– Тим, я что это на подушке у Насти? Она щекой впяпалась, – Лиана стояла в дверях и брезгливо трогала слизистый след. Тот еще не высох и слизь противно тянулась за пальцами. – Сопли, что ли?
Тимур чертыхнулся сквозь зубы – нужно было сразу убрать подушку.
– Лиан, к нам какая-то дрянь из вентиляции заползла. Слизень. Вон след на полу, не вступи. Сейчас протру. А подушку не успел убрать.
– Слизень? Фу. Он к Настюхе заполз? Мерзость, – Лиана сморщила нос. – Противно, аж сердце екнуло…
Диана, осторожно ступая, обошла слизистую дорожку.
Из комнаты Насти послышался кашель, перерастающий в хрип.
– Мама, папа, – голос дочери стал каким-то чужим, грубым, совсем не детским, с нотками панического ужаса.
Лиана бросилась к Насте, Тимур последовал за женой, пару раз неловко поскользнувшись босыми ногами на дурацкой слизистой дорожке…
* * *
Андрей Вересов устало откинулся в рабочем кресле. Мобильный лабораторный комплекс «ВЕКТОР-02МТ», развернутый на территории Московской области, вторые сутки пытался решить нетривиальную проблему – определить тип токсина нового брюхоногого моллюска. Как только со всей страны стали поступать сигналы о необычных смертях после контакта с «псевдоиспанским слизнем», в стране объявили режим биологической угрозы. Масштабно, на всей территории! Моллюск действительно оказался не красным придорожным слизнем, а новым, доселе невиданным видом. Пока эму дали наименование «псевдоиспанский слизень» и принялись интенсивно изучать в трех мобильных лабораторных комплексах и стационарных биолабораториях. Самым неприятным оказался тот факт, что слизь моллюска содержала крайне опасный нейротоксин. Одного прикосновения даже неповрежденной кожей достаточно было для получения смертельной дозы. Смертельной для всего живого, вследствие чего естественных врагов слизня в природе просто не оказалось и тварь, учитывая ее плодовитость и необычно высокую подвижность, быстро распространялась. Почти одновременно информация о похожих смертях и слизнях стала поступать из других стран Европы и Азии, а также Северной Америки. Ситуация приобрела масштабы общемировой катастрофы. И главное – невозможно было определить первоисточник. Откуда вообще появилось это чудовище?! Многие надеялись, что определение типа токсина сможет ответить на этот вопрос.
Андрей повернулся к своему напарнику:
– Черт! Не может быть! Батрахотоксин!
– Да ладно! – Сергей подскочил к рабочему месту Андрея, всмотрелся в результаты анализов и графики отчетов, – Твою… Даже не тетродоксин. Откуда он здесь?
– Не знаю. Пошли к Гаврилычу. Надо срочно объявлять биологическую тревогу.
– Подожди. Давай еще проверим. Хотя бы еще одного слизняка.
– Нет уж, и так времени сколько потеряли. Пусть мы лучше ошибемся, но сначала доложим. А уже потом проверим и перепроверим. Да и еще и в составе группы по биологическим атакам. И пусть биологи подтягиваются. Может, хоть что-то прояснят.
Андрей придвинулся к микрофону для связи с «горячей» зоной.
– Ребята, сворачивайтесь, у нас есть результат.
Девушка в костюме биологической защиты подняла большой палец вверх и кивнула напарнику в таком же костюме. Они аккуратно сложили контейнеры с биоматериалом в кейсы и уложили в хранилище. Зачем утилизировали материал в рабочей зоне, активировали полную дезинфекцию и двинулись на выход из зоны максимальной биоопасности.
Николай Гаврилович Поздняков, руководитель мобильной лаборатории, в который раз задумчиво перебирал распечатки и записи сотрудников. Экстренное совещание устроили дистанционно, по защищенным каналам связи, сразу со всеми лабораториями и председателем Правительства.
– Уверены? – председатель Правительства устало взирал на всех с экрана.
– Уверены, Михаил Аркадьевич, – кивнул Поздняков. – Другие лаборатории имеют аналогичные результаты, да и иностранные коллеги подтверждают.
– Батрахотоксин? Что это? Откуда вообще такое?
– Позвольте, я поясню, – включился в разговор Леонид Власюк, эксперт по биологическим угрозам. – Батрахотоксин – один из сильнейших ядов небелковой природы. Его еще называют «лягушачьим ядом». Он содержится в кожных железах некоторых видов лягушек-древолазов, обитающих, преимущественно, в Колумбии. Больше всего его у ужасного листолаза.
– Лягушки? Они-то тут при чем?
– Ни при чем. Тем более что они в дикой природе – исчезающие виды. Мало того – до сих пор неясно откуда у этих лягушек батрахотоксин. То ли он накапливается из-за поглощения токсичных жуков, то ли его вырабатывают бактерии-симбионты, то сами лягушки. Ни одной теории пока нет подтверждения. Так что выяснить каким образом у наших слизней появилась эта способность, не представляется возможность. Яд это страшный – в десять раз сильнее, чем тетродотоксин и в пятнадцать, чем кураре. А у слизня батрахотоксина столько, что одно прикосновение смертельно опасно. И адгезивные способности слизи таковы, что для проникновения в кровь царапины и ранки не нужны – токсин проникает прямо через кожу.
Михаил Аркадьевич был явно не обрадован новыми данными. Но Власюк продолжал подливать масла в огонь:
– Есть еще один фактор. Помимо батрахотоксина в слизи содержится некое вещество с нейро-паралитическим эффектом. После проникновения в кровь начинается прогрессивный паралич мускулатуры. Это уже не защитный компонент животного токсина. Это яд. Предназначенный для нападения. Для обездвиживая жертвы. Имеются случаи, когда слизни поедали людей. Особенно одиноких жертв или же в случаях нападения во время сна.
– Твари, попробовавшие человечину, уже не остановятся, – тихо прокомментировал Андрей.
– Один и тот же слизень сразу на всех континентах. Я не хочу нагнетать, но вы понимаете, что все это значит, господа? – поинтересовался Михаил Аркадьевич.