– За мной, господин! Быстрее, быстрее! Нам нужно торопиться! – кричал проводник, махая над головой своей палкой.
Глава 7.
Карл Моисеевич сидел в темной каморке, или как он называл такие помещения – «штаб-квартире», вблизи Кировского завода (узнать, как он тогда назывался). Торопясь, совершенно небрежно, что было совсем на него непохоже, он подготавливал свои последние документы. Его спешка была вызвана двумя, совершенно независящими друг от друга, обстоятельствами. Руководство партии в связи с событиями, что произошли на кануне, готовило какую-то полномасштабную операцию. Карл уже давно знал, что что-то готовиться, но полную картину он не видел. Лишь цифры, что появлялись у него на столе и в его голове. Но он знал, что каждая из этих цифр – важна. Она важна для общего дела, она важная для каждого коммуниста, она важна для будущего нашей страны, но самое главное он знал, что она важна товарищу Карлу Моисеевичу точно также, как и Товарищу Ленину.
Вторая причина была более субъективной и важной лишь для маленького Карла. Но это нисколько не преуменьшало ее значения. Возможно, для Карла Моисеевича, она была даже важнее общего дела. Билеты. Это были билеты, что Карл Моисеевич оставил на столе кухни. Они никак не могли выйти из его головы и постоянно мешали ему сосредоточиться. Поэтому ему приходилось пересчитывать одни и те же цифры по нескольку раз, постоянно путаясь в своих вычислениях. Билеты. Клара же просила их забрать! Поезд отбывает в 11.20. Уже скоро надо выходить и спешить к вокзалу. Как бы ему хотелось остаться здесь, увидеть великие свершения труда, ведь там есть и его вклад. Но Клара важнее. Важнее всего. Так что надо было быстро все доделать отправить отчет с посыльным и бежать, торопиться.
Но цифры все никак не складывались. Сложение давалось труднее, чем вычитание, а вычитание мешалось с делением и получалось «УМналожение». Проще говоря, такое, чего не существует и не должно быть в помине. Мысли постоянно куда-то улетали: Карл то представлял себе, как они вместе с Кларой уезжают куда-то далеко-далеко от сюда. Туда, где все и всегда спокойно. Где они с Кларой будут жить в достатке и удобстве. Где солнце всегда встаёт по утрам, пронзая ночные тучи теплыми лучами, а к вечеру садиться на гладкую скатерть воды и растворяется в спокойствие бескрайнего океана. А цифры… О! Что там только делают с цифрами!
Но как только солнце в его мечтах садилось, вместо Луны, на небосводе, в том месте, куда только что нырнуло Солнце, вставала новая звезда. Она была еще больше, светила еще ярче, а грела не только тело, но и душу. И когда этот небесный круг полностью восставал из воды, расправив свои лучистые плечи, то на нем отчетливо можно было различить Серп и Молот. Карл Моисеевич видел, как наяву, что это «новое солнце» освещало новый путь, в новое будущее, и это будущее было и его, в том числе. Он видел, как к нему уходили толпы молодых сильных людей, краснощеких, яснолицых. Он видел, как эти люди строили под лучами красного гиганта новое общество, правильное общество. Общество будущего. Общество ума. Общество процветания. И для него, для маленького человека, бухгалтера и канцеляра, там, под этим «новым солнцем», отведена отдельная, особая роль. Именно для него. Специально для него.
Но затем он переводил глаза на свой стол, заставленный аккуратными стопками бумаг, и вновь вспоминал про билеты, что оставил на кухонном столе. Тогда его мысли переключались на вокзал, где он уезжал вдаль от «нового солнца». И это было не плохо. Рядом с ним была Клара. Но ему, почему-то, было немного грустно.
Карл Моисеевич поставил точку. Последние цифры были досчитаны, проверены, перепроверены, еще раз проверены, подписаны его рукой и запечатаны в конверт.
Он встал из-за стола и начал в спешке собираться. Часы уже показывали 10:20, а это значит, что у него было меньше часа, чтобы пересечь половину города и попасть на вокзал. Нужно было только отдать конверт посыльному Максимке, который отнесет его в главный штаб.
Карл убрал со стола все документы, накинул старое пальто, надел новую шляпу и в последний раз окинул взглядом свою маленькую каморку. Она уже стала ему как родная. Каждая каморка в этом городе, в этот момент, была ему как родная. Одинокая лампочка, пара шкафов с документами, счетная машинка, потертый стол и хлипкий стул – были его самыми близкими друзьями последний десяток лет. Столько времени он провел в таких помещениях, со сколькими людьми познакомился через эти бумаги, цифры.… А сколько ошибок совершил! А сколько бы еще смог совершить…
Карл развернулся и с тяжелым сердцем пошел к двери. Но, как только он потянулся к ручке, дверь открылась, и в каморку зашел молодой человек. Карл уже видел его пару раз, но увидев его сейчас здесь – искренне удивился.
– Товарищ … – пытаясь вспомнить фамилию бухгалтера замялся молодой человек, – Карл Моисеевич. – сказал он, в итоге, так и не вспомнив его фамилию. Говорил молодой человек с довольно большим акцентом, который он приобрел на юге страны. – Меня зовут, – это фраза звучала из его уст, словно кульминация перед эпилогом, словно он пришел сюда, в это затхлое помещение с клопами, только чтобы назвать свое имя человеку, которому, кстати говоря, уже представлялся пару недель назад, – Иосиф Джугашвили. Я приехал по поручению штаба за… – снова пауза, – документами.
Говорил молодой человек размеренно, даже немного предвкушая появление каждого своего слова.
Карл Моисеевич протянул запечатанный конверт. Так получилось, что он протянул его молодому человеку в левую руку. Но тот, в свою очередь, не вынимая ее из кармана, показательно повернулся и взял конверт правой, сопровождая все это действие весьма оскорблённым видом.
– Что же это вы, товарищ, даже не спрашиваете документ? И верите так, на слово, незнакомому человеку? А, вдруг, я враг партии?
На эти слова Карл Моисеевич решил не отвечать, и не тратить время на объяснения того, что они уже знакомы, да и какую роль молодой человек играет для партии Карл Моисеевич хорошо знал, наверно, даже лучше самого товарища Джугашвили. И если тот лично пришел за документами, значит задание было спущено сверху и так нужно. Он лишь посмотрел на молодого человека со всей добротой своих глаз и легкой ухмылкой.
– Ладно, товарищ… – вновь попытался молодой человек вспомнить фамилию Карла Моисеевича. Неудачно, – я вас запомню, на будущее. А пока, желаю вам всего хорошего! Прощайте! – после этих слов, он сжал конверт и вышел за дверь. Последняя фраза из его уст звучала как-то по-особенному, угрожающе, коронно. Но Карл Моисеевич не придал этому большого значения, у него просто не было на это времени. Тем более, что часы уже показывали 10:30.
Он поправил шляпу и выскочил за дверь. Но не успел он сделать и шага, в него со всего размаху влетел его посыльный, мальчишка лет 12, Максим.
– Карл Моисеевич! Карл Моисеевич! – чуть ли не кричал парень, из-за возбуждения, не контролируя громкости своего голоса. – Там это! Ну это! – пытался он донести какую-то очень важную мысль, но у него не хватало слов для его. – Началось! – наконец-то немного отдышавшись выдал он.
Не успел Карл Моисеевич спросить у Максима, что же конкретно началось, как парень схватил его на рукав пальто и потащил на улицу.
Уже подходя к входной двери, Карл Моисеевич услышал шум толпы и какие-то неразборчивые выкрики. Первая мысль, что пришла ему в голову – их раскрыли! Пришла полиция! Сейчас всех побьют, а кого не забьют на месте – посадят!
Карл попытался вырвать свой рукав пальто из цепких рук мальчишки, но у него не получилось, а на вторую попытку уже не было времени.
Двери распахнулись! Но вместо «злых собак жандармерии» Карл увидел толпу. И не обычную толпу из мужиков, которые сбились в кучку чтобы побарагозить. Это была настоящая толпа разгневанных рабочих. Их было несколько тысяч, а может и больше. Весь этот поток шел куда-то вперед, выкрикивая лозунги, которые только пару дней назад Карл Моисеевич подписывал своей рукой для отправки в полиграфию.
– Они идут на Дворцовую! – пытался перекричать толпу Максим. – Рабочая Революция! Это она? – радостным голосом спросил он у Карла Моисеевича. Тот в ответ лишь перевел ошарашенные глаза на мальчика и неуверенно кивнул.
Максим засмеялся и, не отпуская рукав плаща Карла Моисеевича, рванул в толпу.
Карл впервые в своей жизни оказался в такой большой толпе. Но он не чувствовал страха. Он и раньше видел сборища, пикеты, ему проходилось пробираться сквозь чужих. Но здесь он был своим. Люди вокруг него были не отталкивающими и пугающими, как представлялась ему всю его жизнь. Они были его товарищами, единомышленниками.
Карл словно вошел в ту самую реку, что описывается в детских сказках: «с молочными водами и кисельными берегами». Течение этой реки было словно материнские объятия – они защищали, согревали и обещали, что все задуманное сбудется. И Карл это чувствовал. Он чувствовал свой народ! Его желания и стремления. Он чувствовал эту силу! Что сейчас струилась сквозь его пальцы, разливалась по всему телу, и взрывом выходила в мир. И он чувствовал эту мощь! Мощь движущегося на полной скорости паровоза! Нет! Тысячи паровозов, что неостановимо неслись к своей цели! Он чувствовал все это. Чувствовал, что был частью этой силы. Чувствовал, что был самой силой. И все это одновременно. И все это сейчас.
Мыслей о Кларе, о билетах на столе кухни уже не осталось. Не было мысли ни о ком частном. Была лишь толпа и его товарищи. Был лишь народ и его цель.
Карл Моисеевич только сейчас осознал, что изменился. Когда он вошёл в общество этих революционных людей, то на его внутреннем болоте, которое раньше облагораживалось силами одной лишь только Клары, вдруг, начал возникать город нерукотворный. Чем больше Карл вникал в их идеи, тем больше разрастался город. Чем больше Карл проникался духом времени, тем больше алых флагов развивалось над ним. И как его вера укреплялась, так все новыми и новыми районами обрастал его золотой город, заселяя дома жителями-идеями.
Он поверил в это, первый раз в жизни поверил во что-то, что не содержало цифр и знаков. Карл Моисеевич преобразился. Нет, нельзя сказать, что из гусеницы он стал бабочкой. Это было преображение вне видовое. Он из гусеницы стал ЧЕЛОВЕКОМ.
Толпа уже подходила к Дворцовой площади. Ни зябкая погода, ни мокрый снег в лицо не омрачали движение народа. Несколько полицейских пикетов, что были встречены на пути, были снесены силой неостановимого напора. Некоторые из военнослужащих сразу же влились в толпу и зашагали вместе с рабочими.
Карл Моисеевич даже не заметил, как толпа рабочих потихоньку начала вооружаться и, подходя к площади, уже была готова к сражению. Он не видел, как озлобленные и замученные… Он не видел… Он видел лишь «Новое Светило с Серпом и Молотом», что всходило над их головами. Он не слышал ругани и причитаний, лишь лозунги светлого будущего. Он не помнил про вокзал, откуда поезд, который уже давно ушел, должен был увезти их с Кларой. Кларой! Кларой…
Как он мог забыть про Клару?! Самый светлый лучик в его жизни. Самый первый лучик в том болоте, в котором он тонул один! И теперь он один… Поезд ушел. И увез с собой в далекие неизведанные края его Клару. Даже в этой бескрайней толпе, в этот миг, он почувствовал себя таким же одиноким, как раньше. Как раньше, когда он шагал по этим серым улицам, проходил мимо трактира «Понтий Пилат», брел в никуда из ниоткуда.
Он понял свою главную ошибку, когда уже было слишком поздно. Он понял, что он натворил, и кто виноват во всех его бедах. Это был он сам. Сам для себя судья, присяжные и палач.
Толпа с боем вошла на Дворцовую площадь. Люди столпились и не понимали, куда идти дальше и что им делать. Они ругались, кричали, стреляли в воздух.
Воды той реки, что так тепло приняла Карла в свои объятия, сейчас начинали мутиться и штормить. Волны вздымались над головой маленького одинокого человека, и черной пеленой тьма окутала небо.
Но пути назад нет. Клары больше нет. А значит, остается только одно – идти вперед!
Карл парой ловких прыжков забрался на постамент:
– Товарищи! Начало… – закричал он, наконец-то сказав свое первое слово!
Шальная пуля вырвалась из мушкета и чье-то маленькое рыхлое тело мертвым грузом упало на вымощенную камнем площадь.
Но этого никто не увидел, выстрела никто не услышал.
Раздался громогласный выстрел Авторы.
Революция началась.