Пока Вероника барахталась и в напрасных попытках взобраться в лодку лишь раскачивала ее, Матвиенко уже лавиной скатился с пригорка, скидывая на бегу куртку и тяжелые ботинки. Ледяная вода стаей голодных пираний укусила его сначала за щиколотки, потом за колени и бедра. Когда укушенные яички обиженно сморщились и втянулись куда-то внутрь, как черепаха в панцирь, стало уже не страшно. Полковник то плыл, то пытался бежать по дну потому, что глубина не превышала полутора метров. Он подхватил Веронику за бедра, закинул в лодку, забрался сам и, со всей силы отталкиваясь шестом, погнал ее к берегу, пока адреналин бушевал в его крови. Окоченевшая девушка свернулась калачиком на дне, ее колотила так, что испуганная собака сочла за благо спрятаться под лавкой. В конечном итоге только она и вышла сухой из воды, сиганув на землю и шустро припустив прочь, как только лодка плотно села на брюхо у берега.
Приведя Веронику к себе, полковник принялся быстро ее раздевать. Вынужденное моржевание сделало девушку на редкость покладистой и молчаливой. Еще никогда Матвиенко не укладывал женщину в свою постель с такой рекордной скоростью. Укутав свернувшуюся клубочком Веронику потеплее, он переоделся в сухую одежду и, чувствуя, что у него самого зуб на зуб не попадает, махнул залпом полстакана коньяка. Потом влил столько же в почти не сопротивляющуюся девушку и забрался к ней под одеяло как был, в джинсах и свитере.
Проснулся он оттого, что теплая ладошка забралась к нему под свитер и шаловливые пальчики теребили сосок. Черепаха немедленно высунула голову из панциря и потянулась вверх. Между тем пальчики нащупали второй сосок и потихоньку стали спускаться вниз, забуксовав на пуговице джинсов. Матвиенко совершенно справедливо воспринял происходящее, как приглашение и не замедлил им воспользоваться. Утром оба чувствовали неловкость, пока не закрепили достигнутый результат еще разок. Потом Вероника убежала домой привести себя в порядок перед работой.
Они встретились еще раз до того вечера, когда полковник Матвиенко собрал импровизированное совещание, на котором признал неудачной свою идею окружить поселок забором. По залу пробежал гул одобрения. Вместо этого он решил создать резервацию для всех выживших, кого удастся найти. Таковой может послужить территория какой-нибудь колонии или следственного изолятора, чтобы они не могли покинуть ее. Безопаснее будет собрать в одном месте всех, кто представляет смертельную опасность для них, чем вечно прятаться самим. Ошеломленно-гневно-презрительный взгляд Вероники поставил точку в их непродолжительном романе.
Глава 28.
Егор едва начал погружаться в сон, когда услышал с улицы тявканье Сониной любимицы – рыжей собачонки с лисьей мордочкой. Ночи были уже по-летнему теплые, и Егор спал с открытым окном. Ох, Соня, опять забыла запустить собаку на ночь домой. Высокомерная породистая псинка считала себя девушкой из высшего общества и на улице ночевать категорически отказывалась, невзирая на хорошую погоду. В этот момент с улицы послышался резко оборвавшийся собачий визг. Егор резко открыл глаза и сел на диване. Чертова собачонка! Что с ней опять случилось? Стараясь не шуметь, парень босиком добрался до входной двери и вышел на крыльцо.
«Алиска, ты где? Ко мне,» – шепотом позвал он. Тишина. В голове немного шумело. Самогонка у Борисовичей вышла что надо. Егор присел на ступеньки, всматриваясь в темноту. Как на грех ночь была безлунная. Наконец, услышав возню за разросшимися кустами смородины, парень поднялся и направился туда.
Инопланетянин в ярко-желтом скафандре ловко зажал ему нос и рот вонючей тряпкой и, придерживая под мышки, тихо и аккуратно положил на землю. Внутривенной инъекции Егор уже не почувствовал. Тем временем другие инопланетяне бесшумно проникли в дом и разошлись по комнатам. Когда все обитатели улицы погрузились в глубокий неестественный сон, подъехали несколько вполне земных автомобилей. В два погрузили спящих аборигенов, и они немедля тронулись в путь. Инопланетяне, не снимая скафандров и уже не соблюдая режим абсолютной тишины, принялись за дела. Все они вызвались добровольцами на эту акцию и по возвращении их ждал карантин. Это было самое большое поселение аборигенов из тех, что они находили до сих пор. Здесь было много детей, в том числе новорожденный малыш, которого с гордостью таскал чернокожий молодой человек. (Откуда только он здесь взялся?) Прежде чем забрать, за ними наблюдали в течении нескольких дней. И двух собак планировали отключить первыми, но мелкая оказалась слишком шустрой и чуть было не испортила все дело. Эта колония аборигенов процветала: обрабатываемые поля, множество домашнего скота, который решено было забрать с собой. Немигающим взглядом желтых глаз сопровождал их передвижения только толстый рыжий кот, предусмотрительно спрятавшийся за поленницей дров. Несколько часов назад он с остервенением вцепился в кого-то большого, шуршащего, пахнущего резко и незнакомо. Это существо тянуло к нему, мирно спящему на хозяйской постели, свои лапы, собираясь напасть. Оценив размеры и количество противников, котяра благоразумно счел за благо ретироваться из дома и наблюдать за ними с безопасного расстояния. Высунув из-за поленницы ровно половину наглой рыжей морды и одно рыжее ухо, котяра флегматично смотрел, как суетятся шуршащие существа, помечая своим едким запахом все вокруг. Только Снежинке удалось удрать, встав на дыбы и изрядно испугав всех своими крепкими копытами. Знал бы кот, какую панику вызвали следы от его когтей, обнаруженные позже. Прореха на защитном костюме одного из существ нашлась, когда рассвело. Вот уж тут они забегали, будто вожжа под хвост попала, потом замахали руками, собравшись в кружок. Затем они потыкали в несчастного черными палками, отогнав его от машин и закончили погрузку. К рассвету мычаще-кудахтающе-хрюкающий кортеж не спеша тронулся в путь, оставив одного из своих на произвол судьбы. Кот забрался повыше, запрыгнув на поленницу дров, по-прежнему не сводя желтых глаз с оставшегося чудовища. Оно долго стояло в растерянности посреди дороги, потом открутило голову и в ярости швырнуло ее вслед кортежу. Впрочем, у него оказалась еще одна. Когда оно скинуло шуршащую шкуру, то вид и запах у него оказались вполне человеческими. Незнакомец так дико выл, катаясь по дороге, что коту стало не по себе. Да и завтракать давно пора было. Кот соскользнул вниз, смахнув роскошным лисьим хвостом паутину и исчез в кустах. Он еще не понял, что теперь ему предстояло научиться жить самостоятельно.
Когда Егор очнулся, голова болела нестерпимо. Попытка поднять ее заставила парня застонать, в голове будто граната взорвалась. Глаза заволокло черным дымом. Егор попробовал разобраться, что происходит, не шевелясь и не открывая глаз. Итак, его везут на машине. На грузовой машине. Он лежит на полу, вытянувшись во весь рост. Егор пошарил рядом с собой и нащупал человеческую руку. Холодную. В ужасе он дернулся вверх, но в голове тут же взорвалась уже противопехотная мина. Парень застонал и откинулся назад. Превозмогая пульсирующую боль, Егор все же приподнялся на локте, дождался, пока зрение прояснится, и осмотрелся вокруг. Ледяная рука принадлежала Светлане. Но она была жива, просто спала. Михаил, Даша, Антошка, Соня и Сашенька – все они лежали на полу или деревянных лавках и, кажется, тоже спали. Егор тормошил всех, до кого смог дотянуться. Очнувшийся первым Антошка посмотрел на него непонимающим взглядом, перевернулся на бок и вновь уснул.
Спустя некоторое время приходить в себя стали все разом. Вслед за стонами градом посыпались вопросы: «Что случилось? Все живы? Где мы?»
«Я знаю где,» – всем и сразу ответил Михаил. – «В автозаке».
«Что-о-о?»
Небольшое прямоугольное пространство, в котором они были заперты, пересекали три скамьи: две тянулись вдоль стен, одна – по центру. В небольшие зарешеченные окошки проникал дневной свет. В такое же окошко на металлической двери уже пытался что-нибудь рассмотреть Антошка.
«А где мама? Дядя Миша, где мама?» – раздался его испуганно-недоумевающий вопль. Ирины и правда не было.
«Не бойся, дружок. Возможно с ней все в порядке, в отличии от нас,» – попытался его успокоить Михаил. Звучало неубедительно. Мальчишка насупился.
Чувствовали себя все неважно: подташнивало, в головах, толкаясь и скрипя сталкивающимися боками, ворочались булыжники. Очнувшаяся Сашенька тоскливо подвывала на руках у матери. Все тот же вездесущий Антошка обнаружил под одной из лавок упаковку с пластиковыми бутылками воды, стопку тощих кусачих казенных одеял и пустое ведро, при виде которого Михаил понимающе хмыкнул.
«Ладно, кто что последнее помнит?» – обратился он ко всем.
«Да ничего, мы же спали».
«Я не спал,» – встрял Егор. – «Я вышел на улицу, собаку запустить. Она лаяла.»
«Ну и? Запустил?» – подталкивал его память Михаил.
«Не помню. Может мне по голове дали?» – озадаченно предположил Егор.
«Может и дали, а потом накачали всех чем-то,» – подытожил Михаил.
«Антон, что там в окошке видно? Читай все указатели. Может поймем куда нас везут».
«Так нас, что, похитили? Кто? Зачем?»
«Хороший вопрос. Лучший на сегодня. Хотели бы убить – убили. Но нас усыпили и куда-то везут.»
Вопросы оставались без ответов до вечера. По дорожным указателям удалось выяснить только, что везут их на юг, в сторону Воронежа. Напряженное ожидание, беспокойство и подавленность царили в машине. Уже в сумерках она куда-то въехала и остановилась. Хлопнули дверцы автомобиля, послышался продолжительный лязг железных ворот и наступила тишина.
Люди в автозаке напряженно в нее вслушивались. Прошло пять минут, десять. Наконец заскрежетали засовы и дверь распахнулась. Заросший мужик с усталыми от жизни глазами, открыв дверь, сделал шаг назад, примирительно поднял руки и заговорил: «Пожалуйста, не бойтесь меня. Я не причиню Вам вреда. Меня зовут Сергей. Я здесь такой же пленник, как и Вы. Давайте пройдем внутрь, и я все объясню. Дело в том, что за воротами стоит еще одна машина с людьми. И пока мы здесь, она не может разгрузиться. А там могут оказаться раненые. Такие случаи уже были».
Эта не слишком понятная, но проникновенная речь мало, что прояснила. Тем не менее, переглянувшись, они стали по очереди спрыгивать на асфальт и застывали, ошеломленные увиденным. Небольшой дворик, в котором остановился автомобиль, был окружен более чем двухметровым забором, поверх которого аккуратными спиралями вилась колючая проволока. Справа от массивных железных ворот высилась вышка, на которой безмолвно и неподвижно стояли два автоматчика в каких-то защитных костюмах и в чем-то вроде противогазов. Оружие было направлено на них. На противоположной стороне дворика были еще одни железные ворота. Туда и предложил им пройти новый знакомый, после того, как выпрыгнувший из машины последним Антошка разинул от удивления рот при виде автоматчиков. Нерешительно потоптавшись на месте, вся компания последовала за Сергеем.
«Никогда не привозили так много людей разом. Вы жили все в одном месте? Откуда Вы?» – попробовал он начать разговор, пока запирал внутренние ворота и отводил группу на оговоренное ранее безопасное расстояние.
«Давай-ка сначала наши вопросы, а потом ответы,» – чуть помедлив ответил Михаил.
«Справедливо,» – согласился Ларионов. – «Я отведу Вас внутрь, там о Вас позаботятся, пока я буду встречать вторую машину».
«Вторую машину? Там может быть мама,» – обнадежил сам себя Антошка.
«И остальные наши» – вступила в разговор Светлана.
«Ваши?» – поразился Сергей. – «Сколько же Вас было?»
«Восемнадцать человек,» – ответила она.
«Ого. Как Вы умудрились собраться все вместе?» – совсем уж изумился Ларионов.
«Да как-то само получилось. Вроде, как булавки к магниту,» – вполне доброжелательно ответила Светлана. Мужчина не казался ей опасным, скорее раздавленным и донельзя усталым и, несмотря на это, симпатичным.
«А это что, концлагерь?» – любопытствовал Антошка.
«Нет, дружок, колония,» – пояснил Михаил, оглядывая до боли знакомый, стандартный для такого рода учреждений пейзаж: несколько белых двухэтажных корпусов, хозяйственные постройки, административное здание, строгие асфальтовые дорожки, зеленые газоны без единого деревца или кустика, глухой двухметровый забор со спиральками колючей проволоки, за ним еще один – повыше. Между двумя заборами по периметру – вышки. Уже почти стемнело, но Михаил был уверен, что на всех остальных вышках тоже стоят автоматчики.
Первый шок прошел. Заснувшая было на руках у матери Сашенька пробудилась и принялась отчаянно орать. Она была голодна, впрочем, как и все. Детский рев – страшная вещь, которая немедленно приводит всех окружающих в нервозное состояние и заставляет взрослых лихорадочно действовать, лишь бы не слышать его больше. Так случилось и сейчас. Следом за новым знакомым вся компания дружно потянулась к зданию, в котором Михаил безошибочно опознал кухню – столовую. Несколько женщин, не задавая лишних вопросов, лишь охая да ахая, наварили огромную кастрюлю макарон, сдобрив их незабвенной тушенкой. Варево поспело как раз к тому моменту, когда Сергей привел людей из второй машины. Все были в сборе. Кроме Ирины.
«Ну что же, Сергей, расскажите нам, что здесь происходит?» – попросили все после нескольких минут объятий, вздохов и всхлипов.
«Начало истории, думаю, вы знаете лучше меня. Ведь Вы были здесь во время эпидемии. И пережили ее. А нас она миновала потому, что мы были изолированы на острове за полярным кругом. Вирус до нас просто не добрался.»
«Погоди, так ты с ними? С теми, кто нас похитил?»
«Да, был. Мы прилетели чуть больше года назад. Первый борт – 92 человека. Мы должны были постараться выяснить, что произошло и подобрать подходящее место для переселения всех жителей острова – двух с половиной тысяч человек.»
«Ого,» – в унисон присвистнули некоторые слушатели.
«Да,» – кивком подтвердил рассказ Сергей. – «В первый же день мы встретили одного местного жителя. Через три дня все были мертвы. Кроме меня. Оказалось, что выжившие после эпидемии являются носителями вируса, хотя сами и не болеют.»
«Да, мы тоже с этим столкнулись,» – сказал Михаил, кивнув в сторону девушки с капризно-пухлыми губками. – «Лиля приехала к нам вместе с отцом. Он скончался через несколько дней.»
Сочувственно посмотрев на хорошенькую девушку, Сергей продолжал рассказ: «Я уехал подальше, чтобы не стать невольно виновником их смерти. Насколько я знаю, все благополучно перебрались сюда и перезимовали без потерь. А пару месяцев назад они, похоже, решили обезопасить себя от возможного заражения наверняка. По крайне мере первые «постояльцы», так сказать, появились здесь именно в это время.»
«Наверняка, на мой взгляд, – это убить,» – задумчиво сказал Михаил. – «Зачем рисковать жизнью, собирая нас здесь?»
«Как же можно нас просто убить? Они ведь тоже люди,» – дружно возразили сразу несколько голосов. Но одинаковое сомнение читалось не только во взгляде Михаила.
«А сколько здесь людей?»
«Двадцать шесть, с вами – сорок три человека. Насколько я понял, они объезжают все населенные пункты, постепенно расширяя радиус. А вот Вас они нашли по наводке, к сожалению,» – продолжил рассказ Сергей под недоуменные взгляды новых знакомых. – «Есть здесь один недалекий товарищ – Гарик, ваш знакомый, видимо. Он и сдал Ваше местоположение. Я думаю не со зла, просто он дурак блаженный.»
Ларионов поколебался, стоит ли рассказывать вновь прибывшим о роли Гарика в гибели первой экспедиции и не стал пока.
«Гарик,» – изумленно охнули женщины. – «Конечно, мы его знаем. Значит, и он здесь. Интересно, как его то умудрились поймать?»
Разговор продолжался еще несколько часов уже после того, как Сергей проводил их в корпус, познакомил с остальными бедолагами и разместил на ночь. Жить предстояло в большой комнате с двумя рядами двухъярусных железных кроватей. Они были сдвинуты вместе попарно и заправлены уже знакомыми колючими коричневыми одеялами. Возле каждой пары кроватей стояли деревянные табуретки. Все: кровати, полы, табуретки были выкрашены в одинаковый бежевый цвет. Сугубо строгую казенную обстановку дополняли решетки на окнах и дверях.
«Нормально, как в летнем лагере,» – прокомментировал сие убожество хмурый Антошка, залезая на второй этаж ближайшей кровати. – «Колька, ты со мной?» Цыганенок скинул ботинки и шустро забрался наверх. Эта парочка быстрее всех адаптировалась к изменениям. На следующее утро пронырливые мальчишки еще до завтрака облазили всю территорию колонии, нервируя автоматчиков на вышках и чуть не доведя до инфаркта Дашу, пытавшуюся за ними присматривать.
Кроме обычных бытовых хлопот: стирки, уборки и приготовления еды, в колонии абсолютно нечего было делать. Содержимое убогой тюремной библиотечки было прочитано вдоль и поперек. Постояльцы разбили на газонах огороды, выращивая зелень и овощи к столу. Вынужденное безделье скрашивали разговорами. Продукты, одежду и необходимые мелочи им привозили на машине тем же образом, что доставили сюда и их. Встречал машину только Сергей, все остальные в это время должны были находиться в зданиях. Он и нашел в машине первую записку, заботливо прикрепленную скотчем.
Глава 29.
Ромка выл, как собака и катался по земле в бессильной ярости. Слезы градом катились из глаз, оставляя мокрые дорожки на грязных щеках. Обида и злость захлестывали через край. Он его бросил. Полковник его бросил. Из-за какой-то царапины на защитном костюме. Такая ерунда. Совсем маленькие дырочки, а его просто бросили, как ссаный матрац. Еще минуту назад все было хорошо, он чувствовал себя важным, незаменимым членом команды, делал ответственное и нужное дело. И вдруг все смотрят на него с ужасом и отвращением, словно на помойную крысу, разбегаются в стороны. И никто, никто не возразил, не заступился за него. А полковник Матвиенко не колебался ни минуты. Сказал, как отрезал: «Ты знал, что так может случиться, когда вызывался добровольцем». Конечно, знал. Но такое могло случиться с кем угодно, только не с ним.
И что теперь делать? Он один, черт знает насколько далеко от дома. И неизвестно: здоров или болен? Если он рискнет поехать за ними, полковник, чего доброго, просто пристрелит его, как бешеную собаку. Растерянный, подавленный, злой, сидящий прямо посреди дороги Ромка шагов позади не услышал. Поэтому при звуках женского голоса дернулся, будто от удара электрическим током.
«Вы кто?» – спросила грязная, мокрая, страшная, лохматая баба в рваной футболке, с расплывающимся на скуле фиолетовым синяком и расцарапанными руками. Удивленной она не выглядела.
Попробуй, объясни. Почему ее не забрали? Где она была? Спряталась где-то? Как её упустили из вида? Ромка подсобрался. Ведь эта мегера наверняка вцепится в него, как только узнает, что произошло. Тем временем баба заподозрила неладное. Она покрутила головой, напряженно вслушиваясь в тишину. Потом, не обращая внимая на Ромку, быстрым шагом пошла к одному из близлежащих домов. Через несколько минут выбежала оттуда и рванула к другому дому поодаль, затем к третьему. Ромка поежился. Сейчас она все поймет и придет его убивать. Баба оказалась хладнокровнее, чем он думал. Она и правда пришла, да не одна, а с ружьем. У Ромки сердце ушло в пятки. Разъяренная фурия – это одно, ей можно дать как следует в ухо, чтобы успокоилась, но разъяренная фурия с ружьем – совсем другое дело.
Баба молча и совершенно спокойно наставила на него ружьё, опустила дуло чуть пониже и выстрелила. Пуля выбила фонтанчик гравия из асфальта у Ромкиных ног. Он молниеносно попятился на попе назад. Её тактика «сначала стреляю, потом задаю вопросы» сработала на все сто.
«Где все?» – спросила мегера.
«Их увезли» – осторожно ответил Ромка.
«Кто? Куда? Они живы?» – посыпались следом вопросы.
Пока Ромка, как мог связно, пытался объяснить все произошедшее, выражение её лица менялось от удивления к недоверию и, наконец, злости.
«А ты почему здесь? Опоздал на рейс?» – съехидничала стервозная баба.
«Меня кот поцарапал, защитный костюм порвал. Может быть теперь я болен,» – угрюмо поведал Ромка.
«Если и не был, то теперь наверняка болен,» – обнадежила она. – «Молодец Василий! Вставай, идем,» – махнула она ружьем в сторону дома.
В доме баба велела ему лечь на пол, а сама стала лихорадочно рыться в ящиках стола. Выудив атлас автомобильных дорог России, она снова ткнула ружьем в Ромку: «Вставай, покажи где это. Как охраняют зону?». Получив ответы на все интересующие её вопросы, баба потеряла к нему всякий интерес, выставила Ромку за дверь, закрылась и занялась своими делами. У малодушного Романа волосы бы дымом встали, подсмотри он, чем она занимается.
***
Вымыв руки и лицо, Ирина вскрыла упаковку с одноразовым шприцем и решительно свернула шею ампуле с лидокаином. Злость клокотала в ней, как бульон в кастрюле, грозя сорвать крышку. Сделав несколько маленьких укольчиков в десну она с сомнением посмотрела на остатки лекарства в шприце. Хватит? Или ещё? В крайнем случае можно доколоть позже. Выждав несколько минут и почувствовав, как быстро немеет десна, Ирина взяла плоскогубцы и, выдохнув, приступила к делу.
Зуб, тот самый злосчастный зуб, который она намеревалась вылечить накануне конца света, сводил ее с ума уже пару недель. Зловонными коричневыми щупальцами кариес добрался до самой сердцевины зуба. И без кусочка анальгина в дупле жизнь была невыносима. Вырвать зуб самостоятельно, без стоматолога, казалось ещё страшнее. До сегодняшнего дня. Ирина совершенно измучилась, боль сводила с ума, отупляла. Спала она урывками, часто проводя бессонные ночи бродя по улице, будто неприкаянное привидение. В эту ночь ноги унесли её далеко как никогда – на пару километров от дома к реке. Добредя до маленького песчаного пляжа, куда они иногда ходили купаться, и ничего не замечая вокруг, Ирина присела прямо на сырой песок, опустив ноги в воду.
Как же она устала. Жизнь превратилась в нескончаемую каторгу: ковыряние в огороде, кормление скотины, уборка навоза и так по кругу каждый день без выходных и отпусков. Постоянная боль в спине, мозоли и вездесущая вонь. Все время приходится ломать себя через колено и делать то, что не хочешь. Самое элементарное дело, например, приготовление куриного бульона, превращается в многоступенчатый квест: поймай курицу, отруби ей голову, ощипи, опали и только потом свари. В жизни не осталось почти ничего, что доставляло бы ей удовольствие (если только кота потискать). И уже никогда ничего не изменится. Больше никогда она не услышит скрип качелей за окном или механический голос в метро «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция …», не почувствует запаха типографской краски от пачкающих руки, свежих газет, не попробует уныло-безвкусную «самолетную» еду. Почему такое острое осознание этого приходит к ней только сейчас, спустя столько месяцев? С задержкой, словно радиосигнал с Марса. Возможно потому, что все это время она боялась за детей и боролась за выживание, и только теперь, относительно успокоившись, осознала необратимость перемен. Будет только хуже и тяжелее. Деградация и снижение уровня жизни до раннего средневековья. Полная беспросветность. Так жить нельзя. Она больше не хочет, не может. Пусть все кончится вместе с этой проклятой зубной болью.
Ирина, не раздеваясь, сползла в прохладную воду, погрузив туда и пульсирующую щеку. Это было приятно, так приятно. Боль потихоньку стихала. Ирина начала забываться. Мощные челюсти вцепились в её предплечье и потащили из воды. Ирина выкрутилась, оставив кусок футболки в острых зубах, и встав на четвереньки оказалась нос к носу с крупной черной тенью. Собака оскалила зубы и угрожающе негромко зарычала. Сердце ухнуло и провалилось вниз, ужас мурашками пробежал по телу и ударил в голову. Ирина медленно попятилась в воду, собака двинулась за ней. На берегу сгустилась еще одна зубастая тень, но в воду не вошла. Улучив момент, когда собаки переглянулись, Ирина рванула на глубину.
Стоя в воде по шею в трех метрах от берега, она до боли в глазах вглядывалась в темноту. Смутное движение и шуршание травы давали понять, что собаки здесь, ждут. Через некоторое время она начала замерзать. Когда начало светать у Ирины уже зуб на зуб не попадал. Собаки, свернувшись колечками, лежали на пляже, спокойно наблюдая за ней. «Надо выбираться, иначе или сожрут, или околею от холода,» – решила она. Идти вдоль берега в темноте было страшно, но сейчас уже можно. Она медленно двинулась по течению реки, осторожно ощупывая дно. Собаки немедленно встрепенулись и последовали за ней по берегу, обегая кусты и заросли ивняка.
Плавать Ирина не умела. Даже нырять не могла. Погрузиться в воду с головой казалось ей делом совершенно немыслимым потому, что на нее немедленно накатывала волна неконтролируемой паники и животного ужаса, заставляющая бессмысленно барахтаться и пытаться орать прямо под водой. То есть делать все самое глупое, что можно предпринять в такой ситуации. Вода в реке была мутной. Сколько себя помнила Ирина, она всегда была такой: с плывущими травинками, листьями, пластиковыми стаканчиками, пакетами и прочим сезонным мусором после пикников. На глубине около метра дна уже не было видно, запросто можно было наступить на разбитую бутылку или другую притопленную мину.
Разумеется, по закону подлости с Ириной произошло то, чего она больше всего и боялась. Напоровшись коленями на затопленную корягу, она рухнула в воду, как подкошенная, пребольно ударившись скулой там внизу. Вынырнув и отплевавшись, Ирина готова была разреветься. Ее колотило от холода, она чуть не утонула, а две самодовольные псины спокойно наблюдают за ней с берега. Положение было безвыходным, но вместо того, чтобы впасть в отчаяние, Ирина разозлилась. Черта с два Вы меня сожрете, твари. Ощупав корягу, она выудила из воды увесистую ветку и с ней наперевес направилась к берегу. Она визжала, орала, размахивала веткой, стараясь попасть по уворачивающимся собакам. Такая неадекватная добыча их, как минимум, озадачила. Но далеко от Ирины они не отходили, преследуя ее почти до самого дома. Еще дважды по пути ей пришлось отгонять собак, пока они, наконец, не отстали.
Больно не было. Пожалуй, она вколола слишком много обезболивающего. Онемела уже не только десна, но и половина лица. А вот сил вытащить зуб не хватало, да и несподручно было делать это самой. Тогда Ирина стала потихоньку расшатывать его, словно репку на грядке. Эта тактика поначалу возымела успех, однако потом внутри что-то хрустнуло. Кровь заполнила рот и потекла тонкой струйкой по подбородку. Ирина напряглась и вытянула, наконец, зуб. Изъеденный кариесом огрызок вид имел отвратительный, но корни были целы. Что же тогда хрустнуло? Ирина опустилась на пол рядом с заляпанной кровью раковиной. Напряжение спадало, силы покидали ее вместе с адреналином и злостью. Бессонная ночь и многодневная усталость взяли свое, добравшись до постели Ирина провалилась в сон, как в бездонную пропасть.
***
Ромка поскребся в дверь: «Эй, чокнутая, ты там живая?»
С тех пор, как она выставила его за дверь прошло несколько часов. Время уже близилось к полудню, а в доме не было видно никакого движения. Может она там повесилась от отчаяния? Не то, чтобы Ромка сильно переживал. Но лучше если хоть она будет рядом, чем остаться совсем одному.
Ответа не было. Парень постучал громче и решительнее, а через пару минут и вовсе заколотил в дверь ногами. Пока она, наконец, не распахнулась. Баба выглядела еще хуже, чем утром, ее футболка была заляпана кровью.
«Тебе чего?» – хрипло поинтересовалась она.
«Ты, это, хотела с собой что-нибудь сделать?» – переминаясь с ноги на ногу спросил Ромка.
«Тебе то что, заботливый ты мой?» – ответила вопросом на вопрос баба и, не дожидаясь ответа, повернулась к нему спиной и пошла вглубь дома. Нерешительно потоптавшись на пороге, Ромка последовал за ней. Обращая на него внимания не больше, чем на прошлогодний снег, баба вытащила из шкафа рюкзак и, таская его за собой по полу за широкую лямку, начала собираться: одежда, продукты, фляжка, дорожный атлас, патроны. Потом, совершенно не стесняясь Ромки, сняла и бросила в угол окровавленную футболку и начала стягивать джинсы. Совсем страх потеряла, при постороннем мужике. Ромка отвернулся. Да и было бы на что смотреть, старая она уже. Между тем мегера оделась, стянула волосы в хвост, закинула рюкзак на одно плечо, а ружье на второе и, по-прежнему не обращая на парня никакого внимания, пошла вон из дома.
«Эй, ты куда? Ты за ними что ли поедешь?» – припустил он следом. – «Да тебя и близко не подпустят. Пристрелят без вопросов сразу, как увидят».
Противная баба распахнула двери гаража. В другое время Ромка восхитился бы навороченным хромированным чудом, стоявшем там: плавными обтекаемыми изгибами его хищного корпуса, раскосыми глазами, бьющей через край «самцовостью» и мощью каждой детали мотоцикла. Но сейчас было не до того. Неужели она и правда уедет? Она ему, конечно, на фиг не нужна. Но снова остаться одному было реально страшно. Мегера аккуратно налила в бензобак бензин из канистры и, неловко виляя из стороны в сторону, вывела мотоцикл на дорогу. Чувствовалось, что управлять им она умеет скорее теоретически.
«Да подожди ты. Ну куда ты едешь? Я же сказал, тебя сразу пристрелят. И разговаривать не будут. Раз уж тебя не заметили и не забрали, то живи спокойно, не нарывайся. Тебе повезло,» – дыхание у Ромки перехватило, и он закашлялся. Упертая баба оставила эту речь без комментариев, лишь смерила его презрительным взглядом и взгромоздилась на мотоцикл.
«Стой. Ты не можешь меня здесь бросить. Может я больной. Что я буду делать?» – прорвалось наружу Ромкино отчаяние. Оказаться брошенным второй раз за сутки было выше его сил.
«Сдохни. Ты все равно уже труп,» – флегматично бросила баба, равнодушно пожала плечами и укатила.
Бессильная ярость вновь захлестнула Ромку, а отхлынув оставила только злость и ненависть: на полковника Матвиенко, на всех его прихлебателей, бросивших его здесь, на стервозную бабу, на проклятого кота.
Только злость и ненависть и позволили ему продержаться следующие двое суток, пока он подманивал кота. Осторожная рыжая тварь наблюдала за ним с безопасного расстояния, ныряя в кусты всякий раз, когда он пытался приблизиться. Однако, голод – не тетка. Котяра был домашним, избалованным, еду привык находить в миске. На этом и погорел. Поймав, наконец, виновника всех своих бед, Ромка долго с остервенением бил его камнем по голове, превратив ту в кровавое месиво с осколками костей. Он не обращал внимания на изодранные кошачьими когтями в кровь руки и боялся только отключиться окончательно прежде, чем убьет его. Совершенно обессилев, Ромка так и остался лежать рядом с поверженным врагом, задыхаясь и выхаркивая легкие.