Он выглядел довольным, этот высокий человек. Говорил так, что новое удивительное положение казалось нормальным, всех устраивающим. Мама снова сидела на дальнем краю стола, снова куталась в белый халат и не поднимала глаз, лишь иногда бросая тихим голосом фразы вроде «Володя, дай мне соль».
Глава 7. Птицы
Утром следующего дня дядя Володя подозвал Дениса, собиравшегося было отправиться «к себе» (так начал называть мальчик чердак дедушкиного дома) .
– Мы с мамой поедем в Э***, купить продуктов. Останешься здесь за главного, хорошо?
Денис кивнул.
– Вот и замечательно. Поиграй тогда в старом доме. Наш я закрою.
В глазах мальчика блеснули холодные искры: как смеет он называть дедушкин дом старым? Что это значит? Хмуро смотрел он, как высокая фигура, закатав рукава, гремит пустыми канистрами около машины.
«Волга», оставляя за собой шлейф выхлопных газов, чёрной акулой проплыла за забором и скрылась из вида. Денис вздохнул и пошёл к старому дому. «Что в нём старого? Соседский, который теперь дяди Володи, ещё старше». Мальчик понял, что имел в виду Страус дядя Володя, говоря «старый», и понял сразу. Но это понимание несло настолько нехорошие предчувствия, что хотелось думать об этих словах как-то иначе.
Денис, аккуратно водя большим чёрным рубанком, строгал дощечку на верстаке перед домом. Он вспомнил, как взялся однажды строгать рейки для змея, не сказав об этом дедушке, и, конечно, все испортил. Но дедушка никогда его не ругал. Он сажал мальчика рядом, объяснял причину неудачи (а иногда винил случай или усталость – это тоже были причины), говоря: «Так получилось. Теперь подумаем, что с этим делать».
«Так получилось».
Так получилось, что Денис был теперь совсем один. И он не знал, что с этим делать, а спросить было не у кого, или же сам мальчик упрямо отказывался искать совета и доверия.
Рядом с Денисом упала мокрая еловая шишка.
– Ден! Здоро́во! – окликнул его из-за забора Артём.
– Привет!
Денис открыл калитку и вышел на дорогу. Через два дома, у забора из зелёного штакетника, соседские дети, два мальчика восьми лет, играли на большой куче песка. Рядом стояла тачка с одним колесом и лежали лопаты. В тихом небе между редких облаков чертил белую линию самолёт.
– Ден, слушай, а что у вас ночью было?
– Вроде ничего не было. А что такое?
– Да Кира говорит, видел птиц. Огромные, снизу белые, а верх – чёрный. Кружили над вон, над этой железкой, потом сели на крышу.
– Над антенной, – поправил его Денис. – Лебеди что ли?
– Может и лебеди. Или гуси из деревни. Но вряд ли.
Денис обернулся и посмотрел на крышу. Солнце ослепляющим зайчиком отражалось от стали, на краю конька неподвижно застыл флажок флюгера. Издалека послышался голос Кирилла, нескладного грузного девятиклассника, знаменитого тем, что у его отца был мотоцикл. Рядом с ним, засунув руки в карманы глаженых брюк, шёл Самир. Кирилл крутил в пальцах большое перо, чёрное, переходящее в белый к очину.
– Во! Смотри, я утром нашёл!
– Дай глянуть, – Артём вырвал перо у него из рук. – Хее, воронье, – скривился он пренебрежительно.
– Сам ты… воронье. Верни сюда, – он забрал перо и сунул его в карман рубашки. – Ден, у тебя наверняка весь участок в них. Делись давай.
– Нету там ничего, – Денис не понимал, о каких птицах они говорят. Ему не нравился интерес к себе, к дому, не нравилась эта компания (хотя справедливости ради надо сказать, что относились они к Денису намного лучше, чем шайка с дальних улиц).
– Жи́ла долго не живёт, – сложив губы по-лягушачьи, уголком вверх, заметил Кирилл. – Пусти глянуть.
– Нельзя. Нет у меня никаких перьев.
– Чего нельзя? Мама накажет?
Денис промолчал, не зная, как спасти ситуацию. Кирилл надвинулся на него и положил руку на калитку:
– Ты знаешь, что про тебя рассказывают?
Артём и Самир переглянулись. Повисло молчание. Денис готовился уже к худшему, как вдруг с конца улицы раздался свист. Кирилл обернулся: из-за поворота появилась коренастая фигура в бежевой рубашке, штанах с подтяжками и серой матерчатой шофёрской кепке. Артём толкнул в бок Кирилла:
– Предс! Небось тебе идёт ввалить за ножик!
– А ты откуда знаешь про ножик? – Кирилл сразу как-то сдулся, стал рыхлым и потерял весь свой грозный вид. Он быстро оглянулся по сторонам:
– Шухер! Бежим!
Трое дёрнули к общей канаве, шедшей по краю посёлка и огороженной ржавым сетчатым забором. Было слышно, как громыхнула сетка-рабица, когда за поворотом ребята перелезали через неё.
Человек в кепке широким, но неспешным шагом подошёл к Денису. Это был Борис Петрович Часовой, председатель, считавшийся чудаком, но чудаком умным и справедливым; у него было широкое лицо с ухоженными усами, добрые глаза; на левой руке недоставало двух пальцев. Как-то повелось, что звали его «дядя Боря» (хотя Борис Петрович был дедушкиным ровесником). Председателя все или уважали, или боялись. Денису это отношение казалось странным: дядя Боря и дедушка были отличными друзьями, часто сидели вместе, обсуждали всякие пустяки, технику, радио – в общем, ничего страшного в нём мальчик не видел, и человек этот воспринимался почти как родственник.
– Здравствуйте, дядь Борь!
– Здравствуй, Дениска. Как у тебя дела? Руки, смотрю, в мозолях.
– А, грядки копал, – ответил мальчик.
– Дело хорошее! – председатель откашлялся и пригладил усы. – Я с мамой поговорить хотел.
– Они уехали. В Э***, еду покупать.
– Они – это кто? Мама и Линицкий? Владимир Александрович, сосед ваш? – уточнил председатель.
– Да, с дядей Володей.
Сказано это было с чуть изменившейся интонацией, и Борис Петрович, глядя на макушку мальчика, тихо вздохнул.
– Я вечерком загляну. Чаю попьём! Угостишь чаем?
Денис кивнул. Внутри него пробежал холодок волнения: мальчик не хотел, чтобы дядя Боря узнал, что и как теперь в доме, но в то же время председатель мог защитить. Вот только просить о такой защите Денис никогда не станет…
Заперев калитку на шпингалет и подсунув для верности щепку, Денис вернулся к верстаку и обомлел: перед домом лежали перья. Десятки точно таких же перьев, что показывал Кирилл. Испугавшись, мальчик бросился собирать их. Прижимая к себе охапку чёрных с белым перьев, он забежал в дом, поднялся на чердак. Сердце громко стучало, стало жарко. Он спрятал перья за лист фанеры, снова спустился, выпил кружку воды. Отчего-то на первом этаже ему было теперь неуютно, даже страшно, и Денис поскорее вскарабкался по затёртым ступенькам наверх. В голове крутилось множество мыслей, бесформенных и неясных. Он сел за радиостанцию, щёлкнул кнопкой и взял в руки микрофон:
– Я Денис, я Денис. Вызываю «Равенск», вызываю «Равенск». Лука, ответь, Лука, пожалуйста, ответь. Лука, Лука, я Денис…
Глава 8. Шторм
Денис повторял и повторял вызов, в конце резко отпуская тангенту6 и вслушиваясь в звуки эфира. Ему нужно было поделиться происходящим, нужна была поддержка настоящего друга. Когда среди шума послышались знакомые потрескивания, Денис убрал палец с кнопки и затаил дыхание.
– Денис, Я Лука, слышу тебя, приём.
Голос юнги был чистый, совершенно без помех, разборчивее, чем городской телефон.
– Просто хотел тебя услышать. Поговорить. У меня что-то произошло. Приём.
– Произошло?
– Да. Ты знаешь, чьи это перья: большие, чёрные, внизу белые? Одна сторона чуть светлее другой. Приём.
После небольшой паузы послышался вопрос Луки:
– Птица, значит, большая была? Приём.
– Большая, – сразу ответил Денис, – очень большая. Правда я сам её не видел. У меня только перья.
– Понятно… – на другом конце повисло минутное молчание. Денис (незаметно для себя сделавший за эти дни огромный шаг вперёд в освоении радиосвязи) по характеру помех слышал, что Лука оставил свою станцию в режиме передачи. Наконец юнга продолжил:
– Может быть, альбатрос.
Голос его звучал тише и немного настороженно.
– Это плохо? Кто такие эти альбатросы? Расскажи.
– Морские птицы. У них крылья – метра два, даже три. Часто появляются перед штормом.
– Ого! Три метра! Такие действительно есть?
– Есть, я их часто вижу.
Из динамика послышался треск, затем вернулся голос Луки:
– Слушай, Денис… Я не знаю, как тебе сказать… Скорость сейчас 15 узлов, уже недалеко. Просто …ного …жись…
– Что? Я ничего не понял, приём!
Но Лука пропал. Остался только шум, в котором теперь постоянно раздавался резкий треск, будто кто-то ломает сухое дерево об колено.
– Лука, Лука! – продолжал звать Денис, но ответа не было.
Денис сел на стул, но тут же вскочил, убирая громкость динамика до нуля: снаружи послышались странные звуки, похожие на лошадиное ржание. Он подбежал к окну, отдёрнул занавеску: перед ним сплошной стеной стоял плотный туман. Не было видно ни соседского дома, ни даже травы и кустов смородины внизу – один только густой туман. В нём проглядывали как будто силуэты домов, деревьев, вертикальные линии электрических столбов, но нельзя было сказать наверняка, что это именно дома, деревья, столбы. Всё стало серым и напоминало Денису картинку на экране чёрно-белого телевизора, когда расстроены яркость и контраст (в Московской квартире у них был только чёрно-белый телевизор).
Из тумана снова донеслось ржание, перешедшее в тонкий долгий свист. Денис подбежал к окну на другой стороне дома: туман был повсюду. Мальчик открыл окно нараспашку и прислушался. Туман полнился множеством звуков, большей частью Денису незнакомых, то есть слышимых им впервые. Далёкие завывания, скрипы, как будто из доски гвоздодёром тащат старый ржавый гвоздь, шумы, всплески, металлический стук. Вдруг в тумане возникло движение, тень. Она росла, и вскоре огромная птица с крыльями, шириной равными дому, пролетела прямо над козырьком крыши. Когда птица приближалась, мальчик отступил от окна и оказался неподалёку от люка, огороженного для безопасности перилами, сделанными из бруса и круглых черенков. Теперь он понял, что стук и всплески доносились с первого этажа.
Денис заглянул в люк. Внизу мелькнул свет. Там был кто-то, человек! Не в силах справиться со страхом, мальчик, будто парализованный, смотрел вниз. Снова громыхнуло железо; источник света стал приближаться. В проёме появилась его мама. На ней был всё тот же белый халат; в левой руке она держала синюю керосиновую лампу, в правой – канистру, в каких хранят бензин. Запах бензина! Теперь мальчик почувствовал его! Свет лампы отражался от залитого пола. Она подняла голову и посмотрела прямо на мальчика.
– Порождение!
В неровном свете лампы, которую она держала теперь чуть ниже груди, лицо её расчертили зловещие, неестественные тени, которые двигались вместе с её движениями.
– Ты! Порождение дьявола! Я не позволю тебе! Всё это моё. Моя жизнь – моя. Земля, это моя земля.
– Мама! – закричал Денис. – Мама!
В ужасе и бессилии он зажмурился.
– Очищение. Я должна очистить это, – послышался снизу шёпот, или скорее шипение, и в этот момент дом содрогнулся. Окно на кухне разлетелось, большие острые осколки стекла упали на залитый бензином пол, и следом за ними в окно и дверь хлынула вода. Затрещало дерево, что-то ломалось, сокрушаемое стихией, листы фанеры прогибались внутрь; всё бурлило, вращалось, не было видно уже ни мамы, ни стен – ничего.
В десять секунд первый этаж наполнился водой до потолка, и люк стал похож на колодец. Денис стоял возле края, обеими руками держась за перила. Вода теперь прибывала не быстро. Она спокойно растекалась по плотно пригнанным друг к другу доскам пола, и Денис почувствовал, как вода холодна. Высоко поднимая ноги, он отошёл от люка к окну.
Мальчик умел плавать: дедушка научил его. Раздобыл где-то оранжевый спасательный жилет и возил на озеро, к старой церкви. Сначала Денис плавал в жилете, затем пенопластовых брусков становилось всё меньше, меньше, и наконец дедушка сказал: «Жилет тебе сегодня совсем не помогал – ты плыл сам!» Но куда плыть, если вокруг пустота, туман? Денис обернулся и посмотрел на стол с радиостанцией. Вода пока была ниже колен, но если она продолжит подниматься, всё затопит… Сердце мальчика сжалось. Денис посмотрел наверх, на потолок, раздумывая, нельзя ли забраться туда, под самый конёк, нельзя ли затащить туда приборы.
Радиостанция всё ещё работала. Денис выключил её, вынул коричневый штекер с белым многожильным проводом из розетки. Он нагнулся за табуреткой, которую собрался поставить на стол, чтобы лезть к потолку, и обнаружил, что воды внизу нет, а есть лишь туман, плотным слоем стелющийся у его ног.
Снаружи в глухой туманной пелене загудел бас корабельного тифона. Он всё длился и длился, и Денис снова подошёл к окну. Слева, над тем местом, где должен был стоять дом дяди Володи, туман как будто посветлел, хотя оставался всё таким же непроницаемым; справа угадывалось в нём какое-то движение, тёмный силуэт, растущий, надвигающийся прямо на Дениса. Это было что-то громадное, сравнимое со многоэтажным домом. Корабль!
Стальной нос корабля показался из серой мглы. Что-то скрежетало, шелестело, шумело, вокруг будто перешёптывались невидимые существа. Дом едва заметно подрагивал, с потолка сыпался мусор; на оконную раму упала сухая муха, но мальчик не обратил на неё внимания. Сверху послышался знакомый голос:
– Денис! Денис, где ты?
Денис посмотрел вверх и увидел высунувшуюся по пояс из-за фальшборта фигуру мальчика со светлыми, чуть вьющимися волосами.
– Лука?!
Лука перегнулся через планширь:
– Да! Подожди, я сейчас!
Фигура скрылась за грязно-белым металлом. Корабль медленно опускался, одновременно приближаясь сантиметр за сантиметром к окну. Земли не было видно, поэтому Денису начало казаться (а может, так оно и было на самом деле), что это сам дом постепенно поднимается всё выше и выше. При мысли о такой возможности мальчик машинально схватился за раму. Сверху опять раздалось лошадиное ржание.
Лука снова появился над краем фальшборта. В руках его была чёрная коробка, из которой дугой торчали переплетённые провода. Он был совсем близко. Неужели этот мальчик в тельняшке, выглядящий таким спокойным, решительным, как будто взрослым, и есть юнга, с которым Денис разговаривал на частоте один-четыре-точка-три?
– Давай руку, – Лука протянул свою; его серо-голубые глаза, широко открытые, с чуть опущенными уголками, выражали усталость и надежду, а голос звучал совсем не так уверенно, как во время связи по радио. «Ему тоже страшно!» – понял вдруг Денис.