Ханский скакун вылетел вперед и вынес его к дворцу. Вот оно, это проклятое гнездо. Хан Сарымбэть в пылу погони на коне въехал прямо во дворец. Здесь тоже было много женщин… Одни лежали ниц, другие, стоя на коленях, поднимали кверху маленьких детей… Нет никому пощады! Кугэй ворвался во дворец следом за ханом, и началась страшная резня.
– Бей… бей… бей!..
В одной из дальних комнат дворца хан увидел сидевшую на ковре молодую женщину поразительной красоты. Она сидела, обняв колени руками, и не шевелилась, не молила о пощаде, не плакала, а с достоинством ждала своей смерти. Старый Кугэй, задыхавшийся от кровавой работы, подбежал к ней и уже замахнулся саблей, но хан Сарымбэть протянул руку.
– Кто ты, женщина? – тихо спросил он.
– Я – Майя.
Она даже улыбнулась и злобно посмотрела на него своими темными, как ночь, глазами. Кугэй скрежетал зубами от ярости. А хан Сарымбэть сделал уже знак, что дарует жизнь смелой женщине, позабыв собственный приказ о всеобщем истреблении.
II
Город Шибэ торжествовал, ожидая возвращения победителей. Да, проклятое племя гунхой было уничтожено, город Гунхой срыт до основания, и не осталось в нем камня на камне. Такова воля аллаха… Племя шибэ и племя гунхой враждовали издревле, как враждует собака с волком, и вот свершилось то, чего не могли предугадать самые умные. Гунхоя нет, а есть Шибэ…
Возвращавшийся в свою столицу хан Сарымбэть был встречен, как молодой месяц. Многотысячная толпа ликовала, везде горели веселые огни, слышались веселые песни и клики радости.
– Да живет хан и да радуется ханское сердце!..
Грустен возвращался один старик Кугэй. Воля аллаха не была исполнена, и ханское слово изменило самому себе. Много добычи взяли с собою войска, и великая радость ожидала их у себя дома. Но старого Кугэя беспокоила пленница, которую везли вместе с добычей в Шибэ. И для чего она понадобилась хану Сарымбэть? Разве не стало у него своих женщин: тридцать жен, тридцать прислужниц – можно еще столько же добыть. Так нет, увидел Майю и везет ее к себе, точно сокровище.
– Майя была наложницей Олой-хана, – шептал Кугэй хану Сарымбэть, чтобы возбудить в последнем чувство ревности.
– Знаю… – коротко отвечал молодой хан. – Ты можешь прибавить, Кугэй, что Майя во дворец попала уже не девушкой. Она попала пленницей… Ее муж – степной батырь.
– Ее муж, хан?.. Вот цветок расцветает в поле и дает плод, – разве у него есть муж?.. Не один батырь был у Майи… Она переходила из рук в руки, как старая монета.
– Старые золотые монеты ты сам любишь, Кугэй… – смеялся хан. – Они имеют только один недостаток, именно, принадлежат только тому, кто их держит в руках.
Шибэ веселился, а Майя сидела в ханском дворце и горько плакала. Да, у нее теперь явились и слезы… Зачем она не умерла вместе с другими?.. Страшно жить… Она часто просыпалась ночью и вздрагивала: перед ее глазами проносилась ужасная картина. Отчаянный крик матерей, защищавших своих детей, стоны раненых, мольбы о пощаде и смерть, смерть, смерть…
У Майи было свое отдельное помещение во дворце, куда никто не смел входить, кроме хана Сарымбэть. Да, он пришел к ней, но не как к пленнице, а как слуга.
– Не нужно ли тебе чего-нибудь, Майя? У тебя заплаканные глаза… Может быть, с тобою дурно обращаются?..
Майя сделала отрицательное движение головой.
– Может быть, ты оплакиваешь хана Олоя? – тише спросил Сарымбэть.
– Нет…
– Что же тебе нужно?..
– О, если бы у меня было столько глаз, сколько у ночи звезд, то и тогда я не выплакала бы всего своего горя… Вот ты радуешься, ты счастлив, а мне тебя жаль. Оставь меня с моим горем… Тебе – радость, мне – горе.
– Знаю, ты оплакиваешь своего батыря! – гневно сказал Сарымбэть. – Женщина принадлежит только тому, кто первый ее взял… И всей крови, пролитой в Гунхое, не хватит на то, чтобы смыть с тебя одно имя твоего батыря. Я все знаю, Майя…
– Убей меня, хан! Я желаю умереть…
Заскучал молодой хан Сарымбэть, и ничто ему не мило. Так и тянет его к Майе, а пришел туда и – слов нет. Чужими глазами она смотрела на него… Не то ему было нужно. Самому себе удивляется хан Сарымбэть, – так приворожила его полонянка Майя. Да, и ночью он ее видит, и протягивает руки, и говорит ласковые слова, а днем смелость оставляет его, и хан бродит по своим садам, как потерянный. Не мил ему и собственный дворец, не милы и любимые жены, и охота, и всякие другие удовольствия. Ничто не мило хану, и ходит он по собственному дворцу, как тень.