Змея
Как-то раз, когда мне было десять лет, мы с бабушкой пошли навестить могилу отца.
Отец погиб в тот же год, когда родилась я. Его имя, искусно выбитое на могильной плите, как и рассказы бабушки о нем, совершенно не трогали мое сердце, и я не любила приходить сюда.
Могильный холмик щедро оброс камнеломкой. Длинные плети закрыли плиту почти целиком, по какой-то мистической причине обходя надпись и небольшой вазончик для цветов.
Бабушка протянула мне букет сухоцветов и попросила поставить в вазу. Я наклонилась, протянула руку с букетом и замерла.
Из вазона на меня смотрела немигающими глазами змея. Длинный, толстый, блестящий червяк. Наверное, это был обыкновенный ужик. Но я впервые видела такое существо, и меня сковал ужас.
Бабушка стояла сзади и не видела, что происходит со мной. Она прикрикнула и в раздражении стукнула палкой по камню. От стука змея очнулась, быстро выползла из вазона и скрылась в траве.
Через несколько дней с бабушкой случился инсульт. В ту же ночь мне приснилась змея, и я поняла, что тогда на кладбище мне был знак.
Через пять лет, за несколько дней до бабушкиной смерти, когда меня предупредили о предстоящем неизбежном событии, я убежала в горы и долго бродила по козьим тропам. Я забралась довольно высоко. Уже и лес начал редеть, и сверху наползали ночные тени. Надо было возвращаться домой.
Перед спуском я присела передохнуть на большой камень. Под ногами что-то зашуршало. Наклонив голову, я успела заметить исчезающий в зарослях голубики змеиный хвост…
***
В ту поездку аэропорты Евросоюза закрывались один за другим из-за забастовок диспетчеров. Добираться до места сбора рискнули окольными путями. Часть нашей группы, в том числе и я, застряла на несколько дней в Барселоне. Решили плыть морем до Каира, а оттуда уже самолетом до места назначения. Время до отплытия нашего лайнера коротали в небольшой гостинице недалеко от морского порта. Скуку разгоняли игрой в карты, прогулками по городу, переговорами с другой частью группы, также сидевшей в неопределенности в Афинах. Наш путь лежал в Пакистан на гору Нанга Парбат. Мне предстояло впервые восходить так высоко. Поэтому меня немного потряхивало. А ещё беспокоило странное поведение Вальтера.
Накануне моего отъезда в ночь с четверга на пятницу Вальтер не пришел ко мне в спальню. Четверг был нашим постоянным днём в неделю чуть ли не с первых лет совместной жизни. Мы оба не могли похвастаться знойным темпераментом. Я прождала его до двух часов ночи. В конце концов заснула и утром встала невыспавшаяся с головной болью. Вальтера уже не было дома. Ещё не было случая, чтобы муж не проводил меня до аэропорта. Тревога не покидала меня всю дорогу вплоть до Испании. Накрывшие нас здесь безделье и неопределенность усугубили мою нервозность.
Возможно, причина в неудавшейся командировке в Москву, откуда он только что вернулся? Вальтер был погружен в себя, обдумывая, как доложить отцу о провале своей поездки? Дядя был нетерпим к промахам сотрудников и изобретателен в методах наказания. Но почему же он не поговорил со мной? Да и черт с ним, что не поговорил! Он же мог просто пожелать мне доброго пути, хотя бы по телефону?!
На четвертый день во время прогулки я добрела до вокзала, купила билет на ближайший поезд, следовавший до Лиона, и в пять часов утра была дома в Вюрцбурге.
Похоже, Вальтер здесь больше не появлялся. Посреди прихожей стояли мои домашние туфли. Ожидая мужа до последнего, а потом собираясь в спешке, я бросила их здесь и побежала к ожидавшему меня такси.
В полдень я позвонила в офис компании своей подруге Марте.
– Лина, ты разве не в Пакистане? Я думала, что ты уже с пуштунами зажигаешь. Сижу, вся обзавидовалась.
– Марта, какие пуштуны, черт побери! Я завязываю с альпинизмом. Ты не знаешь, где Вальтер?
– Нет, не знаю. Могу предположить. Старик уехал по делам в Вену. Вальтер мог заняться какой-нибудь подработкой. И правильно делает. Старик держит его в черном теле, будто и не сын вовсе. У нас все недоумевают.
Марта меня немного успокоила.
Чуть больше года назад Вальтер втайне от отца зарегистрировал в Штутгарте собственное дело. Проектное бюро по реконструкции и переоборудованию промышленных предприятий. Услуги бюро как нельзя кстати пришлись в восточных землях. Проект оказался прибыльным, но он требовал все большей самоотдачи от небольшого коллектива. Вальтер как-то обмолвился, что надо уходить из «Риггар» и заниматься только своим делом.
Я позвонила в Штутгарт. Секретарша ответила, что Вальтер был здесь последний раз перед поездкой в Москву. У меня внутри как будто что-то оборвалось. Звонить куда-либо ещё не было смысла. Я села в машину и поехала в Кемптен.
До сих пор не могу понять, почему именно туда. Может быть потому, что я не любила этот город и этот дом?
Они спали на диване в гостиной первого этажа, сплетясь полуобнажёнными телами. Её зрелые формы, явно не юная девочка, были не лишены изящества. В свете включенного ночника ее кожа казалась неестественно розовой. Розовой до омерзения. Как у змеи, которую я видела в серпентарии берлинского ЦОО. Туда меня однажды затащила Марта, в надежде вылечить от страха перед этими тварями.
К горлу подступил рвотный комок. Я выскочила из дома, села в машину и поехала куда глаза глядят. Очнулась на австрийско-германской границе в недоумении куда еду и зачем. Сбавила скорость, открыла спереди оба боковых окна и, проехав ещё пару километров, поняла. Меня несло в Заален, в Швейцарию. Некогда родовое гнездо Риггертов, куда мы с Вальтером поехали в первое каникулярное лето после моего поступления в университет и где случилась наша первая брачная ночь после двух невинных лет совместной жизни.
Я прожила в старом доме почти полгода. Не помню, чем я там занималась, чем питалась и питалась ли вообще. Однажды почувствовала, что в доме холодно. Я вышла на улицу.
Вся долина была покрыта ровным слоем снега. Только на отвесных скалах, нависавших над ней с двух сторон, снег лежал живописными клочьями там, где ему удалось зацепиться.
Я испугалась, что снегопад запрет меня здесь до весны. Неизвестно, будет ли кто-то расчищать дорогу к дому, стоящему на отшибе, ради меня одной.
В доме нашлась кое-какая теплая одежда, оставленная альпинистами, забредавшими сюда иногда ради тренировок на отвесных горных стенах. Утеплившись, я добрела до деревни и договорилась с хозяином магазина, чтобы он отбуксировал мою машину куда-нибудь поближе к цивилизации.
Вернувшись в Вюрцбург, я сняла квартиру рядом со своей автомастерской и не задала ни одного вопроса друзьям и знакомым о судьбе Вальтера. Хотя все ждали от меня этого и с надеждой заглядывали мне в глаза. Всё было понятно и так. Местные газеты и телеканалы наперебой обсуждали роман младшего сына основателя компании «Риггар» с русской дивой, как они её называли. В одном из репортажей на фоне дома Вальтера в Кемптене прозвучало и моё имя. Репортёр сообщил, что судьба жены Вальтера Риггерта Лины до сих пор не известна. Мне послышалось в его голосе сочувствие.
Интересно, что обо всем этом думает дядя? Скорее всего, шумиха ему на руку. Чем не реклама, причем бесплатная? Наверное, продажи подскочили, заказчики встали в очередь…
Мой бизнес был на плаву, слава богу и моему партнеру Шульцу. В первый же свободный вечер я пригласила его в ресторан. Он давно подбивал ко мне клинья. Я не строила иллюзий и понимала, что ему нужна не я, а моя доля в бизнесе. Но я же должна как-то отблагодарить его за своё полугодовое отсутствие?! Он ушел от меня утром, когда я ещё нежилась в постели. Ждала с любопытством – принесет кофе или нет. Не знаю, ума не хватило или недоволен остался? Только почему недоволен? В ванной он насвистывал очень даже весело. Просто мужлан!
Вальтер и Елена пришли ко мне в начале июня. Цель визита была понятна без слов. Красноречивее слов был её живот, искусно прикрытый широкой туникой. Она решительно прошла вперёд и без приглашения устроилась в кресле. Вальтер был менее решителен. Он нелепо топтался у порога, сбивчиво пытался что-то объяснить. Я почти не слушала его.
Мне вдруг подумалось, а как бы сложилась моя судьба, если бы тогда я приняла предложение дяди и не пошла на поводу у братьев? Не согласилась на этот нелепый брак с Вальтером? Я была бы первой леди если не Баварии, то уж Кемптена точно. Разъезжала бы в лимузине с молодым симпатичным шофером. Устраивала благотворительные балы и светские рауты. А может быть, была бы владелицей компании. С молодой женой дядя вряд ли бы дотянул до своих нынешних лет. И Вальтер со временем стал бы моим, если бы я этого захотела.
А что в итоге? Несколько вонючих мастерских, пузатый Шульц и никому не нужный диплом Штутгартского университета?
Волна злобы окатила меня как кипятком. От злости я заплакала. Вальтер истолковал мои слёзы по-своему и начал меня утешать всякими глупыми словами как счастливы мы были, как нам было комфортно вдвоем, какая я чудесная и как он дорожит проведенными со мной годами…
Елена встала с кресла, засмеялась очень нехорошо и пошла прочь. Вальтер побежал за ней.
Подождав какое-то время приглашения на бракоразводный процесс и не дождавшись, я перебралась в Бремен. Подальше от гор, от назойливых подруг. Там я пристрастилась к автогонкам. После каждого заезда, а гонки устраивались еженедельно, я ощущала буквально физически, как из меня уходит боль и обида.
Однажды позвонила Марта и огорошила глупым вопросом.
– Девочка Лина, ты помнишь сколько тебе лет?
– Марта, мне почти тридцать пять и я давно не девочка. Ты по делу звонишь или просто потрепаться?
– Лина, опомнись! Выключай детские обиды! Ты знаешь, что восточная красавица бросила Вальтера?
– Догадываюсь. Почти всё на моих глазах было.
– Ну, так беги, подбирай брошенку. Пока другие охотницы не начали суетиться или пока он совсем не свихнулся.
– Что ты имеешь ввиду? Что значит свихнулся?
– А то, что пьет мужик! До алкоголизма рукой подать.
– Как пьет? Дядя куда смотрит? Как он допустил?
– Причем тут дядя? Отец выгнал его из компании ещё весной прошлого года.
По дороге в Вюрцбург я утешала себя мыслями, что еду туда не потому, что узнала от Марты.
Мне давно нужно было съездить по делам моего бизнеса. Шульц надоел своими звонками. Заканчивался срок аренды помещения, которое мы снимали под автомастерскую. Надо решать продлить контракт или строить собственный ангар. Неплохо бы подобрать свежие кадры. Кого то заменить, а может быть, увеличить штат. Круг поставщиков запчастей не понятно почему сузился. Шульц, конечно же, автослесарь от бога, а вот менеджер из него никакой. И всё же часть проблем он вполне мог решить сам.
Дурная голова привела меня сначала к дому, где мы с Вальтером снимали квартиру. Там жили уже другие жильцы и о предыдущих квартирантах ничего не знали.
Я позвонила в проектное бюро в Штутгарт. Мне ответил незнакомый мужской голос и сказал, что Вальтера сейчас нет на рабочем месте и дать мне его адрес он не имеет права. Я попросила пригласить кого-нибудь из тех, с кем Вальтер начинал свое дело и кто знал меня лично. Но никто из названных мною сотрудников уже не работал здесь. Меня начало трясти от этого противного голоса, твердившего как автомат «нет, не знаю», «не работает», «уволился» , когда наконец трубку взял Николас, бывший однокурсник Вальтера и партнёр.
– Лина, приезжай. Ему очень плохо. Прощать его или нет, решай сама. Но ты должна помочь спасти наше общее дело. Ты же знаешь, что он затевал его ради тебя. Тогда у него, кроме тебя, никого не было.
Положив трубку, я вспомнила, что в честь заключения первого контракта Вальтер подарил мне подвеску из трёх настоящих морских жемчужин. Вечером того же дня он повел меня с жемчужинами в самый престижный и дорогой ресторан Вюрцбурга. Наверное, он купил их в Тунисе, куда мы поехали однажды совершенно случайно, и берёг до подходящего момента.
Он сидел за столом и пытался вилкой попасть в открытую банку консервов. Стол был заставлен пустыми бутылками. Пиво, шнапс, коньяк.
– Лина, как я рад! Ты услышала мой зов и приехала. А у меня праздник. Хочешь знать какой? Не хочешь? Ну и правильно. Тебе это не в радость. Представляешь, у меня есть сын. Только я не знаю где он и как его зовут. Может быть, ты знаешь? Нет, не знаешь? Жаль. Я рассчитывал на тебя. Ты же такая умная. А впрочем, может быть его уже нет в живых. Он давно состарился и умер.
– Что за бред? Как новорожденный младенец может состариться?
– Бывали случаи. Помню, мама в детстве мне рассказывала. Вот гномы, например, рождаются сразу старичками и с бородой.
– Маму вспомнил, папочка? Ты лучше бы подумал, в каком виде предстанешь перед сыном. На тебя смотреть противно!
– Сын, да… Сын меня простит. А вот она нет. Она сказала, что я никогда его не увижу. Она его где-то прячет. Я ворвался в квартиру силой, но его нигде не было. Лина, поехали со мной в Москву. Ты сможешь убедить ее, что мои слова тебе тогда ничего не значат.
– Я никуда с тобой не поеду! Мне хватит того, что почти пятнадцать лет создавала вокруг тебя комфорт и уют. И в итоге осталась без дома, без семьи. Никому не нужна, даже пьяному слюнтяю, который мелет передо мной какую-то чушь.
При этих словах Вальтер вскочил, чуть не опрокинув стол, схватил бутылку пива и выбежал из квартиры.
Пока его не было, я вызвала клининговую компанию, чтобы привести квартиру в порядок. Затем съездила в супермаркет, заполнила холодильник и шкафчики на кухне. Сварила кофе и с удовольствием выпила пару чашек.
Я обошла все комнаты. Квартира была великовата для одного. Видимо, Вальтер собирался жить здесь с Еленой. Одна из комнат явно предназначалась под детскую и казалась более обитаемой.
После уборки в квартире пахло свежестью. Стало как будто светлее. Рука машинально потянулась к пульту от музыкального центра. Тихо зазвучали джазовые мелодии. Мною овладели спокойствие, благодушие и даже истома.
Вальтер вернулся в полночь и, мне показалось, был совершенно трезвым. Может, он ломал передо мной комедию? В первые минуты он как-будто растерялся, но ничего не сказал, прошел вглубь квартиры и там затих.
Я устроилась в гостиной.
Утром мы позавтракали молча и разошлись по своим делам. Вальтер, надеюсь, на работу, а я решила навестить места нашей юности, может быть, заглянуть в университет.
Когда я опомнилась, шла уже вторая неделя моего пребывания в Штутгарте. Меня разбудил от забытья Шульц. Он долго канючил в трубку, что я веду нечестную игру, что использую его втёмную, что весь бизнес на нем. В конце концов я обещала ему приехать завтра, в пятницу, а сегодня был четверг. Вечером в дверь моей комнаты постучал Вальтер…
Почти год я металась между Бременем, Вюрцбургом и Штутгартом. А ещё через год решила вернуться к альпинизму. Однажды собираясь в очередную экспедицию, я совершенно случайно обнаружила в багажнике машины Вальтера новенький дорожный чемодан.
В первую минуту я опешила. Потом встряхнула головой, сбросив призрак прошлого, и со спокойной душой улетела в Исландию. Пусть не думает, что я соблюдаю целомудрие в своих поездках! У нас после восхождения эмоции часто так зашкаливают! Надо же их как-то гасить.
К моему возвращению он был дома. Загорелый, немного похудевший. На столе в его рабочем кабинете появилась фотография малыша лет трёх. С этих пор после возвращения из поездок я обнаруживала в кабинете новую фотографию подрастающего мальчика. Фотографии стали неотъемлемой частью нашей жизни. Иногда мне казалось, что я слышу его смех, или, открыв дверь в одну из комнат, увижу его играющим на ковре. Пока однажды Вальтер не внёс в наш дом на руках настоящего живого подростка и не положил его в гостиной на диван.
Утром Хенри пришел в столовую, где мы с Вальтером накрывали стол к завтраку, сказал «Доброе утро», хотел ещё что-то сказать или спросить и запнулся на полуслове, устремив на меня черные Еленины глаза. Я поняла, я причина его смятения. Вальтер так и не собрался сказать сыну, что я также буду в его жизни.
В груди вдруг стало тепло и защекотало в печени. Сын. Теперь это и мой сын тоже. Пусть кто-то попробует сказать, что я ловко придумала. Не испытала тягот беременности, бессонных ночей у кроватки больного ребенка. Получила готового вполне самостоятельного подростка. Но простите. Тринадцать лет в моей жизни были боль предательства, бессонные ночи одиночества. Я заслужила этого ребенка. И ещё неизвестно, что ждёт меня впереди. Мальчик на пороге взросления. А сейчас он стоял такой худенький, растерянный и ему нужна была помощь.
– Доброе утро, Хенри! Меня зовут Лина. Я буду рада подружиться с тобой. Проходи за стол, занимай любое место. Ты теперь главный в этом доме.
Малыш Генри
До восьми лет моим любимым праздником был день рождения. Не потому что в этот день меня все любили и дарили подарки: мама, брат, бабушка, соседи, мои друзья и друзья моих родных… В этот день я ждал чуда: гости сидят за праздничным столом, раздается звонок, мама идет открывать дверь и возвращается с моим папой. В девять лет я распрощался со своими иллюзиями и уже не ждал никакого чуда.
Бабушка любила настенные календари-плакаты. В ее квартире всегда висели три календаря: в прихожей, на кухне и в гостиной над ее диваном. Эти произведения искусства страшно раздражали мою маму и она непременно каждый раз затевала спор с бабушкой, который ни к чему не приводил. Я держал сторону мамы и старательно, когда бабушка не видела, расписывал календари фломастерами. Правда, это почему-то не помогало, а, наоборот, приводило бабушку в восторг и она с умилением демонстрировала мои художества своим гостям.
В каждом календаре день восьмое сентября непременно сначала обводился красным карандашом и только потом его вешали на стену.
Незадолго до девятого дня рождения я нашёл в своей комнате на шкафу с дедушкиными книгами целый рулон календарей за прошлые годы. Видимо, бабушка их не выбрасывала, а складывала сюда как реликвию. Я размотал рулон и разложил несколько штук на полу в гостиной, насколько хватило места. Обведенная красным дата бросалась в глаза.
Я никогда не задумывался, что день моего рождения приходится на разные дни недели, хотя были и совпадения. Мама рассказывала, что я родился в четверг. Наступающее девятилетие должно было случиться в понедельник. Эта чехарда с днями меня поставила в тупик. Не доверяя маминым логико-математическим способностям, я пошел за разъяснениями к брату. Вовка был в явном замешательстве от моего вопроса и медленно на ходу стал что-то сочинять про роль символики в жизни человечества. Мне не очень понравились его путаные объяснения. Но они натолкнули меня на мысль, что день рождения – это ерунда, не стоящая внимания. И нечего каждый год делать из него невиданное событие.
Накануне очередного дня рождения я нарисовал открытку, а на оборотной стороне написал маме приглашение на прогулку в Измайловский парк в честь моего дня рождения. С тех пор у нас так и повелось: в день моего или маминого дня рождения, даже если это был не выходной, – прогулка в какой-нибудь городской парк, неспешный перекус в парковом кафе или полноценный обед в ресторане недалеко от парка, если прогулка затягивалась, а потом, уставшие и полные впечатлений, возвращались домой.
Не скажу, чтобы я ждал чего-то особенного от своего тринадцатого дня рождения, но это был мой первый день рождения в другой стране, в новой семье. Было просто любопытно, как же все будет… А было никак. Вопроса «что тебе подарить, сынок?» не последовало, предложения обсудить как организовать праздник тоже не было. И я не стал навязываться. Подумаешь, в один из первых осенних дней тринадцать лет назад родился какой-то мальчишка. Не президент же, не монарх…
Утром отец отвёз меня в гимназию, как всегда пожелав мне доброго дня. Лина заехала за мной после уроков, выгрузила возле нашего дома и уехала на работу, наказав разогреть обязательно обед, а не грызть одни только сухари.
Ближе к вечеру позвонили бабушка, потом Артем, Вовка с Тамарой. Бабушка плакала в трубку как по мне соскучилась и умоляла приехать хотя бы на Новый год. А брат первым делом спросил, что мне подарил отец. Я не стал вдаваться в подробности и, на всякий случай, сказал, что всякую ерунду, не стоящую внимания. Я всё-таки на что-то надеялся, ведь впереди был ещё вечер. Но и он не принес в мою унылую жизнь никакого разнообразия.
На другой день, вернувшись из гимназии, я позвонил Максу из дома напротив и пригласил его в гости, предложив привести с собой за компанию пару-тройку приятелей. Вообще-то, отец запрещал мне общаться с Максом. Макс был старше меня почти на четыре года и, по словам отца, не понятно что творится в его голове. Мне было по барабану до его головы. Весёлый, заводной парень. И потом, я же не виноват, что Максу со мной интересно.
Мы познакомились в первый день моего приезда в Германию. Я скучал дома один, сидя на подоконнике, и увидел парня у дома напротив. Я свистнул ему, быстро скатился по лестнице вниз и выскочил на улицу.
– Привет, меня зовут Хайнрихь. Ты не знаешь, здесь можно заказать доставку пиццы?
– Привет, я Макс. Ты откуда свалился, любитель пиццы?
– Естественно, с луны. С утра было полнолуние.
– А к нам зачем? Думаешь, здесь пицца лучше?
– Как раз хочу проверить. Только у меня нет телефона, чтобы найти контакты и сделать заказ. Слушай, одолжи свой телефон или сам сделай заказ на мое имя. Вместе пробу снимем.
С тех пор мы иногда пересекались то в парке, то на спортплощадке. Несколько раз мне удалось прошвырнуться с ним по городу.
Макс сразу же откликнулся на мое приглашение. В качестве приманки я предложил пиццу и море чипсов, на которые спустил со своей карточки все деньги, выданные мне отцом на карманные расходы. И безалкогольное пиво, не переводившееся в большом холодильнике в кладовке.
Повеселились мы славно. И не услышали, когда вернулся с работы отец, в этот день как назло раньше обычного.
Когда отец поднялся на шум на второй этаж, я в его костюме и галстуке, стоя с гитарой в театральной позе на диване, хриплым голосом в подражание Каю Метову орал: «Ты будешь моей, только моей тысячу раз». Я балдел от его ритмов с раннего детства и одно время вообще считал его своим отцом, поскольку был на него немного похож.
Максу и его приятелям пришлось по душе мое настроение и они в экстазе выделывали ногами и руками замысловатые фигуры вокруг выложенной чипсами на полу надписи «8. September». Кай Метов присутствовал тут же на мониторе отцовского компьютера, выдвинутого вместе со столом в дверной проем кабинета.
Я впервые видел отца в таком бешенстве. Парни, когда убегали, растоптали надпись на полу, чипсы разлетелись в разные стороны. Мне пришлось повозиться, чтобы привести холл в первозданный вид. Стол в своем кабинете и пустые бутылки из-под пива, мы выпили почти весь отцовский запас, отец убирал сам. Если он надумает вычесть стоимость пива из моих карманных денег, мне придется туговато. Как минимум недели две не смогу угощать девчонок из класса шоколадом.
Я ушел к себе, надел наушники и стал терпеливо ждать развязки смуты, которую затеял. Что разборки будут, в этом сомнения не было. Мое ожидание скрасил звонок от Макса.
– Привет, малыш Генри. Классно мы повеселились! Ну, как ты? Раз ты у аппарата, значит, тебя ещё не придушили. Давай, держись, малыш! В следующий раз собираемся у меня. Как только останусь дома один, я тебе звякну. Мы покажем тебе, как умеют веселиться настоящие немецкие парни. Ты просто так тоже заглядывай, полечим твои боевые раны.
Это было, пожалуй, самое приятное, что я услышал за последние два дня. То, что я учился в Магдебурге, никак не способствовало моему более широкому знакомству с местными ребятами. И у меня до сих пор не было друзей вне гимназии. С сегодняшнего дня можно надеяться обрести связи в Штендальской тусовке.
Отец пришел ко мне перед ужином, видимо, решил сесть на диету и заглянул ко мне испортить себе аппетит.
– Хенри, по какому праву ты устроил сегодня шабаш? Ты решил, что ты пуп Земли? Что ты вытворяешь? Прежде, чем пригласить друзей, ты должен был спросить разрешение у меня. У нас так принято. Кстати, один из мальчиков, кажется, был Макс из соседнего дома?
– Да, Макс. И что?
– Однажды у нас уже был разговор, и я не советовал тебе водить компанию с Максом. Он, наверное, уже девушками интересуется, а ты ещё ребёнок. Держись от него подальше.
– Вообще-то, папа, ты тоже женщинами интересуешься. Что же мне, держаться от тебя подальше?
– Не смей мне дерзить! Ты согласился поехать со мной в Германию, чтобы посмотреть как здесь люди живут? Ты так сказал? Верно?
– Ну и что. Сказал, что хочу посмотреть и понять.
– Замечательно! Надеюсь, ты не имел ввиду, что сможешь этого достичь, глядя из окна экскурсионного автобуса?
– При чем здесь автобус? Ты мне надоел своим занудством. Я не хочу больше тебя слушать. Мне некогда. Надо посмотреть тему урока по химии на завтра.
– Хенри, ты должен понять. Чтобы узнать народ, среди которого ты живёшь, надо пожить по его правилам. Тогда у тебя не будет проблем.
– У меня и так нет никаких проблем. Хотя одна проблемка имеется. Это ты.
– Я только что сказал тебе, как решить эту проблему!
– Ты сначала свою проблему реши. У меня тоже есть правила, и я хочу, чтобы ты с ними считался. А ты вообще со мной не считаешься. Никакой ты не папа, а менеджер с большой дороги.
– Так, хватит пререкаться. Договоримся так. Завтра я отнесу гитару в городской клуб, будешь заниматься там. Там есть группа любителей самодеятельной эстрады, как раз для тебя. Чтобы никаких трам-тарарам на весь квартал не было. Здесь тебе не Большая Черкизовская
Ах, ты гад, фашист недобитый! Да я тебе за Черкизовскую! Я схватил гитару за гриф и изо всей силы ударил ею по стене. Струны бодро и коротко вскрикнули и вытянулись под тяжестью повисшего на них корпуса. В стене образовалась приличная брешь. Вот тебе и менеджер высшей категории! А живешь-то в картонном домике, папа, как последний бомж!
Потом театральным жестом смахнул монитор своего компьютера на пол и придавил его каблуком. Затем набрал номер полиции и сообщил со слезой в голосе, что меня избил мой отец, разломал мою оргтехнику, а меня собирается запереть в подвале. Отец наконец-то опомнился и бросился ко мне, чтобы вырвать у меня телефон, но я успел станцевать и на телефоне.
Полиция прибыла быстро. Офицер был строг и не слушал никаких оправданий.
– Прошу вас, садитесь. Будем разбираться. Если был факт насилия, к делу подключится социальная служба. Если это ложный вызов, вы заплатите штраф. Давайте заполним протокол и сопоставим факты. Итак, молодой человек, вы сделали вызов, с вас первого и спрос. Назовите себя, дату своего рождения, кем вам приходится находящийся здесь господин.
Когда я назвал дату своего рождения, отец встрепенулся и спросил растерянно:
– А какое сегодня число?
Услышав ответ, он схватился за голову и простонал:
– Боже мой, Хенри, я все понял. Как же я мог забыть? Прости меня, малыш, я все исправлю!
Ну, да, исправишь! Как ты это сделаешь? Ты решил, что дело в дне рождения? Придурок ты, папирус! Ты унизил меня при моих гостях. Парни никогда больше не придут ко мне, потому что я козявка, на которую можно орать и хватать за шиворот. Ты хоть видел, как жалок человек, когда его хватают за шиворот?
Чем закончился визит полиции, я не знаю, меня в конце концов отправили в мою комнату, и я ещё долго слышал строгий монотонный голос офицера полиции, пытавшегося внушить отцу правила семейного сосуществования.
На другое утро я встал в половине шестого утра и отправился на вокзал. Я, конечно, не был уверен, что смогу купить билет, ведь карта у меня была почти пуста, но оказалось, что мне сбросили приличную сумму. Я благополучно доехал до Магдебурга и часть пути до гимназии, чтобы скоротать время, неспешно прогулялся пешком.
После уроков я отправился домой тем же путем, удачно с помощью толстяка Киршнера избежав встречи с отцом, высокая фигура которого маячила у калитки ограды.
Дома я первым делом протопал на кухню. Переживания, стрессовые ситуации пробуждали во мне зверский аппетит. На это обратила внимание бабушка и однажды отвела меня в поликлинику.
– Доктор, ест как взрослый мужик по две тарелки супа, тарелку второго и смотрит, ещё бы чего съесть, а сам как скелет, все не впрок. Может, у него диабет или щитовидка.
– Могут быть и глисты. Как он ходит в туалет?
– Доктор, я же говорю, что ест как мужик и в туалет так же ходит. Навалит кучу, аж страшно, не каждый мужик так сможет. Вот у меня раньше муж…
– Как у вашего мужа, мне неинтересно, я детский врач. Давайте сдадим анализы. Ещё к невропатологу можно сходить, у психотерапевта проконсультироваться, пока анализы будем делать. Эндокринолог тоже посмотрит.
Вердикт всех специалистов был единодушен – ребенок заедает стресс, причина которого в постоянных переездах из Москвы в Питер и обратно, отсутствии стабильности. По этому поводу у бабушки с мамой был словесный поединок не на жизнь, а на смерть.
Последний приступ обжорства был у меня в течение этого года в первую неделю пребывания в семье отца.
Отец приехал домой, когда я доедал вторую тарелку чечевичного супа. Он молча постоял возле меня несколько минут, положил на стол передо мной новый телефон и ушел. Мне было слышно как сорвался с места его мерс, что было отцу совсем несвойственно. Он был классным водителем, но строго придерживался правил и бережно относился к машине.
Поднявшись к себе в комнату, я обнаружил новенький компьютер и новую красивую электрогитару, которая как принцесса лежала на подиуме. Именно ее я хотел тогда купить, и отец почти был готов угодить мне, но продавец, придурок, начал канючить:
– Вы подумайте. Это отличный инструмент, но он предназначен для профессионалов. У инструмента очень мощный звук. Для игры на нем нужна специально оборудованная студия с хорошей звукоизоляцией. Мы примем инструмент назад, если он вам не подойдёт, но прежде я советую вам подумать.
Отец подумал, и мне пришлось остановить свой выбор на обычной акустической гитаре. Правда, благодаря этому обстоятельству, отец разорился тогда на подиум с отделкой из натурального эбенового дерева, на котором теперь лежало черно-белое чудо. Следы моего буйства, которые я так и оставил со вчерашнего вечера, были убраны.
На следующее утро я собрался вновь добираться до школы своим ходом. Однако дверь в ванную комнату оказалась закрытой, что означало, что отец тоже встал и сейчас находится в ванной. У нас была одна на две спальни туалетная комната, и если кто-то из нас заходил в нее, дверь из другой спальни блокировалась и ее можно было открыть только изнутри. Я дёрнул ручку пару раз. Через несколько секунд дверь открылась. Там был отец, полностью одетый для выхода на улицу.