо известно, были сброшены с корабля истории, а ты вот удержался. Так что давай будем это ценить. Мы свободные люди, я, тем более, уеду скоро. Поэтому договоримся, что ничего друг от друга не требуем.

Это что за аттракцион неслыханной щедрости?

– Я тоже могу уехать туда же. Или… Постой… У тебя кто-то появился? – спрашиваю я.

– Это совершенно неважно, – пожимает она плечами и на мгновенье замолкает. – Хотя нет, важно. Важно, чтобы мы даже не догадывались о похождениях друг друга. Идёт?

Если честно, мне делается страшно неприятно, оттого что она считает меня таким неразборчивым и невоздержанным. Шутки шутками, но это так себе репутация. Интересно, все думают так же, как она или нет?

– Ир, ни с Куренковой, ни Ивановой у меня ничего никогда не было. Просто к сведению.

– Ладно, хватит уже. Всё, правда, хватит.

Заходит Иванова с двумя чашками кофе – для Новицкой и для меня.

– Спасибо, Лена. Так вот, Егор, я поговорила с товарищем Ефимом, и он твою идею с военно-патриотическими отрядами поддержал.

– Спасибо, Лена, – принимаю я кофе.

– Ирина Викторовна, я оставлю бумаги, ладно? – спрашивает она. – А вы потом глянете, когда время будет, хорошо?

Новицкая кивает.

– Так вот, он говорит, – продолжает Ирина, – что это очень своевременное предложение, давно, говорит, назрело подобное решение. В общем, он хочет с тобой поговорить на эту тему, поэтому ты, пожалуйста сходи к нему, только, как следует подготовься, потому что будет много вопросов. Или… знаешь что, сходим вместе, чтобы… в общем…

Ну да, разумно, чтобы её не отодвинули от этой идеи. Иванова выходит из кабинета.

– Думаю, ты бы могла, – говорю я, – и в обком с этим делом сходить. Мы сделаем наш отряд, городской, но по области тоже можно, областной штаб, потом замутим.

– Нет, в обком я это дело не понесу, сейчас, по крайней мере. Они, если идея понравится, себе её присвоят или вообще зарубят. И останемся мы с тобой у разбитого корыта. А так, в случае чего, скажем, первый секретарь горкома КПСС товарищ Захарьин Ефим Прохорович поручил и дело в шляпе. Соображаешь?

– Тяжело новичку в аппаратных играх ориентироваться, но я соображаю, да.

– А с медсестрой? – вдруг спрашивает она?

– Что с медсестрой? – удивляюсь я, но тут же сообразив, о чём речь, улыбаюсь.

– С той симпатичной дурочкой в Москве, – хмурится Новицкая, разглядывая мою улыбку.

– Нет, клянусь интимными частями тела.

– А с таджичкой?

Блин! Ну вот, приехали… С таджичкой ни разу, а вот с узбечкой, да, было кое-что, но тебе лучше об этом не знать и даже не думать. Так что ли?

– И с таджичкой тоже ничего не было, – не моргнув глазом вру я.

Ненавижу себя за это, но не признаваться же, в самом деле… Она пристально и долго смотрит в глаза. Блин-блин-блин…

– И вот ещё что про обком.

Опять меняет тему… Пронесло вроде. Пронесло… Но, если честно, мне это всё как-то не нравится, надо по-моему прислушаться к поучениям генерала Скударнова, и остепениться в вопросах половой распущенности. Если получится, конечно.

– Что же? – невинно хлопаю я глазами.

– Есть такой поц, Эдуард Снежинский, инструктор обкома.

– Уже инструктором стал?

– Да, на днях, недавно совсем.

– И что с ним? Урод редкостный, как мне показалось.

– Да, тебе не одному это кажется. Говнистый он мужик. – Так вот, зуб у него на тебя с той вашей встречи. Приходил ко мне сегодня.

– Чего хотел?

– С фабрики тебя гнать поганою метлой.

– Всё из-за того дурацкого случая что ли? Вот же дурачок.

– Нет, не из-за того, – качает головой Ирина. – Из-за того, что ты не работаешь, а только числишься. Всю работу за тебя тянет Алёшина, зам твой.

– Ну, кое-что делаю, всё-таки.

– Надеюсь, не то, что я думаю. Так вот, у вас была проверка ОБХСС…

– Так ничего не нашли же, – удивляюсь я.

– Но «Комсомольский прожектор» вскрыл факты, а ты пальцем о палец не ударил, чтобы их проверить, сразу в милицию позвонил. А они ничего не подтвердили. Это я его слова передаю, если что.

– Вот же горе, что у нас на фабрике всё по закону и никто не ворует.

– Якобы по больничным, зарплату получаешь, а ничего не делаешь

– Ой, Ир, ну хорош уже, – морщусь я.

– Я-то что, Снежинский воду баламутит. А ещё ты неуважительный, грубый и не соответствуешь образу представителя передовой советской молодёжи. И не просто представителя, а осенённого доверием товарищей. Ну и вот такая мутотень.

– И что, нужно его остерегаться?

– Остерегаться всегда нужно, особенно когда внезапно высоко взлетаешь, нарушив планы какого-нибудь говнюка, вроде Снежинского. У него на это место были другие кандидаты.

– Ну пусть пойдёт Ефиму скажет о своих рухнувших планах. Придурок. Что с ним делать-то?

– Не знаю пока, – пожимает она плечами. – Подставь как-нибудь, чтобы он варежку свою прихлопнул.

– Можно, я на него просто внимания не буду обращать? – морщусь я, изображая на лице кислую мину.

Ещё Сгежинским заниматься! Этого мне сейчас совсем не хочется, вот честно.

– Сожрёт. Надо обращать. Ладно, подумаем ещё, что с ним делать. Пошли к Захарьину сходим, пока он здесь.

Мы выходим из кабинета, снова проходя мимо скучающих посетителей, ожидающих аудиенции. Но у нас-то, ясно дело, проблемы поважнее, чем у них. Секретарши Ефима не оказывается на месте, поэтому я, не долго думая, приоткрываю дверь и заглядываю в кабинет.

– О, Брагин, – говорит Ефим, замечая меня, и я представляю вместо него огромного кота Матроскина. – Заходи, долго жить будешь.

Я захожу, ну и Ирина, тоже. А куда теперь деваться-то? Самое плохое то, что Ефим сейчас не один. У него за приставным столом сидит Снежинский. Не вовремя мы, конечно, не вовремя.

– Присаживайтесь, товарищи, – расплывается в улыбке Матроскин-Захарьин, он же первый секретарь райкома КПСС товарищ Ефим.

– Ну, что вы замолчали, товарищ Снежинский? – кивает Ефим. – Вот он ваш Брагин любимый, и первый секретарь здесь же. Вот говорите им.

Снежинский поджимает тонкие губы и некоторое время сидит зыркая глазами и переводя взгляд с меня на Новицкую.

– Я Ирине Викторовне уже всё сказал, – наконец, заявляет он. – Но могу повторить, так сказать, прямо для адресата. И прошу заметить, что Брагин никакой мой не любимый. Это вообще смешно слышать.

Неужели он не понимает, что на него все как на умалишённого смотрят. Вот дурачок.

– Вы, товарищ Брагин, мало того что завалили всю работу, – строжится он, – так теперь вообще являться перестали.

– Так я в больнице лежал, и сейчас у меня больничный, – хмыкаю я. – Все претензии к докторам, товарищ Снежинский.

– Но сюда, как я вижу, вы, несмотря на козни докторов, сумели прийти?

– Обострённое чувство долга, – улыбаюсь я изображая свою самую невинную и обезоруживающе открытую улыбку.

– Не на рабочее место, прошу заметить, а в кабинеты начальников! Обивать пороги сильных мира сего. Потому что вы подхалим и карьерист.

Ну, дурак, просто удивительно, какой дурак.

– Да вы просто Шерлок Холмс, а не Эдуард Фридрихович. По размеру обуви выводы делаете? Или, может быть, просто на собственные домыслы опираетесь? Это крайне распространённая ошибка среди людей без жизненного опыта – судить других по себе.

– Что?! – задыхается он. – Да вы ещё и хам! Я между прочим, назначен инструктором областного комитета и не намерен выслушивать от вас подо…

– А я между прочим, – перебиваю я, говоря при этом незлобиво и с улыбкой, – избран трудовым коллективом и не намерен выслушивать ваши глупости вселенского масштаба. Простите уж за прямоту, но я с рабочими общаюсь по большей части, а они часто несдержаны на язык и вашего брата насквозь видят.

Он настолько охреневает от моей уверенной и спокойной наглости, что позабыв возмутиться, уточняет:

– Какого брата?

– Не могу ответить при даме, уж простите, – развожу я руками.

Ефим прямо расплывается в улыбке, а Новицкая начинает экстренно кашлять.

– Что?! На фабрике хищения, план перевыполнения плана горит, все разнарядки по новым членам провалены, а он по Москвам разъезжает да на больничных нежится.

– Простите, с членами у нас всё нормально, – откровенно издеваюсь я. – Это у вас информация неверная, или просто собственный маленький … опыт, опять же. Не знаю, что и предположить.

– Нет, это просто возмутительно! – вскакивает из-за стола мой оппонент. – Его нужно из комсомола исключать, не то что из секретарей гнать. Поганою метлой! Поганою! Вы видите, товарищи, это безответственный хам, для которого на первом месте явно карьера. Он даже не стесняется инструктора обкома, что уж о первых секретарях города говорить!

– Погодите-погодите, дорогой Эдуард Фридрихович, вы сильно-то не волнуйтесь, – вступает Ефим в образе Олега Табакова, – возьмите себя в руки. Во-первых, доносы, которые вы почему-то поддерживаете, не подтвердились. Какие хищения? Следственная группа ОБХСС всё тщательно проверила и ничего не нашла. Всё на фабрике в порядке.

– Надо, кстати, проверить по чьей указке действовал «Комсомольский прожектор», – кивая, вставляю я, – и кто так сильно хочет дискредитировать наше предприятие.

– Что?! – задыхается Снежинский.

– А во-вторых, вы вот обвиняете во всех грехах Брагина, а он получил пулевое ранение, отстаивая как раз социалистическую собственность и безопасность наших граждан. Собой рисковал. В Москве, так уж случилось. И сейчас, невзирая на боль и требование врачей лежать в постели, по первой же нашей с Ириной Викторовной просьбе сразу явился сюда.

– Что?! – снова, хоть и не так громко задыхается этот дурачок.

– Да-а, дорогой товарищ, вот та-а-а-к, – тянет с улыбкой Ефим, прямо как Табаковский Обломов. С раной, почти открытой, понимаете? А вы тут шумите. Его скоро, как мне стало известно, наградят медалью за отличную службу по охране общественного порядка. Представление уже направлено.

– Так её штатским не дают… – изумлённо произносит Снежинский.

– А кто сказал, что я штатский? – отвечаю я хмурясь, чтобы не рассмеяться в голос.

– Ну что же, – кивает он после паузы. – Вижу, здесь сложилась тревожная атмосфера. Покрывательство. Рука руку моет, да? Но ничего. Ничего, товарищи, будем разбираться! Обязательно разберёмся, на то мы и областной комитет!

Он резко отодвигает стул и выходит, практически выбегает из кабинета.

– Идиот, – говорю я. – Нет, это надо же быть таким непроходимым идиотом!

Дверь приоткрывается и из-за неё доносится голос Снежинского.

– Это я тоже запомню. Я всё запомню!

– Спасибо, Ефим Прохорович, что заступились, иначе мне бы пришлось его прямым текстом посылать.

– Между прочим, – качает головой Новицкая, – он человек крайне мнительный и невероятно злопамятный. Теперь точно будет мстить. Мелко, крупно, подло, как сможет, так и будет, при любом удобном случае.

– Ладно, леший с ним, – машет рукой Ефим. – Повеселились и будет. Его никто всерьёз не воспринимает. Дурачок и есть дурачок. Как ты, Егор? Наслышан о твоих подвигах.

– Спасибо, всё более-менее неплохо, – киваю я. – Иду на поправку.

– Ну, и молодец. Ирина мне тут говорила о твоей идее.

– Да по сути, – отвечаю я, – это её собственная идея и лишь частично моя. Я просто её горячо поддерживаю, так что у меня уже и план готов. И кадры на первое время есть. Нам бы вот только ресурсную помощь получить.

– Это какую-такую? – хмурится Ефим.

– Помещение, причём и для физических занятий, и для идеологических, фонд зарплаты опять же.

– Ну, это понятно, расскажите подробнее, что будет делать организация.

– Будет подростков воспитывать настоящими патриотами, способными не только словом, но и делом защитить родную страну и народное хозяйство. Будем учить ребят жертвовать собой ради народа. Ну, и пришедших с Афгана будем включать в работу и реинтегрировать в жизнь общества.

– Во как, – задумывается Ефим. – А это прям очень своевременно и полезно. Хотя проблемы такой как бы нет, но скоро наверняка появится. Молодец, Егорка. Молодец.

– Ирина Викторовна, – поправляю его я. – Это она молодец.

– Ах, ну да. Это всё в высшей степени похвально. Вот что, вы составьте план, а я его утвержу, а потом уже будете рапортовать в обком ВЛКСМ, как о свершившемся факте.

– Ещё бы в ЦК комсомола инфу закинуть, – поднимаю я брови.

– Зачем? – уточняет Ефим.

– Ну, чтобы там знали, что инициатор Ирина Новицкая, ей плюсик дополнительный в биографию.

– Егор, – одёргивает она меня.

– Нет-нет, Егор правильно говорит, так и сделаем, я это устрою. Нужно нам Ирочке нашей подкинуть заслуг, это да. В общем, давайте быстро рисуйте план и будем его осуществлять. Надо только кого-то с фабрики включить в состав, парочку человек хотя бы, чтобы этот дурачок не мог кричать на каждом углу, что Брагин фабрикой не занимается.

– Зачем ты поставил всё так, что я теперь буду обязанной Ефиму? – спрашивает Ирина, когда пройдя через опустевшую приёмную, мы снова оказываемся в её кабинете.

– За что обязанной? Я тебя умоляю. Он ведь сам хочет с тобой отношения как можно лучше иметь. Своя рука в ЦК, хоть и комсомольском, не помешает. Не думаю, что он потребует отрабатывать. Это просто инвестиция в добрые отношения.

– Какая ещё инвестиция? – хмурится она. – Он меня уже и так просьбой озадачил.

– Про Куренкову что ли?

– И ты туда же! Далась вам всем эта корова! Что ты за неё так хлопочешь? Всё-таки наверное что-то у вас…

– Ир, не всё-таки и не наверное. Просто подумай. Ты смоешься, а нам нужно будет налаживать отношения с твоим преемником. Поставят какого-нибудь Снежинского и что делать?

– Снежинского не поставят. Я же говорила, кто должен занять моё место.

– Вот лично мне удобнее, да даже и Ефиму тоже, иметь в твоём кресле человека, благодарного за помощь. И батя её, между прочим, тоже благодарен будет, а он не последняя величина в городе. Глядишь, ещё до главного начальника дослужится. Ты будешь в Москве, а нам здесь жить и работать. И твоей быть надёжной опорой, между прочим.

– Тоже мне опора. Егорка с раной.

– Ну это ты брось, каламбурщица. Опора всегда нужна. Так что подумай о близких и соглашайся.

– Ладно, близкий, подумаю, – хмыкает она. – Так и быть. Ты вот что, приходи завтра ко мне часов в девять. Мамка отпустит?

– Нет, конечно, у меня ж типа режим постельный.

– Не придёшь что ли? – хмурится она.

– Как не приду? Обязательно приду, шутишь?

– А родители как же?

– Придумаю что-нибудь.

***

Мне бы прилечь, отдохнуть, раны успокоить, но, как говорится, и вечный бой, покой нам только снится. Из горкома я иду не домой, а в «Динамо». Надеюсь, Скачков сейчас здесь. Окунаюсь в знакомый запах конюшни, заглядывая в залы, где может обитать мой тренер.

На свою удачу нахожу его сразу. Он сидит на матах привалившись к стенке, медитирует.

– Здравствуйте, Виталий Тимурович. Не помешаю?

– О, здорово герой, – не слишком радостно приветствует меня он. – Ты что, на ногах уже?

– Частично, – подтверждаю я.

– Ты же вроде того, сказали…

– Да нет, жив ещё, – улыбаюсь я. – Не дождётесь, как говорится.

– Капля крови густой из груди молодой на зелёные травы упала, – красивым басом напевает Скачков.

– Ну, да-да, было дело, вот глядите.

Я расстёгиваю рубаху и показываю дырочку. Он головой качает.

– И кто? Слухи разные ходят. Одни говорят менты, другие – бандиты.

– Бандюки, урки, Виталий Григорьевич.

– А ты чего с ними связался-то? – спрашивает он.

– Ну вы даёте. А как не связываться, если они во все сферы жизни пролезают?

– Ну, это ты загнул, парень.

Да, это я загнул. Немного предвосхитил время, всего-то на десяток лет.

– Вас что, поздравить можно с выходом на заслуженный отдых? – меняю я тему.

– Лучше не надо, – мрачно отвечает он. – Я это не праздную.

– Понимаю. Хотели бы ещё послужить отечеству?

– Так, ты что пришёл душу мне рвать? – повышает он голос. – Да, хотел. И мог бы, если бы не… Ай…

Он машет в сердцах рукой и отворачивается.

– Хорош вести себя, как юнец. Разве можно отчаиваться? Вы ещё молодой и полный сил.

– Дурак ты, Егор. Это ты юнец, а не я. А знаешь, что это значит? Вот если тебя турнут с твоей фабрики, ты будешь плакать? Нет, конечно, смешной вопрос. У тебя вся жизнь впереди, пойдёшь в другое место устроишься, всего делов-то. А у меня, вся жизнь не впереди, а позади. Улавливаешь разницу? И то, что я ушёл на пенсию, означает, что я уже никогда, слышишь, никогда не смогу быть тем… – он замолкает. – Да что с тобой говорить. Доживёшь до моих седин, сам узнаешь.

– Я это всё понимаю лучше, чем вы думаете. Но не суть. Вот что я хочу вам сказать.

И я во всех подробностях выдаю идею военно-патриотического отряда.

– Можно будет привлечь ещё офицеров по вашей рекомендации. Это мы с вами после определимся. Нравится идея?

– Неплохая, – соглашается он.

– Тогда скажите, готовы вы возглавить этот отряд? Хотя стойте, не отвечайте. Есть ещё кое-что. То, что будут знать только избранные, прошедшие проверку и получившие высший доступ. У этих людей, этих избранных будут и другие задачи. Тайные. И не всегда такие, о которых сказать-то прилично, вы понимаете. Под личиной благообразия будут скрываться страшные, безжалостные люди, отлично умеющие убивать. Эти люди будут вершить тайное правосудие, не откладывая в долгий ящик. Они будут уничтожать бандитов и прочую нечисть. Они станут настоящими санитарами этого дикого, ужасного засыхающего леса, чтобы лес смог снова стать зелёным. Они будут жестокими рыцарями смерти ради жизни.

Скачков упирается в меня тяжёлым непроницаемым взглядом. Но я не останавливаюсь. Мне надо, чтобы он согласился. По сути, весь мой план сейчас строится на его согласии, и если он откажется, придётся придумывать что-нибудь другое.

– Я должен был сказать это, – заканчиваю я. – Может быть, переборщил с пафосом, но вы меня поняли. И теперь я повторяю свой вопрос. Вы готовы возглавить этот отряд?

– Готов ли я? – переспрашивает он. – Готов ли возглавить этот отряд? Тайный орден, да?

Я молча киваю.

– Ну как сказать, – отвечает он и задумывается…