Болевые точки

У Вадима разбежались глаза от разносолов на столе.

– Давай за стол! А то пока они там по соседям, ты и с голоду помрёшь! Садись-ка, вот тебе вилка.

Вадим сидел перед столом с яствами. Слюна выделялась стаканами. Но странное дело! На столе не было тарелок.

– Ты без стеснения! Что на тебя смотрит, то и бери! У нас, крестьян, всё просто! Без буржуйского налёту!

Юрок взял рюмку и налил в неё самогон.

– Ну, бывай, браток! С праздничком! – опрокинул в рот содержимое.

Вадим чувствовал себя неловко. Что ни говори, а кушать из общей посуды он не привык.

– Юра, мне бы тарелку, а то я…

– Ха! Тарелку! – загоготал Юрок. – Нету! Всё же под продуктами! Но, – он на секунду задумался и тут же метнулся к печке, – во! Не тарелка, но всё ж!

Юрка поставил перед Вадимом средних размеров чугунную сковороду.

– Валяй сюда!

Тут он себя хлопнул по лбу ладошкой.

– Совсем забыл! Телёнку воды дать нужно! Ты сиди рубай, а я сейчас!

Моментально испарившись из-за стола, он через десять секунд уже был на веранде, где переоблачался в «брата».

Ещё через минуту он уже важно входил в переднюю комнату.

– Кушайте! Кушайте! Оно ж праздник! А где Юрок?

– Телёнка поить пошёл.

– А! То добре! Телёнка надо поить, бо квёлый он у нас. Корова, што его родила, совсем никакуща, но то ладно! Вы кушайте! Вы ж гость!

С этими словами «брат» вышел из передней в холодную веранду.

Через минуту в комнату влетел Юрок.

– Чё, брат заходил?

– Ага! Вы с ним так похожи, я только по одежде и пробору и различаю. Ну, ещё он ходит по-другому и говорит медленно…

– Ну да! – Юрок наливал себе в рюмку самогон. – Он же ещё в школе менингитом переболел, так и стал таким.

Рюмка опорожнилась сама собою, чуть коснувшись рта радушного хозяина.

Вадим аккуратно кушал мясо со сковороды.

– Он же у меня сидел на зоне.

– За что? – поднял округлившиеся глаза Вадим.

– Так у него ж после менингита завихрения в мозгу. Если рюмку выпьет, то всё! Кранты! Кто рядом будет, того и порешит. Беспощадный он у меня. И кровожадный. Почитай уж лет семь, как с зоны пришёл, так и не пьёт.

– Вот оно что…

– Да ты не серчай! Он трезвенник! Вот же голова садовая! Собаку не покормил! Ты кушай! Я быстро…

Понятное дело, что через минуту к столу подошёл «брат».

Молча взял бутылку с самогоном и наполнил гранёный стакан до краю.

Вадим смотрел на него, не зная, что делать.

Тот молча влил в себя содержимое стакана и, выдохнув в сторону, взял с тарелки помидор. Смачно вцепившись в него зубами, он расправился с маринованным овощем в секунду.

Вадим смотрел на «брата» ошалелыми глазами.

– Это… Вам же нельзя! – тихо выговорил он то, что первым пришло на ум.

– Ты хто? – не мигая, вопрошал «брат».

– Гость Юры, – так же тихо отвечал Вадим.

– Так это твой гроб на колёсах возле двора?

– Мой.

– Сейчас в село поедем. Дело у меня там есть.

Вадим похолодел от данной перспективы. Ещё когда «брат» взял стакан в руку, он хотел выскользнуть из-за стола, но теперь было поздно.

– Юрка! – вдруг зарычал «брат». – Гад! Порешу! Я што, зазря зону топтал? Вот ты мне скажи! Гость! В *опе гвоздь! Что я, зря по «мокрому» делу срок тащил?

Вадима сковал страх. Он желал только одного: поскорее выбраться из этого «гостеприимного» дома.

– Так! Я сейчас Юрку позову, и узнаем, что ты за птица такая! – он медленно двинулся к двери.

Услышав, как во дворе «брат» зовёт Юрку, Вадим опрометью бросился на выход, а после к калитке. В кабине своего «ГАЗ-66Т» он оказался в три прыжка. Вездеход, взревев двигателем, рванул с места, только пыль пошла столбом.

***

На следующее утро Вадим приехал на работу и рассказывал мужикам о своём приключении. Те гоготали и крутили пальцем у виска.

– Ты чё, парень! У Юрки две сестры старших! Никакого брата отродясь не было у него.

– Ну как же не было, когда я своими глазами видел его? И на зоне он сидел! У него ещё менингит был в школьном возрасте.

Вадим распалился и не на шутку расходился, доказывая всем, что брат есть.

– Ладно! Не кипятись, парень! Ты что-то путаешь! Да и не было вчера праздника в деревне. Да и быть не может. Там, где Юрка живёт, вообще храма нету.

Вадим с нетерпением ждал прихода на смену Юрки. Смена у того выпадала на субботу.

«Ладно! На следующей неделе его увижу и всё узнаю!» – думал Вадим, крутя баранку вездехода «ГАЗ-66Т».

Но узнать Вадиму от Юрки так ничего и не удалось. В субботу Юрка отработал смену и написал заявление на расчёт. В понедельник он уже ехал в пассажирском поезде «N-ск – Москва», подвязавшись в строительную бригаду на работу каменщиком.

Здор

Медицинский врач после института – это гремучая смесь. А если это девушка с красивыми глазами, длинными ногами и грудью третьего размера? Короче, Алка была сногсшибательна.

Одевалась она, по меркам провинции, стильно или, как нынче говорят, креативно.

На «скорой» работали в основном фельдшеры, и к тому же почти все были как-то связаны с сельским хозяйством. Почти все выросли в деревнях да сёлах, а выучившись на интеллигенцию сельского разлива, с настойчивостью Голиафа рвались в городской коммунальный рай. Аллочка же была продуктом городским. С рождения жила в трёхкомнатной квартире, откуда и выпорхнула в один из медицинских вузов, который и закончила, большей степенью глазами, чем усердием в науках.

Неудачные заигрывания с молодым врачом мужских особей с дипломом среднего специального образования привели весь мужской коллектив к стойкому убеждению, что, мол, стерва редкая и не по зубам. Она же продолжала сводить с ума и заставляла рвать мозг многих из персонала местной «скорой» на предмет фривольностей в одеждах, разговоров на тему свободных отношений между полами, абсолютным попиранием ячейки общества как таковой и стойким убеждением, что красота спасёт мир.

Короче, Алка настроила против себя всех и вся, и только те, кому было до 23 лет, со смехом смотрели на то, как Алла Станиславовна издевалась над «мужиками». Теперь сама суть.

Познакомилась она с неформальным челом, да так увлеклась им и его отношением к жизни, что сама не заметила, как перешла через точку невозврата в отношениях с ним. Только вот он не торопился. Да и ему, в принципе, всё было в кайф. Он не работал, жил на скромную мамину пенсию и проповедовал философию отрицания какого-либо подчинения, по самой сути подчинения как такового.

Алла ненавидела сало как продукт. Она его не воспринимала вообще, не вынося даже его вида. Девушка она была в меру толерантная, и всё новое воспринимала как необходимое для испытания на себе.

У Вита был дом недостроенный, и процесс строительства двигался со скрипом, если не сказать иначе. В доме, к пребыванию в нём как в жилом помещении, была только одна комната на втором этаже. Комната мансардного типа, обита деревянной сосновой вагонкой и покрыта лаком. Комната была холодной и годной только в тёплые месяцы.

В общем, дело молодое, всем знакомое и, как водится, однажды утром они проснулись в одной постели.

Вит начинал своё утро с презрения к соседям. Открывая окно, он справлял малую нужду прямо в раскрытые настежь фрамуги. Это его веселило неимоверно, и как сам он выражался: «Сие деяние – мой вызов серости и презрение к мелкобуржуазному мещанству, что окружает меня!»

Галиматья великая, но в том и сила «базаровщины» как таковой, что не находится аргументов на высокопарное пояснение лености и трусости перед необходимостью ежедневного труда, что облагораживает индивидуума, позволяя тем самым рассматривать себя не с позиции «эго», а по отношению к обществу тебя самого.

Вит, проделав нехитрую утреннюю процедуру, подошёл к журнальному столику, где на разделочной доске лежал оплывающий жиром свежий кусок розово-белого несолёного сала. Чикнув стальным пером острого немецкого ножа по продукту, он обильно его посолил и отправил в рот. С удовольствием и чувством удовлетворения он пережёвывал сей продукт, причмокивая губами, со своеобразным звуком «мм-м-м», переходящим в конечной фазе на французский манер в нос.

Алка лежала в постели и смотрела на своё обожание с чувством омерзения.

– Как ты можешь это есть? – спросила она и дёрнула плечами. Тут же, сев в подушки, она уставилась на Вита, ожидая от того ответа.

– С превеликим удовольствием! – парировал Вит. – Ты ничего не понимаешь. Это не сало, – он посмотрел на неё, Алка с интересом слушала, её выдавали глаза, – это сало готовят так, – продолжал Вит, – свинью, прежде чем забить, два часа бьют широкой доской по заднице и бокам.

– Зачем? – подалась вперёд Алка.

– Чтобы сало пропиталось кровью.

– Так ей же больно, – с удивлением и недоверием в голосе бросила фразу из ложа Алла.

– Вот! Для этого утром, перед тем как всё начать, свинье в жратву подливают двести грамм самогонки с пивом или брагой…

– Не может быть! – с неподдельным интересом встрепенулась девушка.

– Вот-вот… – продолжал Вит, отправляя в рот ещё один кусочек с кристалликами соли, – это же старый рецепт. Ещё ковуи придумали так готовить свинину.

– Кто?

– Вот неуч ты! Были такие воины – ковуи. Племя кочевников, а князь Игорь нанимал их на службу.

– А ну-ка, дай мне попробовать! – загорелась Аллочка.

Вит отрезал ей маленький кусочек и слегка посолил.

Протягивая его ей, он приговаривал: – Лакомство сие называли они «здор»!

– Мм-м… – с удовольствием зашевелила мышцами челюстей девушка.

– Здор! Это от «здоровое»?

– Ну да! – кивнул Вит и отрезал себе ещё. (Здор – это самое противное и невкусное сало из всей свиной туши. Обычно в деревнях им брезгуют даже хозяйские собаки. Используют сельские знахари в лечебных целях – Прим. автора).

Прогулявшись по городу, они подошли к автостанции. Предпоследним рейсовым автобусом Алка уезжала в соседний город. Всю дорогу она находилась в полудрёме, и виделись ей картины из древней истории, воины на лошадях, и у каждого в руке по куску бело-розового сала.

Утром, придя на работу, Алла занималась насущными производственными вопросами. Будь то журналы, карты, выездные путевые листы для водителей и т. д. К полудню, управившись с текучкой, она присела к столу у телевизора, что находился в комнате приёма пищи. Постучав подушечками пальцев по кнопкам телегроба «Славутич», наследия советского прошлого как имущества станции скорой помощи, Алла Станиславовна остановила свой выбор на каком-то из каналов, где кто-то кому-то чего-то был должен и не хотел возвращать. Сюжет банальный…

К обеду, расправившись с вызовами, фельдшерские бригады съезжались, чтобы подкрепить слегка уставшие организмы обеденной снедью. Кто-то приносил готовое, ну а кто-то пользовал жареное сало, картофель или, на скорую руку, яичницу.

В дежурившей смене подобрались как-то все те, у кого контакта с Аллой Станиславовной не было априори. И она явно скучала, пребывая в пессимизме от того, что «и поговорить-то не с кем».

Как-то так вышло, что на работу она примчала с опозданием, и свой ланч оставила в домашнем холодильном шкафу, о чём сожалела весьма и весьма.

Парни же чистили картофель, нарезали для жарки сало. Сало было отменным. С проростью мясной, шкурочка мягкая и душистая, пахнущая соломой, выскобленная и обработанная с любовью и вложенная в сумку сына заботливой мамой, с огромным чувством благодарности, что не забывает родителей, что мчится в помощь на выходных, отдавать трудовую повинность в отчем доме.

Алла Станиславовна грела руки о глубокую фаянсовую кружку с чаем и смотрела фильм, но мысли её бродили в районе желудка.

– Алла Станиславовна, угощайтесь! – вдруг обратился к ней Валентин, фельдшер толковый, непьющий и к тому же справедливой закалки мужчина.

Он придвинул к ней нарезанные кусочки сала, аппетитно разложенные по кругу тарелки, а в центре маринованные огурчики кругляшами, солёные, хрустящие.

– Ой! Спасибо, Валентин. Я же сало не ем, – но тут она вспомнила, что вчера вкушала необыкновенного вкуса деликатес, – меня вчера друг угощал салом. Не сало, а сказка! – тут она берёт кусочек сала и кладёт его в рот. Несколько мгновений жуёт, а после глотает и тарелку от себя отодвигает.

– Нет. Это невкусное.

Валентин смотрит на неё ошалелыми глазами. Он, тот, кто предлагал ей дружбу и отношения (ещё до своей женитьбы), был отвергнут по причине скудости кругозора (а у Валентина кругозор один: бык в сарае, корова на пастбище, свинья в хлеву, сенокос, прополка, сушка, перевозка и т. д.). И он, предложив ей сало, как бы протянул ей руку мира, а тут…

– А какое же вы кушали? – налившись кровью в мгновение ока, налицо пытаясь сдержаться, спросил Валентин.

– Ой, как его, этот… А! Здор!

У Валентина вывалились глаза из глазниц, короче склер почти не осталось.

– Чего? – тихо и с подозрением переспросил Валик.

– Здор! – Алла Станиславовна смотрела на Валентина с улыбкой и непринуждённо стала ему рассказывать, как готовят сей чудо вкусный продукт.

Окружающие притихли и понимающе переглянулись между собою.

Свинью, перед тем как забивать, поят водкой с пивом. После бьют по заднице широкими дощечками, чтобы сало пропиталось кровью…

В комнате было человек семь. Все родом из деревень. Они, не мигая, смотрели на старшего врача смены и молчали. Они ждали подвоха.

– Так вот! – не унималась Алка – Ковуи его ели сырым, посыпая солью сверху. Вкусная вещь, доложу я вам.

– Вкуснее, чем трюфеля? – не сдержался Сашка и отвернулся к экрану телевизора.

– Алла Станиславовна! Зайдите в диспетчерскую! – шепнул динамик селектора.

Старший врач сполоснула чашку и, покачивая умопомрачительными ягодицами молодой девушки, поплыла в сторону скоропомощного сердца.

В комнате приёма пищи была немая сцена.

– Совсем сошла с ума! – кто-то тихо проговорил, и все уставились в экран.

Смена у Аллы закончилась в 19:45, и, передав все дела заступающему дежурному врачу, она с лёгким сердцем выкурила душистую сигаретку «Duhnhill» и прогулочным шагом направилась в сторону отчего дома.

Мать Аллы Станиславовны, женщина шестидесяти лет, пенсионерка и домохозяйка, ждала возвращения дочери с дежурства с накрытым приборами к ужину столом.

Алка опустилась на кухонный табурет и посмотрела на мать.

– Мам, а у нас нет дома сала?

– Что? Алчон, ты же вида его не переносишь.

– Ну, меня тут угостили намедни. Очень вкусным. Его готовят по-особому. И его ели ковуи…

– Какие ковуи? – посмотрела на дочь родительница.

– Ух, – вздохнула Алла, – неважно. Это сало называется… Ну, короче там, перед тем как забить свинью, её поят водкой с пивом.

Мать смотрела на дочь с удивлением и какой-то жалостью.

– После чего свинью привязывают и бьют, – Алла рассказывала с упоением и страстью, сверкая глазами, разбрасывая вокруг себя феромоны любви и счастья, – широкими дощечками по спине и заднице два часа! Чтобы сало напиталось кровью.

– Какая кровь? Как напиталось? Что ты мелешь? Какое сало?

– Сало? Здор называется… – Аллочка смотрела на мать и улыбалась.

Мать присела на кухонный табурет и посмотрела в глаза дочери.

– Боже мой! Какая глупость. Кто тебе это наплёл? – шумно вздохнув, она поднялась и повернулась к кухонной плите.

– Мааам… – протянула Алка, чувствуя что-то недоброе. Улыбка сползла с её губ.

– Доченька, здор – это самое никчемное сало, которое после забития и разделывания свиньи выбрасывают. И как можно бить дощечками свинью? Она же будет кричать, ей будет больно. Да ещё и два часа? У животного от возбуждения выделяется адреналин, всплеск гормонального фона, как результат – мясо, равно как и сало, станет непригодным для пищи.

– Тварь! – выдохнула Алка и рванула из кухни в коридор, к телефонному аппарату.

– Ты конченый придурок, ты дебил! – выла она в трубку. – Ты хоть понимаешь, что я на работе сегодня опозорилась! Теперь-то я понимаю, почему они смотрели на меня так, будто я сошла с ума.

Мать Аллы смотрела в спину дочери из кухни и думала: «Достанется же кому-то такое счастье…»

Дымок

После этой, вышеприведённой, истории Аллочка выдержала две недели и, конечно же, простила Вита. Вит же не придавал значения происходящему, так как был по своей натуре пофигистом с большой буквы П.

Аллочка примчалась к нему в очередной раз, и они весело проводили время. А время года было знатное. Осень – это так романтично. Первый день сентября, солнечно! В воздухе, ещё не осеннем, но уже и не летнем, витает нечто грустное, повествующее о днях былых, канувших в Лету.

Пригласил её Вит к себе на праздник осени. Алла ехала с недоверием, но в ней пылал огонь мести, хотя внутри себя она признавала, что шутка с салом была однозначно хороша.

Он встречал её у автобуса с букетом хризантем. Алла опешила, мол, что-то сталось с её другом, и букет принимала с недоверием и даже опаской. Вит же, в свою очередь, критично оглядев Аллу, бесцеремонно вонзился губами ей в шею, оставив сочный засос.

– Я соскучился, и ты совсем не права, что так долго не приезжала.

– Мог бы приехать сам, – возразила Алла, – особенно после той выходки, что ты проделал со мною.

– Да ладно, – махнул рукою Вит, – я не виноват в том, что ты ведёшься на такого рода шутки. Да и я же не знал, что ты станешь сдуру трезвонить повсюду.

– Хорошо, проехали.

Аллочка, подхватив Вита под руку, устремилась к выходу.

– Прогуляемся по паркам! – заявил Вит. – А к вечеру будет праздник.

Он водил её по осеннему парку, дубовому, где было старое немецкое кладбище, ещё с царских времён, почти уничтоженное большевиками, а после и коммунистами. Были немногие уцелевшие монументы и скульптуры, сохранённые, кстати, отцом Вита.

Папа был Человеком огромадных знаний и ума, высочайшего интеллекта, был многие годы директором одной из школ города и совмещал ещё одну должность – должность директора местного краеведческого музея.

Городской парк состоял из двух участков. Между ними находился стадион. Обогнув спортивное сооружение, молодые люди прошли по аллее и оказались в парке с огромными деревьями широколистных кленов. Ковёр из кленовых листьев необыкновенной красоты. Ноги утопают в этой красно-желтой, ещё не грязной, ещё такой притягательной массе. Умиротворение, словно от китайского молочного чая оолонг. Грести ногами листья, шелест которых приводил в ностальжи по уходящим в странствие памяти событиям, деяниям, мечтаниям, сбывшимся и не осуществившимся юношеским грёзам.

К вечеру он привёл её к дому своей мамы. У Аллы Станиславовны сердце сжималось и замирало от одной только мысли, что знакомство с родителями – это следующий этап её отношений с Витом.

– Алл, ты ничему не удивляйся, это подарок тебе от меня. Ты даришь мне счастье и надежду, которая питает меня и позволяет жить. Жить ради того, чтобы стать тем, кем могу быть, кем хочу быть. Спасибо тебе, спасибо, милая.

Он крепко обнял её за плечи и, повернув к себе лицом, нежно атаковал её губы своими. Аллочка поддалась и ответила ему.

Они целовались в темени уже не по-летнему густых кустов акации, куда не проникал свет уличного фонаря. У Аллочки горело внизу живота, это было не тепло, то был жар. Жар огромной температуры, словно от коксового угля.

Желание быть с Витом затмевало всё окружающее её. Мыслей не осталось совсем, только утолить изжигающий её жар, убить в себе феминизм и стать банальной женщиной со всеми вытекающими отсюда последствиями.

– Пойдём! – шепнул ей в ушко Вит и слегка подтолкнул к двери.

Аллочка входила в дверной проём, что вёл в летнюю веранду, словно в тумане. Вит шагнул за ней и чиркнул спичкой. То, что в мерцающем пламени увидела Алла, потрясло её. Весь пол веранды был устлан кленовыми листами, будто в парке. Она охнула от неожиданности и нахлынувшего на неё чувства.

– Вит, что это?

– Как видишь, осень пробралась в дом.

Вит зажёг несколько свечей, и комната наполнилась мерцающим светом. На стенах висели причудливые деревянные изделия из коряг, умелой рукой обработанные, доведённые до совершенства кропотливой работой умельца фантазии мастера.

– Проходи, милая! Устраивайся! – ласково прошептал Вит.

В глубине веранды стоял стол, накрытый на две персоны, с высокими бокалами, в стекле которых извивался пламень свечей.

Алла села за стол, и Вит наполнил бокалы вином тёмно-рубинового цвета. Наливал он из высокого кувшина с закрывающейся крышкой.

– Давай выпьем за прошедшее лето! За то, что это лето подарило мне встречи с тобою! Салют! – Вит сделал круговое движение правой рукой, и вино, качнувшись, лёгкой волной пронеслось по бокалу.

Звон фужеров был глухим и каким-то грустно-торжественным, словно сама осень была метрдотелем на их с Витом празднике. Алла поднесла бокал к губам и вдохнула в себя аромат. Это был аромат поздних сортов винограда с тяжёлым, настоявшимся оттенком. Пригубив вино, Алла не смогла отказать себе ещё в одном глотке. Да! Это было нечто! Вино было отменным! Густым, словно кровь, пряным и душистым, выдержанным по всем канонам.

Она с удивлением смотрела на Вита, который взял в руки гитару.

– Я спою тебе песню.

Тихий, мягкий перебор серебряных струн. Лёгкое опьянение от первых глотков вина. Бархатный тембр голоса поющего.

Негромко, вкрадчиво, будто из утреннего тумана, из далёкого воспоминания, где бунинская аллея, шелест страниц тургеневских романов:

«Не могу я забыть те бессонные долгие ночи.

Не могу я забыть поцелуй твоих ласковых губ.

И пройду я один мимо тех размалёванных бочек,

Где не ищут тепла сотни страждущих, раненых губ.

Пусть холодное пиво остудит душевную рану!

Хоть на час, хоть на миг, в этом море я пусть утону.

Но потом я пойму, что поддался, поддался обману.

И дрожащей рукой продавщице трояк протяну…»

Алка слушала, словно завороженная. Песня была какой-то босяцкой, дворовой, явно написана в порывах, да и не суть. Голос креп, мотив становился пронзительнее, жестче:

«Так уходит любовь, но память снова и снова.

Так уходят года, и вернуть их уже не дано.

А кому это чувство до слёз и до боли знакомо,

Пусть заплачет, как я, и как я, вдруг посмотрит в окно.

Там собрался народ, и терпенью народа нет мочи.

Я туда, где опаленных судеб, в их брошенный круг.

В этот круг не поставленных над i, и… ё точек,

Где мечты превращаются в омут и подлинный струп.

Не могу я забыть те бессонные, долгие ночи…»

Последний звук струн затихал в пространстве, и Вит взял в руки бокал.

– Я хочу выпить за тебя! За твоё счастье!

Алла допила вино и посмотрела на Вита.

– А где мама?– Уехала в санаторий, мы совсем одни.

Алла смотрела на Вита, и вдруг стала воспринимать всё абсолютно в ином цвете. Этот романтический вечер, эту песню. И Вита самого.

«Хотя, что это я? – рванула мысль. – Фантазёрка!» – с негодованием подумала она.

Вечер и ночь пролетели в любовных ласках и утехах. Вит был большой оригинал и затейник в любовных делах. Алка уснула под утро измождённая и счастливая донельзя.

Утро давно уже закончилось, и наступил воскресный полдень. Из кухонной комнаты летел аромат свежего кофе и трубочного табака.

Сладко потянувшись, она вскочила с постели и набросила на себя длинную рубашку Вита, заботливо оставленную тем в кресле у окна. Крутнувшись у зеркала, Алла пошла на запах кофе. Открыв дверь, она увидела, что Вит готовит завтрак, при этом покуривая трубку.

– Доброе утро!

– Ах! Доброе! – проворчал Вит, но тут же улыбнулся. – Умываться вон там! – при этом махнул рукою с трубкой в направлении двери ванной комнаты.

Уже за завтраком Вит предложил пройтись к центральному гастроному, где можно выпить свежего пива.

Алла смотрела на Вита, словно на свалившегося с Луны.

– Пива? – переспросила она.

– Именно! Именно! – воскликнул Вит и, вскочив с табурета, встал по центру столовой.

– Янтарного напитка, что мозг мой утолит, не может быть избытка! Пусть Бог меня простит! – Вит чуть склонил голову, будто ожидая оваций.

– Хорошо! – согласилась Алла. – Только мне нужно привести себя в порядок.

– Да! Конечно! – Вит шагнул к Алке и собрал посуду со стола в стопку, посмотрел на неё.

– Приберёшь?

– Конечно, – отозвалась Алла и понесла стопку грязной посуды в раковину.

Вит же принялся убирать листья на веранде.

Через час они гордо шагали к центральному гастроному. Пиво продавали там, в бакалее, обязательным атрибутом был стакан, гранёный, такие сейчас редкость. И пиво пили за высокими столами люди чинно и спокойно.

Местные же выпивохи пили пиво в другом месте, потому как в «Центральном» пиво было дороже.

Чисто и просто, даже, можно сказать, культурно. Вит, подойдя к прилавку, попросил пива и предупредил, что откроет бутылку сам. Продавец, молодая девушка, подала ему ключ, бутылку и начисто вымытый стакан. Вит взял бутылку и, ловко подцепив пробку ключом, резко дёрнул крышку, и та, взмыв в потолок, зазвенела в зале. Вит же в мгновение ока, запрокинув голову, уже вливал в себя пиво.

Алка смотрела на Вита круглыми глазами.

– Ты дикарь? – зашипела она на него. Взяв свою бутылку и стакан, она пошла к столу-стойке.

– Ты ничего не понимаешь в пиве из бутылки, – Вит смачно отрыгнул и, перекрестив рот, посмотрел на Алку.

– Что я должна понимать? – вскинула брови Алка.

– То, – взяв паузу, Вит глотнул ещё пива и, осмотревшись, наклонился к Алке, – бутылочное пиво – это тебе не из общей бочки! Вот когда его открываешь, то самый кайф – это поймать дымок.

– Дымок? Какой дымок? – встрепенулась Алла.

– Ну, когда бутылку открываешь, дымок поднимается. Видела? – Вит пристально смотрел на Аллу.

– Видела…

– Так это и есть кайф! Поймать этот дымок.

– Да ну?! – с недоверием протянула Алла.

– Пей из стакана, кто тебе не позволяет! – фыркнул Вит и допил бутылку до дна.

– Я хочу попробовать, – загорелась Алла.

Таким же эффектным образом Вит открыл ей бутылку, и скоро сунув сосуд ей в руки, он приказал: «Ну!»

Алка обхватила горлышко губами и припала к посудине. Пить-то она из бутылки не умела и потому сразу же бутылку поставила на стол. Из горлышка бутылки стала подниматься шапкой пена и, вырвавшись наружу, заторопилась по телу сосуда.

– Вот же! – недовольно крякнул Вит.

– Ага! Чё-т прикольное есть! – воскликнула Алла и, взяв бумажную салфетку, избавилась от пены на бутылке. Охватив тело стеклотары двумя руками, снова припала губами к сосуду.

Напились они пива, как положено, и отправились в местный кинотеатр на какой-то из фильмов.

Сюжет был незатейлив, и Алка честно проспала весь фильм на плече у Вита.

Вечером он проводил её на автовокзал, где последним рейсом она отправилась домой.

***

У Аллы был институтский приятель. Звали его Николай. Они были из одного города, учились в одном вузе, приехали в отчий дом, где и трудились исправно на ниве здравоохранения. Николай неоднократно, но безуспешно, пытался ухаживать за Аллочкой, они даже чуть встречались, но отношения постепенно переросли в крепкую человеческую дружбу.

Николай был сама порядочность, интеллигентность, такт, образованность. Сам из врачебной семьи, продолжил династию и об ином и помышлять не мог.

Как-то, встретив Аллу Станиславовну в утробах городской больницы, предложил ей поужинать вместе в городском ресторане. Будем честны, настоящий ресторан в городе был. Всё как в настоящей ресторации, по всем канонам: с тяжёлыми гардинами, приборами на столах, официантами в форменной одежде.

Вот и вечер назначенного часа, они встретились у фонтана и, не торопясь, последовали к заведению.

Былой пафос ресторации ещё витал во всём помещении ресторана. Начиная от расставленных на столах в пирамиды накрахмаленных салфеток до убранства в тёмно-красных тонах зала.

Выбрав стол, пара чинно уселась и, негромко ведя разговор, принялась ждать официанта.

Девушка не замедлила появиться, держа наготове блокнот с авторучкой.

Николай вопросительно поглядел на Аллу.

– Чего изволишь?

– На твоё усмотрение, хотя, – Алла на секунду замолчала, – мне бутылку пива, только открывать при мне!

Николай смотрел на Аллу, силясь понять, к чему пиво в данном случае, но, отказываясь размышлять, лишь молча кивнул официантке.

– Ну, как ты? Что у тебя? – спросил он.

– Да, «скорая помощь», интересное что-то есть в этом, – в задумчивости произнесла Аллочка. – Вот ты же лечишь, ждёшь результата, неспешно, порою изменяя ход и тактику лечения. У тебя на это есть время. План лечения подразумевает под собою мерное течение процесса выздоровления организма.

– Ну да! – кивнул Николя.

– На «скорой» же этого времени нет, потому как мы оказываем первую помощь. Принципы и подходы к самому факту человеческого здоровья отличительны… – Алла посмотрела на Николая.

– Ты права, – мягко вставил Николай, – но ты же врач, ты обязана лечить! Оказывать помощь может и персонал со среднеспециальным образованием. Прости, но учиться шесть лет плюс три года интернатуры с ординатурой! Это, наверное, нечестно по отношению к alma mater, да и, – Николя пожал плечами, – к себе.

– Да нет! Ты что! – с жаром и азартом, подавшись чуть вперёд, Аллочка атаковала Николая – Мчишься в автомобиле с сиреной по городу, врываешься в квартиру, словно ветер, где ложе врага – болезни, а то и смерти! А ты, словно ангел в белом халате, борешься до последнего…

Подошла официантка и поставила на стол открытую бутылку с пивом.

– Это что? – спросила Алла, прервав свою пафосную песнь о «ноль три».

– Пиво! Вы же заказали!

– Почему вы его открыли?

– Положено так. За столом открывают вина игристые…

– Что за чушь! – возмутилась Алла. – Мне открывать здесь! За столом! Сейчас же замените!

Николай смотрел то на Аллу, то на официантку.

Последняя удалилась, но открытое пиво оставила на столе. Через десять секунд служитель ресторации предстала пред светлы очи скандалистки с бутылкой пива и нарзанником (ключом для открывания).

– Я сама! – Алла Станиславовна ловко подцепила ключом пробку так, что та взлетела вверх и пропала в ковровом покрытии зала. Но Алла этого не видела. Она уже припала к стеклянной таре губами и вовсю тянула пиво из бутылки.

Сказать, что Николай был потрясён, разом с официанткой и людьми, сидевшими неподалёку и обратившими внимание на шум у соседей, – это не сказать ничего.

Аллочка же, поставив бутылку на стол, победно огляделась и прыснула отрыжкой в ладошку.

Николя был в ауте.

– Это что? Что это было? – совладав с собою, Николя даже снял очки.

– Это, – абсолютно невозмутимо и пребывая в игривом настроении от произведённого эффекта, ответила Аллочка, – это – дымок!

– Какой дымок? – ошалел Николай.

– Ну, в бутылочном пиве это самый кайф, – невозмутимо начала Алла, – поймав его, истинное наслаждение испытываешь от пития данного напитка.

– Господи! – простонал Николай, откинувшись на спинку стула. – Какой дымок? Алла Станиславовна!

– Из горлышка бутылки! – абсолютно спокойно парировала девушка.

– Ой, боже! – Николай смотрел на Аллу глазами сожаления и сострадания. Такими глазами смотрит родитель на глупое чадо, твёрдо уверившись в том, что дитя к жизни абсолютно не приспособлено. – Алла, у тебя высшее образование! Ты изучала многие дисциплины. В их числе и химию. Какой дымок? – зашипел Николай Николаевич.