Храмовый раб

Глава третья, где Макс знакомится с местной модой и вообще вникает

На рассвете вся казарма проснулась от резкого металлического звука. Еще один лысый гражданин (они тут почему-то все были лысые) бил молоточком в бронзовый гонг. Макс по многолетней привычке перевернулся набок, надеясь, что будильник выключится сам, но удар палкой по ногам развеял утреннюю идиллию и вернул его в суровую реальность. Рабов выстроили в шеренгу, и лысый что-то произнес. Макс, традиционно, не понял из сказанного ни слова, но большая часть мужиков сделала шаг вперед, и их куда-то увели. Пятеро остались на месте. Судя по всему, это были те, кто не понимал местное бормотание, как и Макс.

Лысый вышел вперед и произнес, тыча себя в грудь:

– Эну Нибиру. Потом ткнул в грудь первого в шеренге раба и сказал какое-то короткое слово. Тот произнес в ответ: – Баршам. Жрец врезал тому палкой по спине и произнес еще раз:

– Эну Нибиру. И снова то же короткое слово. До бедолаги дошло, что его просили повторить имя жреца, а его собственное имя тут вообще никого не колышет. Так прошли по всему строю, и никто больше не ошибся. Макс невольно восхитился простотой и эффективностью методики. После этого начался осмотр. Смотрели зубы, уши, мяли мышцы и даже зачем-то задницу велели раздвинуть. Около Макса эну Нибиру задержался. Видимо, голубоглазые славяне со светлыми волосами и мягкими, как у новорожденной девочки ладонями тут встречались нечасто. Но никаких привилегий за уникальность не полагалось, и их пятерка под командованием еще одного лысого по имени эну Халти двинулась на работы. Путем несложных вычислений Макс понял, что эну – это звание, а не имя. Он вспомнил, что зиккураты были храмовыми сооружениями, а значит все лысые были жрецами и носили звание – эну. Окружающая действительность понемногу становилась чуть менее непонятной.

Надо сказать, что одежды им не полагалось, и все рабы ходили голышом. Делалось это то ли из экономии, то ли, чтобы обозначить социальный статус, то ли все вместе. Позже выяснилось, что дети простонародья обоих полов тоже ходили голышом, обзаводясь одеждой, когда приходили в более-менее осмысленный возраст. По мере повышения социального статуса количество одежды, длина рукавов и количество украшений увеличивалось. Бедные крестьяне носили набедренные повязки, ремесленники и крестьяне побогаче – туники. Купцы – что-то вроде тоги из цветной ткани. А высшая знать, представителя которой имел честь видеть Макс в паланкине, напяливала кучу разноцветных тряпок и увешивала себя несметным количеством золота по принципу – «дорого-богато». Так что, понять, кто есть кто, оказалось предельно просто и логично. Если на человеке больше тряпок, чем на тебе, то он главный, а ты – говно. И наоборот.

С прическами тут обстояло ровно так же, как с одеждой. Рабам выстригали волосы ото лба до затылка. Жрецы брились наголо. Знать укладывала на голове всякие затейливые вавилоны. А люди попроще изгалялись, как могли. Так что в целом все тоже было понятно. У кого красивей прическа – тот главный. Так что система работала, как часы, и не вызывало ни малейших сложностей понять, кто из собеседников перед кем должен пресмыкаться.

Но все это Макс узнал существенно позже. А сейчас, в отличие от всех нормальных попаданцев, он шел не ковать булатный клинок и тискать эльфийских принцесс, а чистить выгребные ямы и собирать навоз по улицам. Поэтому первым существительным, которое он узнал в новом мире, оказалось «дерьмо», а первым глаголом – «убирать». Причина этого оказалась банальна: в городе жило тысяч двадцать народу. Основным видом легкового транспорта были ослы и мулы, а грузового – верблюд. Лошади тоже имелись, но они оказались довольно мелкими, и их было существенно меньше. А еще в городе жили свиньи, козы и коровы с быками. И все это зоологическое великолепие, как и положено травоядным, непрерывно гадило. Оставить город без уборки хотя бы на день означало ввергнуть его в экологическую катастрофу, и это отнюдь не было фигурой речи. Местное население, к слову сказать, тоже испражнялось вполне исправно. Плюс, регулярно работающие скотобойни давали приличное количество отходов, и их тоже надо было убирать. А все это добро вывозилось через небольшие ворота в обмазанных глиной корзинах на телегах, запряженных флегматичными мулами.

Работа начиналась еще до рассвета, когда специальные отряды чистили улицы и вывозили содержимое выгребных ям за город в специальную зону, где оно и складировалось в различные кучи. Просушенный за несколько недель навоз превращался в неплохое топливо и добавлялся в глину при строительстве. Отходы человеческой жизнедеятельности после сушки шли на поля. К величайшей досаде Макса, считавшего себя венцом творения, а местных – дикарями, он признавал, что местный круговорот дерьма в природе был организован с точки зрения логистики практически безупречно, и поддерживал на плаву жизнь гигантского города.

Тем не менее, гордости за свою почетную роль в жизни местного общества Макс не испытывал. Даже наоборот. Его периодически посещали мысли о побеге, но первым на побег решился тот самый Баршам. Как выяснилось потом, его загнали с собаками, притащили в город и распяли как раз за теми воротами, куда рабы вывозили дерьмо. Макс даже не подозревал, что смерть на кресте настолько мучительна. Несчастный на второй день начал бредить от обезвоживания, а на третий сошел с ума и умер, изжарившись заживо на беспощадном солнце. После этого он так и остался висеть на Т-образной конструкции, в назидание остальным. Макс на свой счет не обольщался совершенно. С его внешностью скрыться в толпе было столько же шансов, как у индийского слона, выкрашенного в розовый цвет. Поэтому Макс, вникая в жизнь местного общества, судорожно искал варианты. К слову сказать, здешний язык оказался несложным и отражал тот невеликий объем информации, который был нужен для повседневной жизни. Полное погружение в языковую среду и регулярные побои сотворили чудо. Уже через месяц Макс, который так и не осилил школьный курс английского, понимал почти все и мог объясниться в стиле «моя твоя понимай, насяйника». Друзей он так и не завел, потому что его жизненный опыт и менталитет отличался от соседей по казарме радикально. Разговоры рабов крутились вокруг еды, дерьма и кто сколько палок получил. Еще они клялись непонятными Максу богами, и вообще были для него скорее инопланетянами, чем живыми людьми. Рабы же считали его непонятным зазнайкой из неведомых земель, и к общению не стремились. Плюс Макс как-то раз заржал при слове «Иншушинак», что привело коллег по бараку в ужас. Но, слава богу, никто не стуканул, что говорило о том, что люди они были, в целом, неплохие.

Самым удивительным для Макса оказалось то, что здесь не было денег в нашем понимании. Зерно, скот и ткани служили мерилом стоимости, а для сделок использовали серебро по весу. Монетной чеканки тут пока не существовало. Причем даже в уже гораздо более развитые времена, когда рухнула империя Ахеменидов, имевшая полноценное денежное обращение, и пришел на царство Александр Македонский, упертые вавилонские купцы все равно взвешивали серебряные греческие драхмы и золотые персидские дарики, а не пересчитывали их, как положено всем приличным людям. Странное это было место, и Максу, по понятной причине, хотелось покинуть его поскорей. Только как это сделать дипломированный специалист, различавший на глаз десятки видов дерьма, пока не знал. Но узнать очень хотел.

Глава четвертая, где Макс узнает, что он был год без секса по собственной глупости

Так прошел год. Макс освоил местную речь, благо слов в ней было относительно немного, и все они описывали окружающую жизнь. Он достиг невиданных высот в сфере античной ассенизации, но особой радости это не приносило. Макс научился говорить на автомате «да, мой господин», «слушаюсь, мой господин» и сгибаться при этом в поклоне. Он научился лгать, уклоняться от работы при каждом удобном случае, ценить еду и безбожно лизать зад начальству, соглашаясь с любой сказанной им глупостью. Собственно, это была единственно возможная линия поведения. Отклонения от нее заканчивались либо палками, либо, в особо запущенных случаях, распятием. Он окреп, стал более жилистым, сильно загорел и полностью лишился робко намечавшегося пивного брюшка. Напротив, на его животе наметились невиданные там ранее кубики. Но, к его величайшему сожалению, эта неописуемая красота ни у кого не вызывала восторга. Ведь именно брюхо считалось тут эталоном красоты и признаком богатства. Человек, который мог откладывать излишне съеденное в виде жира на заднице, считался кумиром молодежи и объектом самой черной зависти. Баба, которую в прошлой жизни Макса считали бы целлюлитной коровой, по местным меркам считалась топ-моделью и смотрела на менее удачливых товарок, как на говно.

Разобравшись в местной жизни, Макс выяснил, что попал он совсем не в Месопотамию, а в страну под скромным названием Хал-Темпти, Земля Бога, которую вавилоняне назвали Элам, Горная страна. Какой был год до рождества Христова, он не знал, да и значения это никакого не имело. Государство находилась восточнее Междуречья и соответствовало юго-западу Ирана. Город, в котором жил Макс, назывался Аншан, было ему не менее двух тысяч лет, и он считался второй столицей страны после города Шуш, который греки, не любившие шипящие звуки, назвали Сузы. Зиккурат в центре города был посвящен богу Иншушинаку, и жрецы, хозяева Макса, служили ему. Впрочем, богов тут было, как собак нерезаных, и в эту тему Макс сильно не погружался. Правил страной великий царь, суккалмах по местному, Шутрук-Наххунте, второй царь этого имени, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака. Только так, блин, и не иначе. За иначе можно было попасть на кол. Тут был Восток во всей его красе, без всяких там прав человека и феминизма. Мужеложство вполне себе процветало, и в гаремах вельмож мальчики присутствовали наравне с девочками. Писали клинописью, как в Месопотамии, которая была ближайшим соседом и торговым партнером, а Вавилон – вернейшим союзником в непрерывных войнах против ненасытной Ассирии. Лет за десять до этого текущий царь Шутрук-Наххунте, второй царь этого имени, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака, присоединил кучу земель на севере, отчего возгордился без меры и привел местных граждан в состояние восторженного патриотизма. Видимо, чтобы окончательно запутать население, в Эламе присутствовало еще два царя. Первый зам, младший брат текущего правителя и второй зам, старший сын его же. После смерти царя наследовал не сын, а брат. Усугубляло ситуацию то, что цари женились на своих сестрах, и после смерти старшего брата младший должен был жениться на его вдове, которая была и его сестрой тоже. Как они тут разбирались во всем этом лютом звездеце, и куда девался третий царь после смерти первого, Макс так и не понял. А вопросы задавать постеснялся, потому что за любопытство такого рода можно было опять-таки присесть жопой на кол, чего Максу категорически не хотелось. Он, как нормальный мужик, использовал жопу только по прямому назначению. А вот с женщинами был облом. Местные мужики пользовались услугами уличных проституток, а иногородние – проституток храмовых. Роль последних исполняли все женщины города хотя бы раз в жизни, и это была очень почетная, одобряемая общественной моралью деятельность. Почему-то считалось, что легкий адюльтер в храме самым положительным образом влияет на урожайность местных зерновых. Какая была связь между количеством собранного крестьянами ячменя и тем, что знатнейших женщин города трахают залетные проходимцы, Макс решительно понять не мог. Но благоразумно вопросов не задавал, потому что за святотатство тут жгли на костре. Вообще, Максу, с его навыками жителя двадцать первого века нужно было очень постараться, чтобы не попасть в жернова местного уголовного кодекса, статьи которого отличались друг от друга видом казни, а не сроком заключения. Заключения тут не было вовсе. Либо штраф, либо казнь. Просто, эффективно и прибыльно для местного бюджета. Спасло Макса лишь то, что он не бросился в океан местной жизни, строя университеты и звездолеты, как положено нормальному попаданцу, а смиренно убирал навоз с улиц, являясь в глазах населения чем-то средним между ослом и мотыгой.

Вся местная цивилизация строилась вокруг речек Керха и Карун, которые обеспечивали поливное земледелие, позволяющее получать вполне пристойные урожаи полбы и ячменя, которыми тут в основном и питались. Мясо простой человек видел в год раза два, а рабу мяса не полагалось вовсе. Эффективный менеджмент был в действии. Раб должен много работать и мало есть. Обратная пропорция просто разрушила бы местную экономику, и это понимали все, включая самих невольников. И именно поэтому любой раб пытался сожрать больше, чем ему полагалось и сделать меньше, чем от него требовали. За выпрямлением этой диспропорции следили бритые ребята с палками, которые тоже реалии местной экономики понимали на пять с плюсом. Вот так Макс и жил. Еда, работа, сон и периодические побои. Но было еще кое-что, чего Макс не осознавал. А это кое-что уже приняло вид грозовой тучи над его головой. А учитывая особенности местного уголовного кодекса, и то, что штраф платить ему было нечем, Макс, сам того не зная, оказался в нешуточной опасности.

Как-то утром, эну Халти, старший по их бараку, ткнул палкой в грудь Макса и сказал:

– Ты! Идешь со мной.

Он молча развернулся и пошел, не сомневаясь, что раб последует за ним. Через несколько минут они пришли в небольшое помещение, где на легком деревянном стуле с резными ножками сидел уже знакомый Максу эну Нибиру. Макс торопливо согнулся в поклоне, сложил руки перед собой и опустил глаза в пол. Говорить без команды и смотреть в глаза свободному человеку не полагалось, это считалось непростительной дерзостью и каралось незамедлительно. Этот урок Макс выучил в первые же дни. Всего-то два раза выпороли, и нужный рефлекс сформировался. А ноющая спина напоминала о себе еще пару недель.

– Твое имя? – спросил эну Нибиру.

– Максим, можно Макс, – ответил наш герой.

– Откуда ты?

– Русь, Россия. Моя страна находится далеко на севере.

– Никогда не слышал про такие земли, – произнес эну. – И имя какое-то странное. Впрочем, кому есть дело до имени раба? Никто и никогда не видел тебя в храме, ты не приносишь жертв и не призываешь богов, когда разговариваешь с другими. Ты сумасшедший? Ты не почитаешь богов? Хорошо подумай над ответом, потому что, если мне твой ответ не понравится, тебя сожгут на костре как безбожника.

И тут Макс понял, что в ближайшую минуту решится вся его следующая жизнь. Да и вообще решится, будет ли эта самая жизнь. Отвыкший думать мозг заработал на полную катушку. Макс упал на колени и уткнулся лбом в прохладный пол, застеленный подобием керамической плитки. Впрочем, довольно грубой, на его взгляд.

– Господин, мой добрый господин. Сжальтесь, не убивайте. Я поклоняюсь своему богу, а он очень ревнив. Но если вы прикажете, я буду поклоняться великому богу Иншушинаку, Хумпану и Мардуку. Только не казните меня! Я издалека и не знаю ваших порядков. Пощадите, господин!

В комнате установилась нехорошая тишина. Эну Нибиру с легкой брезгливостью смотрел на трусливого раба и думал, что же с ним делать дальше. Но Макс почувствовал заминку и продолжил:

– Я пригожусь, мой господин. Я очень хорошо умею считать.

Заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы, и глаза жрецов приняли размер небольших блюдец.

– Что ты сказал?

– Я хорошо умею считать, – повторил Макс.

– Встань.

Макс торопливо вскочил и опустил глаза в пол.

– Крестьянин собирал семь дней по десять мешков ячменя. Потом пришел сборщик налогов и забрал тридцать мешков. Сколько осталось у крестьянина?

– Сорок, господин, – смиренно сказал Макс.

Глаза эну Нибиру приняли совсем уж неприличный размер.

– Хорошо. Наместник нашей провинции построился на бой с армией в пять тысяч человек. Половину он оставил в центре, а вторую половину разделил пополам и поставил на фланги. Сколько войска стало в центре и по флангам?

– Две с половиной тысячи в центре, а по флангам – по тысяче двести пятьдесят, – моментально ответил Макс.

– Немыслимо, – произнес с задержкой эну Нибиру. – Как ты это делаешь так быстро?

– Я учился в школе, господин.

– Это я и так понимаю. Эну Халти, я его забираю у тебя.

– Слушаюсь, господин, – сказал Халти.

Эну Нибиру ударил в гонг, и в комнату, поклонившись, вошел слуга.

– Слушаю, господин.

– Отведешь этого раба на чистую половину, накормишь и покажешь, где ему спать. Потом познакомишь его с Ансун, она научит его почитать Богиню-мать и Иштар. Утром приведешь ко мне.

– Слушаюсь, господин.

Через час, осоловевший от неприличной сытости и безделья, Макс валялся на тростнике и пялился в потолок. Он с большим удовольствием смотрел бы в окно, но окон тут просто не было, ведь местные любыми путями прятались от палящего солнца. Освещение давали масляные лампы, глиняные у людей попроще, и бронзовые, немыслимо вычурные, у знати и жрецов.

В комнатку вошла молодая крепенькая женщина, которая спросила:

– Ты Макс? Получив утвердительный ответ, начала снимать тунику.

– Эй, ты чего? – удивился Макс.

– Господин велел научить тебя чтить Великую Мать и богиню Иштар.

И Ансун присела рядом, как-то по-особенному поглаживая живот и область паха Макса. Тот отреагировал незамедлительно, приведя оборудование в вертикальное положение. Ансун моментально уселась сверху и начала ритмично двигать бедрами. Хватило Макса секунд на двадцать.

– Чего это ты? – изумилась Ансун.

– У меня год женщины не было, – признался Макс, невольно краснея.

Ансун округлила рот в изумлении.

– Богиня разгневается. Повторим.

В этот раз все продлилось существенно дольше. Макс даже проявил активность, перевернув девушку на спину. Та довольно постанывала, видно служение богине для нее было делом необременительным и вполне себе приятным. Минут через десять довольный Макс лежал на спине, мечтая о сигарете. На эльфийскую принцессу Ансун не тянула, но после года воздержания это существенного значения не имело.

– А когда мы будем богинь чтить? – спросил он.

Ансун снова изумилась.

– А я сейчас что делала? Как еще можно чтить богиню плодородия и богиню любви? В твоих землях не так, что ли?

– Да если бы в моих землях было так, я бы в храм каждый день ходил! – восхитился Макс. Приоткрывшиеся детали местной жизни ему понравились. Вон оно как, оказывается. И удовольствие получаешь, и богине молишься. Двум сразу. А он, как дурак, собственными руками от излишков гормонов избавлялся. И соседи по бараку те еще козлы, хоть бы подсказали.

Ансун неспешно оделась, махнула рукой и ушла.

– Теперь поспать! – решил Макс, признав текущий день однозначно лучшим в этом проклятом году.

Глава пятая, где Макс начинает считать себя очень умным, потом глупым, а потом узнает, что такое сотрясение мозга

Рано утром тот же слуга поднял Макса, дал ему полчаса, чтобы поесть и умыться, и отвел его к эну Нибиру. Тот расположился в другой комнате, намного больше и богаче, чем вчерашняя. Бритый наголо худощавый жрец с ястребиным носом был завернут в какую-то белую хламиду без каких-либо украшений. Он сидел за столом, отделанным резьбой сверху донизу. Ножки представляли собой львиные лапы, а торцы были украшены орнаментом из цветов и кистей винограда. Кресло с высокой спинкой, на котором сидел жрец, вообще оказалось произведением искусства. Ножки были явно точеные, что говорило о наличии соответствующего станка, а подлокотники исполнены в виде склонившихся в позу пьющего оленя людей. Руки эну лежали на их спинах. Стены комнаты были затянуты тканью, а в углу стоял большой сундук, украшенный металлической штукой, по всей видимости, выполнявшей роль замка. На столе стояла бронзовая лампа с таким орнаментом, что директор Эрмитажа отдал бы за нее любую почку на выбор. На лампе мастер изобразил охоту на льва. Лихие парни на колеснице истыкали бедную животину стрелами, как ежика. В наше время львы в Азии уже не водились, это Макс знал совершенно точно. А тут, по всей видимости, они еще были. Да чего уж там. Геракл вон немейского льва угомонил, значит они жили даже в Греции. Если бы Макс читал Геродота, он бы знал, что львы нападали на обозы Ксеркса в греко-персидских войнах. Но он Геродота не читал, как и положено менеджеру среднего звена, и теперь стоял, уткнувшись взглядом в пол. Скашивая глаза, он пытался оценить местное великолепие. По меркам прошлой жизни оценку интерьеру можно было выставить на уровне «ну ничё так», но в местных реалиях это была круть несусветная. Учитывая сложность транспортировки драгоценных пород дерева, которые сюда везли из Ливана, стоило это все неимоверно дорого. Сесть Максу, что характерно, никто не предложил. Жрец сверлил его глазами, словно пытаясь загипнотизировать. Учитывая разницу в положении и неиллюзорную возможность отправиться на костер, страшно было до жути.

– Итак, – промолвил эну Нибиру. – Давай еще раз, кто ты, откуда и где научился так считать? И не ври мне, накажу.

Макс завис. Как объяснить человеку, что он из страны, которой еще нет, и работал в госбанке, оформляя бумаги большую часть рабочего времени. И это при том, что ни банков, ни бумаги, как таковой, тут просто не было. Писали стилусом на свежей глине. Он осторожно начал:

– Господин, я из далекой страны на севере. Я сам не знаю, как тут очутился, но меня нашли в пустыне и привели сюда. Наверное, так распорядились боги.

– Откуда знаешь, что ты с севера, если не знаешь, как сюда попал?

– У нас значительно холоднее, растут густые леса, и зимой лежит снег.

– Ты не врешь, я бы почувствовал. Значит, из земель севернее Варганского моря. Далеко забрался. Но там живут саки, которые иногда нападают на Урарту и Ассирию. Они дикари-кочевники. А у тебя были руки человека, который ни дня в своей жизни не работал. Ты сак?

– Нет, господин, я русский. В моей стране нет никаких саков, и я понятия не имею, где находится Варганское море.

Если бы эну употребил название «скифы» вместо саков, то Макс как-то сориентировался бы. Но жрец не знал, что дикие племена саков какой-то дурак из Греции позже назовет скифами, поэтому с пониманием возникли сложности. Ну, а Каспийское море кто и как только не называл.

– Мардук, помоги мне! Что это за народ и кто ты такой, наконец? Или мне надо позвать палача?

– Не надо палача, господин, я говорю правду, – затараторил Макс. – Я и правда жил там. Но я из другого времени. На тысячи лет позже.

Нибиру в изумлении замолчал. Если бы взгляд мог жечь, то Макс уже лежал бы на полу кучкой пепла.

– Значит, ты прорвал спираль времени. Да, это многое объясняет. Твоя одежда, изготовленная искуснейшими мастерами, непонятные вещи, которые были у тебя с собой. Твои нелепые манеры, неумение делать что-либо и незнание очевидных вещей, известных ребенку. Ты не врешь, раб. Ты умеешь читать и писать?

– На вашем языке нет. На родном – да, господин.

– Расскажи мне о своей жизни, стране. Какой мир вокруг вас, как вы воюете? Рассказывай все, что приходит в голову, а я буду слушать и задавать вопросы. Начинай.

После этого началась форменная пытка. Эну Нибиру буквально вывернул Максима наизнанку, точностью и конкретностью вопросов удивляя последнего до глубины души. Макс, относившийся к местным, как представитель высшей расы к дикарям, оказался полностью обескуражен. Этот немолодой дядька с лысой башкой был невероятно умен, гораздо умнее его. Задавая точечные вопросы по ходу рассказа, он вытаскивал такие подробности, о которых тот и сам уже давно забыл. Иногда Максу становилось невероятно стыдно, когда выводы эламского жреца об их жизни оказывались точнее и глубже, чем его собственное мнение. Весь разговор продлился, по ощущениям, часов шесть. Макс был выжат, как лимон, учитывая, что все это время он простоял на ногах, не поднимая глаз.

– Значит так, иди к себе, – сказал эну, – Никому ни слова об этом разговоре, иначе пойдешь на костер, как опасный сумасшедший и богохульник.

Макс торопливо замотал головой вверх-вниз, выражая полнейшее согласие.

– Я решу, что с тобой сделать. Свободен.

Низко поклонившись и пятясь как рак, Макс вышел из комнаты. Повернуться задом к человеку такого ранга стало бы проявлением суицидального слабоумия. Вернувшись в свою каморку и закусив, он отрубился до утра. Ночь пролетела без сновидений, а утром он проснулся от знакомого удара гонга и вскочил, не дожидаясь поощрительного удара палкой по ногам. Наскоро перекусив, он умылся и вышел во двор. Его уже ждал вчерашний слуга.

– Значит так. С сегодняшнего дня подчиняешься мне. Меня зовут эну Кудур. Не воровать, не бездельничать, не трогать баб без их разрешения. Слушать меня, как голос небес, и тогда, может быть, раб, ты будешь сыт и не бит палками.

Макс торопливо закивал головой, всеми силами показывая, что первичный инструктаж пройден.

– Слушай сюда. Идешь к воротам, поможешь писцу считать мешки с ячменем, которые привезут сегодня. Он стоит у западных ворот, и его зовут эну Хутран. Ошибешься, заплатишь битой шкурой. Все понял, недоносок?

Макс снова закивал, изо всех сил стараясь понравиться новому начальству. После этого он с видом крайнего усердия рысцой побежал к воротам.

– А жизнь-то налаживается, – думал Макс.

Кормят лучше, работа умственная, а религиозным энтузиазмом он воспылал не на шутку. Так и тянуло помолиться Великой Матери во имя будущего урожая.

– Отложим на вечер, надо местных телочек изучить. А то мало ли что. Трахнешь кого, а окажется, что сегодня несчастливый день, и нужно нарушителя скормить свиньям. Тут ребята без тормозов.

Эну Хутран оказался небольшого роста крепким мужичком лет тридцати пяти. Выбритый до блеска, как и все жрецы, с коротким посохом, без которого уважающие себя люди на улицу не выходили. По мнению Макса, посохи служили не столько медицинским изделием для немощных, сколько вполне эффективным оружием самообороны. По крайней мере, он несколько раз получал по хребту этой штукой и оценивал ее возможности вполне объективно. Количество украшений на посохе и качество резьбы говорили о статусе владельца не меньше, чем прическа и одежда. Увидев жреца, Макс припустил еще быстрее, уже на подлете сгибаясь в униженном поклоне.

– Еще раз придешь позже меня, получишь десять палок, – сказал этот добрейший служитель бога.

– Да господин, больше не повторится, господин, – привычно сказал Макс, опуская глаза в землю.

– Ждем поставку зерна с храмовых полей. Твоя задача считать и докладывать мне. Я буду записывать. Потом зерно нужно будет под счет передать в склад. Если что-то пропадет, ты горько пожалеешь. Уяснил?

– Да, господин, – привычно ответил Макс.

– Абаком пользоваться умеешь?

– Нет, господин.

– Как же ты считать собрался, тупица?

– Я не знаю, что такое абак, господин, но считаю хорошо.

– И за что мне такое наказание? – жрец возвел глаза к небу. – Тупой самонадеянный раб, которого дали мне в помощь. Только никакой помощи не будет, придется все проверять за тобой. Слушай меня, животное. Я недоволен тобой, и тебе нужно очень постараться, чтобы к вечеру мое настроение улучшилось. Иначе я пройдусь по твоей спине посохом.

В этот момент ворота со скрипом открылись, и въехали первые телеги, запряженные мулами. Макс подбежал к каравану.

– Четырнадцать, шестнадцать, четырнадцать, пятнадцать, тринадцать. Семьдесят два мешка, господин.

Жрец, который щелкал костяшками на местном подобии счёт из советского гастронома, изумленно поднял голову.

– Как ты это сделал?

– Можете проверить, господин.

Жрец, мучительно сопя, тщательно пересчитал каждый мешок, щелкая деревяшками на своем девайсе.

– Семьдесят два. Удивительно. Иди с ними в хранилище зерна. Там сдашь их Римушу.

– Да господин.

И Макс пошел рядом со скрипящими телегами, возницы которых которые дорогу к зернохранилищу знали куда лучше, чем он. У ворот они остановились, и Макс спросил у крутившегося рядом пацана.

– Где найти Римуша?

– Да вот же он! – ткнул пальцем чумазый карапуз.

В сторонке стоял могучий бородатый мужик в грубой шерстяной тунике и ковырял щепкой в зубах.

– Ячмень привезли? Ну разгружайте. Нести в левый угол. Чего вылупился, раб? Тебе особое приглашение нужно?

Тут Макс понял, что его сладостные мысли об умственной работе оказались несколько преждевременны. Крестьяне, не прекословя, начали таскать мешки, и он не отставал от них. Судя по недоброму взгляду Римуша, тот только искал повод, чтобы придать ускорение заднице Макса хорошим пинком. Вскоре мешки перекочевали в указанное место, а Римуш, пощелкав абаком, пробормотал:

– Так, семьдесят мешков ячменя.

– Прошу прощения! Семьдесят два мешка, господин, – робко произнес Макс.

Римуш поднял изумленный взгляд и посмотрел на него с видом человека, которому что-то послышалось.

– Ты что-то сказал, сволочь?

– Семьдесят два мешка, господин, – повторил Макс, понимая, что сейчас его будут бить.

И, как обычно бывает в жизни, его скверные ожидания оправдались в полной мере. Римуш был могуч, как и положено человеку, много лет ворочающему тяжеленные мешки на свежем воздухе. А потому уже через минуту лицо Макса представляло собой отбивную. Нос был разбит и сочился кровью. Губы на жаре распухли в оладья с немыслимой скоростью, а левый глаз превратился в узкую щель. После особо удачного удара он упал, и наступила спасительная темнота. Очнулся он от криков эна Хутрана. Рядом с ним стоял Римуш, согнувшийся в поклоне, и заискивающе глядел в глаза жрецу.

– Он был непочтителен, господин.

– Что он сказал?

– Эта помесь осла и собаки говорила со мной, как с равным. Я не мог такого стерпеть.

– Раб дерзил тебе? Тогда ты был в своем праве. Можешь идти.

Римуш довольно улыбнулся и ушел в хранилище. Макса подняли, и пара рабов помогла ему дойти до любимой лежанки из тростника, где его напоили и оставили исцеляться живительными силами природы. Никакого врача никто ему не позвал, да и не собирался. Макс лежал в одной позе, потому что любое движение усиливало головную боль. Вскоре он провалился в забытье.