Манипулятор. Глава 062

Сергей сделал паузу, глядя устремленно вдаль перед собой, левая рука его замерла в воздухе пальцами вверх будто распустившийся цветок, он продолжил:

– И вспоминаю наш разговор… И думаю – надо записать то, что приснилось! И я такой собираюсь встать… И даже уже начинаю… И тут такая мысль в голове – да ну его нафиг… И я такой, бух, обратно на подушку и дальше спать…

Сергей снова замер в паузе, я не перебивал, думал о своем, понимал, то, что слышу – важно. Важно лично для меня, того, что зрело внутри. Слова Сергея были будто кормом для моего внутреннего. Я ощутил, как поглотив слова Сергея, оно стало больше, выросло.

– И утром встаю… пытаюсь вспомнить то, что приснилось ночью… – замер Сергей в третий раз, через миг расслабился, и рука бессильно упала на подлокотник. – И не могу…

Он, наконец, размагнитил взгляд, перевел его на меня.

– И главное, я все так ярко видел! Помню, что видел все! – добавил эмоционально Сергей. – А вспомнить не могу! Хотел тебе рассказать, а ничего так и не вспомнил…

«Вот и все…» – загорелась в моей голове мысль-сожаление. Для себя я понимал, о чем сожалел и не стал развивать мысль, едва уловимо поморщился и отвернулся к окну – кругом многие уже мыли свои машины.

– Че, придется все-таки мыть нам машину, Серый… – произнес я.

– Роман, ну давай в этот раз ты помоешь, а то в прошлый я мыл! – проговорил он быстро и неожиданно, будто боясь, что я его прерву и откажусь, начну оспаривать.

– Да, давай… – кивнул я, думая все о своем, что всколыхнулось рассказом Сергея, выходя из машины, бросил ему. – Ну сходи тогда за водой, а я помою…

Вскоре ведро с ледяной водой стояло передо мною. Я сунул в него руку с тряпкой, суставы кисти сразу начало нудно крутить. Я быстро выдернул руку обратно и принялся за мытье машины. В воздухе висела влага, мыть было проще, но все равно холодно. Руки привыкли к воде, теперь она их уже не морозила, а жгла. Я закончил, вылил воду в кусты, убрал ведро с тряпкой в багажник и, в желании согреть руки, сунул их в карманы штанов. Вышло плохо – руки через ткань лишь холодили ноги. Я купил стакан чая – так лучше, руки стали греться о кипяток сквозь тонкую стену пластика. Погода стояла мерзкая. Через полчаса явились первые покупатели. Время девять. Торговля с каждым разом становилась все хуже. К нашей машине перестали даже подходить, к дорогим авто в верхнем ряду – и подавно. Весь интерес посетителей рынка ушел к самым дешевым иномаркам. До полудня мы мерзли на отвратительном едва уловимом северо-восточном ветре. В полдень заметно потеплело, но мне было уже все равно, хотелось лишь скорее попасть домой и согреться. Разъехались с авторынка в час.

После четырех я ушел в свою квартиру. Впереди была нудная возня с плинтусом – примерь, просверли отверстия в стене, прикрути плинтус – несложно, но много движений. Особенно бесконечное – присесть-встать. На следующее утро мое тело болело так, будто я вприсядку нашагал пару километров. В последнее воскресенье сентября «ниссан» тоже не купили, а Витя продал очередную машину на этот раз дерганой блондинке с претензиями в манерах. Она была счастлива. Витя тоже. «Дурочка, знала бы ты, что за ведро купила», – подумал я, когда блондинка с надменно довольным лицом уезжала на «пежо» с площадки.

У Сергея зазвонил телефон, и я успел увидеть на внешнем экране имя звонившего – «Любимая». За все время нашего общения мне ни разу вот так не попадался его телефон во время звонка на глаза, а тут, как специально.

– Да, Вер, – буркнул Сергей в телефон, и я задумался. В голове сразу проскочил наш прежний с ним диалог про то, как он записан у меня в телефоне и как я у него. Мгновенно два события соединились в голове, образовав цепь-связь, и я ее сразу понял. Стало, вдруг, нестерпимо жаль Веру. Я припомнил все ее поступки, что рассказал мне Сергей – как она проснулась, схватила трусы и потащила стирать; как выливала спирт в костер, пока он с друзьями спали в палатке; как возила через весь город на трамвае будущему мужу обед, торгующему кассетами на рынке; как… Все эти события единой нитью пронеслись в моей голове и следом другие, высказывания Сергея о своей жене и вообще о женщинах – как он говорил, что бабы дуры, не могут мыслить дальше, чем на шаг вперед; что он вообще баб не любит, да и Верку тоже; что в баб он никогда не вкладывался; что… Да, и это его слово – бабы. Не женщины, а бабы… Я ни разу не слышал от Сергея слово женщина, по крайней мере, не припоминал такого. Лишь сплошное – бабы, бабы, бабы… И так желчно, ядовито. Я вдруг понял, что его «пыжовство» перед «бабами» от слабости и боязни их, от неумения и нежелания идти трудным путем построения равных отношений с женщиной. Отсюда и решение действовать через женские слабости, ждать, когда какая-нибудь очередная искренняя простушка влюбится в него и дальше уже «вить из нее веревки» по полной. Вот Вера и попалась в его сети. Пока пребывала в любви, Сергей опутывал ее обязанностями, нагружал так, чтоб головы не могла поднять. Вера по своей простоте, да и по безнадеге и безысходности – безотцовщина, мать-поломойка, брат-бездельник и почти алкоголик – искренне желала прочного в жизни и строила семью. Родилась Лилька, и отношения дали трещину. Возможно, Вера начала испытывать тот же дискомфорт, что и я, получше узнав мужа. Но ловкач Сергей на время сделался добрым и ласковым, ведь «главное расслабить, а засунуть всегда успеешь», отношения вроде как наладились, а на летнем отдыхе «вдруг» Вера забеременела. Ну не делать же аборт, в самом деле? Тем более «раз Боженька послал второго ребенка». Я вспомнил и эти слова Сергея, представив его с картинно сложенными руками перед собой, как изображают святых на иконах, да еще и набожно крестящегося. А там, раз ребенка два, то куда денется с ними жена от мужа? В ту старую халупу к матери и брату? Обратно в нищету? Шах и мат жене поставил ловкий муж Сергей. И следом нитью пронеслись и оба нервных срыва Веры, делавшие картину лишь яснее. Мне стало мерзко и тошно от осознания всего этого. Будто я, плавая в трясине фактов, поступков, слов Сергея, вытянул рукой огромный зловонный ком гадости. Хотелось забыть, не думать дальше, но мозг не слушался – продолжал обрабатывать известные факты, вил из них нити логики, и настойчиво совал мне их в лицо. Я не мог от них отвертеться. Веру было жалко страшно. Но мысль завершилась сама собой, и я получил передышку. Но тут же накатила тягучая нехорошая обида, сдавившая грудь и почти не дававшая дышать – обида за себя, жалость. Отвратительное чувство жалости к себе, какое тут же хотелось гнать прочь. Я старался, но эмоция оказалась сильнее меня. Я все еще не понимал – почему такому лицемеру в жены досталась порядочная девушка Вера и почему мне, явно не лицемеру, чаще встречались в жизни девушки, ведшие со мной тем хуже, чем лучше относился я к ним. Я понимал, что именно в этом факте и есть ответ на мой вопрос к себе, но принять такой ответ я не мог. Он противоречил всем моим принципам. Выходило странное – мужчины, обращавшиеся с женщинами равнодушно, получали лучших из них, а человечное отношение к женщинам создавало лишь проблемы. Парадокс.