За ужином Пьер ест мало. Он возвращается в кабинет, читает, делая на полях книги множество пометок чёрными и красными чернилами, и ложится спать в половине одиннадцатого. Сон его неспокоен. Люди зовут Пьера, требуют поспешить, требуют собираться и бежать, бросить город, дом, вещи – бежать. Они куда-то едут. Вокруг расстилаются выгоревшие поля, над которыми кружат чёрные птицы. Не в силах сидеть на лошади, Пьер спешивается и, расправляя платье, чувствует под рукой огромную болезненную мозоль. Такие же мозоли обнаруживаются на шее под воротником, на бедре. Пьер знает их! Всякий знает их – чумные бубоны! Обливаясь холодным потом, Пьер резко садится в кровати и долго ощупывает себя онемевшими руками, не скоро понимая, что видел сон. Закрыв глаза, дрожащими губами он шепчет слова на латыни, затем зовёт слугу.
Накрывают завтрак. Пьер, погруженный в размышления, ходит по зале, останавливается у окна. Возле дома напротив стоит карета, запряжённая двумя бретонцами. Вид у лошадей жалкий и усталый; они и карета вместе выглядят и нелепо, и тревожно. Пьер спрашивает слугу, не знает ли тот причины. «Господин де Сальваньяк съезжают сегодня», – отвечает тот будничным голосом, продолжая протирать мебель. Съезжают, думает Пьер, сопоставляя происходящее с известными ему из присутственных комнат и коридоров слухами. Две недели говорят про волнения, про дурной урожай, про убийство вигье. Последнее, по понятным причинам, беспокоит судей. Ясно, думает Пьер, что волнения – это часть жизни достаточно абстрактная и по сути своей уже близкая к природе, урожай есть сама природа, и природа не интересует состоятельных людей до того времени, как произведёт всеобщее бедствие. Ближайшим и самым возможным из таких бедствий является чума, и всякие волнения, всякое передвижение людей могут спровоцировать зарождение чумного урагана, который за дни и недели охватит провинцию, страну. Потому Пьер воспринимает сказанные движения с раздражением. Если бы можно было, думает Пьер, передавать письма без курьеров, а ещё лучше иметь какую-нибудь возможность говорить друг с другом на расстоянии – мы искоренили бы чуму.
После завтрака Пьер работает с числами. Вычисления успокаивают его голову, рука привычно выводит цифру за цифрой. В кабинете тихо; света много; старые книги, написанные в других странах в другое время, шепчут что-то на других языках.
Приближается время обеда. В назначенный час появляется блестящий серебром и чёрным лаком экипаж. Маркиз де К. – высокий, худой, с прямым носом и глубокими тёмными глазами, с большим ртом, с лицом волевым и вместе эмоционально богатым и подвижным – входит в дом…
Мы опустим красивые фразы и неизбежные малые неловкости первой встречи двух замечательных господ, разговоры о политике и обществе, о морали, об образовании и перейдём к той части, что началась за десертом. Читатель может упрекнуть меня в том, что я скрадываю таким образом всяческие любопытные подробности быта и теряю живость описания наших героев – сие сделано нарочно. Мы отодвинем в тень пышные бриоши с парижским мармеладом, пряные компоты, сушёные фрукты, даже жестам и улыбкам не уделим лишних слов – сосредоточимся на живой речи и позволим ей поведать нам об удивительном договоре, одном из череды договоров, изменивших человеческую цивилизацию.