где крыш неровные края.
В сердце моем, всегда со мною
малая родина моя!
* * *
Идёт еврейский праздник Кущей…
Но отчего в такие дни
белеют аисты над пущей? –
ко мне во сне летят они.
Душе тревожно – не случайно –
в краю чужом, где гнёзд не вьют,
они отчаянно-печально
о прошлом будто бы поют.
Я их, как в дальнем детстве, слышу
от речки, где высок камыш…
Вернутся, облюбуют крышу –
и мир настанет, мой малыш…
Прими узор мой белорусский,
пусть вольно будет в нём буслам*.
Канал Суэцкий слишком узкий –
таки не будем про ислам.
Где на ветру трепещут перья,
гонцу спокойствия – шалом! –
ему я миссию доверю
моё дитя прикрыть крылом
и сам расправлю крылья тоже
в полоне аистовых снов:
Что может быть душе дороже,
чем их летящая любовь…
* Буслы ( белорусский язык) – аисты.
Пчелиный пастух
Хранит судьба в запаснике
страничку со стихом –
Он был рожден на пасеке
пчелиным пастухом.
Нет строк, уплывших вёснами,
в садовой темноте,
где комсомолки с веслами,
стояли «в годы те».
От лавок керосиновых
до Припяти-реки
гуляли в парусиновых
одеждах старики.
Там крыши были с галками,
а рельсы шли под мост –
в него стучали палками,
вставая в полный рост.
Там даже жили классики,
и классик мне прочёл,
что пастухом на пасеке,
я вырасту для пчел.
От рек молочных вдалеке,
я рос и не жужжал,
на сале, хлебе, молоке,
но… свет подорожал.
Ближневосточный рай – слюда,
здесь радуге цвести!
Однажды я ступил сюда
Дворецких пчёл пасти.
Тот классик на подводу лёг,
когда пропел петух,
в меня глядеть ли, в воду – мог,
но взгляд его потух.
Видение кристальное
тревожит память мне
про площадь привокзальную
в далекой стороне:
свистят там маневровые…
Примите мой поклон,
пацанчики дворовые,
базар, вокзал, перрон! –
и помните: субботами,
как светом – ночь в лесу,
пронизанный заботами,
я пчел своих пасу.
Моя Беларусь
Чем я старше, тем больше охота
мне обнять белорусский простор!
Там, где в синее небо ворота
отпирает Шагал до сих пор.
Где тюльпаны цветут из орудий,
где не рыщут по скверам менты,
где летают над Витебском люди
сентябрём полыхают кусты.
Девы водят в лугах хороводы
алых маков в траве угольки.
А у Припяти чистые воды
и растут в синеве васильки.
Где Купалье* на ситцевом ложе
расцветало, как в детстве плетень
проложи ж белорусам о, Боже,
колею в распрекрасный их день!
Стихнет зряшная, стылая битва
вдарят в струны свои гусляры
и Мулявина с неба молитва
снизойдёт на родные дворы.
Купалье* – Белорусский народный праздник.
Белорусский тост
Не носил никогда бело-красные флаги,
на парадах страны, из которой ушел.
Нынче новые там молодые варяги
дерзновенно вздымают их яростный шелк.
Я люблю Беларусь не сильнее, не пуще,
где всегда были рядом и портфель и рюкзак,
где качала меня Беловежская пуща,
там меня не давил никакой автозак.
И оттуда теперь сердце ранят мне сводки
о затоптанных судьбах, как в меже колоски.
Дорогой мой земляк, так плесни же мне водки,
выпьем, чтоб не распался край родной на куски!
Каждый горький глоток и смешон, и излишен,
но по-прежнему аист гнездится в стране
и печалился сад, где ветра между вишен
всё шумят да шумят, на прощание – мне.
Гомельский стриж
Ах, скрип далёкий ставней каменного дома! –
Едва их утром, спозаранку раствори –
тебя накроет неизбывная истома:
смотри на город, пой ему и говори…
Вдыхай заманчивый и свежий запах хлеба,
оттенки парковых гвоздик и васильков…
С твоей ладони стриж весёлый взмоет в небо! –
О птицы вольные – ни клеток… ни оков…
Жильцов теперешних за ставнями не видно:
Далече те, иными полнится погост.
Стрижу из прошлого, наверное, обидно,
что, утекая, растворило время мост.
На топчане лежишь израильском, в печали:
не встать с него, не прогуляться до Сожа,
и кто угодно пьёт с тобой, а Гомельчане,
напрасно ждут с небес пропавшего стрижа.
* * *
Хатынь мне видится порой:
повсюду благостно и чисто,
а за Кудыкиной горой
родятся новые фашисты.
В сердца неужто не стучит
тот пепел Клааса – без гласа?
По гетто колокол молчит,
рычит Фольксвагенами трасса.
Забыв селекцию и рвы,
бунтуют отроки: «Не треба!» *.
Ну, что ж, быть может, правы вы,
у вас давно другое небо.
Не треба. (Бел.язык) – не надо.
* * *
Сделать примечанием,
птичкой на полях,
времени качание,
крылышками мах.
К озеру ли Белому,
мысли отпусти,
к парню загорелому,
с Брестской об-лас-ти…
Скольким не случившимся
устелилось дно,
бывшим, но не сбывшимся,
всё занесено,
сделалось растущими
вишнями в саду,
хуторами, пущами,
брагой на меду,
комарья жужжанием
в пойме При-пя-ти,
в небе звезд дрожанием –
видимым почти…
Пузырили ли в лужице –
дождика послы,
над домами кружатся
аисты – буслы,
включено всё лучшее
в будущий визит,
да судьбы излучины
все уже… транзит…
Потому и этот путь,
а точнее – шлях*
стелется… и будет пусть
меткой на полях,
пусть бежит меж вербами,
где стоит овин –
в мире сем, наверное,
мудрый, как раввин.
шлях* – путь, дорога. (бел. язык)
Приворот
Белорусских ли церквушек
купола да их кресты,
лица маленьких старушек
средь хамсина видишь ты.
В мире нет таких таможен
чтоб глушить церквей набат.
Каждой порой своей кожи
слышу звон я их в шабат!
Мне всё видится орнамент
белорусских рушников.
Словно памяти пергамен
из незыблемых веков.
Приворот ли ведьм Полесских
манит сердце к тем местам?
Нет причин, чтоб очень веских,
просто я родился там.
Осколки
По булыжной мостовой – вéлики да клячи…
Чили, хунта, Пиночет – генерал собачий…
А в беседке пацаны, треньканье гитары…
Пикуль есть за полцены, есть приёмник старый....
Хорошо сорвать урок физики – у Нинки,
вволю с кайфом поносить чешские ботинки,
пригласить потанцевать Светочку на «доски»,
наутюжив брюки-клёш – чисто по-матросски,
выкурить с ней втихаря пачки с пол «Орбиты»,
на свои намёки «про…» слыша: «Счас!.. Иди ты!»,
не пугаясь никакой школьной заморочки,
выпить кружечку пивка на разлив, из бочки,
на перроне услыхать звон горячих рельсов
да афишу прочитать с "Полосатым рейсом",
согласится: «Миру мир» – лозунг в красной раме,
подмигнуть Рязанову в «Кинопанораме»…
…Память – битое трюмо, годы – кривотолки…
Брат, соплей не разводи. Подмети осколки!
Припятская кукушка
Восток дело тонкое, миру не страшен,
трёх прочих сторон у него знамена.
Израиль садами шумел среди пашен,
как нынче со мной, как во все времена.
Оставь календарь, здесь апрели сплошные
как море ласкаются к «русской» душе.
И птицы доверчивы, кошки смешные
с мышами играют в густом камыше.
Порой, на поверку здесь кажутся проще
отечества дым,что ложится в строку.
Но слышится мне, как из Припятской рощи
мне плачет кукушка: «ку-ку!» да «ку-ку!».
Родная сторона
Стран чужих не ценю я причуды,
оттого с отдалённой поры
мне бы не Парфеноновы груды,
не дворцы, не обители Буды… –
Беларуси сады и дворы.
Ворожит и влечёт «заграница»? –
без границ неожиданный мир! –
то хай-тек.. то модерн… то ампир…
Но не озеро Сайма мне снится –
озерцо под названием Вир.
Снятся в воду глядящие ивы,
шелест листьев – ветвей разговор…
Лошадиные длинные гривы…
В отражении водном мотивы
этих грив сплетены до сих пор.
Не страна, а, как в песне – сторонка,
но родная на все времена,
где бы сердце рвалось – если тонко:
в каждой церкви – живая иконка,
по лесам – что ни шаг – то воронка,
чья ни память – то мир и война.
* * *
Авторское послесловие
У Арсения Тарковского есть поэтические строки о том, что после длительного плавания человек конце концов оказывается на берегу и наступает пора выбирать сети – в тот самый момент, когда к нему идёт бессмертье косяком. Не уповаю ни на какое бессмертие, но если бы мне довелось выбирать свою сеть, то улов оказался бы невелик. Шесть книг, пять из которых – проза… и одна тоненькая книжечка юмористических стихов. Тут, кстати, хочу отметить одну особенность, замеченную мной в писательском мире: заслуга одних – в том, что они хорошо пишут; заслуга других – в том, что они не пишут вообще. Последнее время я ловлю себя на мысли, что предпочёл бы находиться в ряду тех, кто «не пишет вообще». Только процесс сочинительства завёл меня настолько далеко, что я вынужден добавить в свой литературный улов ещё одну книгу. Книгу стихов. Я постарался, чтобы она была много серьезнее, чем рифмованные анекдоты про мою эру репатриации – девяностые годы ушедшего века. И если уж исподволь приближается время выбирать сети, хотелось бы найти в них, хотя бы несколько стихов, достойных моего поэтического труда. Я дарю свою книгу моему читателю и надеюсь, что он найдёт время и желание разделить со мною всё то, чем я жил долгие годы.
Автобиография:
Дмитрий Аркадин (Онгейберг) 1955 года рождения. Родился в Белоруссии. После окончания в 1976 году в Минске Белорусского Государственного Театрального института работал на к\студии «Беларусьфильм». В 1979 году уехал в Ленинград. Работал на к/cтудии «Леннаучфильм». Репатриировался в Израиль в 1990 году. Живет в городе Ришон ле Ционе. Автор шести книг.
Член Союза русскоязычных писателей Израиля.
Член Международного Союза писателей «Новый современник».
* * *
Автор искренне благодарит поэта Юлию Санину (Союз российских писателей) за профессиональную литературную консультацию и редакторскую помощь.