Дневник студента-медика

Упал

– Чайником по чайнику! – засмеялись пацаны.

Родион тоже улыбался. Глядя на них, и я стал смеяться, держась за разбитую губу.

– Ты где научился раны-то обрабатывать? – смеясь, спросил я у Родиона. – Неотложка только на следующий год будет.

Родион тут же снова стал хмурым:

– На войне…

Пацаны, что смеялись, сразу же заткнулись, а меня даже дыхание остановилось.

– На… войне? – не своим голосом спросил я и, не моргая, уставился на Родика.

– Такие вот дела…, брат, – сказал он.

Мы все молчали.

– Так, всё! Отбой! – резко скомандовал он, встал и направился в сторону выхода. – Утром подъём в семь О-О!

– Родя, а он не умрёт? – спросил я ему в след, имея ввиду травмированного Фазу.

Родион остановился, повернул голову в сторону моего испачканного халата.

– Умрёт, – ответил он абсолютно серьезно. – И я умру, и ты. Все мы умрём… Но не сегодня!

…

Мне не спалось почти всю ночь. Мало того, что губа разбитая болела и голова гудела, так ещё и мысли в неё лезли всякие.

«А что, если он действительно умрёт? – думал я. – Ему ведь в область височной кости прилетело, а кость эта хрупкая, мы же по анатомии проходили. Os temporále она на латыни называется».

Терзаемый своими мыслями я думал, что сейчас подъедет к общаге скорая, потом милиция, меня увезут начнут допрашивать и тому подобное. Потом я подумал: наверное, Родион уже проведал подбитого Фазу, а если до сих пор он не пришел сообщить мне дурную весть, то значит, что с Фазой все относительно нормально.

А ещё, ко мне пришло понимание, что детство моё кончилось. Сурово, страшно и одномоментно. Всё. Началась суровая взрослая жизнь. Теперь только от меня зависит, как сложится моя дальнейшая судьба. Теперь я сам за себя. Пацаны, что проживали со мной в комнате и были очевидцами произошедшего конфликта, мне ясно дали понять, что надеяться надо только на себя. От осознания этого факта, мне стало ещё горестнее, чем от мыслей про раненого в голову, и во всю голову, Фазу.

Наконец, я заснул.

…

– Димон! Димон! Димон! – кто-то толкал меня за плечо.

Сердце моё бешено заколотилось, кровь ударила в голову, по телу поползли мурашки, появилась неприятная дрожь. Я, ещё не открыв глаза, подумал, что Фаза преставился и теперь мне конец.

– Димон, вставай! Мы на анатомию проспали! Через десять минут звонок! – Меня будил однокурсник по имени Вадим.

«Тьфу, блин! – облегчённо подумал я, открывая глаза и вставая с постели. – Анатомию проспали! Подумаешь, пустяк какой!»

– Йо-о-о ма-йо-о…, – протянул Вадим, глядя на меня. – Иди в зеркало посмотри на себя.

Если честно, то я уже сам ощущал, что с лицом моим что-то не так. Я подошёл к зеркалу. Под обоими глазами были синяки, один глаз почти полностью заплыл, губа опухла.

В комнату зашёл Родион. Посмотрел на меня.

– Ну что, братуха? Хреново на белый свет одним глазом смотреть? – спросил он и засмеялся. – Ты сейчас на молодого Тамерлана похож!

Стало немного веселее.

– Да не такой уж он и белый, этот свет! – ответил я, вспоминая свои ночные рассуждения. – Не пойду на занятия! Морда разбита, халат грязный. Не пойду.

– Вот халат, – протянул он мне чей-то халат. – Надевай и дуй на занятия, пропускать нельзя. «Отработки» платные. Или у тебя денег не меряно?

Это была правда. Все пропущенные темы и двойки необходимо было закрыть, сдать. Это даже не обсуждалось. Как это так, если фельдшер не будет знать чего-то из преподаваемой программы? Поэтому отрабатывались все темы без исключения. Единственное отличие было в том, что если пропуск был по уважительной причине, то «отработка» была бесплатной, а если пропустил по неуважительной причине, то, соответственно, надо было идти в бухгалтерию, платить пять рублей за каждую «эНку», и с квитанцией идти к преподавателю, но не в любое время, а когда преподаватель назначит. К слову, на пять рублей в 1999 году можно было купить булку хлеба или пачку сигарет под названием «Балканская звезда» или просто «Балканка»

Перспектива вырисовывалась не очень радужной, поэтому, горестно вздохнув, я взял халат.

– Чей? – спросил я, надевая его.

– Шестерки Фазы любезно предоставили. Пошли!

…

Преподаватель анатомии в прошлом была судмедэкспертом. По крайней мере такие слухи ходили про неё. Перед её лекцией она всегда сидела за столом и провожала взглядом каждого входящего студента.

Зашёл подбитый я.

Ни один мускул на её лице не дрогнул, но она остановила меня жестом руки. Все присутствующие уже знали о моем ночном происшествии, а теперь, увидев, что меня остановила преподаватель, затихли.

Преподаватель, не вставая с места смотрела на меня.

– У вас проблемы? – спросила она.

«Какие проблемы? Ах, это? Это просто сначала мне чуть горло не перерезали, а потом я чуть чайником не убил наркомана. Мелочи…»

– Всё нормально, – ответил я. – Упал. На лестнице…

– Да-да, – наперебой начали говорить девчонки в аудитории, – мы видели! Он споткнулся…

Говорили они так искренне, что даже я поверил. Может, правда? Может, я действительно упал и мне всё приснилось? Нет. Халат на мне чужой, потому что мой испачкан заваркой.

– Проходите, – сказала преподаватель.

«Упал, – думал я. – Почему всегда, что бы не случилось, какие бы травмы не были на теле, всегда – УПАЛ? Да никто и никогда не верит этому „упал“, а тут преподаватель анатомии, да еще бывший судмедэксперт…».

Прозвенел звонок. В аудитории повисла тишина.

– Иногда жизнь преподносит нам испытания, – посмотрев на меня, начала лекцию преподаватель. – Как раз для прохождения этих испытаний и предназначена наша нервная система. Итак, тема нашей лекции «Нервная система человека».

Морг

Гулька догулялась. Забеременела неизвестно от кого и когда. Знала только как, но тоже толком не помнила. Все пьянки-гулянки в родной деревне, да и не только в родной, не проходили без её участия. И надо же, до 29 лет дожила, не беременела, а тут вдруг как говорится: на тебе!

Нормальные женщины узнают (предполагают) о своей беременности с первого дня задержки менструации. Гульке же было «глубоко фиолетов» её женский цикл – она бухала. Поэтому, когда она почувствовала какое-то непонятное движение в животе, то подумала, что её живот пучит от «дошираков» и капусты, но подруга-соседка намекнула, что неплохо бы и тест на беременность сделать. Тест оказался положительным.

– Да у тебя уже как минимум половина беременности прошла! – сказала соседка. – Никакого аборта тебе не сделает никто. Поздно!

Гулька родила. Родила маленького и слабенького мальчика, который прожил всего двадцать восемь дней.

…

Преподавателя анатомии боялись все студенты первого курса. Боялись отсутствия её эмоций, боялись её строгого взгляда, боялись её знаний по преподаваемой ею дисциплине, боялись её требований, боялись семинаров, зачётов и предстоящего экзамена в конце курса. На её лекциях никто не шумел, все безумно писали конспекты и не переговаривались. Что уж говорить, но Анатомия – это главная дисциплина первого курса. Это основа медицины.

Мне, после ночного приключения была безразлична писанина, поэтому я не стал писать, а просто слушал. То ли лекция была интересной, то ли мне «лампочку ночью стрясли», но именно тогда я открыл у себя способность запоминать большие объемы информации без конспектирования. Я даже сам удивился.

Когда лекция по анатомии закончилась, какая-то сила меня толкнула к преподавателю. Я подошёл к ней и выпалил:

– Фаина Васильевна, а когда мы в морг пойдем?

Несколько студентов и студенток остановились и, пользуясь моментом, тоже стали просить:

– Да-да! Мы очень-очень хотим на вскрытие.

Фаина Васильевна флегматично ответила:

– Морг в нашей ЦРБ не такой уж и большой. Секционный стол в нем только один, поэтому можно прийти небольшой группой, по четыре-пять человек.

– Я! Я пойду! – наперебой стали выкрикивать студенты.

– Выберите студентов, которые могут пойти с вами, – сказала преподаватель, глядя на меня. – Завтра.

«Напросился, блин! – подумал я. – Я всего лишь на вскрытие хотел сходить, а тут меня ответственным назначили!» Но, не до конца выбитый из меня, здравый рассудок подсказал мне, что «сдавать назад» некрасиво, да еще и перед преподавателем анатомии.

…

На следующий день мы отправились в морг. Несмотря на такой ажиотаж вчера, в действительности смогли пойти на вскрытие только я, съехавший из общаги Ромка и две девушки-одногруппницы.

Больничный морг представлял из себя маленькое отдельно стоящее одноэтажное здание. В нем было три окна и два входа.

Подойдя к двери, я постучался. Тишина. Постучал ещё раз. Послышались шаги. Дверь открыл парень, на котором был грязно-зелёного цвета фартук, сделанный из подкладной пеленки. Парень нелюдимым взглядом осмотрел нас.

– На освидетельствование? – спросил он, кивнув на меня.

Я, если честно, не сразу понял, что он имел ввиду, поэтому ответил:

– Да.

– Направление где?

– Какое направление?

– Кто вас сюда направил?

– Нам Фаина Васильевна сказала, чтобы мы к этому времени подошли…

Парень засмеялся:

– Сказали бы сразу, что вы студенты! Я-то подумал, что вы его освидетельствовать привели! – он снова кивнул на меня, имея ввиду мои травмы на лице. – Упал что ли?

– Упал, – подтвердил я его догадки.

– Александр, – представился он.

– Дмитрий, – ответил я и кивнул на остальных. -Это Ромка, Света и Таня.

– Проходите.

Парень, открывший нам дверь, работал в морге санитаром. Мы зашли. В нос ударил этот запах. Запах трупов. Уже на этом этапе все стало не по себе. Девчонки, что пришли с нами, сморщив физиономии, закрыли руками нос и рот. Мы с Ромкой держались. Негоже перед девчонками выглядеть слабыми.

Оказалось, что кроме патанатомических исследований, в морге осуществлялась и судебно-медицинская экспертиза. Вернее, наоборот. Основной функцией морга была именно судебно-медицинская экспертиза, а патанатомические исследования как дополнение ко всему.

В секционной стоял большой стол из нержавеющей стали. По своему виду он напоминал кухонную мойку, только плоскую и вытянутую.

– Саша, кто там? – услышали мы мужской голос из соседней комнаты.

– Студенты пришли! – ответил Александр.

– О! – воскликнул голос. – Вовремя. Сейчас педиатр подойдёт и начнём!

Голос принадлежал патологоанатому. Звали его Алексей Романович Загребельный.

Загребельный вышел из комнаты что-то жуя и потирая руки. Он только что пообедал. В морге, среди этого трупного запаха. Посмотрел на каждого из нас. Задержался взглядом на мне.

– Упал?

– Упал.

– Позавчера?

– Угу, – хмуро кивнул я, а сам подумал: «Профессионал! По цвету гематомы определил время, которое прошло от момента травмы! Круто!»

Через несколько минут подошел заведующий педиатрическим отделением.

– Начнем? – спросил он.

– Неси, – обратился патологоанатом к Александру.

Александр вышел из секционной в соседнюю комнату, чем-то там щёлкнул, потом мы услышали звук выдвигаемого металлического ящика – это был холодильник для трупов. Когда Александр вернулся обратно, то я обратил внимание, что на его предплечье что-то лежит. Это был труп младенца.

Оказалось, что вскрывать предстояло ребенка, который прожил всего лишь двадцать восемь дней.

– Как его положить-то? – спросил он у Алексея.

– Так же, как и всегда, – ответил патологоанатом.

Александр положил малыша на стол. В тот момент, я понял, что таких испытаний проходить мне ещё не приходилось. Нет, я, конечно же, видел мертвых людей, мне приходилось бывать на похоронах, но то были старые, больные люди, для которых смерть была логическим завершением жизни. Да, было жалко умершую бабушку или дедушку. Да, было не по себе, от осознания того, что жизнь наша имеет конец. Но ребенок? Совсем маленький мертвый ребенок? Как такое может быть?

Услышав слово «ребенок», мы представляем себе плач или смех, шум и визг, издаваемый и создаваемый этим ребенком. Чувствуем какое-то покровительство над ним, ответственность за него, а главное, мы испытываем радость. Радость от новой, пока еще такой маленькой, но уже такой большой жизни. Сейчас же я смотрел на бледного, воскового цвета, абсолютно недвижимого младенца, который лежал на огромном холодном столе из нержавейки. Младенец лежал абсолютно голый, по-лягушачьи раскинув маленькие ножки. От этого мне становилось ещё холоднее и горестнее. Я посмотрел на девчонок. Они как будто ждали моего взгляда:

– Я не могу! – сказала одна и быстро пошла на улицу.

Вторая шаткой, но тоже быстрой походкой вышла следом. Мы с Ромкой остались.

Ребенка вскрыли. Вскрывали его не ножом и не скальпелем, а обычными ножницами. Даже его мягкий череп по швам между костями, где была нежная хрящевая ткань, тоже резали ножницами. От всех его маленьких органов брались кусочки тканей для лабораторных исследований. Причиной смерти выставили диагноз: субтотальная пневмония.

После вскрытия педиатр сказал:

– Надо провести конференцию для фельдшеров ФАПов. Чтоб не допускали подобного!

– Там ФАПа нет, – сказал молчавший до этого Ромка. – Я из этой деревни. И мамашку эту я знаю.

Мы вышли из морга.

– Больше не пойду, – сказал Ромка. – Ну его, к черту, этот морг. Так и с ума можно сойти. А ты? Пойдешь?

Я пожал плечами.

Отходняк

Помните те ощущения, когда болит голова и в неё лезут всякие мысли после какого-либо поступка? Типа: «Вот зачем я это сделал? Говорили же мне, чтоб не лез! Больше так не буду!»

Нет, это не угрызения совести. При угрызениях совести испытываешь стыд за совершённое или не совершённое деяние.

Но потом, вдруг внезапно для себя осознаешь: «А ведь пока не попробуешь сделать то, о чем уже поздно сожалеть, не откроешь для себя истины, не поймёшь, что и как устроено».

Ромка, пока мы шли до медучилища после вскрытия младенца, рассказывал про его непутевую мамашку, что-то ещё говорил. А я шагал и думал: «Вот ведь жизнь какой бывает: только начнется и тут же заканчивается. Мог ли младенец за эти двадцать восемь дней успеть понять её, эту самую жизнь. Мог ли он почувствовать любовь к своей непутёвой маме? Потом я стал думать: зачем я вообще пошел на это вскрытие? Зачем? Что я там увидел? Чему я там научился? Да ничему я там не научился! Я, конечно, поразился, хотя нет, я здорово так ужаснулся от увиденного, но с точки зрения анатомии, так необходимой мне для моего будущего, я ничему не научился. Теперь вот ещё и «отходняк» от увиденного. А ещё ведь сам напросился пойти на вскрытие!

Такой ход моих мыслей, задал мне какую-то неопределенность, и я спросил сам себя: «А что если ещё раз сходить на вскрытие?» И тут же ответил сам себе: «Ну да! Преподаватель меня назначила ответственным за посещение морга, в морге меня запомнили, потому что с синяками там был я один. Так что, в любом случае сейчас меня однокурсники засыплют вопросами, да и Фаине Васильевне ведь тоже надо доложить, что да как прошло…

Решено. Я снова пойду на вскрытие, только уже с другой группой или даже один. Я должен учиться!

…

Преподаватель анатомии как всегда встречала нас своим флегматичным, инертным лицом. Я подошёл к ней.

– Здравствуйте. На вскрытии был двадцати восьмидневный младенец, умерший от субтотальной пневмонии…

– Жаль, – перебила меня преподаватель, – но зато, на детском вскрытии можно увидеть Тимус…

– Кстати, да, – теперь уже перебил преподавателя я. – Патологоанатом обратил наше внимание на вилочковую железу.

– Ещё пойдёте?

Я посмотрел ей в глаза. Где-то в глубине её флегматичного взгляда, я всё же заметил какой-то интерес.

– Пойду. Когда?

– Я сообщу.

(Тимус или вилочковая железа – это железа внутренней секреции, расположенная в средостении сразу за грудиной. Отвечает за выработку и обучение иммунных клеток и вырабатывает несколько видов гормонов, для правильной работы иммунитета. В период полового созревания Тимус значительно уменьшается в размерах, а к старости и вовсе может замещаться жировой тканью).

Через день я снова отправился на вскрытие. На этот раз мне «повезло». Было аж целых четыре вскрытия. Дедушка, скончавшийся от геморрагического инсульта, алкоголик с циррозом, который «умер от перепоя», молодой мужчина, погибший от ножевых ранений в шею и, доставленный с пожара, обгоревший труп мужчины неизвестного возраста.

Когда вскрывали обгоревшего, то в его дыхательных путях был обнаружен пепел, а это значит, что он его вдохнул, значит на момент пожара он был жив. Страшно.

…

– Куратор собрание объявила! – огорошили меня новостью, когда я вернулся в училище. – Старосту менять надо!

Старостой группы была девушка из местных. Её склочный характер постоянно приводил к конфликтам в группе, но не это было главное. Главным было то, что из-за её такого поведения, страдала общая успеваемость группы. Обучаясь в медицинском училище, я впервые в жизни столкнулся с таким феноменом как «женский коллектив».

«Одного не пойму, что ей не живётся спокойно? – думал я, заходя в аудиторию. – Живёт у родителей, „как у Христа за пазухой“. Сытая, одетая, обутая. Так ведь нет! Надо рассорить всех, разругаться со всеми вдрызг». Тогда я сделал для себя вывод, что есть люди, которые питаются атмосферой конфликта. Им это надо на каком-то ментальном или, может быть, даже молекулярном уровне. Позже я очень часто сталкивался с подобными людьми. Да и сейчас, если честно, приходится.

– Тамара, – обратилась куратор к старосте, – мне поступают жалобы на твое поведение. Причем эти жалобы не только от одногруппников, но и от преподавателей. Ты можешь нам что-то объяснить, может быть у тебя какие-то проблемы?

– Я не хочу быть старостой! Пусть сами попробуют! Что-то желающих на мое место я тут не вижу! – резко ответила Тамара и замолчала.

Куратор сделала расстроенно-удивленное лицо, потом обратилась к группе:

– Кто за то, чтоб старостой был кто-то другой? – спросила куратор.

Почти все подняли руки. Мне же были безразличны все склоки и скандалы, которые происходили в группе из-за характера старосты, поэтому я воздержался. Мне учиться надо, мне скоро в общагу идти, мне надо пожрать что-то приготовить.

– Ну, теперь надо выбрать нового старосту. Я предлагаю кандидата, все голосуют. Отказаться от должности старосты можно только по действительно объективным причинам, «не хочу» – это не причина… – начала говорить куратор.

«Блин, как же страшно сгореть заживо, – думал я про сегодняшние вскрытия, – хотя, наверное, он сначала надышался угарного газа, уснул, а потом уже сгорел. А этот алкоголик с циррозом? Да у него печень была похожа на заплесневевший гнилой апельсин! Бр-рр. А дед, что от кровоизлияния в мозг умер? У него крови в черепной коробке было, наверное, полстакана! Мужик зарезанный, бедняга. Ему нож прямо в сонную артерию воткнули! Скорая приехала только смерть констатировать…»

Думая про вскрытия, я, с каким-то неприятным чувством подумал, что становлюсь грубым и циничным.

– … был Дима Березин? – услышал я слова куратора.

– Да! Да! – наперебой заголосили почти все одногруппники и подняли руки. Они смотрели на меня и улыбались.

– Что? – не понял я.

– Мы тебя выбираем старостой группы!

– … твою мать! – вырвалось у меня.

Староста

– Да вы, блин, что? Совсем сдурели?! – возмутился я. – Какой, к черту, из меня староста?

– Дима, ты справишься! – наперебой стали голосить ребята. – Мы тебе помогать будем!

– Кстати, – сказала куратор, – за старосту положена доплата. Двадцать пять рублей.

– Вау! Круто! – негодовал я. – Что же не тридцать сребренников-то, а?

– Язва ты, Березин! Что ты разворчался-то, как дед старый?

Никаких весомых доводов, для того, чтоб отказаться от должности старосты, у меня не оказалось.

– Ну и ладно, – махнул рукой я. – Через месяц сами взвоете от такого старосты.

– Поздравляю! – ехидно сказала бывшая староста. – На! Теперь тебе страдать!

Она протянула мне журнал нашей группы, пакет с зачётками, какие-то списки, документы. Сама же она демонстративно развернулась и вышла из аудитории. Группе только этого и надо было. Все остались довольны тем, что наказали её и начали расходиться. Только, на самом деле, наказанным от всей этой возни мышиной оказался я.

…

Я шел по переходу между общежитием и училищем. Фаза и его шестёрки сидели в переходе на корточках («на кортах»).

– Здорово! – поздоровались они со мной.

– Здорово, – ответил я и прошел мимо.

Фаза так и маячил в медучилище весь срок моего обучения, но больше со мной не связывался. Значительно позже, уже через несколько лет после окончания медучилища, я узнал, что Фаза трагически погиб страшной смертью на глазах у своих родителей.

…

– Родя, ты представляешь, я сегодня на четыре вскрытия попал! – хвастался я Родиону, пока мы готовили ужин.

– Угу…

– Там, короче, деда от кровоизлияния в головной мозг вскрывали, циррозника…

– Сходи, хлеба поищи? – перебил меня Родион. – А то суп почти готов. Как мы его без хлеба есть будем?

– Ладно, – сказал я и направился в сторону выхода из кубовухи, – а ещё меня сегодня старостой группы назначили.

– Вот! Про старосту и поговорим за ужином.

Родион уходил от разговора на тему вскрытия. Я ещё несколько раз пытался начать рассказывать, но он не слушал. Он уходил курить, потом подолгу молчал. Исходя из этого моего наблюдения, я сделал вывод, что эта тема ему сильно не по душе, поэтому прекратил все попытки обсуждать эту тему.

…

Сели ужинать. Я начал возмущаться тем, что я теперь должен быть старостой. Родион, молча ел и изучающим взглядом старшего брата поглядывал на меня.

– Да, блин! Мне некогда заниматься делами группы! – возмущался я. – Когда я должен всё делать? Вот и сейчас надо журнал заполнить, оценки переписать в него, потом бегать за «преподом», чтоб он подписи свои поставил! А когда мне самому готовиться? Мне реферат надо писать по информатике на тему: «Компьютер – друг или враг?»

– Ты сегодня на вскрытии был? – перебил Родион.

– На четырёх!

– Успел посмотреть? Успел запомнить что-то?

– Угу…

Я подумал, что понял ход его мыслей и к чему он клонит. Подумал, что он сейчас скажет, что и с новыми испытаниями, в виде должности старосты я справлюсь, но разговор пошел в другую сторону.

– Полгода назад, ещё будучи школьником, ты мог себе представить, что будешь стремиться смотреть как режут мертвых людей?

– Не-а…

– А сейчас вот тебе интересно. А еще ты из этого интереса извлекаешь для себя пользу. Пользу, так необходимую тебе в твоем будущем! И теперь ответь мне, пожалуйста, на вопрос: почему же ты, даже не попробовав поработать старостой, уже возмущаешься?

Я замолчал, соглашаясь с тем, что он сказал, но он решил меня вообще добить:

– Тебе родители сколько денег на неделю дают?

– Восемьдесят рублей.

– На проезд сколько уходит?

– Двадцать сюда, двадцать обратно…

– Лишние, что ли, тебе двадцать пять рублей в месяц? Или, может быть, для твоих родителей это не деньги?

Я вспомнил, как отец, холодным осенним вечером приехал на мотоцикле из города, куда он ездил продавать картошку, чтоб добыть денег мне на неделю. Как он, расстегнув толстую фуфайку, откуда-то из внутреннего нагрудного кармана достал аккуратно сложенные купюры и протянул их мне. Наверное, он и сейчас снова уехал в город, чтоб раздобыть мне денег на следующую неделю.

– Суп доедай и пошли в библиотеку. Тебе над рефератом нужно поработать, а мне доклад надо по микробиологии, – сказал Родион.

Старостой я пробыл почти до окончания обучения. Ушёл не потому что надоело или устал, а потому, что на последнем курсе… Впрочем, обо всем по порядку.

Информатика.

Занятия по информатике в медучилище сводились у тому, чтобы научить нас элементарному пользованию компьютером. Научить печатать и редактировать тексты, таблицы. В школе, которую я закончил, информатика преподавалась ровно три занятия в пятом классе. Потом учитель ушла в первый декрет, следом во второй. Я как раз заканчивал школу, когда она вышла на работу. За те три занятия, мы успели пройти только язык Бейсик, причем «на пальцах», потому что компьютеров в школе не было. Поэтому для меня, да и не только для меня, была проблема не то что отредактировать текст, а просто хотя бы буквы на клавиатуре нужные отыскать! Я упорно не понимал, зачем мне, будущему фельдшеру, работать за компьютером. Как вообще можно РАБОТАТЬ ЗА КОМПЬЮТЕРОМ? (Забегая вперёд, скажу, что компьютером на работе я стал пользоваться только в 2011 году, когда уволился со скорой и пришёл работать на свою действующую «теперешнюю» работу).

Реферат защитил на «отлично». Вообще, став старостой, я заметил какое-то более лояльное отношение со стороны учителей. К оценке это автоматом добавляло один балл. Такое положение мне и нравилось, и не нравилось одновременно. Нравилось, потому что «докапываться» стали меньше, а не нравилось, потому что, вроде как готовился к зачёту или семинару, уверен в себе, а тебе ставят «отлично» потому что ты староста.

Генетика.

На одном из лабораторных занятий по Генетике нам выдали микроскопы и готовые препараты (предметные стекла с уже закреплёнными на них покровными стеклышками. Наша задача была найти в этих препаратах клетку, в клетке ядро, и уже в ядре отыскать хромосомы и перерисовать их в тетрадь. Нам с Ромкой попался препарат с треснутым покровным стеклом, но какой-то «гений» заклеил его обычным скотчем.

Ромка принялся настраивать микроскоп, долго его крутил-вертел, наводил резкость.

– Готово! – сказал он и начал перерисовывать хромосомы в тетрадь.

Я в это время делал другое задание, поэтому в микроскоп не посмотрел. Случайно глянув в Ромкину тетрадь, я увидел, что он рисует какие-то завитки, кругляшки и овалы, но явно не хромосомы, которые, как известно похожи на букву «Х», и, иногда, на букву «У».

– Ты что это рисуешь? – спросил я.

Сначала я подумал, что он перерисовывает какие-то органеллы клетки, типа митохондрий или комплекса Гольджи.

– Хромосомы! – уверенно ответил Ромка.

Я заглянул в микроскоп. Действительно, картинка, представшая передо мной, в точности соответствовала наносимому Ромкой рисунку. Я увидел какие-то непонятные линии, овалы, круги.

«Но это же не хромосомы! – подумал я и снова уставился в микроскоп, пытаясь разобраться, что же это всё-таки такое.

Я стал крутить настройки микроскопа, пытаясь навести резкость и увеличение, как вдруг, я увидел клетки ткани. Именно так они и выглядели на рисунке в учебнике. А те линии и завитки, которые перерисовывал Ромка, были гораздо больше клеток. Резкость микроскопа никак не хотела настраиваться. Я вытащил предметное стекло и внимательно осмотрел его уже невооружённым глазом. Под тонким слоем скотча расположились мелкие-мелкие пузырьки воздуха. Некоторые пузырьки сливались в единую систему, образуя причудливый узор. Вот этот узор уже почти весь Ромка перерисовал в свою тетрадь.

– Рома-хромосома! Ты пузырьки воздуха под скотчем срисовал! – засмеялся я.

Ромка тоже смеялся:

– А ещё подумал, что хромосомы, вроде, по-другому выглядят…

…

Прошёл ещё один месяц обучения. Дело шло к новому году, а значит надо было подтянуть все «хвосты», сдать и закрыть все двойки и «энки». Долгими зимними вечерами я, чтобы не сходить с ума в общежитии, уходил в нашу библиотеку и читал там всю подряд медицинскую учебную литературу. Благо, библиотека работала до восьми вечера. Чтение и по сей день здорово помогает мне отвлечься от дурных мыслей, а иногда и принять верное решение.

…

– Стипендию дают! – забежав в аудиторию, крикнула одногруппница Света. – За четыре месяца!

– Урраа! – зашумели все.

Стипендия в медучилище на момент моей учёбы в 1999 году составляла сто двадцать пять рублей. Хорошист или отличник получал повышенную стипендию, которая была на двадцать пять рублей больше. Староста получал доплату еще в размере двадцать пять рублей.

Целых шестьсот двадцать пять рублей я получил в кассе медучилища (по 150 за каждый месяц и зарплата старосты за месяц). Таких чувств от такого новогоднего подарка, я больше никогда не испытывал. Это было настолько здорово! И зачёты сдал, и каникулы впереди, аж десять дней, и домой поехал, да ещё и с деньгами! Родион был прав в том, что пока не попробуешь сделать что-то, не оценишь своих трудов.

Закончился первый семестр первого курса. Я ехал домой на Новый год.

______________

(Следует внести небольшую ясность в историю. Роман это мой одногруппник, который съехал с общаги. Родион – это однокурсник, учился в параллельной группе и жил в общаге. Тот самый, который научил меня готовить пищу, который стал для меня как старший брат).