Александр смотрел на вещи трезво, не был склонен впадать в эйфорию в тех редких случаях, когда жизнь подкидывала ему что-нибудь отдалённо напоминающее счастливый билет, но и не спешил отчаиваться, не добившись поставленной цели с первых десяти попыток. Где-то в глубине души он считал себя фаталистом и не без оснований полагал, что все события в жизни являются следствиями других событий, выходящих на определённом этапе за пределы отведённого человеку судьбой срока из-за чего и влиять на них в конечном счёте невозможно. Однако, подобные рассуждения хороши, когда касаются обычных рутинных событий, а не тогда, когда ты мчишься неизвестно куда на невероятной скорости в маленькой металлической скорлупке, не подчиняющейся к тому же твоей воле.

В этот раз последовательность подобных невидимых событий поставила его в положение, единственный шанс на выход из которого заключался в ожидании пока Луиза разберётся в проблеме и вернёт их на прежний курс, либо, в худшем случае, направит обратно к Земле. Но это могло сработать только на исправном корабле. Тритон не был рассчитан полёты с неработающей системой искусственной гравитации. На борту отсутствовали специальные тренажёры, дающие мышцам необходимые физические нагрузки, и компенсирующие невесомость костюмы, защищающие организм от её угнетающего действия. Без всего этого каждый день на борту корабля был равнозначен неделе постельного режима, а это уже само по себе серьёзный стресс для организма. Что же тогда говорить о неделе или месяце в невесомости? Он может и не продержаться так долго… С момента отключения гравитационного генератора прошло всего двенадцать часов, а ногам уже не хватало кровоснабжения, и голова постоянно гудела от переизбытка прибывающей крови. Но больше всего досаждали слёзы, которые не хотели скатываться вниз и разъедали глаза, вызывая неприятное жжение. А первая ночь, проведённая в невесомости, и вовсе стала настоящим испытанием. Александр долго не мог заснуть и отключился лишь под утро. Поэтому шестьдесят восьмой день экспедиции начался намного позже обычного.

Придя в себя, он сразу же поспешил в рубку и по дороге лишь на минуту заскочил в пищеблок, где, не желая тратить времени, быстро нажал несколько разноцветных кнопок и тут же ощутил во рту приятное послевкусие от свежего хрустящего бекона с жаренным яйцом, запитых крепким кофе, а после этого и приятную сытую тяжесть в желудке. Он редко использовал волновой синтезатор пищи, предпочитая привычную форму употребления еды с пережёвыванием и наслаждением оттенками вкуса, но сейчас ему было не до них. Всё, что требовалась – просто утолить голод.

Ситуация в рубке была точно такой же, как и накануне. Хорошие новости отсутствовали. Он попытался на всякий случай вручную запустить генератор гравитации и снова убедился, что Луиза продолжает его блокировать. Абсолютная скорость Тритона снизилась до первой космической, но не стабилизировалась, а продолжила уменьшаться до тех пор, пока не достигла нулевого значения. И с этого момента они просто дрейфовали в пространстве, одновременно двигаясь к центру галактики на невероятной скорости. Более парадоксальной ситуации сложно было представить. Всё выглядело как чудо, но в мире, движимом научным прогрессом, чудесам нет места, а все не вписывающиеся в созданную человеческим разумом картину мира явления рано или поздно раскрывали свои секреты, становясь обыденными.

То, что полная остановка была ошибкой Александр понял, когда отправленный для снятия измерений напряжения пространственных полей зонд не смог выйти на заданную скорость и, истратив восемьдесят процентов топлива, удалился от Тритона всего лишь на каких-то жалких пару километров… Что-то не давало ему разгоняться. Зонд двигался словно рыба против течения. Работающие на максимальной тяге двигатели захлёбывались, безуспешно пытаясь придать ему ускорение. Так и не выполнив задачу он в последний момент успел возвратиться на Тритон, израсходовав на этот элементарный в обычных условиях манёвр весь оставшийся запас топлива.

Но неприятности не могут множиться вечно и к концу дня усилия Луизы дали первые результаты, а отдельные элементы происходящего начали медленно складываться в единую картину. Перебиравший в своей каюте от нечего делать вещи Александр услышал, как сработало звуковое предупреждение о запуске генератора гравитации. Долгожданный сигнал застал капитана корабля в врасплох, но он всё же успел опуститься на пол и это позволило без травм перенести момент наполнения массой успевшего отвыкнуть от нагрузок тела. Кровь отхлынула от головы, в глазах помутнело, но тренированный организм хоть и не без туда справился с испытанием.

Войдя в рубку, Александр отдышался, подумав о том, что слишком уж быстро его тело размякло, будучи лишённым своего обычного веса, и сразу же направился к главной панели управления. Тут по всему было видно, что пребывавшая ещё недавно в состоянии неопределённости Луиза вернула наконец контроль над Тритоном. Главный экран приобрёл привычный вид, все данные на нём разбежались по своим обычным местам, а подсвеченная ещё утром тревожным красным цветом линия курса полёта снова стала зелёной. Всё это не могло не обнадёживать, но, как это чаще всего бывает в жизни, у любой хорошей новости имеется своя неприятная сторона и изображение в центре главного экрана наглядно подтверждало эту досадную закономерность.

Обозначенную яркой точкой метку на линии курса, демонстрирующую местоположение Тритона, окружало необычное пространственное образование, чем-то отдалённо напоминавшее инверсионный след от реактивного самолёта в небе. Линия курса шла точно в его середине так, словно корабль угодил в огромный туннель, проделанный в космическом пространстве кем-то или чем-то непонятно для чего и зачем. А чуть позади расположился обозначенный пунктиром прежний курс звездолёта, резко менявший своё направление после пересечения границы туннелеобразного пространственного образования. Оно словно бы притянуло корабль и увлекло за собой туда, куда направлялось само.

Кроме этого на экране отображалось множество цифровых данных, дающих общее представление о геометрических и прочих свойствах аномалии. И самыми странными среди них были не её размеры, составлявшие не много ни мало миллион километром в поперечном сечении, а разбросанные тут и там по её телу колонки с цифровыми выражениями физического положения контрольных точек, по которым измерялась абсолютная скорость Тритона. Все они, словно сговорившись, вместо привычных нулей показывали положительные цифровые значения, что было возможно лишь в одном случае. Каждая из этих точек двигалась.

Александр быстро пересчитал их голове и получил на удивление знакомые результаты. Все расположенные внутри туннеля контрольные точки, случайным образом выбранные бортовым компьютером, двигались со скоростью, в шесть раз превышающей скорость света, точно также, как и сам Тритон после торможения. Объяснение у этого феномена могло быть только одно – звездолёт мчался к центру галактики вместе с окружающим его пространством, а то, что Александр поначалу ошибочно сравнил с туннелем, на самом деле больше походило на космическое течение, в котором течёт сама космическая пустота, именуемая физиками пространством. Именно оно захватило Тритон, добавив ему свою скорость и изменив направление его движения. Таким образом, шестьдесят восьмой день мисси к звезде Бернарда закончился невероятным научным открытием, совершённым, как это чаще всего и бывает с величайшими открытиями, по воле случая и ставившим под сомнение устоявшуюся в науке концепцию неизменности физических законов во вселенной.

В течение следующего дня компьютер сформировал более точную модель пространственного течения и теперь на главном экране можно было видеть что-то вроде его детальной карты. Обнаружить следы разрывов целостности пространства прямо по курсу и за кораблём не удалось. Это был непрерывный поток, простирающийся на расстояние, превышающее дальность действия корабельных радаров. Внутри он был таким же равномерным, как и обычное космическое пространство, и на первый взгляд ничем от него не отличался, если не считать присутствия неких неизвестных сил, под действием которых все испускаемые кораблём сигналы затухали по мере приближения к его границам, а внешние доходили до Тритона с сильнейшими искажениями, что, помимо прочего, объясняло и сбой в работе навигационной программы – она просто не видела ничего за границами потока.

Луиза как могла старалась приспособиться к новым свойствам окружающего звездолёт пространства, но одна за другой все её попытки заканчивались неудачей. Тритон вёл себя так, словно большая его часть подчинялась не бортовой системе управления, а неизвестной силе, сводившей на нет все усилия автопилота. Так, например, попытка вывести двигатели на максимальный режим удалась без особых проблем, но ожидаемого эффекта не дала. После запуска силовой установки на десять процентов мощности заблаговременно занявший место в компенсирующем перегрузки кресле пилота Александр не ощутил привычного толчка, которым обычно сопровождается интенсивный разгон корабля, и лишь через несколько долгих минут почувствовал, что тело едва заметно потянуло к спинке кресла. Двигатели сдвинули корабль с места, но не разогнали его до той скорости, до которой должны были. Они работали, расходуя топливо, а скорость корабля лишь немного превышала нулевую и явно не собиралась расти. После увеличения тяги до пятидесяти процентов от номинала столбик скорости на центральном мониторе консоли управления нехотя пополз вверх, но к тому моменту, когда в обычных условиях корабль уже преодолел бы первую космическую, Тритон с трудом смог разогнаться до жалких полутора километров в секунду. Столбик на шкале скорости опять замер. Выход на режим форсажа вновь погнал его вверх, но кардинально ситуацию не изменил. О возвращении на Землю такими темпами не могло быть и речи.

Топлива на корабле имелось достаточно для нескольких десятилетий полёта, система рециркуляции воздуха могла работать ещё дольше, а запасов биоматериала, из которого синтезировалась пища, хватило бы на две человеческих жизни. Александр располагал абсолютно всем необходимым для того, чтобы наладить вполне сносный быт и прожить оставшиеся ему 70-90 лет, ни в чём не нуждаясь. Он даже смог бы привыкнуть к вечному космическому затворничеству и научиться получать от него что-то вроде своеобразного удовольствия. Но только при условии, что корабль находится в обычном космосе, в окружении звёзд, планет и других явлений, доступных для наблюдения. Здесь же он чувствовал себя жуком, замурованным в застывшем в капле древесной смолы воздушном шарике, лишённым не только возможности вырваться в привычный мир, но и даже видеть его. Никакие, кроме гравитационных, волны и излучения не проникали извне в захватившую Тритон пространственную аномалию. Корабль окружала темнота. Он словно погрузился в глубины бездонного нефтяного океана, увлекающего его своими течениями всё дальше и дальше вниз от поверхности. Лететь с такой мизерной скоростью, на которую теперь способен звездолёт, не было никакого смысла ни вперёд, на назад. Такой полёт ничем не лучше обыкновенного дрейфа и корабль, несмотря на все усилия двигателей, просто будет продолжать удаляться от Земли в глубь галактики вместе с окружающим его пространством.

Так заканчивался шестьдесят девятый день полёта. Александр поднялся из капитанского кресла и посмотрел на часы. Они показывали 22 часа по земному времени. Нужно было отпустить ситуацию и попытаться расслабиться. Может быть завтра, когда он отдохнёт и восстановит силы, в голове появятся свежие мыли или Луиза за ночь отыщет нестандартные подходы к путавшей им карты проблеме. Много раз в своей жизни он убеждался в справедливости древней мудрости, предписывающей думать над решением важных задач утром, на свежую голову. И очень часто кажущиеся прямо сейчас полным тупиком ситуации на следующий день решались чуть ли ни сами собой. Стоило только перестать думать о них, заставить себя избавиться от бессмысленных волнений, не рисовать в голове беспокойные картины ужасных последствий, и они в большинстве случаев не наступали. Более того, почти все пережитые им беды возникали, как правило, внезапно и становились для него полной неожиданностью. Судьба не давала возможности заранее переживать из-за их приближения, а просто ставила перед фактом. И пускай сейчас он столкнулся с самой безвыходной ситуацией из всех возможных, бессонная ночь вряд ли поможет с ней справиться.

Во сне Александр падал в космическое пространство. Не летел сквозь него, а именно проваливался. Созвездия мелькали вокруг, набегая словно свет фар встречных машин на скоростном шоссе и вызывая отвратительное чувство головокружения, а он падал и падал, постепенно и всё быстрее закручиваясь до тех пор, пока огни звёзд не слились в размытые световые круги. Поднявшись с кровати, он почувствовал себя таким разбитым, словно всю ночь не сомкнул глаз, но всё же нашёл в силы освежиться и добраться до рубки, где с удивлением обнаружил склонившегося над центральной консолью управления 2Р.

Манипуляторы робота с нечеловеческой, что и понято, быстротой двигались по её поверхности, мягко прикасаясь к парящим в воздухе объёмным проекциям кнопок и тумблеров. При появлении Александра он повернулся к нему и быстро отошёл в сторону, словно хотел освободить капитану его законное место. Они обменялись приветствиями как обычные члены экипажа космического корабля, не видевшиеся с прошлого вечера, после чего робот сразу же направился к выходу.

Александр остановил его знаком руки. Поведение робота показалось ему странным.

– Что ты делал у панели управления?

– Ничего, стоящего Вашего внимания, командир. Просто нужно было проверить несколько параметров, – ответил робот и хотел продолжить движение к выходу из рубки, но Александр снова задержал его.

– Разве командир корабля не должен знать всё, что происходит на борту? – с акцентом на слово командир и пытаясь придать своему голосу как можно больше убедительности спросил Александр.

Робот замер. Казалось он находится в нерешительности и не знает, как именно ответить. Но и не отвечать он тоже не мог. К тому же долгие размышления над простыми вопросами не были свойственны машинному разуму.

– Луиза заканчивает расчёты. Примерно через час она направит Тритон к границе потока, чтобы попробовать выйти в обычный космос. Мы просто готовимся к манёвру.

– Разве подобный манёвр не должен согласовываться с капитаном? – удивился Александр.

– Протокол не содержит подобного условия, – внёс ясность в ситуацию 2Р – Система безопасности предупредит о запуске двигателей заранее, чтобы Вы заняли безопасное положение.

– И каковы наши шансы?

– Корректное прогнозирование невозможно из-за отсутствия статистических данных.

Не совсем понимая зачем роботу потребовалось скрывать планы Луизы, о которых он всё равно узнает в момент начала манёвра, Александр замолчал. Робот воспринял его молчание как разрешение покинуть рубку и тут же удалился, оставив человека в раздумьях. А подумать было о чём. Считавший себя командиром корабля, Александр до этого дня не задумывался о том, что представляет собой искусственный интеллект в иерархии системы управления кораблём, находящемся в автономном полёте в дальнем космосе. Теоретически главным тут был он, но его руководящая роль находилась под мягким, но непреклонным патронажем машинного разума, который лучше знал, что хорошо, а что плохо для человека и замыкал, подчиняясь заложенным в него инженерами правилам оценки ситуации, все критически важные решения исключительно на себе, оставляя человеку право разбираться со второстепенными вопросами.

На протяжении всех лет, проведённых в космосе, Александр воспринимал управлявший кораблями искусственный интеллект как нечто смой собой разумеющееся и никогда не задавался вопросом, кто главнее, машина или он. Во всех случаях его видение ситуации на борту совпадало со взглядом автопилота. Разногласий не было и не было поводов выяснять отношения. А теперь, оказавшись в реальности, не позволяющей влиять на решения, определяющие его собственную судьбу, он как будто увидел себя со стороны. Живого человека, наделённого разумом и волей, свобода которой вдруг оказалась жёстко ограничена бездушными алгоритмами, обучаемыми на общих примерах и обучающимися на чужом опыте. Неужели никто из миллионов и миллионов не принимающих ничего всерьёз инфантильных довольных собой и своей жизнью представителей человечества, кроме него, ни разу не почувствовал себя хотя бы неуютно? Не ужаснулся от мысли, что не может распоряжаться собой так как хочет именно он сам? Те состоявшиеся зрелые мужчины и женщины, полностью утратившие за годы гарантированной безопасности инстинкт самосохранения, живущие так, словно у них в кладовке хранится аккуратно завёрнутое в заводскую упаковку запасное собственное тело. И те избалованные доступностью всех возможных радостей жизни молодые люди, занимающие свободное время забавами вроде игры в самоубийц, главная задача в которой как можно эффектнее и оригинальнее попытаться причинить себе вред, испытывая скорость реакции интеллектуальной окружающей среды на эти попытки. Неужели никто из них ни разу не ощутил себя пленником машинного разума, превратившимся в недееспособного ребёнка, опекаемого любящими, но строгими родителями?

Спустя примерно час, проведённый в подобных раздумьях, как и предупреждал 2Р, в рубке раздался раскатистый сигнал предупреждения о начале манёвра, сопровождающийся приятным женским голосом, произнёсшим несколько раз подряд одну и ту же фразу: «Внимание, всем членам экипажа занять компенсационные кресла, ожидаются возрастающие перегрузки!». Александр, немедля, расположился в кресле командира корабля и вжался в него, чтобы быть максимально готовым к сопротивлению нарастающей силе тяжести, одновременно мысленно повторяя вслед за голосовым ассистентом отсчёт времени до запуска двигателей.

На этот раз Луиза активировала силовую установку сразу на полную мощность, но, как и ожидалось, за этим не последовало привычного толчка и нарастающего давления, вжимающего тело в мягкое кресло. Разгон был плавным, вялым, не впечатлял так, как должен был впечатлять рывок огромной массы металла, вызванный выбросом мощнейшего потока раскалённой плазмы, способного разогнать корабль до околосветовой скорости. Полоски, визуализирующие скорость на главном экране, стали медленно, словно замороженные, вытягиваться вверх. Результат работы двигателей слишком мало соответствовал прилагаемым ими усилиям так как почти вся высвобождающаяся в реакторах энергии уходила на преодоление аномальной инерции пространственного потока и лишь часть её расходовалась по прямому назначению.

Прошло несколько часов. Стало ясно, что до границ потока придётся лететь дольше, чем показывали самые пессимистические расчёты, и никакой необходимости сидеть без дела в компенсирующем перегрузки кресле нет. Первое время Александр не отходил от консоли управления, отслеживая набранную кораблём скорость. Но потом оставил это занятие и решил, что цифры на скоростемерах побегут быстрее, если он не будет на них смотреть как на закипающий чайник, который никогда не доведёт воду до состояния кипения, если за ним наблюдать. Концентрация внимания на любом процессе вызывает замедление времени и чем больше вы концентрируетесь, тем медленнее оно идёт. Так зачем замедлять сейчас то, что итак происходит слишком медленно?

Он переключался с одного пустого занятия на другое, убивая время, и лишь перед тем, как лечь спать ещё раз заглянул в рубку. Чуда не произошло, скорость корабля крадучись подбиралась к первой космической. Она росла медленно, но всё же росла, значит предел возможностей двигателей Тритона ещё не достигнут. И он лёг спать хоть немного, но обнадёженный, а во сне увидел Землю, их дом у озера на окраине мегаполиса, улыбающуюся жену и резвящихся на заднем дворе детей. Сон был таким тёплым и приятным, что в нём хотелось остаться навсегда. Но, к сожалению, сделать это было намного труднее, чем даже вырваться из пространственного течения.

Скорость Тритона хоть и удручающе медленно, но всё же увеличивалась на протяжении последующих трёх суток, а на четвёртые двигатели окончательно выдохлись. Каждую секунду корабль преодолевал шестнадцать километров двести тридцать четыре метра и ни одним сантиметром больше. По меркам межзвёздных перелётов он мог считаться стоящим на одном месте, но для манёвра внутри ограниченного в поперечном сечении миллионом километров потока этой скорости хватало. Звездолёт приближался к его границе под узким углом, почти по касательной и когда до контакта оставалось несколько минут система безопасности снова настойчиво предложила Александру занять место в компенсационном кресле.

Возраставшее по мере приближения корабля к внешней границе потока волнение Александра неожиданно сменилось обречённым спокойствием в тот момент, когда он пристегнул себя к креслу и сосредоточил внимание на главном экране, на который Луиза в режиме реального времени выводила телеметрию полёта. Наверное, нужно было попытаться как-то приготовить себя к встрече с водоразделом двух пространств. Но как приготовиться к тому, с чем встречался только один раз, да и то во сне? Ещё неделю назад Александр даже не догадывался о существовании пространственных течений и у него не было никакого полезного жизненного опыта. Выход из потока не обязательно должен походить на вход в него и нет никаких гарантий, что Тритон, например, не распадётся на атомы или не превратится в облако плазмы в огне вызванного столкновением корабля с невидимой стеной взрыва. Но кто знает, что на самом деле лучше – исчезнуть прямо сейчас или до конца своих дней блуждать по незнакомому космосу…

Однако, не смотря на мрачные ожидания, столкновение получилось жёстким, но не фатальным. Двигавшийся под острым углом к границе потока корабль словно угодил в тонкую, но прочную резиновую стену, которая плавно погасила его скорость, отвернула в сторону и мягко оттолкнула от себя, направив обратно к центру пространственного течения. Двигателям Тритона не хватило мощности, скорость корабля оказалась совершенно недостаточной для прорыва, и попытка вернуться в привычный космос завершилась неудачей. Запасного плана не было. Единственная хорошая новость заключалась в том, что Александр остался жив, а корабль выдержал перегрузки и может продолжать полёт.

Следующие две недели весь обитающий внутри Тритона разум, и человеческий, и машинный, был занят поиском выхода из западни, в которую попал, и не находил его. Двигатели снова разогнали звездолёт до максимальной скорости и на этом возможности Луизы влиять ход миссии закончились. Время тянулось удручающе медленно. Дни сменялись ночами, а на борту ничего не происходило. Александр чувствовал себя всеми забытым узником, заточённым в средневековой крепости. Для тех, кто организовал миссию, он станет очередным пропавшим без вести героем, которого какое-то время даже будут искать, добросовестно отрабатывая стандартные для таких случаев протоколы. Но в конце концов все поиски сведутся лишь к попыткам установить с Тритоном коммуникацию. В том секторе космоса, в котором корабль перестал выходить на связь, нет ни одного земного космического аппарата, который мог бы организовать поисковую операцию, а удалённость от ближайшей земной колонии не позволяла даже надеяться на визуальный контакт с потерянным звездолётом. Спустя несколько месяцев его просто занесут в каталог пропавших экспедиций, оповестят, на всякий случай, о бортовых частотах Тритона все станции наблюдения за дальним космосом и забудут. Единственными, кто сохранит память о пропавшем космонавте, останутся родные и близкие, которых он вероятно никогда уже не увидит.