«Реакции ноль! Сосунки, куда им в настоящий бой?» – Промченко хватает первого и закрывается им от пуль. «Раз, два, три» – считает он беспорядочные выстрелы в темноте. Тело обмякает, рука на шее чувствует пульс – тот слабеет. Фёдор толкает ратника на второго и вырывается к третьему. Рукоять пистолета летит тому в шлем, слегка оглушая, но разбить его не получается. «Попрощайся с коленкой!» – Промченко занёс ногу и обрушил ратнику на колено, с хрустом выгнув ту в обратную сторону. Оглушительный крик разнёсся на площадке и буквально разорвал всем уши. Выхватив пистолет у поломанного из рук, Фёдор вернулся ко второму солдату и наградил его парой выстрелов прямо в грудь, после чего, воспользовавшись замешательством, схватил его за шиворот и что есть силы кинул в сторону лестничного пролёта. Солдат с криками полетел через этажи и с грохотом сломал себе шею и весь остальной организм где-то внизу.
– Прометей! – резкий крик заставил его обернуться. На противоположной стороне коридора появилась новая тройка солдат, прибежавшая снизу. Они наставили на него автоматы и открыли огонь. Промченко кошкой устремился вперёд и укрылся за одной из приоткрытых дверей. Пули забарабанили по металлической поверхности, отдаваясь дикой болью в плече. Внезапно стрельба прекратилась, сменившись криками и звуком падающих тел. Фёдор выглянул из-за двери.
– Сынок, беги! – Саша, что всё это время прятался неподалёку, набросился на солдат сзади и повалил одного из них на пол.
– Ах ты сука! – злобно выкрикнул тот. Двое остальных не стреляли, боясь зацепить своего, и пытались оттащить мужчину, мёртвой хваткой вцепившегося в ратника.
С ужасом и яростью в глазах Промченко устремился к ним. Всё вокруг словно замедлилось, предстало в рапиде. Федя знал, что бежит быстро, но недостаточно. Ратник бьёт Сашу кулаком в лицо, но тот продолжает держать его. Приклады автоматов обрушились ему на спину. Мужчина застонал от боли и его пальцы разжались. Ударом тяжелого сапога солдат отбрасывает его прочь. Чёрный коридор озаряет вспышка выстрела.
Ноги понесли охотника к цели. Два гигантских шага, завершённых прыжком. Промченко навалился на автоматчика сверху, обхватив шею ногами, и приёмом отправил в полёт к стене. Рука легла на автомат – очередь, и два оставшихся ратника беспомощно оседают на пол. Федя обернулся к третьему, готовый к расправе, но тот оказался проворнее и встретил его своим кулаком.
В голове всё загудело, перемешались друг с другом мозги и мысли. Окончательно раскрошившийся шлем спадает на пол, оставляя порезы на лице. Промченко собрался и сделал третьему подножку, повалив на пол, однако не успел он нависнуть над ним, как тот откинул его обратно мощным ударом ноги в грудь.
«Этот поопытнее будет, чем остальные. Тем лучше!» – подумал Федя, выпуская весь воздух из лёгких. Кувырок назад, и он вновь на ногах. Вместе они бросили взгляд на ближайший автомат и бросились, как казалось, к нему. Но Промченко вместо этого прыгнул в ноги солдата и сорвал армейский нож, что был у того на поясе. Идеальное лезвие мелькнуло во тьме, и Фёдор нанёс удар. Ужасающий порез прочертил линию по бедру, и кровь хлынула бешеным потоком из артерии. Ратник побледнел под своим шлемом, выронил оружие и начал оседать на пол.
– Добивать я тебя не буду, помучайся перед смертью, – бросил ему Промченко в лицо и устало отполз в сторону. Глазами он нашёл Сашу.
Мужчина неподвижно лежал на полу в луже крови. Его синие губы дрожали.
– Сынок … ловко ты их … ну, и от меня немного пользы было, так ведь? – Саша улыбнулся, прошептав эти слова. Промченко кивнул. – Я, знаешь ли, как человек советской закалки, в бога то не верил всю жизнь … и в рай с адом не верил … а теперь вот думаю, может всё это есть? Хоть там у дочки прощения попрошу …
– Обязательно попросите, Саша, – Федя положил руку на плечо. – Там всё видят, всё рассудят, как надо.
Мужчина не ответил. С лёгкой улыбкой на губах и слезами на глазах Саша умер. Дрожь пробирала тело Промченко, а слезы лились ручьём и капали на грудь покойника. Федя не заметил, как вокруг собрались люди из квартир вокруг. Многие закрывали лица и не сдерживали эмоций, рыдая сквозь сомкнутые руки.
– Саша был потерянным человеком, но добрым и отзывчивым, мы любили его, – заговорил средних лет мужчина, возле которого стоял сынишка. Мальчик достал из кармана телефон и хотел было снять Промченко, но отец остановил его. Также поступили и остальные.
Только сейчас Федя осознал, что его лицо всем открыто. Внутренний страх сковал его, и он бессильно прижался к стене, поджал колени и скрыл лицо. Ему хотелось провалиться куда-нибудь, где было мирно и спокойно. Тайна перестала быть таковой.
– Всего лишь человек, – Промченко чувствовал на себе взгляды окружающих. – Мы никому не расскажем. Держи.
Мужчина протянул Феде чёрную шапку-балаклаву. Тот, не сразу решившись поднять голову, принял её и надел.
– Спасибо, спасибо вам … – тихим голосом он поблагодарил людей в коридоре.
– А теперь беги, Прометей. Иначе всё впустую, – Промченко бросил взгляд на Сашу и, собравшись с силами, выбежал прочь. Конфликт на улице не думал утихать. Фёдор, по пути обыскав одного из мёртвых ратников, ворвался на одну из парковочных площадок, залез внутрь боевого квадролёта и взмыл в снежное небо, скрывшись за облаками. Обессиленный, он настроил автопилот и провалился в сон.
Глава двенадцатая
Отдыхать пришлось внутри величавого когда-то каменного здания, что ныне превратилось в руины, испещрённые осколками снарядов. Городская школа – это можно было с лёгкостью определить по планировке, детским партам, разбросанным тетрадям и рисункам, втоптанным в пыль солдатскими сапогами. Рука держала телефон, что тщательно документировал всё вокруг. Диктофон записывал каждый звук.
Мрачная картина могла легко ввергнуть любого человека в состояние полного уныния – повсеместно были видны тела, небрежно накрытые грубой тканью и следы крови на полу и стенах. Среди погибших было много детей, что спрятались в школе, считая её самым надёжным местом на свете. Войне, однако, это было невдомёк.
Трое мужчин расслабленно сидели за столами в одном из кабинетов, разложив рюкзаки и достав оттуда скромный провиант. Рядом появилась бутыль крепкого домашнего вина. Сегодня они могли отдохнуть и отпраздновать – через неделю их ожидала отправка домой и окончание ада, средь которого они оказались почти на год.
Снаружи раздался громкий хлопок – мужчины бросились к окну, схватив своё оружие и заняв оборонительные позиции. Вскоре разнёсся еще один и троица поняла, что зря беспокоились – фейерверк рассыпался цветными искрами прямо перед ними. Город праздновал освобождение и наступление мирного времени. Толпа людей высыпала на улицы и гул арабской речи доносился вплоть до четвёртого этажа, где расположились усталые солдаты.
– Меня уже порядком достал их гомон. Соскучился по нашей, родной речи, – хриплым голосом сказал высокий седой мужчина с орлиным носом и седыми волосами.
– А я привык к такому – с детства слышал много разной речи да много языков. А ты как, Федь, домой хочешь? – Давид с доброй улыбкой повернулся к молодому человеку, что заботливо раскрывал паёк.
– Я считаю, что привязываться к одному месту – бесполезно. Нужно быть гражданином мира! Поэтому, мне кажется, это только на пользу. Хотя за год многое порядком осточертело, – Промченко скинул с головы шлем, обнажив идеально чёрные короткие волосы, которые вкупе с пухлыми губами создавали вид одновременно взрослого и юного человека.
– Ты будто не на войне был, а на курорте. Чего довольный какой? – высокий мужчина поглядел на него с прищуром и лёгкой улыбкой, сжав добела тонкие линии губ.
– Был бы я сыном другого человека – точно испугался. Но не с тобой – тут это дело привычки. Взрыв здесь, взрыв там. Да, пап? – Фёдор посмотрел на отца, чьё лицо было словно высечено из камня. Острые линии скул, нос, пронзительные чёрные глаза. Сын унаследовал мягкие черты от матери, взяв от отца лишь высокий рост и худобу, да чёрные как смоль волосы.
– Тоже верно. Потаскал я вас с матерью за всю жизнь … пора и честь знать, как говорится.
– О чём это ты твердишь, Максим? – Давид разлил вино по походным стаканам и передал один другу. – Уж не на покой ли собрался?
– Под старость лет всё чаще думаю об этом – денег заработал, семью обеспечил. Не пора ли уже и для себя пожить? – старший Промченко посмотрел на сына и друга, ища одобрения.
– По мне, так давно уже пора. Ты нам с мамой нужен дома, а не в пожизненной командировке. Нам еще долго придётся перед ней извиняться, что мы вдвоём ввязались в эту авантюру, – младший, договорив, хлебнул вина и довольно поморщился.
– А я и подавно против не буду. Мы с тобой немолодые же – пора уже перестать воевать ради нашей родины. Можно ради неё и просто пожить, в покое и, что важно, достатке, – Давид поднял бокал вверх, за ним последовали остальные и звон наполнил пыльный кабинет.
– Ты на родину, или останешься в наших краях? У нас квартира большая, с радостью тебя примем в своих хоромах, – старший хвастливо потёр руки.
– Домой, надо ухаживать за матушкой. Не знаю, сколько ей еще осталось. Младшой рвётся в большой город … а я боюсь, если честно. Большая там сила, но она злая. Неспокойно на душе, особенно от того, что сейчас творится.
– Да там только и думают, как покрепче закрутить гайки. За всю жизнь не упомню, чтобы так несвободно люди жили … – отец гневно обернулся на Фёдора после его слов.
– Много ты жил, я смотрю, чтобы так говорить, – старший Промченко встал и навис над сыном всем своим гигантским ростом. – Как бы туго не было – терпи и цени то, что имеешь! Не те мы люди, чтобы спорить. Наше дело – исполнять. Знаешь, есть такое слово – «надо»!
– Да что ты говоришь?! – младший Промченко взорвался тирадой в ответ на упрёк. – Можешь хоть сто лет доказывать себе и всем окружающим, что тебе нравится то, чем ты занимаешься. Что ты доволен своей жизнью … но это ширма, я знаю. Каждый вечер, приходя с работы, ты её проклинал, но не смел и слова сказать против своих начальников! Ты проглатывал обиду там, на работе, в командировках, а затем возвращался и выплёскивал всё накопленное на нас, на дом. Это, по-твоему, норма?
– А если бы я на каждое слово сверху своё поперёк ставил, смог бы я тебя вырастить? Дать образование? Обеспечить домом и машиной? Нихера подобного! – старший Промченко со злости швырнул стакан с вином, что пролетел в сантиметре от головы сына и взорвался салютом из алых капель от удара об стену. – Не мог ты без своей тирады вечной обойтись? Дать отпраздновать нормально!
– Я боюсь за тебя, и за маму тоже. Вы привыкли, что терпеть боль – это норма, но это не так. То, что вы откладываете внутри, в душе, накапливается как опухоль и ведёт вас в могилу, – Фёдор достал из кармана телефон, что всё это время записывал их разговор. – Ты давно ходил к психологу?
– Мне мозгоправы не нужны, я абсолютно здоров. Сор из избы не выносят и раскладывать по полочкам свою жизнь чужим людям я не собираюсь.
– Вот и ответ на все вопросы, – Фёдор беспомощно развёл руками. – Дядь Давид, хотя ты его убеди.
– Чужая душа – потёмки … но в твоих словах есть смысл. Максим, ты бы прислушался, – старший недовольно шмыгнул носом. – Но про таких людей, как твой отец, обычно говорят «… только могила исправит».
– Мне отец не в могиле нужен, а здесь, – Фёдор, взвалив на плечи рюкзак и винтовку, побрёл в сторону выхода. Этот разговор надолго остался в воспоминаниях.
Предвосхищая своё появление свистом, снаряд разорвался прямо перед школой, выбив остатки стёкол. Давид и Промченко старший, едва заслышав приближение опасности, рухнули на пол. Федя, увязший в собственных думах, не обратил внимания на смертельного гостя. Взрывная волна вперемешку со стеклом откинула его в стену, приложив во время падения головой об один из столов.
Мир вокруг начал покрываться жуткими красками: сначала алыми, а затем цвета чернил, обмазав всё вокруг липкой жижей. Люди беспомощно барахтались в ней, увязая сильнее и сильнее с каждым движением. Заполонив всё, она сожрала свет и реальность начала меркнуть, постепенно погружаясь в полную тьму. Крики и стоны стали лейтмотивом, а средь установившейся тьмы начали проклёвываться образы жутких глаз разных цветов. Око за оком заполнили они пространство, и лишь знакомый голос смог вырвать Федю из этого кошмара.
***
– Федя, проснись! Что с тобой? – изображение Вики смотрело на любимого с центрального экрана квадролёта. Десятки мелких огоньков горели вокруг Промченко. Пробудившись от кошмара, он вскрикнул и ударил рукой в одну из стенок летательного аппарата. Свет отражался от его вспотевшего лба. – Ты стонал во сне, и я решила тебя разбудить.
– Боже … этот кошмар … будто реальность, – Фёдор успокоил дрожащие руки и прошёлся пальцами по клавишам. Его глаза уцепились за воспроизведённые аудиофайлы. – Значит, мне не просто так привиделся этот сон.
– Прости меня, Федя, – Вика виновато понурила голову. Её голос обволакивал Промченко, звуча из динамиков со всех сторон. – Я не могла понять, почему это несчастье произошло с твоими родителями, и решила узнать сама … не хотела тревожить твои воспоминания.
– Ничего страшного, – мужчина окончательно пришёл в себя и пригляделся к одному из боковых экранов, что показывал их маршрут и расстояние до пункта назначения. – Мы почти прибыли. A по поводу воспоминаний – я, вроде, научился с ними жить. Хотя следующие пару часов будут для нас с тобой настоящей проверкой.
С городского погрома прошло от силы полдня. Промченко боялся показываться на людях и хотел отсидеться дома, хотя страшное осознание того, что он ночью знатно «наследил» и теперь его могут отследить, не давало ему спокойно жить. Однако, день вступил в свои права, а к нему домой еще не заявились ратники.
«Может быть, пронесло?»
Надежда всегда умирает последней, и вера в позитивный исход всё еще теплилась в груди. Увидев утром израненного, истощённого и духовно сломанного Федю, Вика уговорила его навестить кладбище. Девушка знала, что могло привести его в чувство.
Квадролёт летел над густым лесом, который прерывали гигантские кварталы новых кладбищ. Но их воздушный путь лежал мимо них, к более давним могилам. Аппарат начал посадку, стараясь не зацепиться за ветви голых берёз и сосен, что росли тут вперемешку.
– Откуда у тебя эта привычка? – Вика, хоть и не видела Фёдора, уже привыкла и знала, куда направить взгляд, чтобы смотреть ему прямо в глаза.
– Какая? – Промченко через камеру наблюдал за посадкой, изредка корректируя курс.
– Записывать всё, документировать. Тут целая куча файлов с твоими размышлениями. Даже того момента, когда ты решился «воскресить» меня, – Вика показала пальцами кавычки.
– Предполагалось, что ты услышишь всё это несколько позже, чем сейчас. Но твоё стремительное развитие требует много энергии, коей для тебя является информация, – квадролёт прекратил движение и начал раскрываться. – Сейчас я переключу тебя, и ты сможешь осмотреться.
Промченко вышел наружу и подошёл к дрону, что витал справа от аппарата. Раскинув во все стороны винты, и разглядывая мир глазами нескольких камер, он был похож на паука, что проснулся средь зимы, не дождавшись лета. Из нижней его части ударил свет проектора и создал изображение девушки.
Погода была солнечной, из-за чего проекция выглядела очень бледной и едва заметной на фоне окружения, но это нисколько не смущало девушку. Изображение нужно было лишь для Фёдора, a её «глаза» взирали на мир через мощные оптические линзы высокого качества, позволяя разглядеть каждую мелочь.
– Как же много могил … – Вика закрыла лицо руками, тяжело дыша. Дрон поднялся выше и начал кружиться вокруг своей оси, осматривая кладбище. – Когда хоронили дедушку, тут всё было по-другому!
– Ну, a что ты хочешь? Двадцать лет прошло, как-никак. Пятнадцать миллионов человек, половина из которых пришлась на жителей крупных городов, лишила себя жизни … и это при нашем убывающем населении, – Промченко надел перчатки и поплотнее укутался в куртку. – Вот и получается, что кладбище превратилось в целый город мёртвых.
– Пятнадцать? A я читала, что было больше… – пара прошла через ворота и двинулась вдоль аккуратных рядов могил.
– Статистика до сих пор дорабатывается … но ты права. Тех, кто попытался убить себя, было в полтора раза больше – некоторых просто успели откачать. Это была поздняя волна, когда уже научились быстро реагировать и опознавать синдром Вертера, – Промченко махнул рукой, указывая дорогу. – Нам туда.
– Я ведь была тут, много раз. Почему я не помню дорогу к могилам? – Вика озиралась по сторонам, пытаясь уцепиться взглядом хоть за что-то знакомое.
– Всё очень просто – ты же дитя собственной интернет активности. A откуда у него твоя память? Искала карту кладбища – вот тебе результат: ты смогла понять, что тогда, двадцать лет назад, его размер был в разы меньше чем сейчас. A остальное ушло вместе с твоим телом, твоим мозгом. – Промченко подошёл к невысокой оградке, за которой приютились сразу три могилы, и потянул на себя дверцу. – Мы пришли.
Дрон перенёс Вику поближе к могилам. Три знакомых ей лица взирали на неё с мраморных изваяний. Трое Марковых лежало здесь: дочь, ушедшая слишком рано, и отец с матерью, что не смогли оправиться после её смерти и, ослабев здоровьем, скончались в 2018 году с разницей в три дня.
Девушка прикусила нижнюю губу, стараясь сдержать слезы, но крохотные капельки всё равно прорвались и потекли по её щекам. Семья Вики исчезла с лица планеты со смертью родителей. Не осталось никого родного, кто мог бы прийти на могилы и почтить память. Однако, несмотря на это, место было ухожено, очищено от снега, кресты заменены на новые, a на могиле Виктории лежали алые бутоны роз.
– Спасибо тебе, Феденька, – девушка посмотрела на Промченко глазами полными слёз и благодарности.
– Да что тут, мелочи. Я заезжал не так давно, еще до начала работы над проектом. Прибрался, цветы положил … в прошлом вот году кресты поменял на металлические, a то старые совсем сгнили и повалились набок. Решил, что деревянные ставить больше не буду – слишком много мороки, – Фёдор говорил еле слышно, потирая руки в перчатках. Стоя спиной к солнцу, во весь свой рост, он сам казался мраморным изваянием, каких тут были сотни.
– Я ведь совсем на неё не похожа, – Вика смотрела на улыбающееся фото девушки на памятнике. – В том смысле, что я ведь другой … человек. Ты сам сказал – вся память, все, что было у неё в голове, умерло вместе с ней. Конец.
– Ты неправа. Я отметил, что невозможно перенести некоторые из мозговых процессов в интернет. На тот времени было невозможно – информатизация общества в 2012 году была далеко не такой всеобъемлющей, как сейчас. Поэтому твоя память была частично утеряна, это правда, но не твоя личность, – говоря с Викой, Фёдор раскладывал на могилах цветы. Остановившись возле той, где покоилась девушка, он положил руку на хладный памятник. – Она умерла, это правда. Прекратила свой телесный и духовный путь на двадцать лет. Однако всё было бы слишком просто, если бы человек, прожив хоть, сколько-то лет в этом мире, затем исчезал без следа. Его дух остаётся тут навсегда – пока другой человек не решится его стереть.
– И мой не был стёрт? – дрон опустился чуть ниже, и Вика присела на край забора.
– Чудесным образом твой дух все эти годы смог сохраниться – просто ни один человек не решился убрать аккаунты умерших людей.
Минута за минутой проходили за мирной беседой возле могил. Удивительно всё же, как умеет успокаивать кладбище. Спускать живых с небес на землю, заставлять их думать о самом главном и выходить на разговор с самим собой, что спрятался глубоко в недрах души.
Вика и Федя не заметили, как вокруг них начали собираться люди. И стар и млад, утирая заплаканные лица, с удивлением и завистью глядели на разговор живого человека с умершей, чей надгробный памятник стоял в метре от неё.
– Как это возможно? – вперёд выступил сухощавый старик, как можно было рассудить по его морщинистому лицу, но живые глаза выдавали то, что он еще довольно молод – просто горе принесло старость раньше положенного срока. – Девчонка сидит перед своей собственной могилой, болтает с тобой как ни в чём ни бывало!
– Я слышала о таком! Вчера «Прометей» вновь выходил на связь и рассказал, что в недрах «Зевса» придумали способ возвращать людей к жизни в цифровом виде, – молодая девушка с большими зелёными глазами и головой, покрытой платком, показывала пальцем на Вику.
– Пойдём отсюда, пока больше людей не собралось, – прошептал Промченко. – Нам лишние вопросы ни к чему.
– Почему бы нам не сказать им? Посмотри на них, – Фёдор окинул взглядом всю собравшуюся группу. – Они потеряли смысл жизни, забыли её вкус… мы можем дать им надежду.
– Я не могу… не хочу раскрывать свою личность. Они не должны знать, что это сделал я. Они вообще тебя видеть не должны, – Фёдор с круглыми от страха глазами озирался вокруг себя.
– Ты боишься. И это страх не только за меня, но, в первую очередь за себя… теперь я вижу это, – Вика придвинулась ближе.
– И что это значит?
– Да ничего… просто, я стала лучше понимать тебя. Но в одном ты ошибаешься – раз уж ты меня вернул, то я не чья-то собственность. И даже ты не имеешь никакого права прятать меня от всего мира у себя в кармане и доставать посмотреть в тот момент, когда тебе того захочется.
Промченко прикусил губу, вспомнив о той лжи, что хранил внутри и не мог никак сказать.
«Чего вы там шепчетесь? Скажите нам, мы же имеем право знать!» – группа потихоньку превращалась в толпу, что окружила могилы и с любопытством рассматривала дрон с изображением девушки под ним.
– И что ты предлагаешь мне сделать? – прошептал Промченко.
– Сказать правду, – Вика широко раскрыла глаза и улыбнулась, стараясь ободрить любимого человека.
– Я не могу так, в открытую, перед всеми. Это совсем не то, что …
– Совсем не то, что быть «Прометеем» анонимно? – Промченко отпрянул в ужасе. – Я знаю всё о … нём.
В лицо Фёдору прилетел снежок, рассыпавшись тысячью колючих иголок по щекам и носу, мигом взбодрив его и вырвав из оцепенения.
– Говорите! – полустарик, что первым решился заговорить с ними, отряхнул руку о штаны. В следующую секунду он пожалел о содеянном, когда увидел как Промченко, со скоростью истребителя обрушился на него и схватил за шиворот.
– Еще раз так сделаешь – руки вырву! Понял? – толпа отпрянула от взбешенного человека. – А вам чего нужно? Ответы? У меня их нет, – Фёдор решил, что половина правды вполне сойдёт для толпы зевак. – Один из работников «Зевса» помог мне, создал образ моей любимой, что я потерял двадцать лет назад.
– И … что она такое? – старик, прижав трясущиеся руки к груди, внимательно рассматривал Викторию.
– Она… – собирался ответить Промченко, но девушка перебила его.
– Она может ответить за себя сама, – дрон перенёс её изображение ближе к толпе. – Я – образ, альтернативный человек, если на то пошло. У меня нет тела, само собой, но есть душа, что развивается на основе того, что известно об умершем.
– И так можно сделать с любым, кто когда-то умер?
– Как я понял, – Промченко вновь вернулся в разговор, приправив правду очередной порцией лжи, – Вика – единственный «успешный» образец. Чтобы поставить это на поток, нужно обширное исследование феномена, который мы наблюдаем.
– Я не подопытный кролик, Федь, – прошептала девушка, уронив голову на грудь.
– Я знаю, любимая, знаю … но ведь иначе нельзя.
– А на что вы готовы, чтобы вернуть близких обратно? – Вика влетела прямо в толпу зевак, что потянулись к ней руками, стараясь потрогать бестелесный дух.
– На всё … на любой грех или преступление, – молвил старик и десятки людей согласно кивнули его словам. В руках он держал маленькие фото-образки, что постоянно прятал во внутреннем кармане. Три некогда счастливых лица смотрели на него улыбающимися глазами.