Покалеченная весна

Она беззлобно на него покрикивает, а сама с умилением улыбается.

– Петька, стервец. Быстро за стол. Опять весь день на речке прошлындался, во рту ни крошки не было.

Сержант шагнул вперёд и прервал ностальгические воспоминания Кириллова. Вот занавеска, которая условно разделяла комнату на спальню и гостиную. Савостин стал отодвигать полотнище автоматом. Кто-то схватил ствол, резко рванул вверх. Немец выскочил со штык ножом в руках и ударил разведчика в правый бок. Нож скользнул о приклад, но всё равно достал. За ним резкий толчок в солнечное сплетение. Хозяин дома не горел желанием сдаваться, схватил табурет и бросил с размаху в окно. Вылетели обе рамы со страшным звоном. Залаяли все собаки в округе. На полевой кухне зажёгся прожектор и осветил комнату через зияющий оконный проём. Действия чёткие и решительные.

– Точно не инженер, – понял Пётр и отправил его в тяжёлый нокаут ударом приклада, – сильно попал?

– Жить буду, – прошипел Савостин.

– Ходу, ходу.

Разведчики схватили языка под руки и быстро потащили к выходу. Братья Дубовы уже вели огонь по одиночным целям.

– Давай, давай, быстрее, тяжёлый, падла.

Вот уже все на исходной.

– Давайте дальше. Мы догоним, – Александр подал Алексею две гранаты, – ну что, пошумим?

– Пошумим, братуха.

Командир посмотрел на боевых друзей. Да, эти пошумят.

– Не долго здесь. Мы чуть оторвёмся и вы за нами.

– Принято, чуток разомнёмся.

Пётр и Николай потащили ещё не пришедшего в себя языка, позади, брили автоматы. Пятьдесят метров на одном дыхании. Пленный стал шевелиться. Звук боя прервал взрыв.

– Чего они там затихли, – спросил сержант, связывая руки пленника за спиной.

Дубов старший стоял на коленях.

Левая сторона его тела была обожжена и посечена осколками гранаты. Один глаз вытек, но тем, что остался, он ясно видел нескольких солдат с автоматами от бедра и офицера с пистолетом в руке, который шёл к нему расслабленной, щеголеватой походкой. Младший Дубов, лежал рядом, сильно ранен, но жив.

Немец прицелился в Александра и посмотрел в глаза второму брату. Выстрел. Не один мускул на лице фашиста не дрогнул. Алексей взревел и собрав все силы попытался броситься в рукопашную, но пуля пущенная прямо в лицо из того же пистолета, пресекла отчаянную попытку. Бойцы прикрытия были убиты.

– Ганс, как ты думаешь, зачем русским наш инструктор по рукопашному бою? – спросил офицер ефрейтора, убирая Вальтер в кобуру.

– Не знаю. Зачем он вообще сюда приехал?

– Всё просто. После этой командировки, он смог бы с гордостью говорить в высшем обществе о том, что был на переднем крае обороны, когда наши войска остановили коммунистов у границ Европы.

– Будем догонять?

– Не стоит. Возможна засада, а солдаты нам сейчас нужней чем родственник коменданта,– усмехнулся лейтенант, – уберите здесь. Не хочу, чтобы воняло падалью.

В это время Кирилов и Савостин прислушивались к звукам боя, пытаясь понять, что там происходит.

– Как думаешь, ушли?

– Я думаю, добивали их последними двумя выстрелами, – сказал Николай и с ненавистью посмотрел на немца, – шнеллер, швайсе!

Пленник всё понял и вскочил, озираясь на разведчиков.

– Шнеллер! – снова рявкнул Савостин. Ударом приклада в спину задал «языку» нужный вектор движения и весомое ускорение.

Бежали пару километров.

– Товарищ старший лейтенант, мне рану надо перевязать.

– Давай у пригорка остановимся, я как раз осмотрюсь.

Привал. Николай тяжело дышал. Одежда справа была порезана и вся мокрая от крови.

– Глянь, Пётр Григорьевич, этот гад мне приклад отколол, когда в меня ножом тыкал.

– Снова родной ППШ спас, а взял бы трофейный, у которого приклада путного нет, приколол бы тебя Фриц, как кабанчика.

– И глазом не моргнул бы, падлючая морда. Зыркает как зверюга.

– Аккуратней с ним. Не похож он на технаря. Слишком шустрый. Перевяжись пока, а я за бугор загляну.

– Принято.

Пётр осторожно взобрался на возвышенность, попутно вглядываясь в лес, откуда они пришли. Дубовых не видно. Не хотелось верить в то, что два последних, сухих выстрела оборвали жизни его боевых друзей. Жалко до боли, но видно так и есть. Поднявшись наверх, Пётр выглянул. Впереди спокойно, позади тоже. Погони нет. Собак было бы слышно издалека.

Савостин положил на землю автомат и достал из вещмешка перевязочные материалы.

– Что смотришь, падлюга? – обратился он к пленнику, – не твоя хвалёнка нынче, – и стал снимать гимнастёрку через голову. «Язык», не долго думая, ударил, что есть силы, Николая ногой в окровавленный бок.Разведчик попятился назад и согнулся от боли. Снова удар, кожаным, добротным ботинком снизу, в лицо. Сержант упал на спину. Немец прыгнул на грудь, лежавшего на земле обеими ногами. Хрустнули рёбра. Теперь уже бывший, пленник повалился кубарем на землю, вскочил, добавил ещё удар ногой и бросился бежать.

Кириллов, услышав шум драки, рванулся к ним, спотыкаясь и падая с кувырками. Фашист убегал. Савостин собрал последние силы, приподнялся и стоя на одном колене, уже не дыша, отправил ему вдогонку, последний привет.

– Не надо! – крикнул Пётр, но тот уже не слышал его.

Немец, так же как и дядя Миша недавно, лежал уткнувшись лицом в землю. Тяжёлый, метательный нож вошёл в основание черепа по самую рукоять.

Командир подбежал, повернул своего друга лицом вверх, тот умирал захлёбываясь собственной кровью. Поломанные рёбра в клочья разорвали лёгкие.

Всё. Один. Группы нет, пленный убит. Обыскал «языка», документов при нём не было. Теперь хоть самому застрелись. Стоп. Сведения о спрятанной военной технике. Надо доложить, срочно доложить о ловушке.

Разведчик оттащил к зарослям оба трупа. Сослуживца положил отдельно.

– Вот тебе и перебор.

Пётр прикрыл всё ветками, убрал признаки недавней драки, резко выдохнул и побежал дальше. Усталость не ощущалась, отвлекали тяжёлые мысли. Как докладывать? Расположение немецких войск, это понятно, но вот какими словами объяснить, что люди, а на нём ни царапины? Был бой, а боекомплект целый. Автомат не стрелял. Твою мать! Сам бы не поверил, если бы кто в таком виде из-за линии вернулся. Вдруг споткнулся, пришёл в себя, кувырок в падении, оружие на изготовку, огляделся. Место знакомое. Точно. Вон там дядя Миша лежит.

– Прости старик. Может, свидимся скоро. Похоже, не поверят мне. Прощай.

Снова рванул вперёд. Линию фронта перешёл одним броском. Думал, даже лучше будет, если ранят. Нет. Ни единого выстрела, будто от своих вернулся. Одно к одному.

Вечер. Весенние сумерки, освежали морозцем.

Идти тихо не получится. Всё хрустит, ломается. К сапогам липнет сбиты с травы иней. Кирилов не думал прятаться. Линия позади, наши где-то рядом. Будешь таиться, пристрелят, фамилию не спросят, а если открыто идти, то или свой или больной на голову. В любом случае присмотрятся.

– Эй, ошалелый, на месте стой. Руки. Чтобы я видел. Кто такой?

Старший лейтенант с облегчением вздохнул. Всё же дошёл.

– Разведка. В штаб батальона меня сопроводите.

– Сопроводим обязательно. Оружие кинь в сторону и стой смирно.

Пётр сделал, как было велено. Из-за дерева вышел пожилой солдат с трёхлинейкой. Убойная, надёжная вещ. В умелых руках, лучше любого автомата.

– Чуть вперёд отойди и не дуркуй. Враз дырку организую, – скомандовал пехотинец.

– Понял я всё. Веди быстрей. Сведения важные.

– Не командуй, а то прикладом в затылок долбану, скажу, что обознался.

– Я командир разведроты.

– Вижу кто, не слепой.

– А чего тогда выёживаешся? – возмутился Пётр.

– Больно вы важные, а толку от вас нет. Ладно, пойдём. Обязан сопроводить. Шагом марш, товарищ лейтенант.

– Пошли, пошли, леший. Сразу в штаб батальона веди.

– Скорый какой. К нашему начальнику доставлю, а он пусть разбирается, – возразил солдат.

– Ты охренел что ли, боец?

– А ну цыть! Важный он. Если я тебя сразу в батальон отведу, меня тоже по головке не погладят. Если действительно ценный разведчик, то на машине доставят. В общем, шагай и не гундось. Мы здесь тоже не придурочные, кой-чего соображаем. Арестован пока.

– Извини. Я тут вспылил маленько.

– Ничего, не девка, не обидчивый.

Дошли к блиндажу. Лейтенант, пехотинец занимался хозяйственными делами, готовясь к дальнейшему продвижению войск.

– Кириллов, здорова. С той стороны прибежал?

– Да. Бежал, бежал и был схвачен твоим доблестным бойцом.

– Тут все ждут вашу группу, вот и было приказано доставить по возвращении для доклада. Сейчас доложим. А группа где?

– Один я. Сам потом им всё объясню, – тихо сказал Пётр.

Ротный пехоты взял в руки полевой телефон.

– Ало, Монолит? Монолит, это Шустрый. Да… Товарищ майор, Кирилов прибыл. Один… Как? Принял… То есть, так точно. Сейчас сделаем.

Пехотинец положил трубку, приподнял шапку и спросил с удивлением.

– Ты что там натворил?

– Что случилось?

– Вот и я хотел бы узнать, что случилось? Приказано тебя разоружить и доставить под конвоем в штаб батальона. У тебя кроме автомата ещё что есть?

Разведчик ощупал обмундирование.

– Только патроны и нож.

– Отдай бойцу. Если бы я тебя давно не знал, то может, засомневался бы. А ещё хорошо узнал политрука нового. Двоих моих бойцов уже отправил в штрафники не за хрен собачий. Ты аккуратней с ним. Перетерпи. Он с таким рвением от нас быстро на повышение уйдёт и забудем про него. Шевцов, – обратился он к пожилому бойцу, – Проводишь Петра Григорьевича, сдашь его оружие и назад, ясно?

– Сделаем. Тут не далеко. Двадцать минут обернусь.

– Идите. Петь, перетерпи, не лезь в бутылку.

– Постараюсь.

Кириллов и сопровождавший вышли из блиндажа. Конвойный, озираясь, начал разговор.

– Видал? Чуть под монастырь ты меня не подвёл.

– Пойдём, леший. Кобчиком, наверное, чуешь?

– Если бы не чуял, то не было бы уже, ни меня ни кобчика, – усмехнулся боец.

Возле землянки оборудованной под штаб батальона их встретил часовой.

– Эй. Кто там?

– Я иногда валяюсь с вас, – рассмеялся пехотинец, конвоировавший старшего лейтенанта, – от нас требуют доклад по форме, а сами? Кто там? Мы это. Узнал?

– Нет. Стой. Кто идёт?

Тут уже не выдержал Пётр.

– Иди на хрен, шпана колхозная.

В ту же секунду сухо щёлкнул затвор винтовки.

– Стой, стой. Не бузи. Мы это, с разведчиком. Тебе должны были сказать, что придём.

– Говорили. Много тут народу шастает, по передовой. Не разберёшься.

– Молодец. Всех поймал. Вот держи оружие арестованного и самого его тебе передаю. Ну, не пуха.

– Иди ты, леший.

Пехотинец рассмеялся.

– И вам не хворать.

Часовой подошёл к разведчику.

– Проходите внутрь, товарищ старший лейтенант. Вас политрук дожидается.

– А комбат где?

– В дивизию уехал. Обещал к утру вернуться.

– Скорей бы. Заводи служивый.

Вошли в землянку.

– Товарищ майор, арестованный доставлен, – доложил солдат и вышел.

– Ладненько. Прибыл, значит. Хорошо, хорошо, – задумчиво произнёс политрук, что-то записывая в свой блокнот не подняв глаз на разведчика.

Затем отложил записи в сторону, подошёл ближе и спросил.

– Где остальные?

– Погибли все, – сказал Пётр отводя взгляд.

– Вот как? А вы, значит, в добром здравии?

– Так точно.

– Не ранен?

– Никак нет. Так вышло.

– Вышло, – политрук осмотрел автомат разведчика, понюхал ствол, – значит, был бой, всех убили, а вы, товарищ лейтенант, чистенький, не ранен и автомат ваш не стрелял? Грубо, грубо стали работать. Обнаглели совсем. Но мы это исправим.

– О чём это вы? – удивился Кирилов.

– О том. Весь батальон видел, как вашу группу пулемётчики покосили при переходе. А тут ваша физиономия нарисовалась, через пару дней. Живой, здоровый, оружие почищено, смазано и боекомплект целый. Осмелюсь спросить. У вас, наверное, разведданные имеются, которые никто кроме вас добыть не смог и подтвердить не может?

– Имеются.

– Интересно. Хотелось бы послушать.

– Товарищ майор, дело действительно серьёзное, – Пётр разложил свою карту на столе, – вот тут и вот тут, недалеко от деревни, в лесу, большое скопление военной техники. При наступлении, нашему батальону не избежать больших потерь, если не полного уничтожения.

– Замечательно. Вот и сложилось. Хотите знать, как на всё это смотрю я? – с хитрым взглядом спросил Вохров.

– Очень хочу, а то я видимо, чего-то не понимаю.

– Всё вы понимаете. Так вот. Дело обстоит примерно так: уже долгое время, все разведгруппы, которые вы курировали, не возвращались, разведданных не было. И вот, перед самым наступлением, вы собираете самых опытных бойцов и ведёте их на убой, а что бы снять с себя подозрения, идёте с ними лично.

– Ахинея полная, – возразил Кирилов.

– Более того. Теперь, когда дело сделано, вы даёте «дезу», чтобы артподготовку провели по гнилым пенькам и ёлкам. Давно завербован?

– Охренел, что ли? – рявкнул Пётр, и сделал шаг в сторону политрука.

– Рябцев! – сорвавшимся голосом дал петуха Вохров.

В землянку вбежал часовой с винтовкой на изготовку.

– Отведите арестованного в сарай, – майор откашлялся, – глаз не спускать. Не разговаривать. При попытке бежать – стрелять на месте. При любой провокации – стрелять на месте. Ясно?

– Так как же? – замялся солдат.

– Я тебе повторяю. Чуть что – в расход. Если убежит, я тебя вместо него под трибунал отправлю. Понял?

– Так точно.

– Увести.

Разведчик понял, куда клонит политрук. Выход за линию с большими потерями, неправдоподобные сведения. Можно додумать что угодно. Конечно, без комбата Вохров не решится на серьёзные шаги. Надо ждать.

Никонов вернулся в батальон утром.

– От разведчиков новостей не было? – спросил он бойца, стоявшего у штабного блиндажа.

– Вернулся Кирилов.

– Один?

– Больше никого не видел.

– Понятно.

Комбат спустился в землянку. В ней за столом сидел политрук.

– Рассказывай. Что там разведка говорит?

– Ничего не говорит. Всех перебили, как мы и предполагали. Один старший лейтенант явился. Я предполагаю, что он немцам служит.

– Так, – многозначительно выдохнул Александр Николаевич, – дожились. Обрисовывай, что привело к такому, не побоюсь этого слова, хреновому выводу?

Вохров стал обстоятельно раскладывать по полочкам свои мысли.

– Всё просто, товарищ подполковник. Давайте сложим все обстоятельства и сделаем выводы вместе. Только без эмоций. Представьте, что такое произошло в соседнем полку, с незнакомыми вам людьми.

– Слушаю.

– В последнее время, все группы посланные за линию, не вернулись. Их формировал один и тот же человек. Затем он, в самый ответственный момент, перед наступлением, когда как воздух требуются сведения о расположении войск противника, собирает самых опытных разведчиков и выдвигается с ними.

– Издалека начал, – нетерпеливо заметил Никонов, – прямо скажи, что тут подозрительного?

– А то, что последнюю группу расстреливают при переходе. Это видит наблюдатель, всё происходит на его глазах. Через пару дней, командир возвращается невредимый, чистенький, оружие смазанное и сообщает сведения которые полностью противоречат дивизионной и авиа разведке. Если ему верить, артподготовку, от которой во многом зависит исход всей операции, нужно проводить в другом месте, а не там где планирует штаб дивизии. Всё дураки, а он герой.

– Надо всё проверить, – нахмурился комбат, – приведите Кириллова. Сам хочу с ним поговорить.

– Сей час сделаем. Рябцев! – позвал часового Вохров.

Солдат вошёл.

– Вызывали?

– Арестованного сюда. Осторожно с ним. Он очень хитрый и изворотливый.

– Подожди выводы делать, – прервал его Никонов, – дай разобраться.

– Как скажете, – безучастно согласился майор.

Привели Петра.

– Докладывай по порядку, – хмуро распорядился Александр Николаевич, – с самого начала, подробно.

– Вышла группа все знают когда, – начал Кирилов, – при переходе линии фронта, погиб Тимченко Михаил, от пулемётной очереди.

– Один Тимченко? – прервал его политрук, – наблюдатель показывает, что всех покосили.

– Давайте по очереди, – рявкнул комбат, – потом опросим бойца, который за переходом наблюдал. Продолжай Пётр Григорьевич.

– Так вот. Мы переждали, пока всё успокоится и пошли дальше. Погибшего забрали с собой, позже похоронили, замаскировав место. Вышли к заданному населённому пункту, приступили к наблюдению. Был особо отмечен человек в штатском, все его приветствовали как высокопоставленного офицера. Предположили, что он и есть инженер, про которого упоминали при получении мной задания. Решили провести захват. В процессе дальнейшего наблюдения, определили, что в лесу ходит больше патрулей, чем в деревне. Осмотрелись. Обнаружили большое скопление военной техники.

– Где? Покажи, – Никонов развернул на столе карту.

– Вот здесь. Сколько точно штук, не знаю. Танки, орудия, бронетранспортёры, мотоциклы, всё есть и много, – Кирилов указал квадрат.

– Интересное дело. Но дивизионная разведка располагает данными, что там, кроме ёлок и болот, нет ничего. Небольшая группировка и всё.

– Вот и я о том же. Хотят сорвать наступление, – подскочил политрук.

– Погоди ты. Продолжай, Пётр.

– Когда обнаружили технику, сразу решили возвращаться, прихватив языка. Уж больно он необычный. При захвате был ранен Савостин. При отходе погибли Дубовы, оставшиеся в прикрытии.

– Вы их трупы видели? – снова вмешался майор.

– Нет.

– Снова нескладно рассказываете. Убиты, а трупов нет.

– Я сделал такой вывод по обстановке.

– Потом разберёмся. Продолжай, – поторопил Никонов.

– Далее произошла драка, между пленным и Николаем в которой они друг друга убили. Я спрятал трупы и вернулся. Документов у немца при себе не было, а обыскать дом не было возможности, так как нас заметили.

– А связать руки пленному не додумались?

– Он был связан.

Политрук рассмеялся.

– В такую ахинею, даже школьница не поверит. Сверх опытного, вооружённого разведчика убил связанный, обезоруженный пленный. И ещё шедевр: «друг друга убили». Вы меня разочаровали. Я думал, что имею дело с умным человеком, а вы туповаты.

– Не переходи на личности, майор. Проверим, – осёк его комбат и снова позвал часового.

Вошёл солдат.

– Вызывали, товарищ подполковник?

– Кириллова обратно в сарай и приведи бойца, который наблюдал за переходом разведгруппы. Как его фамилия?

– Никифоров, – ответил политрук.

– В общем, понял кого?

– Так точно.

– Давай шустро.

– Есть.

Часовой увёл разведчика, а Вохров начал обсуждение.

– Товарищ подполковник? Это же бред. Бред полный.

– Не спеши. Слишком всё несуразно, некрасиво, а Пётр диверсант опытный. Захотел бы, такое придумал, книжку слезливую можно написать. Так по-идиотски не подставлялся бы.

– Разрешите? – прервал комбата вошедший Никифоров.

– Да. Заходи. Хорошо помнишь всё происходящее, когда в наблюдении был?

– Могу по минутам рассказать.

– Вот именно так и надо, по минутам, лучше по секундам. Мне догадки не нужны, только факты, – Никонов сделал акцент на последних словах.

– Группа подошла к окопам переднего края обороны. Было ещё темно, небо только сереть начинало. Со стороны противника выстреливали осветительными ракетницами. Через двадцать минут зажёгся прожектор, пошарил и выключился. Спустя пять минут, пулемётная очередь и всё. Тишина. Больше ничего.

– Где тут расстрел всей группы? – спросил комбат, пристально глядя на политрука, – наговорили целую кучу. Прямо под прожектор подвёл. Перебили всех. Чуть ли не собаки трупы растаскивали.

– Пулемёт точно через пять минут, после того как прожектор потух, стрелял? – уточнил Вохров.

– Пять, семь минут. Не меньше.

– Ладно. Свободен

– Итак, – Александр Николаевич вслух размышлял, – в этом моменте, противоречий в словах не вижу. Остальные данные лично доложу в дивизию, пусть проверяют, а вы товарищ политрук, до моего возвращения, ничего не предпринимайте. Ясно?

– Так точно.

Никонов снова уехал в дивизию, а политрук остался «на хозяйстве». Он долго ходил по землянке, обдумывая что-то. Затем резко остановился и сказал громко сам себе.

– Приказ ничего не предпринимать, не обсуждается, но я обязан доложить по инстанции.

Владимир Павлович взял трубку полевого телефона.

– Алё. Дивизию дайте. Полковника Дьяченко к аппарату, пожалуйста. Здравия желаю. Говорит политрук третьего батальона, Вохров. Товарищ полковник, вы, как начальник политотдела дивизии, должны знать о происходящем в нашем батальоне. Мной обнаружен вредитель, я думаю, что работает на противника, но комбат приказал мне, ничего не предпринимать. Естественно я понимаю, что вы очень заняты. Я поэтому и хочу выполнить свои прямые обязанности самостоятельно, но товарищ Никонов препятствует этому. Доказательства есть. Так точно. Всё будет безупречно документально оформлено. Есть приступить к исполнению. По окончании, лично доставлю материалы дела и доложу о результатах. Понял. Так точно. Товарищ полковник, в дивизию выехал наш комбат. Вы поговорите с ним, будьте добры. Поставьте его на место, пожалуйста. Есть, заниматься вопросами в рамках своей компетенции.

Затем положил трубку и произнёс с холодным спокойствием.

– Вот и спёкся герой.

Политрук взялся за дело. Достал бланки, что-то писал. Вызывал к себе бойцов из разных подразделений, которые подписывали показания о том, что они подозревали Кириллова в антисоветской деятельности, а в связи с последними событиями, окончательно прозрели и поняли: под личиной геройского, советского офицера скрывался хитрый, изворотливый вражеский диверсант. Он применил всё своё красноречие, чтобы придать делу нужную окраску.

К утру всё было готово.

– Без сучка и задоринки, – похвалил себя майор и позвал часового, – Рябцев!

В блиндаж вошёл боец и получил указание.

– Приведи солдат, которые были у меня на беседе. Ах, да. Егора тоже доставь. Пусть проводит своего защитника.

Собрав всех, политрук построил пришедших и начал свою речь.

– Товарищи бойцы, совместными усилиями, в рядах нашей армии, обнаружен диверсант-вредитель. Он, очень давно занимался своей деятельностью, что бы нанести урон нашей советской родине. Но мы, проявив бдительность, лишили его такой возможности. В данный момент вы являетесь представителями всего населения нашей многострадальной родины и взяли на себя ответственное поручение народа и партии – покарать изменника родины со всей бескомпромиссностью военного времени.

Бойцы замялись и стали переглядываться в недоумении.

– Товарищ майор, мы не думали…

– Что, не думали? – прервал начавшего оправдываться бойца политрук, – или вы его оговорили и сами под трибунал захотели? Вы все подписали показания. Так что? Не он, а вы преступники? Оболгали советского офицера?

– Никак нет.

– Вот и я считаю, что вы не могли соврать. За мной, шагом марш.

Егор шёл за строем, ещё не зная, кого так героически вычислил политрук и для кого придумано такое завершение жизни. Не мог даже в страшном сне увидеть, что по приказу придётся казнить своего друга подарившего ему вторую жизнь.

Расстрельная команда прибыла к оврагу, который был выбран для казни.

– Привести осужденного, – распорядился Вохров.

Когда доставили Кириллова, Егор чуть дара речи не лишился, стоял как оглушенный.

– Именем Советской Социалистической Республики, – начал зачитывать приговор политрук, – за систематическое вредительство и измену родине, по законам военного времени, Кириллов Пётр Григорьевич, приговаривается к смертной казни через расстрел. Приговор будет приведён в исполнение немедленно.

– Да как же это? – всполошился Егор.

– Отставить! Заряжай! Целься! Пли!

– Не надо! – закричал сын полка и что есть мочи, толкнул весь строй сбоку.

Грянул залп. Все пули ушли в сторону, кроме одной. Она ударила в грудь и Пётр, как бурьян срубленный шашкой, упал в овраг.

Больно не было. Онемело всё. Мир вокруг стал не таким как обычно. Он пытался встать, но с каждой секундой его одолевала всё большая усталость. Смертельная усталость.

Вохров подошёл к краю оврага и посмотрел вниз.

– Ну, что ты натворил? – с безразличием спросил он у Егора, – теперь будет кувыркаться и мучатся.

Политрук вздохнул с лицемерным огорчением. Затем достал из кобуры пистолет, передёрнул затвор и прицелился.

– Отставить!!! – как гром прозвучал голос комбата. Никонов подбежал и не останавливаясь спрыгнул в овраг, – сюда, бегом, вытаскивайте его. Егор, шустро за машиной. В госпиталь, срочно.

Бойцы спустились за полковником и стали помогать.

– Что вы возитесь? Быстрее! – не унимался комбат.

Кириллова вытащили. Вся гимнастёрка справа, на груди была в крови, перемешанной с грязью. Его погрузили в подоспевший грузовик. Егор поехал с ним.

Вохров стоял как монумент и наблюдал за происходящим. К нему подошёл комбат.

– Следуйте за мной, товарищ майор.

Политрук шёл следом за полковником и подбирал слова в оправдание своим действиям. Хотя, что тут думать? Получено прямое указание начальника политотдела дивизии, поступать по законам военного времени. Всё остальное шелуха. Этот козырь не перебьёт. Ничего не сможет противопоставить, старый сапог.

Комбат остановился у входа в штабную землянку.

– Свободен, – сказал он часовому и пропустил Владимира Павловича вперёд.

Тот решил с порога расставить все точки над «i».

– Товарищ полковник, я хотел бы вас попросить, в будущем… – начал политрук самоуверенно, разворачиваясь к Никонову, но речь его прервал тяжёлый удар в лоб. Мощный, сучковатый кулак свалил, как кувалда годовалого бычка. Тот отлетел в дальний угол блиндажа, увлекая за собой нехитрую, походную мебель. Упал и затих.

Александр Николаевич размял кисть правой руки, взял ведро с водой и выплеснул на лежавшего. Политрук очнулся, отплёвываясь и размахивая руками, будто тонет.

– Так вот, – начал полковник, – данная процедура была проведена для того, что бы вернуть вас на грешную землю и, в будущем, не возникало сомнений в необходимости исполнения моих приказов. Следующий номер нашей программы.

Комбат достал пистолет из кобуры и продолжил, одновременно приводя оружие в боевое положение.

– За оговор боевого офицера, за выведение его из строя, что можно расценивать как прямое вредительство, повлекшее за собой ослабление целого подразделения и за то, что ты, как фашист, собирался добить бойца красной армии, ты падаль, приговариваешься к расстрелу.

В опухший от удара лоб политрука, упёрся наградной ТТ.

– Приговор будет приведён в исполнение, когда я этого захочу. Запомни, паскуда. Если подумаешь поступить подобным образом, вызову для тебя старую с косой. Рука не дрогнет.

Полковник убрал пистолет в кобуру.

– В квадрате указанном Кирилловым была проведена разведка боем. Вылетал самолёт и совершил несколько манёвров имитирующих бомбометание в пике. И что бы вы думали? Еле цел остался. По нему был открыт плотный зенитный огонь. Вот так. Из пустого, казалось бы, леса. С минуты на минуту нужны более точные сведения от Петра для артиллерии, но по вашей милости мы их не получим.

Никонов говорил и медленно прохаживался по землянке, потом резко остановился и пристально посмотрел на политрука.

– А может, ты этого и добивался? Постой. Как я сразу не догадался? Вот для чего понадобилось срочно убить командира разведроты. Давно завербован?

У Вохрова округлились глаза от удивления.

– Нет. Нет, товарищ полковник, это ошибка, – он пытался встать на мокром, земляном полу, но сапоги скользили в грязи, – пожалуйста, поверьте мне. Недоразумение просто. Я не хотел.

– Вот видишь, майор, не только у тебя фантазия работает. Успокойся, но помни, что, если понадобится, я и это вспомню. Тебя переводят, не знаю куда и не хочу знать. Завтра приказываю явиться в штаб дивизии для перераспределения, а сегодня приведи себя в порядок. Свободен. Пока свободен, – комбат сделал многозначительный акцент на последних словах.

Теперь уже бывший политрук батальона выскочил, спотыкаясь из блиндажа.

– Вот тебе и сапог. Ни хрена себе. Чуть не пристрелил. Ничего, я всё равно оставлю прощальный привет, – подумал майор, постепенно приходя в себя.