Встретился взглядом со старейшей сотрудницей отдела Софьей Александровной. Она смотрела на него привычно: покровительственно, как на внука. «Старая грымза! – мгновенно отреагировал входивший в начальственное состояние мозг, – ещё раз меня «Ванюшей» или тем более «Ванюшкой» назовёшь – вылетишь, наконец, как пробка! «Ваню-ю-юшка»! Тьфу! Как мерзко, почти как «вонючка»! И не скажешь же этой престарелой дуре, её же тут все типа уважают… Хотя на самом деле просто из жалости держат: мол, куда же ей податься… Но теперь ничего, исправится. Не будет же она так с начальником, в самом деле? Человек, как-никак, опытный, тёртый».

Он сглотнул слюну и ощутил, что глотается как-то не так, щёки и шея тоже стали надуваться и тяжелеть.

«Да что же за хрень со мной происходит?!». Состояние его, ещё пару минут назад почти блаженное, стало приближаться к паническому. «Надо бежать в сортир, пока тут пуговицы все не разошлись! Да и ремень ослабить бы, не при всех же под столом ковыряться. Заодно в зеркало посмотрюсь».

Он осторожно, опёршись руками о стол, привстал. Это далось гораздо тяжелее, чем раньше: во-первых, штаны угрожали треснуть по шву на заднице, во-вторых, он действительно стал грузнее. Огляделся. Никто не смотрел на него. Бывший начальник уже семенил к выходу, согнувшись, будто тащил на себе крест. Вышел, даже не оглянувшись, тихо, обречённо. На него тоже никто не обратил внимания – рабочий день тёк своим чередом.

Иван Петрович неожиданно для себя тоже засеменил. Так, ему казалось, незаметнее и тише получается. Ближе к двери вообще пошёл бочком, чтобы не задеть снующих туда-сюда сотрудников отдела и не обратить на себя внимание.

В коридоре было оглушительно пусто. Бывшего и след уже простыл, хотя он только вышел. Ни души, ни звука.

На счастье, та же картина наблюдалась и в туалете. На секунду даже уши заложило от тишины – будто во всём огромном офисном здании остался один их отдел. Иван Петрович облегчённо вздохнул, радуясь одиночеству, и быстрее шагнул к умывальнику с зеркалом.

– Ёкарный бабай! – он схватился за лицо и начал лихорадочно его ощупывать, следя не столько за ощущениями, сколько за отражением в зеркале – действительно ли там, в отражении, повторяются его движения, действительно ли это он.

Он видел перед собой совсем другого человека. С отёкшим от жира лицом, лоснящимся, а между пухлыми пальцами, его ощупывавшими, блистали маленькие свинячьи глазки. Пиджак, с трудом им застёгнутый перед выходом из кабинета, топорщился во все стороны сразу, а пуговица посередине вдавливала его в живот, образуя ямку, словно ткань кнопкой прикололи в этом месте.

Иван Петрович скорее расстегнул пуговицу – как бы она не выстрелила в зеркало. Наружу вывалился живот, одновременно вырвав с мясом ещё одну пуговицу рубашки.

– Да рановато же мне, – попытался пошутить он со своим отражением, – пока же не вице-президент. Вот стану вициком – тогда пожалуйста, пора будет авторитет наружу выпускать.

Он улыбнулся зеркалу, тестируя свой новый вид. Там отобразилась отвратительная гримаса, кривая, самодовольная ухмылка.

Странно, но теперь Иван Петрович никакой паники не испытывал. Более того, он даже перестал удивляться происходящему и пытаться понять причину чудесного преображения.