Поэма вторая. Блакура
Блаку́ра
Поэма о людской сущности, про вечную борьбу добра и зла – одним словом – про всё человеческое.
I
Древо копья разбито в щепки, ударом молнии с божественных небес,
Под гнётом волн и бури громкой,
Огонь принёс вам Геркулес!
Наверх и тьму и водные валы́ со дна толкает буйный бес,
То, всё-таки, когда душа чиста – имеет больший вес.
Пусть гнёт утёс неумолимая волна,
И дует ветер, вздувая горные вершины,
В Валгаллу дух, порой, зовёт война
И О́дин пишет кровью бравые былины.
Миг роковой судьбы – низводит дружбу друг
До низменных и малодушных мук,
Так сильно бренен дух, и даже время тленно,
Великий ум, на суету вокруг,
Да смотрит ленно.
Презрительно взирает мудрость, да отгоняет мух,
От манны пролитой на землю –
Нет! Такой уж участи себе – я не приемлю!
Вовек жилья не сыщет сытый странник,
Голодный не узрит великодушных ваших шаек,
Поистине, лжеца не сыщет плут,
От ваших наглых слов, и баек –
Освободился я от тесных пут.
И нет вам озорных, весёлых балалаек,
Свирель свою закончил беглый Лут1
Сейчас, своей рукой, вам злато раздаёт
Совсем уж дохлый Молох,
Чуть, слышите? И звон стоит,
И тихий шорох?
Мамона шерстью по металлу трёт,
Гефест роняет молот,
Чтоб золота кусок осла привлёк –
Не хватит сил и у богов!
Хотя на блеск его и падок глупый олух.
Хоть и горька́ вам счастья чаша,
Её когда-то осквернил закон,
Да пусть и так – ведь воля ваша,
Украсили дома свои вы хрусталём,
И золотом, и райским пеньем,
Плясуний заманили вы силком,
Врата вы сторожите страстным рденьем,
Но жалкий ваш удел – простой канон!
Во век работой занят весь народ,
Правитель ею занят,
Юродий2– да ведь какой же он урод?
Он лишь судьбою обделён,
Душою он ранимый!
Да только рыжий чёрт везде снуёт,
И омут мутит гривой,
Кипит и сталь – кипит чугун
И дым затмил Аида.
Куда, о, смотришь ты?!
Слепа, иль ты глуха – Фемида?
Да апостол ты, иль остолоп?!
На что взираешь ты с небес высоких?
Иль ты возвысившийся гот3
И райских врат тебе удел убог?
Да – соглашусь – хиреет род,
И пусть! Когда ступеней круть,
По скалам путь пологий –
Когда душа черна, к вершине истины –
Вас не поднимут ноги!
Что вам не плюнь – то вам роса!
Что не скажи – всё вздор,
И даже смерти не страшна коса,
И ангелов –
Сих херувим нравоученья – не укор!
Родителям не хватит слов,
Что на ките – слонов4
Таков же ваш, хулителей, сетей улов!
И всё зовёт навязчиво стезя,
Всё манит, манит!
И мудро старцы говорят,
Горбатого – могила всё исправит –
Сосновый гроб, и правда ведь, ничуть не давит,
Хоть праведник, да есть такой – молитвы в грош не ставит,
А груз и бремя на душу ему всё давит, давит!
Так и смотри, петля невзгод возьмёт, да и удавит!
Кому что дорого – то и растёт,
Кому процент, кому брюшко́ и жаркий пыл,
Кому не хватит и Авги́евых кобыл,
И стойла к ним, да императорских хором,
Кому и мало чарки внеземной5
Слегла обдать бесстыжий пыл,
Как пьяницам не надоест глотать любимый ром,
Так алчность жмёт на шее узелок и ждёт,
Пока каприза славный час придёт,
Чтоб сяк обогатить своё нутро,
Чтоб сладок сон был наутро́.
От страсти кровь кипит,
Гремит безудержно Олимп,
Арес стучит, всё точит копья, да старчески ворчит.
И те́рпок запах вин, да всё кипит за небом винодельня,
Пусть даже льстец получит лести нимб,
То вам уж не уйти, за ваши преступленья!
От кары совести посмертной, на одре мук,
От жизни скук –
От бога проведенья!
О! Что вижу я? Да это что за привиде́нье?!
От духа тёмного, от Мефистофеля,
Что, разве нет спасенья?
А что нам Гёте говорил,
Когда он Фауста пером цедил?
Иль в этом преступленье?
Нам позабыть тропу распутства и безделья?
Тропу насмешек – лицемерья,
Что стоит нам, всем позабыть –
Всем разом!
Людей земных предубежденья,
Да мелочность, беспутство суеверья?!
А коль повинен я,
То в чём моя вина?
Как беса приняла, как в том писании, свинья?
Не принял духа я,
Гнилого смрада, да ядовитых слов,
Жестокие, на смерть всех обрекают!
И, Её, великий благодетель, её – саму любовь!
Из уст своих изрёк их пустослов –
Химеру6 чьи дерзкие сыны, на смех всё поднимают!
О, вы вруны-песцы!
Словесные вы самодуры и блудцы,
О ваш язык я вытер ноги,
На ваши головы проклятья сыпят боги!
Чьи имена хулите вы?
Чьи образа в очах так ста́ры вам, да и убоги?
Но не уйдёте вы, от срамной и худой молвы,
О, добровольный раб,
Смери7 желания свои,
Как низок был ты, как и слаб!
А я безропотно смирю судьбу,
А жизнь смирит судьбина.
Ведь чувство состраданья –
Не дикий волк, не северная льдина!
Сердец печаль – растопит аль,
Сей изобилья рог я принесу,
Ко трону созерцанья,
И так пойду с самим собою на свиданье!
А кто есть я? Я в душу загляну,
В потёмки света!
И всё-таки, как не гори свеча – в себе,
Как и во тьме – мне не найти ответа!
Слова ведь молот?! А слог ведь наковальня?!
Так бей же в цель!
Топи горнило пламенем!
Мехами, вы, толкайте жару!
Давайте же, друзья, поддайте пару!
Кует кузнец свой крепкий меч,
И в ножны меч кладет сам Ахиллес!
Так бей же Ахиллес –
Ты стали не жалей,
Давай, убей! Давай – добей!
Как добивал ты Гектора,
Как сам Гомер ронял слезу за Трою.
Разрушь свой страх –
Ты отпусти коней на волю8!
Так славен станет грек,
Как усомнится он вовек,
В песках морали и закона9,
Как шулер – карточный игрок,
Всё знает, вся видит
До исхода рокового кона!
Вперёд дорога поведёт –
Дорога созиданья!
А скупость же в душе помрёт!
Та скупость на страданья!
Да из стороны, да в сторону -
Туда-сюда, метанье,
Спокойствие, рассудком обладанье –
Нас к счастью приведёт,
Мечты чудесной обаянье!
О! А вот – Паллада держит вожжи,
Метает стрелы Аполлон,
А Дионис вам корчит рожи,
Из кубка пролитым вином,
Ручьи бегут из буйной крови,
О! Я уйду! Оставьте лишь в покое
Рассудок бедной силе воли.
Но что внизу – вы только посмотрите!
Где наш Харон, где шест его?
И где ладья – украли!
О воры! О воды тёмные, о, годы!
О Стикс! О ужас, о печаль,
Несчастного и бедного
И то – вы обокрали!
А что взамен? Целковые –
И то – вы отобрали!
Ах! Это он – сорвался пёс с цепи!
И бросился терзать, а не терзаться!
Как Цербер, спрятался в тени,
Он алчен, скуп и ненасытен!
А ты кричи, немой, кричи –
Разбойник, вор, губитель!!!
Уйди! Уйди! Ведь говорят тебе – уйди!
Тебе и впредь не тронуть сей обитель!
Пусть и силён ты, так и слаб,
Но ты – опустошитель!
Да! Настанет страшный век,
И самый грешный человек
Готов поведать между делом –
Когда погиб душой –
Погиб и телом.
Как ум тяжёл, как ноги бренны?
Как языка слова скупы и ленны,
Почём же волею бедны?
Страдаем от своей же простоты,
И помыслов столь простодушных,
Что не хватает дел великодушных,
И нет желания грести,
И быть рабом, и жизнь свою вести,
Как каторжник галерный,
Как сын надежды боголепной.
Смотрите! Красным пламенем горит тоска,
И Карфаген горит, да не разрушен!
И в Новиго́род10 наш придёт война,
С великим самодуром и шутом,
С неистовым плутом,
С лисой, довольной сыром!
И пусть – так больно жалит кнут –
Гордись и ты достопочтенным гражданином!
II
Итак, из уст гусляра льётся повесть,
Несёт крылатый демон не́весть11,
О тяжких будущих летах,
О смерти совести в худых мечтах,
О леших и чертях, закопошившихся в плохих местах,
О горьких бедах, о падших ангелах, да в прах!
Эх времена!
Ну что ж, извольте,
Засеять были семена!
Да нет! Вы уж позвольте,
Мне заново начать рассказ,
И буду слёзно лить о Белокурой Бестии –
О небывалом бедствии,
Вам древний краткий дивный сказ.
Что раньше говорил вам я – уж позабудьте!
Да будьте так добры, кто прав,
Кто виноват – уж сами растолкуйте!
III
Нет-нет! Не умер ты! Давай! Дыши!
Проснись от дрёма милый путник!
Ты – как Луна, Земли ты верный спутник!
Проснись Юпитер – громовержец!
Как обречён ты быть в дали?
Проснись Венера! Скинь ты жаркие оковы,
Проснись ты – Марс, и рой окопы!
Проснись Меркурий – весть ты донеси
До Зевса! До самого Плутона!
Последний ты – губителя в Тартару унеси!
Проснись и ты – Земля!
Меня, тяжёлого и бренного – ты на себе неси!
Прошу, и умоляю я – неси!
Проснись и ты герой! Проснись же
Прометей и наберись же сил,
Да пусть и высох древний Нил,
Сем оголив свой донъ12 и ил.
Ловя небесную искру,
Ты высеки огонь, начни ты вечную игру!
Да потопи врага ты флот,
Как тот пойдёт ко дну,
Мечом ты отведи Тритона зу́бец,
Закрой богов хулителей поганый рот,
Да возроди героев род!
На месте ты не стой – безумец!
Избавь народ людской ты от спеси́,
Дух незабвенный вытяни ты из тряси,
Не бойся ты низвергнуть в преисподню
Поэта пьяного ты лютню!
Собрать там яблок с дерева Аида,
В летах сем и ничуть,
Не омолодив бессмертием Аспи́да!
Как в кабаках о стол стучат стаканы,
Забьют солдаты в барабаны,
Уйти и скрыться трусу так соблазн велик,
Но зиждется над битвой жаркой лик,
Эгиды знатной рати,
Глазеть собьются в кучу, как бараны,
Зевать на брань все местные глупцы,
Судьбе льстецы и пошлецы!
Тогда и оголи своей души ты раны!
Зови и ты! О, Прометей,
Скорей на помощь в славной битве,
Хоть и живёт сто лет Кощей,
Не бойся, ты зови богов войны,
И жди Афины давний клич – ура!
Не проведи ста дней в молитве!
Тащи щиты, точи мечи!
И не сиди ты на печи,
Как это делал юный Му́ра13,
Илья который, и благих же каликов14 ищи,
Хлебай из топора войны ты щи,
Из бочек мёды пей,
И запрягай скорей коней!
За лес уходит стая лебедей,
Её спугнул с родимых мест дух мести,
Оставив лишь руины и угли,
Лишил он неповинных чести.
Возьми свой меч и ты, о, Прометей!
Да не робей! Пой веселей, пей веселей,
Из кубков золотых, ешь сладкие ты сне́сти15!
И ты, приди, Персей – Нептуна сын!
О, как народом ты любим,
В младых летах силён – непобедим.
Сломил ты голову тирану,
Морскому злу – супруту Кракену-титану!
Явись, средь облаков и неземных светил,
И будь Ярило – Солнцу ясно мил,
Однако ж пред Гераклом падал грозный свин,
В бою кровавом ты не трать напрасно сил!
И набирайся их пред битвой роковой,
Не падай духом! Думай головой!
Не отправляй войска ты на погибель и убой!
Когда вдали густеют тучи,
Холмы, на ясный свет паду́чи16,
Поникли небом и молчат,
Волчица прочь же мчит своих волчат,
Но реки горные по-прежнему журчат,
А старики, не зря беды, всё ша́ркают ногами и ворчат.
Старухи, на руках держа внучат,
Поют на лад старинный, колыбельные им песни,
А мо́лодцы кружа девчат, и вьют вокруг да около кудесни17.
Ведя в чернеющую гладь,
Средь буйных гроз и скал морских,
Царь Одиссей сирен не слушал,
Как войско вёл он сию ладь,
Найдя руно, запретный плод
Тот, с дерева сорвал и скушал.
И так избег невзгод мирских,
Своё он тело нарядил в простого пастуха,
Изве́рг он стрелы, из самочинного нутра,
Все планы сих сует разрушив,
И хитрецов пирок нарушив.
Раздался голос близкой бури,
Прескверные ветра задули,
Согнав всех воронов с ветвей,
Да по лесам глухим сем разбудив зверей.
Слетели шапки с грозных бгатыре́й18,
И бога Ра прикрыв на колеснице,
В даль, прочь отсель, стремятся птицы!
Деревни в пламени горят,
Уж Древний Змий19 из рыла гадкого пускает яд,
О камень перепутья точит когти, и всё острит клыки,
А ведьмы в пляс пускаясь, заблудшим рвут виски́20,
В хлевах дурные песню воют,
Могильщики могилы роют,
А нищие спасителя зовут,
От мук и ужаса над трупами сильно′ ору́т.
А княже21 благородные,
Совсем уж беззаботные,
В телеги собирают драгоценный скарб,
А девы22 монотонные,
На небе ещё сонные,
Из рук не выпускают дивных арб23.
И слышит свя́тый24 глас людской,
Да на коне, пускаясь рысью в чисто поле,
Преодолев и мёртвый риф,
И вой волны морской,
Преодолев и буйно-чёрно-море25,
Он сбросил с плеч ночной покрой,
Открылся ризой золотой,
Удар нанёс могучею рукой,
Но пал он ниц, с пробитой головой.
А наглый плут на всё махнув рукой,
С персеев26 падших собирает блат27, да злато.
Кощей, шьёт тонкой нитью и иглой28,
Костлявою рукой, кидая семя зла-то,
От глаз всех скрыв, храня судьбы яйцо в земле сырой,
Почём и выглядит и бодр и свеж, как парень молодой,
Как ткач, он ткёт лихую скатерть-самобранку,
И не скупясь на ней гадать – обкрадывать цыганку,
Всё шлёт и шлёт, да на героя белу грудь, да язву, да гнилую ранку.
А Водяной – сам чёрт морской,
Со дна подняв всю тину,
Да по лесам, да по лугам, да заложил трясину.
Утопленник домой плетёт29 тропой мирской,
Корабль уж тонет, да идёт в пучину,
И льёт с небес всё дождь стеной,
И топит и сырит30, благого пастуха, овчину.
А Черномор торгаш, укутавшись в меха,
Медяк всё тянет с бедняка,
Даёт крестьянам в быстрый рост,
Откуда к бороде его прирост.
Да в узелки суёт деньжата,
Готов обкрадывать и вора –
И родного брата.
В столпы31 идёт к деньге деньга,
Сияют серебром верха32,
А голод ведь не тётка,
И смерть совсем не лётка33!
Бушует всюду мор,
Стоит прискорбный ор.
Ох, нищие в поклоне бьются,
Из лужицы едва ль они напьются?
А ростовщик, брадою34 скрыв улыбку,
Закроет на замок калитку.
За голодом плетёт и мор,
Лавины сходят с гор,
Эфир35 затрясся от беды,
А власть осталась без узды,
Вулканы жгут –
Вруны всё лгут,
А богачи-обжоры – жрут.
Пустыни наводнил огонь геенны36,
На поле ж казни мародёрствуют гиены.
С сухих степей монгольских прёт орда,
Защита натиском слаба,
Девиц ордынец тащит в полон37,
Когда бурдюк38 добычей полон.
Батыю хану лобызают перстни,
Шуты прислужливо протягивают песни,
Наложницы в гареме тихо спят,
А орды вражьи под Киевом стоят,
Разграбить, да огню предать град норовят.
Мурза с протянутой рукой взимает дань с Руси,
Да дёргает бояр за длинные усы,
А шведы уж опешились39 с Невы,
Но там, героями сражений, станем уж не мы.
Добрыня молодой,
Мечом прокладывает путь домой.
Заблудший, в лес ступает он одной ногой,
Другой же отгоняет тварей рой,
В сражение вступает со старухою Ягой,
Едва потупил взор, закру́жил русой головой,
А уж гляди, как весь стоит нагой.
И щит дрогой40 разбит, да в щепки под горой,
И лук оборван, и колчан пустой.
Вот и погиб, в сыром болоте, наш герой.
Так и помянем, так и пир долой!
С полей сухих повеял смрад,
И сам рассказчик уж не рад,
Когда позор зарос бурьяном,
Где рать легла глава́ми41 даром.
Ась стар Китеж невидим взору,
Да не доступен и Гермесу – вору.
Но в сие место нам дорога далека,
Не приведут туда старинные веха́42.
Давно уж солнце скрылось за буграми
А тучи спять за дивными холмами,
Никто не отзовётся уж в ночи,
Слетели с то́полей грачи,
Будь, милый, добр,
И не ворчи.
В пучину пал Буян,
Помпеи скрыл вулкан,
Везувий пепел с жаром раскидал,
А волны поглотили остров,
То ж касается и тех, кто не нашёл в сем сказе о́стов43.
Эллада от копыт трясётся,
Наш Прометей на Русь несётся,
Да пред собой держа копьё,
В подземное ступил ко́пьё44.
Зажёг бессмертный он огонь,
Развеял трупов всюду вонь,
И возвеличив пламя,
Вонзил он в ска́лу си́е света знамя.
От кня́жих сил, да и от простого люда,
Затеялась, да на Руси, большая смута.
Вцепились братья в братьев,
Деды в дедов, отцы в отцов,
А мо́лодцы, да в мо́лодцов.
Бу́йны-ба́бы цел не оставили ни кос, ни платьев,
А бра́вы-во́ины – ни копий, ни серебряных да латьев45.
Спать на печи не захотела вошь,
Извозчик же седой в руке не держит вожжъ46,
Дорогами загла́в47 заведует грабёж,
Бгатырь бродатый уж не дюж,
Стал от распутицы глазами кос, да неуклюж.
Блудницы водят хоровод,
Бандит сидит на царском троне,
Не стра́шны им и трудности невзгод,
Покуда их дела прописаны в законе.
Ярмо несёт на шее раб,
Покуда волей слаб.
Невежа тянет за собою полный воз,
Набитый всякой чепухой,
От чьих семян повырастало ж столько лоз,
Что горб, от всяких там рогоз46, трещит дугой.
Бедняк, де скрыт за прочною решеткой,
В чертогах бедности своей,
Так, что не вывести всех вшей железной щёткой,
Да всех клещей, сосущих кровь своих же сыновей.
И сам спаситель горько б плакал,
Узрев сие разорение святых,
Руины дел своих же б он оплакал,
Обрывы жизней струн витых.
Угас в окошке огонёк,
Злой бог47 унёс, да в закрома денёк,
На волю выпустил из клеток сплетен стаю,
Беспутные по всем дворам, да навели и вой и лаю,
Что некуда бежать, от острых слов, плетей и языков,
А мы радеем встать над выжженным клеймом,
Не смея снять своих оков,
Гордимся мы своим изысканным умом,
И под конец, насытимся посмертным же венком.
Меж тем князьки от мёда и вина,
Всё утирают рты,
Им в уши льёт весёлая игра,
Высокая палата празднеством полна,
И гул, и шум стоит за три версты.
Бушует пир,
Среди могил,
Среди чумы –
Бояре пропили умы!
Да и прибу́дут к им с похмелья мудрые думы́!
Потом уж ты не отрекайся от тюрьмы и от сумы.
Паломник боле не собирается в поход,
Ему богов стал надоедлив род,
И не поможет уж Атлант держать тяжёлый небосвод,
Тогда он точно упадёт на голову невеж,
А супроти́в, не хватит на Руси средь городов высоких веж48.
Дорогу в сторону давно не охраняет Хель49,
Покуда стариков младит душистый хмель.
Зеленый змий бездонным сделал кубок,
Да жажду углубил, чтоб не напился сим вином приблудок50,
Покуда впредь его и дрём и сон, не потревожил злой поступок,
Чтоб из горла́ того, он, кубка пил,
Да чтобы с губ его гранёный кубок мёртву воду лил –
Так чтоб на чистом поле, тот бедняга, не по́днял больше вил,
От расслабления ума, да без труда работу пьянкой прекратил.
Ядро разрухи угодило прямо в грудь,
Персею храброму – едва ль живому, но отнюдь,
Свободно нам нельзя ещё вздохнуть,
И слякоть, муть – всё портит долгий путь,
А ископыть51 мешает глину с колее́ю,
Покуда жизнь герою дорога,
То не расстанется он с нею,
Олимпа же вершина высока,
Лететь с неё, да кубарем невмоготу,
Хватаясь за надежды налету,
Пока ещё ведь не упал, не ведаешь вставать нужды,
Когда уж ты с колен поднялся – то ноги целые нужны.
Мораль завяла в звонкой тишине,
Её забыл полить виновник,
И конь дорогою застрял в сырой дрязге,
Забыл путь указать сановник,
С обочины кресты стоят,
А на казнённых вороны, и оперив хвосты, сидят,
Сухие петли, да под тяжким грузом всё скрипят,
В глубоких ямах скрыты совести заботы,
С сих пор в глухих умах уж стёрты песни ноты.
Сырые казематы ждут своих друзей,
Как бьёт напором с выси вниз ручей,
Так бьётся о решётку узник головою,
Противится он муки вою,
И истязанию души душою,
Да с жаром бьётся лбом и молится в тиши,
Но откровенья дверь ему и не откроется,
Скорее уж совсем закроется,
Как к счастью, да на крыльях воли не спеши,
Хотя, сим изнурительным тупым трудом
Какой и есть грешок, да и замо́лится,
Но от разрухи в голове, всё ж запустеет отчий дом.
Настал тот час, открылся низменный ломбард,
О том, как Фауст душу дьяволу продал,
Вам не споёт уж нынче бард,
Как из-за пазухи тот вынул тощий горб,
И под залог скупой, за увеселение черта отдал,
Как магисте́рский камень не спасёт уж нищих орд,
О том, как нынче ценится распутницы младое тело,
О том, как нынче низкий грех давно – не белым-бело.
О том, как можно падать без предела,
И запустить совсем благое жизни дело.
А можно ль ранить разум словом?
Лишь поразмыслив вслух о новом?
О чём совсем не ведает Шекспир,
И сам король великих лир,
Но проницательность его хвали -
Ведь он кумир! –
Все лавры наперёд собрав,
В стихах чудесных чуть соврав,
Едва ль теперь потомка пьесой удивишь,
Когда в награду слово лишь сулишь.
И впредь уж не закрыть пристыжено лица,
Чтоб не видать земного преступленья,
Когда сомнения толпы пожрут богов сердца,
Чьи набожны и так скучны рассудка повеленья,
Тогда уж разорвутся путы вяжущие словом гнев,
Мы созерцать на век останемся, всего на миг присев,
И после пира мусор весь волною смоет утренний прилив.
От взмаха буйного все разобьются чаши, наполненные горем,
Трагедией дневное небо разразив, и бурей сине море.
Сотрём ладонью же аттическую соль мы с мёртвых губ,
Друзей же наших, каких принёс когда-то в жертву душегуб,
Сотрём же всякие улыбки, слезами горькими запив,
И боли вздохи и стенанья, уйдём мы навсегда – забыв,
Окончим путь, к мечте божественной приплыв,
И бросим якорь мы в Элизия залив.
IV
И шепчет дьявол, во всём хуля богов,
Летит, не чтя границ и берегов,
Одно лишь слово – рухнет мир,
Одна лишь песня – и не услышать лести лир,
Один лишь миг и рухнет низ,
И жизни смысл решит всего один каприз.
И не узнает странник белых роз,
Покуда стебель не возрос.
Настала полночь звон пробил,
Распутства дух средь океана душ удил,
И всё смеялся, в пляс пускался – думал петь,
Но разорвал о скалы сеть!
Тщеславным планам шёл конец,
Но вовремя ему худую весть принёс гонец.
Лукавый дух велел собраться ратью,
Руководить желал великой тёмной знатью!
Дух распутства, дух лукавства,
Дух безделья и безверья,
Дух вранья и тяжкого житья,
Дух вражды и суеверья,
Их полно́ пороков племя,
Уж настало их заботы время!
Меж тем, безумный дух на крыльях страсти роковой,
Всё мчит и мчит, да не находит за горой,
Ни упоения, ни славы!
И вдруг летит пред ним орёл двуглавый,
Вздымаясь ввысь, блестит пером,
А клюв его набит же чистым серебром.
Дух алчный жаждет адской лавы,
И камнем падает лукавый,
Он полон злости, хочет кары,
Всё мчит к безумию земли,
Вслед оставляя судна жизни на мели.
Крылатый рвёт на части бедные сердца девиц,
От совести померкшей, готовых падать ниц,
Честолюбивый замысел его толкает жар со дна нутра,
И для греха, созрев, всё ожидает тот утра́.
Дух ненасытный, дух забвенный, всё ищет в душу узкий лаз,
Да упиваясь пламенной любовью, стыдясь, не прячет всюду глаз.
Не мучает его вина,
И кровь от сладострастия черна,
Осталась ли хотя б одна душа ему верна?
Иль все потухли в тяжкой муке,
Иль он порочит честь всего лишь от великой скуки?
Не существует для него разлуки!
И нет счастливых дней,
Когда же вместе, просто, чьи-то руки,
Когда танцует свет среди теней ветвей.
Скрыв за наве́сом ухищренья,
Крылатый демон, день и ночь, готовил похищенье,
Готовый на любую низость, отрёкся от души спасенья,
Открыл врата, наполнил мир скупою злобой, да великим униженьем,
Посеял воину он всяк позорно пораженье,
Отверг, тем самым, белый свет – сердец потухших исцеленье,
Впустил могучий дух, Блаку́ру-Бестию52, а сам пошёл на пониженье!
И затряслась земля,
И Зевс упал и скрылся в глубине,
Да возопил от ужаса Аид в земной коре,
Сам Посейдон затих в своей глухой норе,
И никакой мудрец уж никогда не изречёт глагола совести,
Ведь совесть та на чёрном дне!
Пером и летописец не напишет повести,
Ведь повесть эта плавает давно в людской вине.
Дымит, ревёт с небес огонь и жар кометы,
И разом превратились в черепицу все монеты,
Да затупились копья и мечи,
Повсюду очерствели и хлеба и калачи,
А солнце скрыли грозно тучи,
Повеял ужас, страх могучий!
О боги!!! Явился к нам, да не колосс на глиняных ногах,
Не миф, не призрак и не горный белый великан,
А женщина – на златочёрных жеребцах,
Да Белокура-Бестия – Титан!
Летит за горизонт на колеснице,
И не мешает злоба этой бледнолицей,
Всё жечь, всё рушить, да всех сечь,
И воеводе не даёт народ собрать, да веч.
И лучше так в борьбе за правду полем лечь,
Да опрокинуть вековую смуту с рабских плеч?
Чем поневоле мучеником стать,
И показать свою робеющую стать?
Клоака крыс заразных расплодила,
Чума и горе люд губила,
А Бестия смеялась и наглела,
Напором, страхом непокорных одолела,
И повернула вспять сих храбрецов,
Какие ж после предали своих родных отцов.
Осадой города и крепости брала жестоко,
А в битве же с Персеем потеряла одно око,
И опрокинув наземь силою умелого стрельца,
Да стёрла Рим с земли лица!
А опосля, в жаровне адской заколола агнца́,
По ветру раскидав рукою все остывшие угли и зыбкий тлен,
Повсюду разметала прах младого и лихого удальца,
В обитель жаркую свою понабрала рабов, да в страшный плен,
Сем разорив и мир, и множество вселен.
Зияет черная дыра
На месте Вавилонской башни,
Чей купол держится едва,
И рушится от дел земных столь важных,
Готов упасть он в про́пасть,
И навсегда же в ней пропа́сть
Что в этот миг толпа спиной подпёрла стены,
Но рассыпается их общий дом и превращается в руины,
Пускают дым среди равнин пожары,
Для обнищавших приготовлены сырые нары,
И опустение грозит земле,
Покуда истина блуждает в белой мгле.
Мир рухнул, не выдержал он тяжести бесстыдства,
Набрался человек великого постыдства,
Затрепетало вновь заоблачное небо,
И выпали холодные с небес дожди,
Обрушилось заветное монахов кредо,
И ты уж ясную погоду от богов вовек не жди,
Сам дух безверья заложил надгробья арку,
Когтями разорвал уверенности арфу.
О! Знания – какие сходят с плеч,
Когда же книгами ты топишь печь,
И голова пуста, и набираешься сноровки,
Как плут, как ловкость рук у рыночной воровки,
Твой ум становится хитёр и проницателен,
А персонаж твоей судьбы, характера – столь отрицательным,
Что дух безделья ухватив тебя за хвост,
Унёсся в даль, духовно обокрав – прохвост.
А лицемеры и безмерные лгуны
Зовут к себе на пир горой,
Но попадая на объедки,
Вкушаешь голые мослы,
И видишь, как улыбки едки,
Что взорваны общения мосты,
И отвернувшись в сторону, уйди готов порой –
Куда подальше от ехидных скрыться,
И одиночеством, да в тишине, да до бесчувствия напиться.
Спокойно смотришь ты,
Как дух вражды взбирается горой,
На фоне смерти дружбы вековой,
Забавы ради барствуют и зависть
И презренье, в предместье под скалой.
Они – немудрые и праздные всему виной!
И он, худой творец, пороков адских чтец,
Рисующий себе любимому, сверкающий венец,
Берущийся за кисть, сгущает краски все смолой!
Дух тяжкого житья, углём всё топит печи,
Обманщик сей, на площади стоя,
Толкает пламенные речи,
И нет рабочему у домны уж житья,
Крестьянин сухарями зубы крошит,
Тулуп его стал уж совсем худой,
И ест он на обед один горошек,
Вкушает хлебушек с дорожной лебедой,
Всё это запивает он водой,
Не оставляя за собой ни капель, и ни крошек,
И нет ему нигде волшебного боба,
Покуда в огороде прорастает бузина.
Основа бытия погибла, во имя славной Геры!
Мучительно и звучно – от острия самой Мегеры,
Навеял ветер локонами страх,
Своею скорбью распугав всех райских птах.
Сатир на поле прямодушия,
Посеял семя малодушия,
Слезами радости пожертвовал он грёзам смех,
А телу голому – облезлый старый мех.
Одной рукой залез к себе в худой карман,
Другою угодил в лесной капкан,
Беднягу вызволил дико́й сапсан –
Так из капкана в когти угадил,
Да фрукты растерял и флейту изломил,
Вино нечаянно на землю тот пролил –
И праздный пыл сем охладил,
Веселье ж смертью омрачил,
Да хищно птицу вдоволь накормил!
На молодость дурные сглазы шлёт,
Из зависти оглохшая старуха,
И в сту́пе воду палкой мнёт,
Для злого нынче слуха,
Едва краснея перья рвёт,
Кладёт себе под брюхо,
Да низко целый век живёт,
Но всё ж в немилости помрёт,
И не избегнет старчества недуга.
Покуда волен делом подстрекатель,
Событий времени гадатель,
На ухо веет языком,
А сам доволен пятаком.
В мирских интригах главный прорицатель,
Гнилым не брезгует словцом,
И мнит себя отчаянным дельцом.
Всегда за спинами снуёт,
И правильный всегда совет даёт.
Наушник53 редкий сто́ит всех добыч,
А сплетник меткий – веских смыслом притч.
Пригретый ябеда – карманный простачёк,
Де, кривотолк и перетолк – сырой оброк –
Худой молвы обещанный зарок.
Столь жалкий хам,
Смеётся тут и там,
От наглых голосов стои́т и шум и гам,
Глумится и над бедами всерьёз, стараясь всё опошлить,
За прошлое житьё, желает всё припомнить,
И надо лишь ему о грубости напомнить,
От правды веянья аж кипяток страстей вскипит,
И маска лицемерия, да в бок, с кривого рта слетит,
Под ней то и скрывается пещерный троглодит54!
Тогда ж ещё пророк,
О простоте души изрёк –
И как благая весть всецело победит,
И как Фортуна – светлость,
На крыльях журавля к нам в руки прилетит!
Ума калека злом пристыжен,
Да на судьбу свою обижен.
Как говорит – слюною брызжет,
А смотрит – в поисках кинжала рыщет,
Чтоб под ребро врагу вонзить,
Чтоб сильным, мужественным слыть.
И жертву глупости своей высматривать готов,
Покуда не найдёт, среди таких же глупых дураков.
И лучше с умным злато потерять,
Чем так – с ума калекой, силы в споре растерять.
Ступая узкою тропой,
Проходишь ею спуск крутой,
И вольно дышишь с лёгкой головой,
Но вот испа́рина стоит стеной,
И белой адской пеленой.
Блаку́ра день и ночь проклятия метает,
Над купола́ми в небесах летает,
Да о господстве мировом, трясся копьём – мечтает.
Её ханжа, игрой чужой душой, всё развлекает,
И веру златоглавую земным добром55 тот укрепляет,
Мошной трясёт, и плату собирает,
И толстою рукой подачки загребает.
Дымит ладаном, ставит свечи,
Трудясь, молясь, во истину страстной предтечи,
Нет слаще для него, заблудшей в вере, дичи,
Нет сладострастнее, чем целомудрие даве́че56.
Тело ж рыхлое разорвано на части,
Нужды, виновной лишь от части,
В грехопадении придворной масти,
Да в отупении, ваятеля, рабочей снасти57,
Куски её разбросаны по всем земли углам,
По всем роскошным бархатным зала́м,
Где воля вольная гремящим музыкой бала́м.
И кое-где, её хоть пруд пруди, собра́лось ва́лом,
Хоть забирай всё сразу – даром!
В глухой деревни по полям взошла потре́ба58,
И пу́сты очутились погреба́,
С базарами случилась кутерьма,
По закромам прошлась лишения погре́ба59,
В амбарах ж чуть осталось хле́ба,
И так суровы сло́ва гласного доимки60,
Покуда тяжки власти недоимки61.
Поэзия наполнилась слезами,
А музыка глухими голосами.
Народа вопли носятся безумно,
От Дона до великой Сены,
И как, из века в век, руины Трои
Той скорбят о красоте Елены!
Ошибок вымысла не повернуть уж вспять,
А духи времени давно уж крепко спят.
Вот слово молвит сила страсти:
– Не избежать любви напасти,
И ей не важно – шут, король –
Какую кто играет роль.
И чтоб ковёр не съела моль,
Мораль навета сыпет соль.
А робость силе шлёт привет,
Любовник гол, да не раздет,
Не нарушает скромности завет:
– Скажи, ты любишь, али нет? -
И ждёт, вздыхая тот ответ.
– Люблю сводить с ума и красно девицу и статного плута! –
Была чертовка такова!
Ей вздохи, ахи – стали тошны,
Страницы песен нынче пошлы,
Она мелодией цепляется за нити,
Почём, и чувств и дум хитёр пленитель –
Её интриг осведомитель.
За плату звонкую найдёт ключи в греха дворец,
Натурой разменяв златой черво́нец,
Закроет де́вица ларец.
Да не чужда ему и честь,
Так и расправа по нутру, и месть!
От голода уж зверь ревёт,
От жажды дно сухое лижет -
Чернилами так строки выводя,
Любовные он письма пишет.
Зарёкся притязателю62 отмстить,
И доверху бокал вином залить,
Единым залпом оный внутрь опустошить.
– О, искуситель, – молвит дева,
Забыла заповеди Ева.
– От злободневной скуки ты спаситель! –
Но яростный триумф,
И вкус влюбленных сочных губ – её обворожитель!
Но сей порок и скверный рок,
Её под старость лет к себе в берлогу уволок,
Где разорвал её, да в клочья –
Предсмертья седовласый волк.
А Бестия завидев серп из далека,
Вцепилась в горло простака,
Она в крови ведь знает толк,
Пила её – а тот умолк.
Гнилого упыря взяла в наместники,
А генерала главного в изменники,
И потянулись вслед за ней помещики,
Искать наживу и дары,
Их скупость и намеренья – как мир стары.